Министерство внутренних дел Российской Федерации Главное управление по Сибирскому федеральному округу Главное управление внутренних дел Алтайского края Барнаульский юридический институт Проблемы применения нового уголовно-процессуального законодательства в досудебном производстве Материалы научно-практической конференции Часть I Барнаул 2002 ББК 67.99(2)93 П 78 Печатается по решению Редакционно-издательского совета БЮИ МВД России Проблемы применения нового уголовно-процессуального законодательства в досудебном производстве: Материалы научно-практической конференции. Часть 1. – Барнаул: БЮИ МВД России, 2002. – 163 с. Редакционная коллегия: Чечетин А.Е. (отв. редактор), Семенов В.М., Давыдов С.И., Брагин Г.П., Ким Д.В., Воронин С.Э., Петухов Е.Н., Авдюшкин Е.Г. (отв. секретарь). Сборник материалов межрегиональной научно-практической конференции посвящен изучению проблем, связанных с введением в действие нового Уголовно-процессуального кодекса РФ, рассмотрению принципов, перспектив и путей его дальнейшего совершенствования. Предназначен для следователей и руководителей следственных подразделений, а также для ученых, занимающихся проблемами уголовного процесса. ISBN 5-94552-018-7 ?Барнаульский юридический институт МВД России, 2002 Обращение начальника ГУВД Алтайского края генерал-майора милиции Валькова В.А. к участникам научно-практической конференции «Проблемы применения нового уголовно-процессуального законодательства в досудебном производстве» Уважаемые коллеги, дорогие гости! Мы рады приветствовать вас на алтайской земле! Прежде всего, от имени руководства и коллегии ГУВД хочу сказать слова благодарности присутствующим здесь руководителям правоохранительных органов, суда, научным работникам за участие в научно-практической конференции, посвященной такой актуальной проблеме, как работа всех заинтересованных ведомств в условиях нового уголовно-процессуального законодательства. Сам факт проведения в крае этого мероприятия показывает, какое значение мы придаем месту и роли механизма совершенствования данной работы, тем более что правильное знание Закона и умение грамотно применять его на практике – это главное и неотъемлемое качество всех стоящих на страже правопорядка. Должен отметить, что в Алтайском крае в основном удалось осуществить комплекс организационных и профилактических мероприятий, позволивший в сжатые сроки перестроить судебную и правоохранительную систему к работе в новом режиме. Однако новации, связанные с введением в действие УПК Российской Федерации, все же не могли не сказаться на практике борьбы с преступностью в целом. И те нюансы и издержки, которые мы в настоящее время имеем, во многом были обусловлены неготовностью органов внутренних дел к новым условиям работы, особенно на первоначальной стадии. Именно в это время наблюдались растерянность и отсутствие четких ориентиров не только у рядовых сотрудников, но и у некоторых руководителей городского и районного звена. Цена ошибок, отступлений от буквы закона в данном случае чрезмерно высока – судьбы людские. И только стабильный режим законности выступает надежной гарантией соблюдения прав и свобод человека в нашей стране. Безусловно, новый Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации пока далек от совершенства, поэтому законодателю еще предстоит над ним немало поработать. И не только законодателю, но и представителям всех структур, непосредственно применяющим Закон в своей повседневной практической деятельности. Выражаю уверенность, что обсуждение различных аспектов применения нового УПК будет горячим и заинтересованным, полезным и конструктивным. По итогам конференции намечено подготовить не только соответствующие рекомендации, но и выйти с законодательной инициативой о внесении изменений и дополнений, направленных на повышение эффективности досудебного производства. Мы готовы выслушать все пожелания и предложения по совершенствованию взаимодействия, выработке тактики, новых форм и методов работы в правовом поле нового уголовно-процессуального законодательства. Желаю успехов в совместном поиске решения актуальных проблем исполнения закона! Начальник ГУВД Алтайского края генерал-майор милиции В.А. Вальков Новый УПК: научное осмысление первых шагов правоприменения Происходящая в России перестройка государственной и общественной жизни продиктовала проведение правовой реформы, которая непосредственно коснулась деятельности правоохранительных органов. Пожалуй, самым ярким и важным событием в реализации правовой реформы в данной сфере стало принятие нового Уголовно-процессуального кодекса РФ. Новый Уголовно-процессуальный кодекс заметно отличается от действовавшего до 1 июля 2002 г. УПК РСФСР. Он стал более прогрессивным, представляя собой не только средство борьбы с преступностью, но и средство защиты человека и гражданина, вовлеченного в сферу уголовного судопроизводства. В нем провозглашен принцип состязательности и выработаны реальные механизмы его реализации, как в досудебном производстве, так и в судебных стадиях. Значительно расширены возможности участников процесса по отстаиванию своих интересов. Многие положения, связанные с применением мер процессуального принуждения, приведены в соответствие с международными стандартами и Конституцией РФ. Закон предусматривает значительно более высокие требования в сфере доказывания, что существенно отражается на повышении гарантий прав личности, сводя к минимуму незаконное и необоснованное уголовное преследование. Серьезным шагом по совершенствованию досудебного производства стали реорганизация дознания как формы предварительного расследования и, конечно же, законодательная регламентация процессуальных документов, что, несомненно, качественно повышает уровень законности документов, составляемых в ходе расследования уголовных дел. Безусловно, принятый и уже действующий УПК Российской Федерации является существенным шагом в продвижении России к правовому государству. Однако учеными-правоведами и правоприменителями данный закон был воспринят неоднозначно. Результаты анализа положений, содержащихся в нормах Уголовно-процессуального кодекса, и их применение, особенно в досудебном производстве, показали в некоторых моментах несовершенство закона и проблематичность применения отдельных его норм на практике. В частности, практика применения в течение первых месяцев действия УПК РФ правоохранительными органами Сибирского федерального округа продемонстрировала необходимость дальнейшего совершенствования отдельных норм закона и проведения существенных организационно-штатных мероприятий. Выявлены: острая проблема соотношения форм предварительного расследования – предварительного следствия и дознания; проблема, связанная с трудностями, возникающими на стадии возбуждения уголовного дела по причине недостаточного количества прокуроров и обширности обслуживаемых правоохранительными органами территорий; проблема соблюдения сроков задержания подозреваемого и сроков предварительного расследования; серьезная проблема обеспечения защиты в условиях недостаточного количества адвокатов при необходимости их участия практически в ходе всего уголовного судопроизводства и т.д. Каждая из названных проблем требует своего исследования и разрешения путем разработки перспективных предложений с учетом практики деятельности органов предварительного следствия и дознания. В этой связи нами было принято решение о проведении научно-практической конференции для консолидации творческих усилий ученых и практиков с целью выработки единого понимания положений УПК РФ и методики единообразного применения его норм. Отрадно, что на наш призыв откликнулись ученые и правоприменители практически всего Сибирского федерального округа, ряда других регионов России. Мы получили большое количество научных трудов с предложениями ученых и практиков по проблемам применения норм Уголовно-процессуального кодекса РФ в стадии досудебного производства, что еще раз подчеркивает необходимость дальнейшего совершенствования этой области законодательства и требует незамедлительной выработки единых подходов к применению его конкретных норм и, соответственно, повышения профессионального уровня лиц, их применяющих. Результаты названных исследований в виде тезисов выступлений и научных статей мы представляем читателям в настоящем сборнике. Как и в любых научных исследованиях, авторские позиции не бесспорны. Существование различных подходов к решению юридических вопросов – явление вполне правомерное, способствующее развитию юридической науки. В заключение хотелось бы еще раз отметить, что сформулированные в сборнике предложения и рекомендации по совершенствованию уголовно-процессуального законодательства, регламентирующего деятельность органов предварительного следствия и дознания в досудебном производстве, а также практики его применения должны будут, на наш взгляд, способствовать укреплению законности и повышению эффективности расследования преступлений. Начальник Барнаульского юридического института МВД России кандидат юридических наук генерал-майор милиции В.М. Семенов В.А. Азаров заслуженный юрист РФ, д-р юрид. наук, профессор Омская академия МВД России Назначение российского уголовного процесса В результате многолетних дискуссий в научной среде, десятилетних усилий законотворческих органов страна получила-таки новый Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации. Причем на этапе активного обсуждения наиболее реальных перспектив и направлений развития отечественного уголовно-процессуального законодательства предлагались самые различные варианты его совершенствования. Содержащиеся в альтернативных проектах кодекса идеи часто носили коллизионный характер, а то и взаимоисключали друг друга. Происходившие с 1991 по 2001 гг. процессы нарождения нового УПК весьма серьезно напоминают далекие 50-е и 60-е годы XIX столетия, когда в борьбе между «западниками» и «славянофилами» в Российской империи рождалось новое уголовно-процессуальное законодательство. Напомним, несмотря на то, что Устав уголовного судопроизводства Российской империи, утвержденный 20 ноября 1864 г. Указом царя Александра II, является в основе своей заимствованием из Кодекса Наполеона 1808 г., все же наш отечественный кодифицированный акт достаточно глубоко впитал в себя и российскую самобытность, особенности культурного, национального и государственного уклада России. Как же были обозначены в Уставе уголовного судопроизводства Российской империи цели уголовной юстиции? Прямо, относительно всего уголовного процесса, в данном нормативном акте они не сформулированы. Более того, если судить по весьма содержательному алфавитному указателю, в тексте Устава даже не употребляются термины «цели» и «задачи». Означает ли это, что российский законодатель в то время слабо представлял себе задачи, стоящие перед уголовной юстицией? Отнюдь нет – не означает. Цель осуществлявшейся самодержавной властью судебной реформы (во многом сориентированной на цели уголовной юстиции) была четко прописана в Указе Императора Александра II: «водворить в России суд скорый, правый, милостивый и равный для всех подданных наших, возвысить судебную власть, дать ей надлежащую самостоятельность». Устав уголовного судопроизводства открывается «Общими положениями», где в самой первой статье заявлено: «Никто не может подлежать судебному преследованию за преступление или проступок, не быв привлечен к ответственности в порядке, определенном правилами сего Устава». Вторая, третья и четвертая статьи Устава уголовного судопроизводства устанавливают в зависимости от существа обвинения (частное или публичное) обязанности уголовного преследования и изобличения (буквально «обличения») в преступлении лица, его совершившего. Деятельность по изобличению в совершении преступления, как известно, имеет в виду уголовно-процессуальное познание обстоятельств, позволяющих установить преступное событие и другие элементы предмета доказывания. Суммируя сказанное, таким образом, можно заключить, что цель уголовной юстиции, по Уставу уголовного судопроизводства 1864 г., – уголовное преследование (безусловно, включающее раскрытие преступления), изобличение и привлечение к уголовной ответственности лиц, совершивших преступления. УПК РСФСР в этой части сохранил преемственность, а в УПК РФ отражен принципиально иной подход к формированию назначения уголовного судопроизводства. Чем это объяснить? Хорошо это или плохо, соответствует ли данное законодательное решение потребностям практики? На эти и сопутствующие вопросы попытаемся ответить далее. О цели (целях) российского уголовного процесса написано немало, подробный анализ их содержания не раз проводился юристами. Исследуя конкретные цели (задачи) уголовной юстиции применительно к УПК РСФСР, процессуалисты в своем большинстве опирались на содержание ст. 2 Кодекса, озаглавленной «Задачи уголовного судопроизводства», и это правильно. Названная статья УПК РСФСР в качестве целей производства по уголовному делу предлагала «быстрое и полное раскрытие преступлений, изобличение виновных и обеспечение правильного применения закона с тем, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут уголовному наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден». Данная формулировка нам представляется абсолютно адекватной потребностям практики борьбы с уголовной преступностью. Не думаем, что последний тезис (о необходимости именно активной борьбы, а не «сдерживания», «контроля» преступности) перестает сегодня быть актуальным. Убедиться в этом легко, стоит лишь ознакомиться со статистикой деятельности государственной уголовно-исполнительной системы и сравнить ее выкладки с зарубежными аналогами. По многим позициям здесь мы занимаем печальные «первые места». Российские криминологи предупреждают о весьма вероятном развитии неблагоприятных тенденций в преступной среде, а реально, по экспертным оценкам, в стране ежегодно совершается не 3 (как показывает официальная статистика), а 15-20 миллионов преступлений. Уголовное судопроизводство приобретает большое значение в борьбе с преступностью, имея на то и «государственный заказ», и соответствующую систему средств, предназначенных для раскрытия преступлений, изобличения и привлечения к уголовной ответственности лиц, их совершивших (следственные действия, другие способы собирания доказательств, меры уголовно-процессуального принуждения, включая меры пресечения, и т.д.). В связи с этим вызывают удивление метаморфозы, произошедшие с формулировкой целей уголовного судопроизводства. Статья 6 УПК РФ вообще не содержит прямого указания (как это было в ст. 2 УПК РСФСР) на обязанность следователя, органа дознания, дознавателя раскрывать преступления, изобличать виновных и привлекать их к уголовной ответственности, хотя в официальном Проекте УПК РФ, обсужденном в первом чтении и одобренном в июне 1997 г., об этом имелась четкая формулировка. Нам могут возразить – мол, вторая часть ст. 6 УПК РФ все же упоминает об уголовном преследовании и назначении виновным справедливого наказания… Действительно лишь «упоминает», отодвигая наиболее злободневную цель всей системы уголовной юстиции на второй план, увязывая ее с явно несоразмерной ей задачей отказа от уголовного преследования невиновных, освобождения их от наказания, реабилитации каждого, кто необоснованно подвергся уголовному преследованию. Нисколько не преуменьшая значения реабилитации невиновных и собственно недопущения их привлечения к уголовной ответственности, посмотрим на данную проблему с точки зрения судебной статистики: с одной стороны, миллионы нераскрытых преступлений, а значит – не изобличенных преступников, неудовлетворенных, разоренных и оскорбленных потерпевших, с другой – десятки, может быть, сотни реабилитированных. В этой связи уместно вспомнить высказывание профессора Элькинд П.С. о том, что «никакими соображениями, например, в том числе – заботой об охране прав и интересов личности от неосновательного привлечения и осуждения, нельзя оправдать нераскрытое преступление, необнаружение виновного или его неосновательное оправдание (выделено нами – В.А.), впрочем, как и соображениями относительно устранения нераскрываемости преступлений или неустановления виновных нельзя оправдать привлечение и осуждение невиновных». Именно профессор Элькинд П.С. совершенно справедливо акцентировала внимание на острой потребности дополнения задач уголовного судопроизводства указанием на реабилитацию лиц, неосновательно привлеченных к уголовной ответственности и неосновательно осужденных. Но – еще раз подчеркнем – именно дополнения, а не замены цели раскрытия преступлений и изобличения виновных задачей реабилитации невиновных. Возможны и другие аргументы против наших суждений. В частности, оппоненты могут сослаться на ст. 2 Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности», и при этом заявить, что именно оперативно-розыскная деятельность (а не уголовный процесс) предназначена для «выявления, пресечения и раскрытия преступлений». Такое заявление, если оно прозвучит, будет ошибочным. Задача раскрытия преступлений ставится государством в равной мере как перед субъектами оперативно-розыскной деятельности, так и перед следователем, органом дознания. Более того, раскрыть преступление исключительно средствами оперативно-розыскной деятельности практически невозможно, собственно его раскрытие (как, впрочем, и констатация этого факта с точки зрения государственной статистики) происходит исключительно в ходе производства по уголовному делу, расследуемому по правилам уголовно-процессуального законодательства. Только в сотрудничестве следователя и оперативного работника можно, как правило, получить в качестве результата раскрытие неочевидного, а тем более – изощренного, замаскированного, заранее подготовленного преступления. Поэтому вызывает недоумение факт изъятия законодателем цели раскрытия преступлений из статьи 6 УПК РФ, посвященной задачам современного уголовного процесса. Отметим, что мы не одиноки в такой оценке формулы назначения уголовного судопроизводства. Очень точно и содержательно по этому поводу высказался известный российский процессуалист профессор Зинатуллин З.З.: «С 1 июля 2002 г. в России действует новый Уголовно-процессуальный кодекс – законодательный акт, ориентированный на приоритетную защиту прав и свобод личности в уголовном процессе. Но каждому юристу ясно, что не эти социальные ценности вызывают к жизни необходимость производства по уголовным делам, а то, что совершаемыми преступлениями им причиняется вред. Преступления необходимо раскрывать, лиц, виновных в их совершении, изобличать. И такая задача не может не быть первоосновой уголовного процесса. Необходимость в защите прав и интересов участников уголовного процесса вне зависимости от их правового статуса появляется лишь в связи с возникновением уголовно-процессуальных отношений, возможностью начать действия по осуществлению уголовного преследования». Точнее не скажешь. Данная цитата вполне могла бы послужить эпиграфом к настоящей работе. Искажение целей уголовной юстиции было запрограммировано Концепцией судебной реформы в Российской Федерации, где, пожалуй, впервые на официальном уровне прозвучало требование об упразднении задачи раскрытия преступлений как якобы порождающей подтасовку сотрудниками правоохранительных органов отчетных данных о своей работе. Факты подтасовки, фальсификации данных статистической отчетности действительно имеют место, но происходит это отнюдь не по причине наличия в законе требования раскрывать преступления, изобличать и привлекать к уголовной ответственности лиц, виновных в их совершении, а скорее – от того, что руководители отдельных правоохранительных ведомств своими приказами возвели пресловутый «процент раскрываемости преступлений» в чуть ли не главный критерий оценки деятельности своих подчиненных, что, естественно, подталкивает самых нерадивых из них к известному «лукавству» и очковтирательству. Но вряд ли эта ситуация способна породить серьезные аргументы за предлагаемое законодательное решение (ст. 6 УПК РФ), истоки которого можно отыскать в Концепции судебной реформы в Российской Федерации. Вместо того, чтобы сориентировать органы уголовного преследования на активную борьбу с преступностью, разработчики обсуждаемого документа (а вслед за ними и создатели УПК РФ) предлагают в качестве цели уголовной юстиции «защиту общества от преступлений путем реализации уголовного закона, защиты прав и законных интересов граждан, попавших в сферу юстиции». В последней формулировке такая цель может быть поставлена перед судом, не являющимся органом уголовного преследования и стоящим «над схваткой» следователя, дознавателя с лицом, совершившим преступление. Однако данная задача при возведении ее в ранг цели всего уголовного судопроизводства размывает ориентиры для деятельности в уголовном процессе органов предварительного расследования и прокуроров. В интерпретации нового УПК России цель заменяется «фоном», на котором деятельность должна проистекать: 1) защита прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений; 2) защита личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод (ч.1 ст. 6). Несмотря на очевидную самоценность этих задач, вряд ли их следует рассматривать как стержневые для уголовного судопроизводства, ибо они не ориентированы на конечный результат (С.А. Колосович). Последним же, в рамках уголовного процесса, является, на основе раскрытия преступления, изобличение и привлечение к уголовной ответственности (включая справедливое наказание) лица, совершившего преступление. Несмотря, казалось бы, на аксиоматичное утверждение о конечном результате всего уголовного процесса, данный определяющий и принципиальный вопрос совершенно иначе решается в интерпретации руководителя группы разработчиков УПК РФ Е.Б. Мизулиной, заявившей, что «на вопрос о том, что есть уголовный процесс как социальная технология, мы можем ответить, только определив, какой результат для нас здесь нежелателен … таким результатом может быть только одно – недопущение осуждения невиновного. Только этим можно объяснить существование уголовного процесса наряду с уголовным правом». Нам, однако, представляется, что предлагаемый Е.Б. Мизулиной в качестве основного результат является производным и уж во всяком случае не единственным, поскольку, сориентировавшись на основном (раскрытие преступления, изобличение и привлечение к уголовной ответственности виновного) и добившись его достижения, совершенно бессмысленно даже вспоминать о вторичном – проблема «недопущения осуждения невиновного» даже не возникнет, нежизненной станет и потребность ее решения. Ошибочное определение предполагаемого результата работы системы уголовной юстиции (который, по мысли разработчиков УПК РФ, очевидно, и может служить целью уголовного судопроизводства) сработало в качестве «негодной посылки» и повлекло за собой еще одно заблуждение, уже внедренное в текст УПК РФ и вызывающее у процессуалистов недоумение, а у правоприменителя способно вызвать растерянность, и даже неприятие. В частности, Е.Б. Мизулина утверждает, что «…важна не цель, а то, как не допустить получение нежелательного результата. Поэтому бесплодны споры об истине как цели уголовного процесса». Как говорится, «приехали». К чему? Прямо к выхолащиванию из текста УПК РФ цели установления истины по уголовному делу. Нет данной категории в новом УПК, хотя вряд ли является истиной в последней инстанции приведенная мысль о бесплодности споров об истине как цели уголовного процесса (тавтология допущена сознательно, поскольку она здесь уместна). В российской юриспруденции хорошо известно имя профессора И.Л. Петрухина, сделавшего исключительно много для уголовно-процессуальной науки и совершенствования одноименного законодательства. Профессор И.Л. Петрухин, являющийся одним из разработчиков Концепции судебной реформы в Российской Федерации, тем не менее считает, что «отказываться от употребления понятия «истина» в новом УПК вряд ли оправданно», с чем, безусловно, надо согласиться. Это тем более понятно, поскольку, проанализировав с изложенных позиций текст УПК РФ, непременно столкнешься с вопросами: как можно назначить виновному справедливое наказание (ст. 6 УПК РФ) и при этом не опираться на установление объективной истины? Как обеспечить законность, обоснованность и справедливость судебного приговора (ст. 297 УПК РФ) без выяснения существа действительно происшедших событий, т.е. истины? Что, если не истину, должен установить следователь, дознаватель, прокурор, а вслед за ними суд, выполнив требования ст. 73 УПК РФ о доказывании названных там «события преступления, виновности лица в его совершении» и т.д.? Представляется, что в перечисленных ситуациях, запрограммированных УПК РФ, объективная истина, как «тень отца Гамлета», бродит между его строк и скорбно напоминает о себе следователю, прокурору и суду. Однако, в отличие от У. Шекспира, российский законодатель (а точнее, группа разработчиков УПК РФ) «постеснялся» прямо поименовать «бродячий феномен», что, кстати, соответствовало бы действительному положению и не «ставило бы набекрень» мозги правоприменителю. В этой связи примечательно, что в науке уголовного процесса тем не менее появляются новые монографические исследования, посвященные категории истины. Столь короткий экскурс в систему целей (или назначения) нового уголовного процесса России, конечно же, не может дать исчерпывающие ответы на возникшие в связи с этим вопросы, однако в состоянии выявить наиболее из них болезненные и позволяет резюмировать: статья 6 УПК РФ, формулирующая назначение (цели) уголовного судопроизводства, небезупречна и нуждается в существенной коррекции. Г.П. Брагин ГУВД Алтайского края Проблемные вопросы, возникающие в процессе деятельности органов предварительного следствия ГУВД Алтайского края в условиях действия нового уголовно-процессуального законодательства и возможные пути их решения Предварительный анализ деятельности следственных подразделений органов внутренних дел Алтайского края в условиях действия нового уголовно-процессуального законодательства свидетельствует о наметившихся тенденциях к определенному снижению результативности работы, возникновении ряда проблем, вызванных объективными трудностями отработки механизма реализации многих уголовно-процессуальных норм. Так, в течение первых трех месяцев работы в условиях действия УПК РФ на территории края зарегистрировано 7027 преступлений, по которым предварительное следствие обязательно, что на 33% меньше, чем за июль-сентябрь 2001 г. (10483 преступления). Вместе с тем следователями ОВД края в третьем квартале 2002 г. принято к производству 11117 уголовных дел, т.е. на 3,4% больше, чем за аналогичный период прошлого года (АППГ) (10748), направлено в суд 1740 уголовных дела, что на 59,1% меньше, чем за АППГ (4259 дела). Иными словами, несмотря на значительное сокращение числа регистрируемых преступлений по линии КМ, что явилось следствием введения в действие нового административного законодательства, определившего ущерб от мелкого хищения в 5 МРОТ (2250 рублей) и, соответственно, декриминализировавшего значительное количество правонарушений, количество принятых к производству дел в условиях нового УПК несколько возросло. Указанное обстоятельство обусловлено, в первую очередь, большим количеством уголовных дел подследственности дознания, переданных в следственные подразделения по указанию прокуроров в соответствии с ч.4 ст. 150 и ч.2 ст. 223 УПК. Вместе с тем произошло резкое снижение нагрузки на следователей по делам, направленным в суд, что вызывает определенную озабоченность. Причиной этому стало общее снижение раскрываемости преступлений, по которым предварительное следствие обязательно. В сравнении с АППГ, с 64,0% до 56,1%. Кроме этого, принятие следователями к производству по указанию прокуроров большого массива уголовных дел подследственности дознания, по которым лица, совершившие преступления не установлены, также негативно сказалось на окончании уголовных дел с направлением в суд. Значительно сократилось количество обвиняемых, содержащихся под стражей, что определенным образом может сказаться на росте рецидивной преступности. Так, если в период с июля по сентябрь прошлого года мера пресечения «содержание под стражей» избиралась в отношении 1246 обвиняемых, то за тот же период работы в текущем году по новому УПК РФ – в отношении 432 (снижение в 2,8 раза). Как и ожидалось, фактическое изъятие из процедуры уголовного судопроизводства института доследования привело к некоторому росту числа лиц, в отношении которых уголовное преследование прекращено по реабилитирующим основаниям и оправданных судами. Если в период с июля по сентябрь 2001 г. уголовные дела были прекращены по реабилитирующим основаниям в отношении 23-х лиц, привлеченных к уголовной ответственности следователями ОВД края, то за аналогичный период работы в условиях нового УПК РФ – уже в отношении 34. Было оправдано судами в 2001 г. за указанный период 9 лиц, в 2002 г. – 11, незаконно содержалось под стражей в 2001 г. – 9, в 2002 г. – уже 20. Наибольшее количество вопросов и проблем возникает при реализации норм УПК РФ, касающихся взаимодействия органов предварительного расследования с органами дознания. На первый взгляд, законодателем в целях упрощения процедуры расследования к подследственности дознания дополнительно отнесен, по сравнению с УПК РСФСР, ряд статей УК РФ, что должно было бы сосредоточить усилия следственного аппарата на расследовании наиболее сложных по составу и опасных преступлений. Однако согласно ч.2 ст. 223 УПК РФ дознание проводится только по очевидным преступлениям, а в случае, когда лицо, подлежащее привлечению в качестве обвиняемого, не установлено, необходимо проводить не дознание, а предварительное следствие. Таким образом, только за первые 3 месяца работы в условиях нового УПК РФ 217 уголовных дел о преступлениях, указанных в ч.3 ст. 150 УПК РФ как подследственности дознания, по которым подозреваемое лицо не установлено, было возбуждено следователями ОВД, 673 дела данной категории по поручению прокуроров направлено в следствие. Кроме этого, следует добавить, что на основании действующего приказа МВД РФ № 263-1993 г. срок производства экспертных материалов составляет 15 суток, тогда как на производство самого дознания законодателем также отведено 15 суток. Таким образом, одинаковые временные рамки на практике приводят к вынужденным сокращениям сроков производства экспертиз либо к нарушениям сроков дознания в целом и, соответственно, дальнейшей передаче дел в следственные подразделения. Нет единого понимания требований ч.1 ст. 148 и п.2 ч.1 ст. 24 УПК РФ, в которых прямо оговорено, что отказ в возбуждении уголовного дела за отсутствием состава преступления допускается лишь в отношении конкретного лица. Несостоятельность этого требования очевидна. Например, по факту кражи чужого имущества, когда ущерб составляет менее 5 МРОТ (2250 руб.) расследование проводится с заранее установленной перспективой в случае установления виновного лица на прекращение дела за отсутствием состава преступления. Если считать, что законодателем введена данная норма в целях изобличения правонарушителей, то, по всей вероятности, к моменту разрешения уголовного дела сроки привлечения к административной ответственности истекут. В соответствии с ч.4 ст. 150 УПК РФ по истечению сроков дознания в органы предварительного следствия из органов дознания было передано 992 уголовных дела. Из них: 25% – о кражах, 17% – об умышленном причинении средней тяжести вреда здоровью, 13% – о ДТП, 8% – о незаконном обороте наркотиков, 3% – о подделке документов, 1% – о незаконном обороте оружия, 33% – по другим составам преступлений. Причинами передачи дел из дознания в следствие явилось: отсутствие заключения эксперта – 12% дел, отсутствие характеризующего материала – 6% дел, несвоевременное выполнение необходимых следственных действий дознавателями – 35% дел, иные основания – 47% дел. Изучение материалов указанных уголовных дел показало, что недоработка отдельных норм нового уголовно-процессуального законодательства, позволяющих передавать в принципе любое уголовное дело из дознания в органы предварительного расследования без какой-либо оценки предыдущей деятельности дознавателя, привело к тому, что все ошибки и недоработки, допущенные в ходе проведения дознания, приходится исправлять следователям. В какой-то степени в этом заинтересованы и прокуроры, подписывающие указания о передаче дел, поскольку за 2 месяца предварительного следствия уголовное дело в любом случае будет расследовано более качественно, чем за 15 или 25 дней дознания. Таким образом, можно сделать вывод, что разработчики УПК оставили ряд неразрешенных вопросов, в связи с чем назрела необходимость в корректировке ст.ст. 24, 148, 150, 223 УПК РФ и других соответствующих норм. После введения нового уголовно-процессуального законодательства следователи ОВД края столкнулись с определенными проблемами и в процессе взаимодействия с органами прокуратуры. Как и следовало ожидать, наибольшие трудности вызывает реализация механизма процессуального согласования решения о возбуждении уголовного дела и незамедлительного направления постановления о возбуждении уголовного дела прокурору, как того требуют ч.ч.1,4 ст. 146 УПК РФ. Во-первых, понятие «незамедлительно» весьма относительно, и поэтому законодателю необходимо было бы установить точный срок. Во-вторых, не ясна юридическая оценка протоколов следственных действий по закреплению следов преступления и установлению лица, его совершившего (осмотр места происшествия, освидетельствование, назначение судебной экспертизы), если прокурор откажет в даче согласия на возбуждение уголовного дела. В-третьих, как получить согласие прокурора на возбуждение уголовного дела, если преступление совершено в отдаленной местности, а следователь ведет расследование с выездом на место совершения преступления и не может отлучиться в связи с большим объемом работы, возможной утратой вещественных доказательств и т.д. Стоит признать, что ряд норм нового уголовно-процессуального законодательства вообще противоречат либо сами себе, либо другим нормам права, а иной раз и попросту абсурдны. В соответствии с п.2 ч.1 ст. 208 УПК РФ предварительное следствие может быть приостановлено, если подозреваемый или обвиняемый скрылся от следствия либо место его нахождения не установлено. Однако в розыск, согласно ст. 210 УПК РФ, мы можем объявить только обвиняемого, а как поступать в отношении подозреваемого лица, уголовно-процессуальным законодательством не регламентировано. Статьей 139 УК РФ понятием «жилища» охватывается жилое помещение, входящее в жилищный фонд и пригодное для постоянного или временного проживания, а равно иное помещение или строение, не входящее в жилищный фонд, но предназначенное для временного проживания. В п.10 ст. 5 УПК РФ дано точно такое же определение, только слово «предназначенное» заменено словом «используемое». Иными словами, чтобы сделать осмотр или обыск в местах, «используемых» для временного проживания лицами без определенного места жительства, согласно УПК РФ, необходимо получение судебного решения. Статья 25 УПК РФ предусматривает возможность прекращения уголовного дела за примирением сторон при совершении преступлений небольшой и средней тяжести, в то время как ст. 76 УК РФ допускает прекращение дел по этому основанию только в случае совершения преступлений небольшой тяжести. Таким образом, просматривается несогласованность УК РФ и УПК РФ. В УПК РФ включены две статьи (ст. 122 и ст. 219) с одинаковым названием «разрешение ходатайства». Согласно ст. 122 УПК РФ, следователь должен выносить постановление независимо от того, удовлетворяет ли он ходатайство или отклоняет его, а, согласно ст. 219 УПК РФ, постановление выносится следователем только в том случае, если ходатайство отклоняется. Какой именно статьей руководствоваться следователю – не понятно. В этой связи следует отметить, что формулировка ч.2 ст. 120 УПК РФ о том, что отклонение ходатайства не лишает заявителя права вновь заявлять ходатайство по тому же поводу (в принципе – до бесконечности), приводит к тому, что следователь будет столько же раз выносить соответствующее постановление. И это будет законно. Вопрос только в том, когда же ему заниматься расследованием? Если руководствоваться ч.3 ст. 177 УПК РФ, то при осмотре места происшествия, например по кражам, запрещается изымать наркотики и оружие, поскольку названная норма предусматривает изъятие только тех предметов, которые могут иметь отношение к уголовному делу. Из ст. 180 УПК РФ следует, что в протоколе освидетельствования обязательно должно быть указано при какой погоде оно производилось. Однако если освидетельствование предполагает обследование тела человека и проводится в помещении, то зачем указывать состояние погоды за окном? До первого допроса подозреваемый имеет право на свидание с защитником, согласно ч.4 ст. 92 УПК РФ, продолжительностью не менее двух часов. Допросить подозреваемого, в соответствии с ч.2 ст. 46 УПК РФ, нужно не позднее 24 часов с момента задержания либо возбуждения уголовного дела. Если предположить, что подозреваемый захочет воспользоваться услугами нескольких защитников (законом это не ограничено), каждый из которых встретится с подозреваемым лицом наедине и конфиденциально в течение двух часов, то следователю может попросту не остаться времени для допроса. Перечень подобных казусов можно продолжать и далее. Трудности, с которыми сталкиваются практические работники, очевидны. Из-за несостоятельности многих уголовно-процессуальных норм, как это ни банально говорить, страдают и органы дознания, и органы предварительного расследования. Так, уголовное дело № 25582 по обвинению Лешенко по ст. 118 ч.3 УК РФ было окончено дознанием Новичихинского РОВД и направлено прокурору для утверждения обвинительного акта. После недельного изучения материалов дела прокурор признал необходимость проведения предварительного следствия и в соответствии с п.4 ч.1 ст. 226 УПК РФ направил дело в следственное подразделение. Следователь, принявший дело к производству, попал в ситуацию с ограниченными процессуальными сроками и был вынужден в ближайшее время решать вопрос о продлении процессуальных сроков. Поводом для возвращения уголовного дела № 1435 на дополнительное расследование в СО при Алейском ГРОВД явилось то, что один из обвиняемых не явился к прокурору для получения обвинительного заключения. В связи с этим возникла необходимость объявления его розыска. Следует отметить, что в ст. 221 УПК РФ «Решение прокурора по уголовному делу» вообще не установлено каких-либо четких, конкретных оснований возвращения уголовного дела на доследование. Прокурору не даны конкретные полномочия, которые он может использовать по своему усмотрению. В целом, возникает настоятельная необходимость в доработке механизма процессуального согласования с прокурором решений о возбуждении уголовного дела, о наложении ареста на почтово-телеграфные отправления, производстве обыска в жилище, личного обыска, наложения ареста на имущество и в других случаях ограничения прав граждан по судебному решению. Анализ складывающейся обстановки взаимодействия следователей с адвокатами выявил в первую очередь две наиболее злободневные проблемы. Первая – это отсутствие законодательной базы о порядке и принципах оплаты труда адвокатов за счет государства. Вторая проблема – это низкая численность адвокатского корпуса, особенно в сельской местности. Складывающаяся обстановка требует увеличения адвокатского корпуса либо корректировки ст.ст. 49, 51, 53, 75 УПК РФ и других соответствующих норм, позволяющей сократить количество случаев обязательного участия адвокатов в следственных действиях, а также скорейшего принятия Правительством РФ нормативных документов о порядке и принципах оплаты труда адвокатов за счет государства. Нарабатывается практика обжалования решений суда. Так, в Алтайский краевой суд обжаловано решение Заринского районного суда об отказе в избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. На наш взгляд, в полной мере не используется судом возможность применения п.3 ч.7 ст. 108 УПК РФ, согласно которой суд по ходатайству сторон может отложить принятие решения об избрании судом меры пресечения на срок до 72 часов для представления дополнительных доказательств. Руководствуясь ст. 108 УПК РФ, принятие судебного решения об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу в отсутствие обвиняемого допускается только в случае объявления обвиняемого в международный розыск. Не отражен в УПК РФ механизм применения заочного ареста обвиняемых, скрывшихся от органов расследования, в отношении которых не объявлен международный розыск. В том числе в отношении виновных лиц, совершивших тяжкие и особо тяжкие преступления и неоднократно судимых. Представляется крайне затруднительным механизм предоставления ходатайства об избрании меры пресечения «содержание под стражей» в отношении разысканного в течение 40 часов в суд по месту его задержания (например, в другом регионе или субъекте РФ), что предусмотрено ч.3 ст. 108 УПК РФ. В связи с этим возникает необходимость в корректировке ряда статей УПК РФ, например в дополнении ч.5 ст. 108 УПК словами «кроме лиц, обвиняемых в совершении тяжких и особо тяжких преступлений» и соответствующем изменении связанных с этим иных уголовно-процессуальных норм. Подводя итог, можно сказать, что принятие нового уголовно-процессуального законодательства было истребовано временем. Однако практика показывает, что УПК РФ был принят в довольно «сыром» виде, далек от совершенства и требует весьма серьезной доработки. С момента принятия УПК РФ уголовно-процессуальное законодательство уже дополнено рядом поправок и, скорее всего, будет внесено еще не одно изменение (думается, в лучшую сторону). Нам же работать с тем, что есть, накапливая практику применения уголовно-процессуальных норм и разрешая по мере сил возникающие проблемы. О.Г. Чурилов УВД Томской области Проблемные вопросы применения нового УПК РФ органами предварительного следствия Томской области на стадии досудебного производства С момента введения в действие с 01.07.2002 г. УПК РФ органы предварительного следствия Томской области столкнулись с проблемами, которые в настоящее время не разрешены данным законом, поэтому реализация отдельных его положений на практике весьма затруднительна. Основной проблемой, которая в настоящий момент не разрешена, является отсутствие практики производства дознания и расследования по уголовным делам, по которым лица, совершившие преступления, не установлены. Дознавателями ГОРОВД Томской области уголовные дела по перечню ч.3 ст. 150 УК РФ, по которым лица, подлежащие привлечению в качестве обвиняемого, не установлены, в дальнейшем передаются для расследования в СО при ГОРОВД Томской области. По требованию прокуратуры Томского района, с учетом требований ч.2 ст. 223 УПК РФ, подобные уголовные дела передаются для расследования в СО незамедлительно после возбуждения, по указанию прокурора Октябрьского района г. Томска по истечении 15 суток, отведенных для производства дознания. По указанию прокуратуры Советского района г. Томска, с учетом положений п.11 ч.2 ст. 37 УПК РФ, данные уголовные дела передаются в СО по истечении 25-дневного срока дознания, после выполнения всех следственно-оперативных мероприятий по делу, возможных в отсутствие лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого. В результате отсутствия единого мнения у прокуроров относительно порядка возбуждения и расследования уголовных дел по преступлениям, перечисленным в ст. 150 УПК РФ, по которым подозреваемое лицо не установлено, в настоящее время отсутствует единый порядок их приостановления в порядке п.1 ч.1 ст. 208 УПК РФ, решения о приостановлении предварительного следствия по данной категории дел принимаются как дознавателями, так и следователями. Оценивая положения ст. 223 УПК РФ, следует признать, что законодатель неудачно определил сроки дознания. В настоящее время все уголовные дела, отнесенные к компетенции дознания, по которым производство дознания невозможно закончить в течении 25 дней, поступают для расследования в СО. За 8 месяцев 2002 г. подразделениями дознания Томской области направлено в следственные отделы по подследственности 647 уголовных дел. Это выше данного показателя за аналогичный период прошлого года на 134 уголовных дела. Изучение указанных уголовных дел показало, что в большинстве из них дознавателями проявлялась волокита при производстве дознания, следственные действия в полном объеме по делу не проводились, не принимались меры к установлению и розыску подозреваемых лиц, в то время как местонахождение этих лиц было известно либо не представляло сложности в их установлении, необходимые экспертизы назначались в последний день срока. Приходится признать, что положения ст. 223 УПК РФ, предусматривающие ограниченные сроки дознания, используются органами дознания Томской области вопреки тем целям и задачам, на решение которых и нацеливает действующий УПК РФ, и в частности сокращению периода времени между совершением преступления и наказанием лица, его совершившего, а следовательно, эффективности уголовного судопроизводства. К недоработкам нового УПК РФ следует отнести и положения ст. 148. Согласно ч.1 ст. 148 УПК РФ, при отсутствии основания для возбуждения уголовного дела постановление об отказе в возбуждении уголовного дела выносит прокурор, следователь или дознаватель. Перечень лиц, принимающих данное процессуальное деяние, ограничен. В связи с этим на сотрудников ОПС Томской области повсеместно руководителями ГОРОВД возлагается, на основании положений вышеуказанной статьи УПК РФ, обязанность рассмотрения материалов, зачастую не содержащих признаков преступления, и вынесения по ним решения об отказе в возбуждении уголовного дела. Выполнение данного процессуального действия только указанными в ч.1 ст. 148 УПК РФ лицами негативно отражается на общей организации работы РОВД. Учитывая, что в дежурные сутки в отдельных ГОРОВД принимается до 20 решений об отказе в возбуждении уголовного дела, было бы верным законодательно привести в соответствие требования ч.1 ст. 148 УПК РФ с ч.2 указанной статьи, т.е. расширить перечень лиц, имеющих полномочия выносить постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. В ряде ГОРОВД области надзирающими прокурорами после направления им уголовных дел с обвинительными заключениями на следственные подразделения возлагается обязанность вручения обвиняемым повесток, копий обвинительных заключений либо обеспечения их явки к прокурору с целью получения указанных копий. По указанию ряда прокуроров на следователей возлагается обязанность составления справок-анализов с изложением доказательства вины обвиняемого, что не способствует обеспечению законности, прав и законных интересов участников уголовного процесса при производстве предварительного следствия. Учитывая, что о подобных нарушениях требований уголовно-процессуальных норм, содержащихся в главе 31 УПК РФ, допускаемых органами прокуратуры в других регионах РФ, уже сообщалось в письме Следственного комитета № 1/5054 от 21.08.2002 г., становится очевидным, что в настоящее время прокуратура не готова в полном объеме к осуществлению всех функций, возложенных на данный орган уголовно-процессуальным законом. Другой проблемой является, на наш взгляд, противоречие, закрепленное УПК РФ в части осуществления своих полномочий прокурорами, как на стадии досудебного производства, так и в ходе судебного разбирательства по уголовному делу. Согласно части 1 ст. 37 УПК РФ, прокурор является должностным лицом, уполномоченным в пределах компетенции, установленной настоящим Кодексом, осуществлять от имени государства уголовное преследование в ходе уголовного судопроизводства; согласно ч.4 этой же статьи прокурор в ходе судебного производства поддерживает государственное обвинение, обеспечивая его законность и обоснованность. В то же время, согласно ч.5 той же статьи УПК, прокурор вправе отказаться от осуществления уголовного преследования. В связи с вышеизложенным в ходе судебного производства зачастую возникают ситуации, когда прокуратура, на наш взгляд, немотивированно отказывается поддерживать либо частично, либо полностью предъявленное подсудимому обвинение, что влечет за собой постановление обвинительных приговоров с назначением слишком мягкого наказания либо вообще оправдательных приговоров. Например, 5.08.2002 г. Асиновским городским судом Томской области был вынесен оправдательный приговор в отношении К., обвиняемого в совершении преступлений, предусмотренных ч.3 ст. 213, п.«а» ч.3 ст. 111 УК РФ, в группе с М. и Н. Вынесению оправдательного приговора предшествовал отказ участвующего в деле прокурора от обвинения К. по п.«а» ч.3 ст. 111 УК РФ и переквалификации его действий с ч.3 ст. 213 на ст. 116 УК РФ. Суд, согласившись с мнением прокурора о квалификации действий подсудимых, с учетом того обстоятельства, что К. на момент совершения данного преступления не достиг 16-летнего возраста, оправдал его в соответствии со ст. 24 ч.1 п.2 УПК РФ. Можно сколь угодно дискутировать по поводу того, имел ли в действиях К. состав хулиганства в действительности, однако очевидно то, что именно несогласованная позиция прокуратуры при утверждении обвинительного заключения и при рассмотрении дела в суде привела к вынесению оправдательного приговора в отношении К. На наш взгляд, повторения подобных ошибок можно было бы избежать в случае отсутствия у прокурора закрепленных УПК РФ возможностей отказа от обвинения. Коль скоро прокурором утверждается обвинительное заключение, и по своему статусу, согласно главе 6, он является участником уголовного судопроизводства со стороны обвинения, вызывает сомнение целесообразность наличия у него полномочий, связанных с возможностью отказа от им же утвержденного обвинения в судебном заседании. На наш взгляд, необходимо законодательным образом устранить это противоречие. Еще одним моментом, который вызывает вопросы, является несоответствие ст. 24 статье 27 УПК РФ. Законодатель, установив в новом УПК РФ, в отличие от УПК РСФСР, два института – прекращение уголовного дела и прекращение уголовного преследования – не совсем ясно изложил в вышеуказанных статьях основания их прекращения. Если уголовное дело может быть прекращено в целом или частично, в том числе и безотносительно к конкретным лицам, то уголовное преследование всегда прекращается в отношении конкретного подозреваемого или обвиняемого. Часть 4 ст. 27 УПК РФ устанавливает, что в случаях, предусмотренных статьей, допускается прекращение уголовного преследования в отношении подозреваемого, обвиняемого без прекращения уголовного дела. Если уголовное преследование осуществляется в отношении нескольких лиц, тогда все ясно: уголовное преследование в отношении одного или нескольких лиц прекращается, а в отношении других лиц продолжается. Сложности возникают в том случае, когда уголовное преследование необходимо прекратить в отношении всех подозреваемых или обвиняемых по одному из оснований, указанных в п.п. 3-8 ч.1 ст. 27 или ст. 28 УПК РФ. Уголовно-процессуальный кодекс не содержит норму, которая обязывала бы или давала следователю право в этих случаях прекращать уголовное дело. Для устранения этого недостатка необходимо ст. 24 УПК РФ дополнить нормой, аналогичной той, что содержится в п.2 ч.1 ст. 27 УПК РФ, указав, что уголовное дело подлежит прекращению в случаях прекращения уголовного преследования, когда нет оснований для продолжения предварительного следствия с целью уголовного преследования других лиц. С.П. Трубий ГУВД Кемеровской области К вопросу о практике применения УПК РФ в подразделениях дознания ОВД Кемеровской области «Наше время называют временем «переоценки всех ценностей». Не миновала этого и правовая область. С особой энергией предпринята переоценка карательной деятельности государства и ее оснований»1. Это высказывание незаурядного ученого-правоведа А.Ф. Кони актуально и в наше время. УПК РФ, несомненно, является важнейшей вехой в истории развития законодательной базы России. Приняв его, общество полностью и окончательно отошло от бывшего в нашей стране тоталитарного режима. По-новому стали трактоваться задачи уголовного судопроизводства, претворены в жизнь закрепленные Конституцией РФ принципы: например, принцип состязательности, который предполагает не только наличие независимого суда, решающего спор сторон, но и равенство последних. Не менее важно и то, что включение в число принципов уголовного процесса состязательности сопровождалось устранением из процессуального закона положений, противоречащих состязательному построению судопроизводства. Это коснулось и чрезмерно широкой формулировки принципа публичности (ст. 3 УПК РСФСР), принципа всесторонности, полноты и объективности исследования обстоятельств дела (ст. 20 УПК РСФСР) как несовместимых с разделением процессуальных функций и т.д.2 Если рассматривать историю развития уголовно-процессуального законодательства, то это возврат к прошлому, причем к тому хорошему, что когда-то существовало. «Законодательство, под влиянием временных ослеплений, может, конечно, отступать назад и возвращаться к устаревшим и отжившим учреждениям, но на коренные начала правосудия – гласность, устность, непосредственность и свободную оценку доказательств – оно серьезно посягнуть не решится. Вместе с тем человечество едва ли придумает форму суда, могущую с прочным успехом заменить суд присяжных, или найдет возможным обходиться без состязательного начала»3. Данный закон в корне изменил подход правоохранительных органов к организации раскрытия и расследования преступлений, сбору доказательств и доказывания вины. Однако, наряду с положительными сторонами, УПК РФ содержит и негативные явления. Введенный в действие с 1 июля 2002 г. УПК РФ показал, что заложенные в него противоречивые тенденции оказывают отрицательное воздействие при применении данных норм на практике, а именно на стадии возбуждения уголовного дела и дальнейшего расследования. В ходе работы в условиях уголовно-процессуального закона РФ подразделения дознания столкнулись с рядом существенных проблем. Прокурорами городов и районов крайне неохотно дается согласие на возбуждение уголовных дел и прежде всего по преступлениям, связанным с незаконным оборотом наркотических средств. Так, например, при обнаружении преступлений по незаконному обороту наркотических средств возник вопрос определения предмета преступления (наркотик, психотропное вещество) при проведении проверки в порядке ст. 144 УПК РФ, т.е. до возбуждения уголовного дела. Прокуратурой признаются как незаконно добытые доказательства «исследования» данных веществ экспертами-криминалистами на основании направлений сотрудников, выявивших данные правонарушения (со ссылкой на Уголовно-процессуальный кодекс РФ, в котором такое действие, как «исследование» предмета преступления, отсутствует). Однако прокурор, руководствуясь нормами принятого УПК РФ, не дает согласие на возбуждение уголовного дела и проведение экспертизы. В результате, практически по всем материалам выносятся постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. Действительно, нормы уголовно-процессуального законодательства РФ не предусматривают указанных действий, однако в соответствии со ст. 6 Закона об оперативно-розыскной деятельности, в целях проверки поступивших сообщений о преступлениях, орган дознания, прокурор могут использовать имеющиеся в их распоряжении средства административной, оперативной проверки, применение которых не обусловлено наличием производства по уголовному делу. Имеются проблемы по разграничению осмотра места происшествия и жилища. В случаях совершения преступления в квартире, а в частности угрозы убийством, с использованием оружия и других предметов, дознаватель не может провести осмотр жилища в связи с отсутствием разрешения лиц, проживающих в данной квартире, одновременно являющихся подозреваемыми. Эта же проблема возникает по преступлениям, связанным с незаконным оборотом наркотических средств, оружия и др. Нечеткая, расплывчатая формулировка некоторых положений в УПК РФ влечет за собой у применяющих данный закон на практике различные толкования данных норм, таких, как: - ст. 223 УПК РФ – «дознание по уголовным делам, указанным в ч.3 ст. 150 настоящего Кодекса, проводится в отношении конкретных лиц», так как на практике в ряде ОВД области дознаватели с согласия прокуроров возбуждают уголовные дела по неочевидным преступлениям; - ст. 208 УПК РФ – дознавателями принимаются решения о приостановлении производства по уголовным делам, что предусмотрено только для органов предварительного следствия; - п.1 ст. 148 УПК РФ о том, что дознаватели выносят постановления об отказе в возбуждении уголовного дела по ч.1 п.2 ст. 24 УПК РФ при отсутствии конкретных лиц. Начиная с 1 июля 2002 г. практически все материалы поступают в дознание: за 8 месяцев т.г. количество поступивших материалов, по сравнению с аналогичным периодом прошлого года возросло на 17,29% (2002 г. – 68.897 материалов, 2001 г. – 58.739), в результате увеличился и удельный вес материалов, по которым принято решение об отказе в возбуждении уголовного дела (по области этот показатель составляет 80,5%), т.е. нагрузка на дознавателей возросла. Количество возбужденных уголовных дел снижено на 8,9%. В суды направлено на 1230 (или на 18,54%) меньше уголовных дел, чем за аналогичный период прошлого года. Прекращено по всем основаниям 2466, что почти на 5,6% больше АППГ, в т.ч. по п.п. 1,2 ст. 24 УПК РФ – 999 (+24,7%). Анализируя основные положения УПК РФ, необходимо конкретизировать диспозицию ст. 157 УПК РФ о том, что «при наличии признаков преступления, по которому производство предварительного следствия обязательно, орган дознания в порядке, установленном ст. 146 настоящего Кодекса, возбуждает уголовное дело и производит неотложные следственные действия», так как на практике в подразделения дознания поступают материалы, где изначально видно, что необходимо возбуждать уголовное дело, производство предварительного следствия по которому обязательно. Необходимо так же конкретизировать ч.1 ст. 88 УПК РФ: «Правила оценки доказательств», а именно: «относимость, допустимость, достоверность», – чтобы не было разногласий в трактовке данных положений. Необходимо конкретизировать ход дальнейшего расследования уголовных дел, виновные лица по которым известны, а дознаватели не укладываются в 25-дневный срок расследования по объективным причинам: - проведение различных экспертиз, - длительное лечение потерпевших, когда изначально видно, что этот срок недостаточен. Это негативно сказывается на взаимоотношении подразделений дознания и следственных органов. В связи с тем, что на остатке в подразделениях дознания ОВД области находятся более 2000 уголовных дел, производство предварительного следствия по которым не обязательно, приостановленных производством в порядке ст. 195 УПК РСФСР, то в условиях действия нового УПК РФ возникают вопросы по механизму их дальнейшего расследования. Все эти проблемы существуют, несмотря на принимаемые меры по их решению: проводимые совместные семинары-совещания в прокуратуре Кемеровской области с работниками следствия, дознания, суда, оперативные совещания в территориальных подразделениях. В.В. Андриевский УВД Читинской области О складывающейся практике выполнения требований статьи 151 УПК РФ органами предварительного следствия и дознания внутренних дел Читинской области Под подследственностью понимается совокупность признаков уголовного дела, в зависимости от которых расследование данного преступления относится к компетенции того или иного органа предварительного следствия или дознания. Действующий уголовно-процессуальный закон дает основания для выделения следующих признаков подследственности: 1) предметная, или родовая; 2) альтернативная (смешанная); 3) персональная; 4) территориальная; 5) подследственность по связи дел. Предметный признак выражается в том, что подследственность уголовного дела определяется в зависимости от характера расследуемого преступления, иначе говоря, его квалификации по соответствующей статье Уголовного кодекса. В нормах, закрепленных в ч. 5 и 6 ст. 151 УПК РФ, использован альтернативный признак подследственности, в силу которого предварительное расследование по одной и той же категории уголовных дел в зависимости от определенных обстоятельств производится органами расследования, принадлежащими к различным ведомствам. Например, согласно ч.5 данной статьи, по уголовным делам о мошенничестве, о присвоении чужого имущества и еще о целом ряде преступлений предварительное следствие может производиться следователем любого органа, выявившего это преступление. А, согласно ч.6 ст. 151 УПК РФ, по делам о вовлечении несовершеннолетних в совершение преступления (ст. 150 УК РФ), о злоупотреблении должностными полномочиями и еще некоторых преступлениях предварительное следствие производится следователями того органа, которым возбуждено уголовное дело. Другой признак, по которому определяется подследственность, называется персональным. Он зависит от специфики субъекта преступления. По этому признаку следователям прокуратуры подследственны уголовные дела о преступлениях, совершенных должностными лицами. Введение нового УПК породило массу вопросов и тупиковых ситуаций в части его применения. Один из самых болезненных вопросов, который отрицательно сказывается на качестве проверки доследственных материалов и на качестве следствия – это вопрос о подследственности. Как указано выше, один из признаков определения подследственности – это предметный признак, который выражается в том, что подследственность уголовного дела определяется в зависимости от характера расследуемого преступления, т.е. по квалификации соответствующей статьи Уголовного кодекса. По этому признаку следователям прокуратуры подследственны дела об умышленном причинении вреда здоровью, повлекшем смерть потерпевшего (ч.4 ст. 111 УК РФ), по преступлениям против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления, так называемые должностные преступления (ст.ст. 285-292 УК РФ). Однако на практике в отделах внутренних дел Читинской области бывают случаи, когда по указанию прокурора дела данной категории нередко поручаются для расследования следователям следственных аппаратов органов внутренних дел. Зачастую прокуроры районов под любым предлогом отказываются направлять своих следователей на осмотры мест происшествия при обнаружении трупов, указывая, что еще не доказано, что совершено убийство. Аналогично по преступлениям, предусмотренным ст. 131 УК РФ (изнасилование), первоначальные следственные действия, возбуждение уголовного дела, задержания лица, подозреваемого в совершении преступления, производят следователи органов внутренних дел. Возникает вопрос и при выезде на место происшествия для проведения неотложных следственных действий в ситуациях, не терпящих отлагательства, по преступлениям в сфере экономики. К примеру, при задержании взяточника, контрабандного товара, захвате заложников и т.д. Также и проблемы при возбуждении уголовных дел прокурорами районов по данным преступлениям, т.е. в сфере экономики. Уголовные дела возбуждаются по непроверенным фактам, без проведения ревизий, что впоследствии приводит к прекращению уголовного дела за отсутствием состава преступления в действиях должностных лиц. Следующая проблема подследственности состоит в том, что органы прокуратуры вместо возбуждения уголовных дел о должностных преступлениях квалифицируют действия должностных лиц по статьям Уголовного кодекса нашей подследственности. А затем по указанию прокурора данные уголовные дела передаются следователям в следственные подразделения ОВД с указанием выполнения следственных действий, хотя на лицо состав преступления, подследственность которого, согласно УПК РФ, относится к органам прокуратуры. Частью 3 ст. 150 УПК РФ определена подследственность дел органам дознания. Согласно новому Кодексу Российской Федерации, добавочно отнесен еще ряд составов преступлений, которые ранее не были им подследственны. Соответственно увеличилась нагрузка на органы дознания, т.к. при увеличении подследственных статей Кодекса, штат остался прежним. Данные обстоятельства сказываются на качестве отработки материалов. В некоторых районах области органами дознания доследственная проверка материалов о совершенном преступлении, в связи с вышеуказанным и небольшими сроками проведения дознания (15 суток), зачастую проводится некачественно. После чего уголовные дела передаются в следственное подразделение для дальнейшей проверки. В связи с тем, что органом дознания при проведении первоначальных следственных действий уже были истрачены дни из срока расследования, а проверка проводилась некачественно, данное обстоятельство в дальнейшем приводит к продлению сроков расследования, а в некоторых случаях – к прекращению уголовного дела из-за отсутствия состава преступления. Это бывает в основном по уголовным делам, возбужденным по признакам преступления, предусмотренного ч.1 ст. 228 УК РФ, ч.1 ст. 158 УК РФ, ч.1 ст. 264 УК РФ. Негативные примеры можно привести и по расследованию уголовных дел, совершенных военнослужащими. При передаче уголовных дел в военную прокуратуру возникают определенные проблемы. Так, по указанию некоторых военных прокуроров предъявляются такие требования, как, например, предъявление обвинения задержанному по подозрению в совершении преступления до передачи материалов уголовного дела в военную прокуратуру. В.К. Гавло заслуженный юрист РФ д-р юрид. наук, профессор Алтайский государственный университет В.Е. Клочко д-р психол. наук, профессор Барнаульский государственный педагогический университет Д.В. Ким канд. юрид. наук, доцент Барнаульский юридический институт МВД России Некоторые методологические проблемы криминалистики в свете реализации нового УПК РФ Дискуссия о методологических проблемах современной криминалистики, начатая публикацией статей М.К. Каминского и А.Г. Филиппова («Вестник криминалистики», выпуск 1 (3), 2002), назрела давно. Уход из жизни профессора Р.С. Белкина – выдающегося ученого, внесшего значительный вклад в развитие методологии криминалистики, инспирировал дискуссию о предмете криминалистики, ее методах и тенденциях развития. Как справедливо заметил в этом же номере «Вестника» профессор Ю.Г. Корухов, «можно с полным основанием говорить об эпохе Р.С. Белкина в криминалистике»4. Теперь очень остро встала проблема прогнозирования тенденций развития криминалистики, ее движения к новым методологическим парадигмам, которые едва ли будут иметь столь выраженное авторство. В «эпоху Р.С. Белкина» наука консолидировалась, и, смеем думать, в ней заработали свойственные достаточно устоявшимся наукам механизмы самоорганизации. Одним из проявлений таковых является и заявленная дискуссия. Попытаемся принять в ней участие, соблюдая подход к поиску нового, обозначенный самим Р.С. Белкиным – действуя «на стыке наук, в иных областях знаний, за счет интеграции знаний, путем перетекания идей»5. С учетом вышесказанного, мы полагаем, что любая научная дискуссия является способом, посредством которого самоопределяется наука, т.е. она осмысливает и переосмысливает себя как целое, как более или менее сложившуюся систему знаний, систему специфических средств и методов познания, систему постепенно трансформирующихся научных категорий, которыми пользуется наука. Эта трансформация в наибольшей степени отражает внутренние тенденции становления науки как открытой системы, т.е. системы закономерно усложняющейся – по мере все более системного (теоретического) определения своего предмета. Сформировав подобным образом сверхцели научной дискуссии в виде ее предназначения (полагая под целями разрешение конкретных методологических, теоретических и др. вопросов), мы уже тем самым вступили в нее. Дело в том, что не всякий ученый-криминалист согласится, например, с представлением о науке как открытой самоорганизующейся системе. Он может понимать процесс становления науки вовсе не как проявление самоорганизации или вообще не задумываться об этом процессе. Он может пытаться использовать синергетическую форму мышления и соответствующее междисциплинарное знание, но может вовсе игнорировать и это мышление, и это знание. Действовать в науке профессионально – значит понимать смысл и ценность своих действий не только по отношению к тому участку реальности, который исследует ученый, но и по отношению к внутренней тенденции развития науки, логике ее становления как теоретической системы. Научное познание в историческом контексте может быть понято как процесс достаточно закономерной смены форм организации мышления исследователей. Если в других науках, в частности и психологии, этот процесс удалось объективировать, выводя науку на стадию прогнозирования ее ближайшего будущего, то криминалистика этой стадии еще не достигла. Применительно к криминалистике, прежде всего отечественной, эта науковедческая дефиниция практически не апробирована. Наука как бы застыла в утверждении примата диалектического мышления над метафизическим, при этом сам процесс изменения форм мышления ученых пока не стал предметом историко-криминалистического исследования. Здесь мы соглашаемся с оценкой М.К. Каминского в том, что действительно опасно, когда авторы диссертаций «…ограничиваются заклинанием о том, что методологическую основу их исследования образуют положения материалистической диалектики... и все. Дальше позволительно утверждать все что угодно, хотя о диалектике и речи не идет»6. Безусловно, «заклинания» относительно материалистической диалектики как методологической основы криминалистического исследования, конечно, не могут обеспечить его методологическую базу. Но вопрос в том, в какой степени материалистическая диалектика (представленная одним разделом – гносеологией) в принципе может выступить в качестве таковой. С чем согласны авторы дискуссионных статей? С тем, что можно обеспечить системный характер научных криминалистических исследований, оставаясь на позиции общей теории познания – гносеологии как части того, что входит в понятие «материалистическая диалектика», т.е. опираясь на категорию «отражение» как «образующую фундамент общей теории криминалистики (ОТК)»7. М.К. Каминский прямо указывает, что «первой исходной базовой методологической идеей для криминалистики выступает отражение как объективное свойство материи. Заслуга в формулировании этой идеи и принадлежит Р.С. Белкину»8. А.Г. Филиппов против этого не возражает – «нам до сих пор представляется правильной трактовка понятия «след» именно в «спекулятивно-эмпирическом содержании»: материальные следы – это любые изменения обстановки (в том числе оттиск, царапина, деформация и т.д.), возникшие при подготовке, совершении или сокрытии преступления; идеальные следы – это отображения криминального события или его элементов в сознании людей, мысленные образы воспринятого»9. Возражает он против точки зрения М.К. Каминского на узловые вопросы криминалистики, которая возникает как результат развития им исходной идеи Р.С. Белкина и ее своеобразной интерпретации10. Нам кажется, что проблемы в методологических построениях М.К. Каминского вытекают как результат попытки вывести методологические принципы из одного основополагающего принципа (отражения). Заметим, что в науках, которые уже пытались вывести всю систему собственных принципов из принципа отражения, впрочем, как и построить понятийный аппарат науки, ориентируясь на ведущую категорию, одноименную с используемым объяснительным принципов, увенчались провалом. На пути вставал камень преткновения в виде «постулата двойного отражения» или, что то же самое, «отражение отражения»11. В психологии, например, постулат двойного отражения порождал многие парадоксы. В частности, когда определяли эмоцию как отражение (не предмета, а отношения к нему), возникало следующее противоречие: чтобы отразить объект, надо взаимодействовать с ним, но чтобы взаимодействовать с ним, необходимо его каким-то образом предварительно отразить как значимый на фоне других, также воздействующих на органы чувств. Далее, если объект воспроизводится идеально, в виде субъективного образа, то с ним нельзя взаимодействовать по определению – в гносеологии субъект взаимодействует с внешним для него объектом и в этом суть гносеологически понимаемого отражения. Нельзя взаимодействовать с образом, который сам возник в результате взаимодействия субъекта с объектом, даже если такое взаимодействие необходимо признать ради того, чтобы удержать понятийный аппарат науки в рамках единственного принципа и категории, с ним связанной. Кроме того, обращается внимание на возникновение порочного круга – отражение отражения, отражение отражения отражения и т.д. И все это необходимо чтобы хоть как-то объяснить избирательность отражения. Ясно, что и в криминалистике весь результат расследования напрямую определяется избирательностью того, что попадает в сознание криминалиста. Ведь «след» не существует в природе (до человека, без человека) как сугубо объективное явление. Он не существует для другого человека, не имеющего отношения к праву или правозащитной деятельности именно как «след». Да, следы отражают деятельность преступника (в чувственной форме), но отражающий эти следы занимается не отражением отражения деятельности, а реконструирует ее по сохранившимся следам, данным ему чувственно. Реконструкция – это не чувственное отражение, это работа со сверхчувственными качествами предметов и явлений. Постулат можно сформулировать просто: находясь в логике принципа отражения, невозможно объяснить избирательность самого процесса отражения. Она зависит от деятельности субъекта, и максимум чего добилась психология, пытавшаяся оставаться в рамках гносеологизма, это признания двух логик – логики отражения, по которой изначально разворачивается психический процесс, и логики деятельности, каким-то образом определяющей его избирательность. О системности науки в таком случае говорить не приходится. Ученые, пытаясь удержаться в рамках одной логики (действовать в рамках двух логик одновременно могут только сумасшедшие), разделились на несколько научных школ. Так выделилась психологическая теория деятельности (А.Н. Леонтьева) и теория психического как процесса (С.Л. Рубинштейна). Для первой существенным понятием стало «действие», для второй, естественно, – взаимодействие. Нечто подобное можно заметить в современной криминалистике. Для одних расследование выступает как поисково-познавательная деятельность, для других как процесс расследования. Третьи, уповая на системный подход, пытаются удержаться в рамках ставшей образцом научной практики гносеологической парадигмы, но при этом совместить представление о процессе расследования с представлениями о деятельности (преступника и расследующего). В результате получаются избыточно сложные конструкты, типа «…в процессе раскрытия преступления отражается деятельность и отражается отражение деятельности, в силу чего и воссоздается в изоморфной модели минувшее деятельностное событие, называемое преступлением»12. Психология, уходя от парадокса двойного отражения, была вынуждена выйти за пределы принципа отражения и гносеологической дихотомии субъекта и объекта. Смеем утверждать, что криминалистика сегодня также выходит за пределы этой дихотомии. Иными словами, спорить надо не о том, как более адекватно реализовать принцип отражения в криминалистике, к чему и сводится пока дискуссия, в которой мы решили принять участие. Спорить надо о том, как наиболее оптимально выйти за пределы принципа отражения и куда выйти, к каким методологическим идеям, которые объективно могут стать парадигмами. Иными словами, к идеям, которые не воспринимались бы научным сообществом в качестве «игры ума» криминалиста-методолога, а с большой долей вероятности могли бы стать общепринятыми образцами научной практики – как это и положено парадигмам. И для психологии, и для криминалистики характерно сегодня то, что «переболев» гносеологизмом, они выходят за пределы двух реальностей, которые устанавливает гносеология – объективной и субъективной (отраженной), в связи с чем сознание ученых начинает оперировать явлениями сверхчувственного порядка. Изменения, происходящие в связи с этим, необходимо осознать во всей их глубине и высоте. Нам кажется, что необходимо учитывать и то усложнение науки, которое происходит в связи со все более системным переопределением ее предмета. Научная дискуссия, развернувшаяся в последнее время, свидетельствует о том, что криминалистика претерпевает определенный кризис, свойственный всем наукам на определенном этапе, поднимающий их на более высокий уровень развития13. Эмпиризм, свойственный наукам на ранних стадиях их становления, уходит, уступая место теоретическим конструктам, фиксирующим сложную («совмещенную», субъект-объектную) онтологию. При этом принцип отражения, понимавшийся как главный системообразующий принцип науки, сменяется другим, более системным. Криминалистика отреагировала на это появлением новых понятий – «следственная ситуация» (А.Н. Колесниченко, 1967; В.К. Гавло, 1968; В.Е. Корноухов, 1972; Л.Я. Драпкин, 1975), «криминалистическая характеристика преступлений» (Л.А. Сергеев, 1966; В.Г. Танасевич, В.А. Образцов, 1976 и др.), «криминалистическая ситуалогия» (Н.П. Яблоков, Т.С. Волчецкая и др.), всплеском интереса к теории следственных и судебных ситуаций. И это не случайно, ибо именно ситуационный подход является основополагающим и центральным при определении предмета криминалистики. Сегодняшний день криминалистики можно охарактеризовать следующим образом. Наука выходит за пределы гносеологических дуальных схем (субъект – объект – взаимодействие – отражение). Учащаются попытки онтологизации науки в процессе развития теории следственных ситуаций, деятельностных подходов и т.д., однако происходят они пока на фоне удержания исходного дуализма, проявляющегося теперь уже не в разделении субъекта и объекта, а между объективной и субъективной реальностями. Подобное состояние психология, например, переживает уже полвека. Впервые переходную форму между гносеологическими и онтологическими парадигмами в конкретной науке отметил методолог и психолог В. Франкл, назвавший такое состояние дел «онтизацией». Видимо, онтизация является обязательной фазой для всех наук, которые начинали свои построения с идеи отражения, которую необходимо пережить на пути к подлинной онтологизации. Криминалистика поднимается к более сложному (системному, теоретическому) определению своего предмета, получая возможность объяснить избирательность поведения субъекта доказывания и его детерминацию не просто «внешними причинами» (следами преступления) или «внутренними основаниями» (опыт, знания и т.д.), а тем системным единством, которое порождается при взаимодействии субъекта с объектом. На криминалистическом поле деятельности возникли криминалистическая характеристика преступлений как криминалистическая система закономерных знаний о преступной деятельности (Л.А. Сергеев, 1966; В.Г. Танасевич, В.А. Образцов, 1976; А.Н. Васильев, 1978; В.К. Гавло, 1980; А.А. Хмыров, 1984)14 и криминалистическая характеристика расследования преступлений как криминалистическая система знаний о раскрытии, расследовании и предотвращении преступлений, уполномоченными на то уголовно-процессуальным законом субъектами доказывания (В.К. Гавло, В.А. Образцов, 1982; В.И. Куклин, 1983; Л.Д. Самыгин, 1989; С.Н. Чурилов, 1998; В.Н. Бахин, Н.С. Карпов, П.В. Цымбал, 2001; С.И. Коновалов, 2002 и др.)15, которые кажутся некоторым исследователям, придерживающимся дихотомического разделения реальностей, навеянного гносеологизмом, околонаучными «фантомами». Судьбу научных понятий определяет, в конечном счете, не личная пристрастность авторов, не «закон ускорения развития науки в эпоху НТР», а скорее «закон уплотнения знаний» в процессе развития науки, о котором говорил Г. Гегель16. Надо попытаться представить криминалистику как открытую систему, имеющую внутренние тенденции развития, и тогда понятийный аппарат науки может быть оценен с точки зрения тех реалий, которые пытается описать, объяснить и спрогнозировать наука. Другого пути быть не может – если предмет науки не определен как система, способная к самоорганизации, саморазвитию, к системному функционированию, самодетерминации, то такая наука не может стать научной системой знаний об изучаемой ею реальности, системой теоретического знания и познания. Системообразующим же фактором в криминалистике, полагаем, должны стать криминалистические (криминальные и судебно-следственные) ситуации, которые являются не только результатом деятельности (с одной стороны, преступной, а с другой – полезной правоохранительной), но и одновременно ее новообразованиями, влияющими на дальнейшую организацию деятельности. Центральным элементом криминалистической ситуации является человек. Г.А. Зорин, считаем, не случайно приблизился к пониманию криминалистики как науки, центрированной на личность17. Однако здесь необходимо уточнение – не на личность, а на человека, т.к. личность является качеством человека. При этом остается задачей обнаружение источников трансформации криминалистической ситуации не во внешнем (объективном), не во внутреннем (субъективном), а в ней самой, в том сложном единстве субъективных и объективных, внешних и внутренних факторов, которые обусловливают движение ситуации и ее развитие18. Это позволяет рассматривать все существующие на сегодняшний день в криминалистике теории в одной системе и на более высоком качественном уровне. Исследуя с этих позиций предмет криминалистики, и учитывая опережающее развитие ее теоретических структур и процессов (научная криминалистика) перед судебно-следственной практикой по предотвращению, раскрытию, расследованию и судебному разбирательству преступлений (практическая криминалистика), требуется уточнить ее систему знаний. Р.С. Белкин в качестве такой системы знаний выделил изучаемые криминалистикой закономерности, которые легли в основу его известного определения криминалистики как «науки о закономерностях механизма преступления, возникновения информации о преступлении и его участниках, собирания, исследования, оценки и использования доказательств и основанных на познании этих закономерностей специальных средствах и методах судебного исследования и предотвращения преступлений»19. Однако такая трактовка предмета криминалистики не разделяется рядом исследователей. Так, В.Я. Колдин, развивая с 80-х годов свои взгляды, считает, что «предметом криминалистики является структура информационно-познавательной деятельности по раскрытию, расследованию и предупреждению преступлений и обеспечивающие ее оптимизацию легальные организационные, технические и тактико-методические средства, приемы и технологии»20. По мнению В.Я. Колдина, в концепции Р.С. Белкина «мы не находим самого понятия криминалистической деятельности, которая рассматривается в деятельности по борьбе с преступностью, раскрытию, расследованию и предупреждению преступлений»21. Близка к такому пониманию предмета криминалистики позиция В.А. Образцова. Криминалистику он определяет как науку «о технологии и средствах практического следоведения (поисково-познавательной деятельности) в уголовном судопроизводстве»22. Близость ее проявляется, с нашей точки зрения, в акценте на поисково-познавательной деятельности (по В.Я. Колдину, она «информационно-познавательная деятельность») и на познании технологий для целей раскрытия, расследования и предупреждения преступлений или (по В.А. Образцову) для «практического следоведения». Анализ сконцентрированной в предложенном В.А. Образцовым определении предмета криминалистики и ее системы знаний, свидетельствует, что она, по сравнению с системой знаний, сформулированной Р.С. Белкиным и В.Я. Колдиным, и с тем, что она объективно представляет собой, сужена до технологии и средств практического следоведения, с чем трудно согласиться. При такой, весьма абстрактной трактовке предмета криминалистики, из нее выпадают базовые элементы, характеризующие практическую деятельность и ее криминалистическую суть: механизмы и способы совершения преступлений, свидетельствующие об их избрании определенными преступниками, в отношении определенных объектов преступного посягательства и т.д. Об этом раньше В.А. Образцов правильно писал, опираясь на деятельностный метод. Преступная деятельность исторически интересовала науку криминалистику с точки зрения собирания и использования криминалистически значимых признаков-последствий подготовки, совершения и сокрытия преступлений, как бы ухищренно они не совершались. Ее рекомендации, основанные, в частности, на познании такой преступной деятельности, всегда выполняют прогностическую функцию по борьбе с преступностью криминалистическими методами. Преступной деятельности всегда противостояла законная деятельность правоохранительной системы по предотвращению, выявлению, раскрытию и расследованию преступлений на досудебных и судебных стадиях уголовного судопроизводства. На этом поле деятельности криминалистика как наука всегда изучала и изучает ошибки и положительные результаты борьбы с преступностью ее криминалистической техникой, тактикой и методикой и разрабатывала научные теории и практические, наиболее оптимальные методы действий в складывающихся следственных и судебных ситуациях субъектом правоохранительной системы. Поэтому, полагаем, в качестве криминалистической системы знаний, требующей дальнейшего изучения в свете нового УПК РФ, могут выступать: с одной стороны, закономерности проявления механизма подготовки, совершения и сокрытия преступлений, противодействия следствию, познание которых ведет к созданию криминалистической характеристики преступлений как результата преступной деятельности; а, с другой стороны, закономерности механизма предварительного раскрытия, расследования и предотвращения преступлений и их судебного разбирательства в складывающихся судебно-следственных ситуациях, познание которых ведет к криминалистической характеристике предварительного расследования и судебного разбирательства преступлений как итоговой деятельности в осуществлении задач уголовного судопроизводства23. Система развивающихся знаний о познании этих закономерностей и образует теорию криминалистики, которая позволяет разрабатывать на их основе более совершенные технические, тактические и методические рекомендации по эффективному обнаружению, фиксации, изъятию и использованию судебных доказательств на досудебных и судебных стадиях уголовного судопроизводства, как того требует УПК РФ. Исследования в этом направлении нам представляются перспективными. Р.М. Абызов д-р юрид. наук, профессор Барнаульский юридический институт МВД России О прогностической и превентивной роли уголовно-процессуального законодательства Поддерживая общую озабоченность, в первую очередь следственных работников, произошедшими в УПК РФ изменениями, хотелось бы остановиться на недостаточно освещенном в специальной литературе прогностик-превентивном аспекте уголовно-процессуального законодательства. Обычно, о прогностической и превентивной роли принято говорить применительно к уголовно-правовому законодательству. Однако, как свидетельствует анализ нового УПК РФ, значительная часть его норм также носит превентивный характер, и реализуются они на основе прогноза правоприменителя. К таким нормам можно отнести ст.ст. 25, 26, 28 УПК РФ, регламентирующие порядок прекращения уголовных дел; ст.ст. 91, 94 – устанавливающие основания задержания, освобождения подозреваемого; ст.ст. 97, 99, 108, 110, 255 – определяющие основания, обстоятельства, учитываемые при избрании, отмене либо изменении меры пресечения, а также продлении ее сроков; ст.ст. 302, 397, 400 – определяющие виды и порядок исполнения приговоров, снятия судимости; наконец, ст.ст. 427, 431, 432, 433, 445 – регламентирующие порядок применения принудительных мер воспитательного характера в отношении несовершеннолетних и принудительных мер медицинского характера в отношении лиц, нуждающихся в этом. Применяются вышеназванные нормы, как правило, органами дознания, предварительного расследования, а также судами при рассмотрении уголовных дел. Проанализируем некоторые нормы гл. 4 УПК РФ, регламентирующие порядок прекращения уголовного дела, в частности: а) в связи с примирением сторон; б) изменения обстановки; в) в связи с деятельным раскаянием. Согласно ст. 25 УПК РФ, допускается прекращение уголовного преследования лица, совершившего преступление небольшой или средней тяжести впервые, если оно примирилось с потерпевшим и загладило причиненный ему вред. Прогностическая функция данной нормы заключается в том, что суд, прокурор, следователь и дознаватель принимают решение о прекращении уголовного дела в отношении виновного лица, будучи уверенными, что оно в дальнейшем не совершит преступление. Хотя эта уверенность, на первый взгляд, носит чисто умозрительный характер, характеризует субъективную оценку правоприменителя, тем не менее в основе ее лежат и объективные критерии. Прежде всего, законодатель вносит ограничения по кругу лиц, а именно – совершивших нетяжкие преступления и впервые. Данное обстоятельство характеризует степень общественной опасности совершенного деяния. Другое условие – обязательное примирение с потерпевшим и заглаживание причиненного вреда. Указанные действия виновного лица свидетельствуют о добровольном полном либо частичном устранении вредных последствий, восстановлении прав потерпевшего и согласии последнего на примирение с обидчиком. Отмеченное характеризует степень общественной опасности лица, совершившего преступление. Совокупная общественная опасность деяния и лица, его совершившего, позволяет спрогнозировать его дальнейшее законопослушное поведение. Превентивная роль рассматриваемой нормы заключается в том, что, в случае совершения этим лицом нового преступления, прекращения уголовного дела не последует, т.к. данное лицо будет подвержено повторному уголовному преследованию. Кроме того, на наш взгляд, из текста ст. 25 УПК РФ следует исключить подозреваемого в совершении преступления, оставив лишь обвиняемого. Только постановление о привлечении в качестве обвиняемого устанавливает, какое преступление в данном случае инкриминируется виновному и в который раз оно подвергается уголовному преследованию. Рассуждения относительно ст.ст. 26 и 28 УПК РФ, определяющих порядок прекращения уголовного дела в связи с изменением обстановки или в связи с деятельным раскаянием, аналогичны предыдущей норме. Различие заключается в том, что в первом случае за основу прогноза дальнейшего законопослушного поведения лица берется позитивная обстановка, среда, которая нейтрализует общественную опасность как самого виновного, так и совершенного им деяния. Во втором случае общественная опасность устраняется вследствие активного деятельного раскаяния виновного лица, которое объективируется в его положительных поступках в отношении потерпевшего. Следующая группа норм (ст.ст. 91, 94, 97, 99, 108, 110, 255 УПК РФ) регламентируют основания задержания и освобождения подозреваемого; основания избрания, отмены либо изменения меры пресечения, обстоятельства, учитываемые при избрании меры пресечения. Во всех перечисленных случаях так же не обходится без прогностической оценки правоприменителя как ситуации совершения преступления, так и самой личности преступника. Особенно показательны в этом плане нормы, касающиеся меры пресечения. Так, например, ст. 94 УПК РФ прямо говорит о том, что дознаватель, следователь, прокурор и судья вправе избрать одну из перечисленных в ст. 98 УПК РФ мер пресечения. В том случае, если имеются основания (прогноз) считать, что обвиняемый может скрыться от органов дознания, следствия и суда; может продолжить свою преступную деятельность либо воспрепятствовать производству по уголовному делу, то однозначно потребуется заключение его под стражу (ст. 97 и 108 УПК РФ). Более того, заключение под стражу, являясь не чем иным как изоляцией обвиняемого от внешнего мира, исключает саму возможность совершения им новых преступлений, в чем и проявляется превентивная роль данной нормы. Наоборот, если такого негативного прогноза нет, то возможно в отношении обвиняемого применение более мягких мер пресечения, таких, как: подписка о невыезде, личное поручительство, залог, домашний арест и т. п. К аналогичной прогностической оценке правоприменителю приходится прибегать при отмене либо изменении меры пресечения, как в сторону смягчения, так и в сторону ужесточения (ст.ст. 110 и 255 УПК РФ). Более того, суду дано право продления срока содержания подсудимого под стражей, если того требуют обстоятельства дела. Касается это лиц, совершивших тяжкие и особо тяжкие преступления, поскольку именно они представляют повышенную общественную опасность для окружающих и от них, прежде всего, приходится ожидать продолжения преступной деятельности. Другими словами, указанные нормы также носят ярко выраженный превентивный характер. К прогнозу будущего поведения подсудимого суду приходится прибегать при вынесении обвинительного приговора, а также при исполнении приговора. Так, согласно ст. 302 УПК РФ, суд вправе вынести обвинительный приговор: - с назначением наказания и последующим его отбыванием; - с назначением наказания и освобождением от его отбывания; - без назначения наказания. С первым видом приговора все понятно. Имело место преступление, назначено наказание, которое подлежит исполнению. О двух других видах приговоров следует сказать отдельно. При назначении наказания с освобождением от его отбывания суд руководствуется прогнозом, что для исправления осужденного вовсе не требуется его исполнение в случае утраты или значительного уменьшения общественной опасности лица, совершившего преступление, и возможности достижения целей наказания без его реализации. Это может быть условное осуждение, освобождение от наказания по актам амнистии и помилования, в связи с болезнью, истечением сроков давности обвинительного приговора, отсрочки отбывания наказания беременным женщинам, а также имеющим малолетних детей, наконец, замена неотбытой части наказания более легким его видом (ст. 397 УПК РФ). Особенно явственно прогностическая и превентивная функция закона проявляется при условно-досрочном освобождении от наказания. Основанием для принятия такого решения судом является то, что для своего исправления осужденный не нуждается в полном отбывании назначенного ему срока наказания. Данный вывод суда основывается на всестороннем учете данных о поведении лица, отбывающего наказание на протяжении всего срока, а не только периода, который непосредственно предшествует рассмотрению вопроса об освобождении. Примечательно то, что досрочное освобождение от наказания носит в отличие от других видов освобождения условный характер. Это еще более усиливает превентивную роль данной нормы, поскольку реально удерживает лицо от совершения повторных преступлений под угрозой возвращения к исполнению как неотбытого срока, так и вновь назначенного. Наряду с вышеназванными (общими видами освобождения от наказания) в отношении несовершеннолетних предусмотрены специальные виды: а) освобождение от наказания с применением принудительных мер воспитательного характера; б) освобождение от наказания с помещением в специальное воспитательное или лечебно-воспитательное учреждение для несовершеннолетних. Согласно ст. 427 УПК РФ дознаватель, следователь, прокурор вправе прекратить уголовное преследование в отношении несовершеннолетнего и возбудить перед судом ходатайство о применении к нему принудительной меры воспитательного характера. Однако такого рода решение может быть принято правоприменителем лишь в том случае, если преступление совершено несовершеннолетним впервые и относится оно к категории небольшой или средней тяжести. Другими словами, дознаватель, следователь, прокурор, судья при принятии решения о замене уголовного наказания принудительными мерами воспитательного характера прогнозируют дальнейшее законопослушное поведение несовершеннолетнего, подкрепляя контролем его последующее поведение и образ жизни. Наиболее эффективной мерой воспитательного характера, как свидетельствует практика, является ограничение досуга и установление особых требований к поведению несовершеннолетнего. Это может быть запрет на посещение определенных мест, где высок риск срыва поведения несовершеннолетнего, ограничение пребывания вне дома в вечернее время, выезд без особой надобности в другие местности и другое. В любом случае устанавливаемые запреты и ограничения служат во благо самого несовершеннолетнего и его родителей, поскольку минимизируют риск возращения подростка к прежнему противоправному поведению. Более строгой мерой воспитательного характера является помещение несовершеннолетнего в специальное воспитательное или лечебно-воспитательное учреждение. Правоограничения в данном случае более жесткие, но крайне необходимые. К такой мере прибегают тогда, когда требуется вырвать подростка из преступной среды, когда он не способен самостоятельно вести законопослушный образ жизни в силу психических либо физических заболеваний. Однако и в данном случае как законодатель, так и правоприменитель стоят на страже благополучия подрастающего поколения. Таким образом, не только уголовно-правовой, но и уголовно-процессуальный закон обладают прогностической и превентивной функцией, обеспечивая тем самым не только раскрытие и расследование преступлений, наказание виновных, но и решение весьма важной профилактической задачи. Л.Ф. Мартыняхин канд. юрид. наук, профессор Алтайская академия экономики и права О некоторых проблемах дознания по УПК РФ К сожалению, глава 32 УПК РФ многих вопросов производства дознания не регламентирует, а отдельные нормы, содержащиеся в иных главах, недостаточно чётки и местами противоречивы в своих формулировках, что вызывает значительные затруднения в практике их применения. Во-первых, вместо конкретного и исчерпывающего перечня органов дознания ч.1 ст. 40 УПК РФ содержит указание на то, что, кроме органов внутренних дел, к органам дознания относятся иные органы исполнительной власти, наделённые в соответствии с федеральным законом полномочиями по осуществлению оперативно-розыскной деятельности. Думается, что и перечень органов дознания, и их процессуальные полномочия должны исчерпывающим образом определяться одним федеральным законом – Уголовно-процессуальным кодексом, безотносительно того, наделены ли они другими федеральными законами полномочиями по осуществлению оперативно-розыскной деятельности или же таких полномочий не имеют. Собственно, именно такой подход законодателя обнаруживается при внимательном прочтении всё той же ст. 40 УПК РФ, поскольку в её ч.3 производство неотложных следственных действий возлагается на капитанов судов и руководителей геологоразведочных партий и зимовок, которые полномочий по осуществлению оперативно-розыскной деятельности не имеют. Перечень других органов дознания, кроме названных в ст. 40, обнаруживается в ст. 151 УПК РФ, регламентирующей подследственность уголовных дел и ст. 157, уточняющей их компетенцию по производству неотложных следственных действий. Во-вторых, УПК РСФСР в статьях, регламентирующих обязанности органов дознания и виды их деятельности, устанавливал, что органы дознания во всех случаях руководствуются уголовно-процессуальным законом и установленными им правилами и мерами. УПК РФ же в ст. 223 говорит о том, что дознание производится в порядке, установленном главами 21, 22 и 24-29 за изъятиями, предусмотренными главой 32 этого кодекса, что также нельзя признать правильным. Органы дознания в своей деятельности несомненно должны руководствоваться, как минимум, всеми правилами, закреплёнными в первой и второй частях Кодекса. Ст.119 УПК РСФСР содержала конкретный перечень неотложных следственных действий. Хотя в специальной литературе и высказывались предложения о расширении этого перечня (так же как и перечня следственных действий, производство которых разрешалось бы до возбуждения уголовного дела), большинством авторов он признавался вполне достаточным. Во всяком случае, конкретный исчерпывающий перечень неотложных следственных действий позволял дознавателям знать чёткий круг своих полномочий по делам, производство предварительного следствия по которым было тогда обязательным, а прокурору – осуществлять эффективный надзор за их исполнением. Ст.157 УПК РФ, к сожалению, не содержит какого-либо перечня неотложных следственных действий и говорит, собственно, не о порядке их производства, а всего лишь о порядке возбуждения уголовных дел, по которым производство предварительного следствия обязательно (ч.1) и о порядке направления таких дел прокурору (ч.3). Ст.146 УПК РФ, на которую сделана ссылка в ч.1 анализируемой ст. 157, ни в коей мере вопроса о перечне неотложных следственных действий и, следовательно, о полномочиях органа дознания по делам, по которым производство предварительного следствия обязательно, не проясняет. А без этого невозможно определить предмет прокурорского надзора и судебного контроля за процессуальной деятельностью органов дознания по данной категории уголовных дел. В п.19 ст. 5 УПК РФ законодатель сформулировал понятие неотложных следственных действий, определив их как действия, осуществляемые органом дознания после возбуждения уголовного дела, по которому производство предварительного следствия обязательно, в целях обнаружения и фиксации следов преступления, а также (следовательно, кроме этого или же наряду с этим) доказательств, требующих незамедлительного закрепления, изъятия и исследования. Таким образом, законодатель чётко указал на возможность осуществления неотложных следственных действий только после возбуждения уголовного дела. Следовательно, осмотр места происшествия, освидетельствование и назначение судебной экспертизы как следственные действия, разрешённые ст. 146 УПК РФ до возбуждения уголовного дела, под данное определение не подпадают. Ст.119 УПК РСФСР осмотр места происшествия и освидетельствование предусматривала в перечне неотложных следственных действий. В теории и на практике их неотложность не подвергалась каким-либо сомнениям, дискуссии же велись относительно того, нужно ли разрешать производство освидетельствования, как и экспертизы, до возбуждения уголовного дела. Хорошо, что законодатель пошёл навстречу запросам практики, но разрешение производства этих следственных действий до возбуждения уголовного дела следует рассматривать в качестве признака, указывающего на их особую значимость среди других неотложных следственных действий, но не в качестве критерия их отграничения от последних, как это вытекает из п.19 ст. 5 УПК РФ. Все следственные действия, а в том числе неотложные (за исключением предусмотренных ст. 146 УПК РФ), проводятся только после возбуждения уголовного дела. Поэтому в п.19 ст. 5 следовало указывать в качестве определяющих такие признаки неотложных следственных действий, которые были бы характерными только для них и давали возможность их чёткого отграничения от всех иных следственных действий. Не выдерживает критики в этом определении и указание на цели осуществления неотложных следственных действий. Не только неотложные, по существу, все следственные действия осуществляются в целях обнаружения и фиксации следов преступления, за исключением проверочных, таких, как очная ставка, проверка показаний на месте и следственный эксперимент, но и при их производстве могут быть обнаружены и зафиксированы новые, неизвестные ранее следы преступления или сведения об обстоятельствах, подлежащих установлению по уголовному делу. Требование незамедлительного закрепления применимо также к любым доказательствам, поскольку собирание доказательств невозможно без их закрепления в протоколе, который составляется в ходе следственного действия или непосредственно после его окончания (ч.1 ст. 166 УПК РФ). Несоблюдение же установленного порядка собирания и закрепления любых доказательств влечёт признание их недопустимыми. Таким образом, в УПК РФ изначально заложена коллизия: прямое противоречие ст. 157 УПК, разрешающей производство следственных действий, названных в ней неотложными, до возбуждения уголовного дела, общей норме, закреплённой в п.19 ст. 5, запрещающей производство неотложных следственных действий до возбуждения уголовного дела. Поскольку в УПК РФ нет перечня неотложных следственных действий, перед дознавателем встаёт дилемма: либо он будет руководствоваться ст. 157 и признавать неотложными только три названных в ней следственных действия, либо исходя из общей теории права руководствоваться общей нормой и произвольно определять, какие следственные действия он вправе осуществить до передачи дела следователю. В конкретном уголовном деле могут быть основания для производства только одного из следственных действий, указанных в ст. 157, например осмотра места происшествия, – какой смысл дознавателю возбуждать такое дело только для его производства? Произвольное же определение перечня неотложных следственных действий представляется вообще недопустимым, это приведёт не только к «калужской» и «смоленской» законности, но и к «милицейской» и «прокурорской», причём разной на уровне каждого правоприменителя, а не ведомства. Ещё одна проблема состоит в том, что УПК РФ отнёс задержание не к следственным действиям, а к мерам процессуального принуждения, что также представляется не совсем правильным. Задержание осуществляется в принудительном порядке, но анализ оснований, порядка и содержания протокола задержания неизбежно приводит к выводу, что здесь всё имеет прямое доказательственное значение. Целью является не только, а может быть и не столько принудительная изоляция подозреваемого, сколько установление обстоятельств задержания при его обнаружении на месте преступления или обнаружение и фиксация явных следов преступления на нём или его одежде. Даже при задержании на основании п.2 ч.1 ст. 91 УПК РФ обстоятельства задержания могут иметь доказательственное значение, поэтому они и фиксируются в протоколе. На практике допрос подозреваемого проводится чаще всего непосредственно после его задержания. Задержание по сути является комплексным следственным действием, состоящим из физического задержания, его процессуального оформления и допроса подозреваемого. Следует признать, что по УПК РСФСР позиция законодателя была более верной в части отнесения задержания и допроса подозреваемого к числу неотложных следственных действий, а ч.4 ст. 157 УПК РФ исключает возможность задержания органом дознания подозреваемого по уголовному делу в порядке производства неотложных следственных действий, поскольку в ней говорится лишь об обнаружении лица, совершившего преступление. Таким образом, сравнительный анализ законодательной регламентации дознания по УПК РСФСР и УПК РФ приводит к выводу, что предшествующее процессуальное законодательство было более последовательным и менее противоречивым, особенно в части неотложных следственных действий, в связи с чем УПК РФ нуждается в существенной корректировке. 1. В ст. 40 УПК следует исключить указание на то, что органами дознания являются иные органы исполнительной власти, наделённые полномочиями по осуществлению оперативно-розыскной деятельности и дать в ней исчерпывающий перечень органов дознания. Часть 3 ст. 40 и ч.2 ст. 157 следует перенести в ст. 151 УПК РФ, разграничивающую подследственность уголовных дел. 2. В части 2 ст. 157 необходимо дать исчерпывающий перечень неотложных следственных действий, в принципе он может быть аналогичным тому, что содержался в ст. 119 УПК РСФСР. Поскольку порядок их производства не может регламентироваться данной статьёй, то и её название должно быть приведено в соответствие с её содержанием: «Неотложные следственные действия». 3. Новая редакция п.19 ст. 5 может быть примерно следующего содержания: «Неотложные следственные действия – действия, осуществляемые органом дознания по уголовному делу, по которому производство предварительного следствия обязательно». С.И. Гирько канд. юрид. наук ВНИИ МВД России В.В. Николюк заслуженный деятель науки РФ д-р юрид. наук, профессор ВНИИ МВД России Особенности дознания по делам о преступлениях несовершеннолетних 1. УПК РФ предусмотрел проведение в полном объеме дознания по делам о преступлениях несовершеннолетних. На протяжении более чем 40 лет признавалось обязательным производство предварительного следствия по делам этой категории и исключалось расследование их в форме дознания. В этом усматривалась дополнительная гарантия обеспечения прав и законных интересов несовершеннолетних при расследовании в отношении них уголовных дел, поскольку дознание, в сравнении с предварительным следствием, являлось упрощенной формой расследования. С учетом «сближения» процессуального режима предварительного следствия и дознания новый УПК установил порядок, согласно которому расследование уголовных дел о преступлениях несовершеннолетних может производиться как в форме предварительного следствия, так и дознания. Принимая во внимание, что в главе 50 УПК РФ сформулированы специальные правила, которые должны применяться при производстве по делам несовершеннолетних, их реализация при расследовании преступлений в форме дознания имеет существенную специфику или вовсе затруднительна с учетом сокращенного срока дознания. 2. Компетенция органа дознания по делам названной категории определяется положениями, закрепленными в ч.3 ст. 150, ч.1 ст. 223 УПК РФ. При наличии в материалах проверки заявления (сообщения) достаточных данных о совершении несовершеннолетним преступления, указанного в ч.1 ст. 223 УПК РФ, дознаватель обязан с согласия прокурора возбудить уголовное дело и приступить к дознанию. Однако уже на этапе проверки заявления (сообщения) о преступлении может быть получена информация, указывающая на объективные препятствия к проведению по нему дознания. Так, вряд ли можно квалифицированно провести в течение 15 и даже 25 суток дознание по делу о групповом хулиганстве несовершеннолетних (большинство преступлений, квалифицируемых по ст. 213 УК РФ, совершается несовершеннолетними именно в группе). Из-за сжатых сроков дознания его нецелесообразно проводить в отношении несовершеннолетних, которые состоят на учете в медицинских учреждениях в связи с психическими расстройствами или имеют значительное отставание в психическом развитии из-за социальной либо педагогической запущенности, поскольку по таким делам обязательно производство психиатрической или комплексной психолого-психиатрической экспертизы. Направляя прокурору в подобных случаях постановление о возбуждении уголовного дела, дознаватель может в соответствии с ч.3 ст. 146 УПК РФ поставить перед ним вопрос о передаче уголовного дела для расследования следователю. 3. Дознание проводится по уголовным делам, возбуждаемым в отношении конкретных лиц (ч. ст. 223 УПК РФ), с момента возбуждения уголовного дела несовершеннолетний правонарушитель приобретает статус подозреваемого (п.1 ч.1 ст. 46 УПК РФ). С этого же момента обязательно участие в деле защитника (ч.4 ст. 46, ч.3 ст. 49, ч.1 ст. 51 УПК РФ). Никакие процессуальные действия с участием несовершеннолетнего подозреваемого в отсутствие защитника проводить нельзя. Если защитник не приглашен самим несовершеннолетним, его родителями, дознаватель должен обеспечить его участие в деле. 4. В соответствии с ч.1 ст. 426 УПК РФ законный представитель несовершеннолетнего подозреваемого вправе участвовать в уголовном деле с момента его первого допроса. Поэтому перед допросом несовершеннолетнего дознаватель обязан известить законного представителя о месте и времени допроса, решить вопрос о его допуске в уголовное дело путем вынесения специального постановления и разъяснить ему права, предусмотренные ч.2 ст. 426 УПК РФ. Отказ законному представителю несовершеннолетнего подозреваемого в праве присутствовать при допросе последнего законом не предусмотрен. 5. В течение всего срока дознания лицо, в отношении которого возбуждено и расследуется уголовное дело, занимает процессуальное положение подозреваемого. Лишь после того, как будет завершено дознание и вынесен обвинительный акт, подозреваемый становится обвиняемым (п.2 ч.1 ст. 47 УПК РФ). Данное обстоятельство обусловливает необходимость обсуждения следующих вопросов, не нашедших однозначного решения в уголовно-процессуальном законе. Согласно ч.2 ст. 423 УПК РФ, при решении вопроса об избрании меры пресечения к несовершеннолетнему подозреваемому, обвиняемому в каждом случае должна обсуждаться возможность отдачи его под присмотр в порядке, установленном ст. 105 УПК РФ. Данная мера пресечения является наиболее предпочтительной по делам о преступлениях несовершеннолетних, расследуемых в форме дознания, т.к. преступления, перечисленные в ч.3 ст. 150 УПК РФ, отнесены законом к категории небольшой и средней тяжести. Однако в Федеральном законе от 29 мая 2002 г. пункт 4 ст. 98 УПК РФ изложен в новой редакции – из него исключено слово «подозреваемый». Теперь п.4 ст. 98 УПК РФ сформулирован следующим образом: «4) присмотр за несовершеннолетним обвиняемым». Вместе с тем содержание ст. 105 УПК РФ осталось без изменений. В ней по-прежнему говорится о присмотре как за обвиняемым, так и подозреваемым. Отмеченное изменение в ст. 98 УПК РФ пока никак не прокомментировано специалистами в области уголовного процесса. Представляется, что оно не исключает применение предусмотренной ст. 105 УПК РФ меры пресечения в виде присмотра и в отношении несовершеннолетнего подозреваемого. Статья 100 УПК РФ, регламентирующая избрание меры пресечения в отношении подозреваемого, также допускает применение к подозреваемому любой меры пресечения. При избрании меры пресечения в виде присмотра при дознании по делам несовершеннолетних необходимо учитывать, что в соответствии с требованиями ст. 100 УПК РФ подозреваемому должен быть предъявлен обвинительный акт не позднее 10 суток с момента применения меры пресечения, а срок дознания ограничен 15 сутками с возможностью его продления на 10 суток. 6. Задержание несовершеннолетнего по подозрению в совершении преступления осуществляется по общим правилам, изложенным в главе 12 УПК РФ. Его применение не исключается и при расследовании преступлений несовершеннолетних в форме дознания. Однако если при проведении дознания несовершеннолетний подозреваемый был задержан, а затем заключен под стражу, дознаватель обязан закончить дознание и составить обвинительный акт в срок не позднее 10 суток с момента задержания (ст. 100 УПК РФ). Поэтому, решая вопрос о задержании несовершеннолетнего подозреваемого и возбуждении перед судом ходатайства о заключении его под стражу, дознавателю необходимо принимать во внимание не только наличие для этого фактических и юридических оснований, но и реально оставшийся срок дознания. 7. В числе дополнительных обстоятельств, подлежащих установлению по уголовному делу о преступлении, совершенном несовершеннолетним, закон называет уровень психического развития (п.2 ч.1 ст. 421 УПК РФ). При «усеченных» сроках дознания выяснение данного обстоятельства затруднительно или вообще невозможно, т.к. определение уровня психического развития несовершеннолетнего, особенно при наличии данных о его умственной отсталости, предполагает назначение комплексной психолого-психиатрической экспертизы. Ее проведение растягивается на длительное время, что обусловливает необходимость смены формы расследования уголовного дела с дознания на предварительное следствие и использование срока, предусмотренного ст. 162 УПК РФ. Уголовно-процессуальный закон не содержит каких-либо предписаний на этот случай. Представляется, что в данной ситуации уголовное дело надлежит передавать прокурору для решения вопроса о производстве по делу предварительного следствия. В ст. 226 УПК РФ закреплено право прокурора направлять поступившее к нему от органа дознания уголовное дело для предварительного следствия, когда по нему составлен обвинительный акт. В ней целесообразно предусмотреть и вариант, когда решение о проведении предварительного следствия требуется принять по делу, дознание по которому не представляется возможным закончить в срок до 25 суток. 8. По окончании расследования дознаватель составляет обвинительный акт и знакомит обвиняемого и его защитника с материалами уголовного дела. Потерпевшему или его представителю материалы уголовного дела могут быть предоставлены для ознакомления по их ходатайству (части 2 и 3 ст. 225 УПК РФ). Поскольку проведение дознания в отношении несовершеннолетних дополнительно регламентируется нормами главы 50 УПК РФ, при окончании дознания должны соблюдаться положения, закрепленные в п.7 ч.2 ст. 426 УПК РФ. Согласно им по окончании дознания законному представителю несовершеннолетнего подозреваемого предоставляется возможность знакомиться со всеми материалам уголовного дела, выписывать из него любые сведения и в любом объеме. Руководствуясь ч.4 ст. 426 УПК РФ, дознаватель вправе отстранить законного представителя несовершеннолетнего от участия в уголовном деле, в том числе отказать ему в возможности ознакомления с материалами дознания, если имеются основания полагать, что его действия наносят ущерб интересам несовершеннолетнего. В этом случае к участию в уголовном деле допускается другой законный представитель несовершеннолетнего подозреваемого. При окончании дознания по рассматриваемой категории дел действует также правило непредъявления несовершеннолетнему обвиняемому для ознакомления тех материалов уголовного дела, которые могут оказать на него отрицательное воздействие (ч.3 ст. 426 УПК РФ). 9. При производстве дознания по делам несовершеннолетних возникает вопрос и о возможности окончания дознания прекращением уголовного дела с применением принудительной меры воспитательного воздействия. По общим правилам, сформулированным в уголовно-процессуальном законодательстве (ст.ст. 25-28 УПК РФ), уголовное дело может быть прекращено как в отношении обвиняемого, так и подозреваемого. Прекращение уголовного дела с применением принудительной меры воспитательного воздействия допускается только в отношении обвиняемого (ст. 427 УПК РФ). Из этого следует, что проведение дознания по делам несовершеннолетних, занимающих в деле процессуальный статус подозреваемого, не подлежит прекращению с применением принудительной меры воспитательного воздействия. Между тем ст. 427 УПК рассчитана именно на случаи совершения несовершеннолетними преступлений небольшой или средней тяжести. Поскольку закон предусматривает их расследование в основном в форме дознания, сфера применения ст. 427 УПК РФ оказывается искусственно суженной. В связи с этим в закон целесообразно внести изменения и распространить положения ст. 427 УПК РФ также на подозреваемых. 10. Проведение дознания по делам о преступлениях несовершеннолетних в определенной степени осложняется в связи с с нечетким регулированием и запутанностью в УПК РФ общих вопросов дознания. Так, в уголовно-процессуальном законе нет ясности в количестве (числе), наименовании и правовом статусе органов дознания. УПК РФ определил органы и должностных лиц, полномочных производить только неотложные следственные действия (ч.2 ст. 151), выделил должностных лиц, на которых возлагаются полномочия органа дознания (ч.3 ст. 40), дознавателей (п.7 ст. 5). Функции органа дознания и дознавателя четко не разграничены, некоторые их обязанности и полномочия совпадают. В законе не «прописан» и порядок возложения начальником органа дознания на подчиненное должностное лицо обязанностей по расследованию. П.В. Ильин УВД Омской области Возбуждение уголовного дела Новый Уголовно-процессуальный кодекс содержит ряд новаций, регламентирующих производство в стадии возбуждения уголовного дела. Внесенные новшества были вызваны изменениями в жизни страны и часть из них в большей степени отвечают существующим реалиям (в частности, новая система поводов к возбуждению уголовного дела). Вместе с тем первый опыт применения новых норм выявил ряд проблем, затрагивающих деятельность следователей ОВД, на которые необходимо обратить внимание, а именно: сроки предварительной проверки, возможность производства следственных действий, немедленность принятия решения о возбуждении уголовного дела. В новом Уголовно-процессуальном кодексе остался нерешенным вопрос о ситуациях, в которых окончить проведение предварительной проверки в 10-дневный срок не представляется возможным. В соответствии с новыми нормами решение по сообщению о преступлении должно быть принято не позднее трех суток со дня поступления сообщения. По ходатайству следователя, дознавателя соответственно прокурор, начальник следственного отдела, начальник органа дознания вправе продлить указанный срок до десяти суток. Дальнейшее продление срока рассмотрения сообщения о преступлении законом не предусмотрено. Новым законодательством в качестве способов проведения проверки предусмотрено одно следственное действие – осмотр места происшествия, иные процессуальные действия, к числу которых относятся требования, поручения, запросы (ст. 21 УПК). В соответствии с ч.2 ст. 144 средства массовой информации обязаны передать имеющиеся в их распоряжении документы и материалы, подтверждающие сообщение о преступлении, а также данные о лице, предоставившем указанную информацию, за исключением случаев, когда это лицо поставило условие о сохранении в тайне источника информации. Предметы и документы могут быть представлены также потерпевшим, его адвокатом и другими лицами (ст. 86 УПК). Из нового закона исключено предусмотренное ч.2 ст. 109 УПК РСФСР право субъекта стадии возбуждения уголовного дела получать объяснения. Вместе с тем производство этого процессуального действия предусмотрено иными законодательными актами: - Законом Российской Федерации от 18 апреля 1991 г. «О милиции» (статья 11); - статьей 6 Федерального закона от 12 августа 1995 г. № 144-ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности», определяющей перечень оперативно-розыскных мероприятий; - Законом Российской Федерации от 17 января 1992 г. в редакции Федерального закона от 17 ноября 1995 г. № 168-ФЗ «О прокуратуре Российской Федерации», статья 22 которого устанавливает полномочия прокурора при осуществлении возложенных на него функций. Нет нормативного акта, предоставляющего следователю ОВД право на получение объяснений. В этой ситуации сложно говорить о полномочиях следователя ОВД при проведении предварительной проверки. Нет ясности в вопросе о перечне следственных действий, производство которых допускается до возбуждения уголовного дела. Часть 2 ст. 170 УПК РФ прямо оговаривает возможность производства осмотра места происшествия до возбуждения уголовного дела в случаях, не терпящих отлагательств. Часть 4 ст. 146 УПК РФ предусматривает, что в случае производства отдельных следственных действий по закреплению следов преступления, в числе которых, помимо осмотра места происшествия, также освидетельствование и назначение судебной экспертизы, к постановлению о возбуждении уголовного дела, направляемому для согласования прокурору должны быть приложены соответствующие протоколы и постановления. В данной ситуации может иметь место как возможность до возбуждения уголовного дела, наряду с осмотром места происшествия, провести освидетельствование и назначить судебную экспертизу, так и недопустимость их производства. Кроме того, проведение указанных следственных действий может быть возможно и только после вынесения постановления о возбуждении уголовного дела, не дожидаясь согласия прокурора на возбуждение уголовного дела. Непонятно, в отношении каких лиц может быть осуществлено в стадии возбуждения уголовного дела освидетельствование, поскольку, согласно ч.1 ст. 179 УПК РФ, данное следственное действие производится в отношении подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего и свидетеля, а таких субъектов в рассматриваемой стадии процесса нет. В ч.4. ст. 146 УПК РФ используется выражение «назначение судебной экспертизы», а не «производство судебной экспертизы», как собственно называется данное следственное действие в гл. 27 УПК РФ. Возможно, экспертиза в данной стадии может быть только назначена, но не проведена. Однако целесообразность вынесения постановления, которое все равно не подлежит исполнению до решения вопроса о возбуждении уголовного дела и результаты которого, соответственно, не могут быть использованы для решения этого вопроса, вызывает сомнения. Вместе с тем ч.1 ст. 146 УПК РФ содержит однозначное указание на цель, для которой осуществляются рассматриваемые следственные действия – закрепление следов преступления и установление лица, его совершившего. К моменту их проведения наличие признаков преступления должно быть установлено. Сложившаяся к настоящему моменту практика применения ч.4 ст. 146 УПК РФ показывает, что ее положения могут расцениваться как дозволение производства рассматриваемых следственных действий для проверки сообщения о преступлении или, как минимум, возможность вынесения постановления о назначении производства экспертизы. Данные положения закона требуют существенного уточнения. Вопрос должен быть решен законодателем однозначно – возможно ли производство таких следственных действий в ходе предварительной проверки сообщения о преступлении или нет. Если возможно, то требуют уточнения нормы, регламентирующие производство освидетельствования в части приведения в них дополнительного указания на лиц, в отношении которых данное следственное действие проводится до возбуждения уголовного дела. Новый УПК в качестве существенной практической проблемы породил невозможность незамедлительного принятия решения о возбуждении уголовного дела при возникновении необходимости в этом. В части 4 ст. 146 УПК РФ четко определены случаи, когда возможно начать расследование незамедлительно, только уведомив при этом прокурора, передав постановление и материалы при появлении для этого реальной возможности. К этим случаям отнесены: возбуждение уголовного дела капитанами морских и речных судов, находящихся в дальнем плавании, руководителями геологоразведочных партий или зимовок, удаленных от мест расположения органов дознания, главами дипломатических представительств или консульских учреждений РФ. Такое четкое формулирование оснований исключает возможность расширения их перечня. При этом в практической деятельности, с учетом особенностей некоторых местностей, нередко возникают ситуации, в которых невозможно незамедлительно согласовать возбуждение уголовного дела непосредственно с прокурором и в то же время сопряженные с неотложностью проведения следственных действий. В связи с этим необходимо решение вопроса о расширении оснований, предоставляющих право начинать предварительное следствие после уведомления прокурора. А.Д. Прошляков д-р юрид. наук, профессор Уральская государственная юридическая академия Основания отказа в возбуждении уголовного дела по УПК РФ УПК РСФСР 1960 г. предусматривал 12 обстоятельств, исключающих производство по уголовному делу, при которых дело не может быть возбуждено, а возбужденное подлежит прекращению (п.п. 1-11 ч.1 ст. 5 и ч.3 ст. 5 УПК РСФСР). УПК РФ сократил количество оснований к отказу в возбуждении уголовного дела до шести (п.п. 1-6 ч.1 ст. 24 УПК РФ). Такое сокращение представляется не всегда обоснованным и продуманным, так как законодатель отказался от некоторых оснований отказа в возбуждении уголовного дела и перевел их в разряд оснований прекращения уголовного преследования. Это означает, что при наличии этих оснований уголовное дело должно быть возбуждено, а затем прекращено. Такое решение вряд ли следует считать удачным, особенно в отношении оснований прекращения уголовного преследования, предусмотренных ч.2 ст. 24 УК РФ и п.п. 2-5 ч.1 ст. 27 УПК РФ. Сохранив в числе оснований отказа в возбуждении уголовного дела отсутствие в деянии состава преступления (п.2 ч.1 ст. 24 УПК РФ), законодатель вместе с тем предписал, что применение данного основания допускается лишь в отношении конкретного лица (ч.1 ст. 148 УПК РФ). Это нововведение немедленно вызвало многочисленные вопросы при практическом применении нового уголовно-процессуального закона. В частности, если совершено мелкое хищение чужого имущества, которое относится к числу административных правонарушений, а конкретный его субъект не установлен, то, если следовать прямому указанию закона, надо возбудить уголовное дело (вот только с какой целью?), провести расследование обстоятельств совершения административного правонарушения при полном отсутствии возможности применить какие-либо принудительные уголовно-процессуальные меры к виновным, после чего дело прекратить. Стоит заметить попутно, что относительно прекращения уголовного дела за отсутствием в деянии состава преступления закон уже категорически не требует устанавливать конкретное лицо (ст. 212 УПК РФ). Чтобы устранить такой недостаток закона, на практике уже пытаются в возбуждении уголовного дела отказывать, руководствуясь п.1 ч.1 ст. 24 УПК РФ. То есть мотивируют тем, что отсутствует событие преступления: было совершено не преступление, а административный проступок. Такое решение возникшей проблемы, думается, не вполне правильно, так как применение п.1 ч.1 ст. 24 УПК РФ может повлечь серьезные последствия для других форм правосудия – по гражданским, административным и другим делам. Можно предложить и иной вариант действий органов уголовного судопроизводства при отсутствии в деянии состава преступления и одновременном неустановлении конкретных лиц, совершивших это деяние. Как представляется, положения ч.1 ст. 148 УПК РФ должны быть истолкованы ограничительно и применяться лишь в тех случаях, когда отсутствие в деянии состава преступления неразрывно связано с признаками его субъекта – должностным или служебным положением, гражданством, мотивом и целью деяния, если они являются обязательными признаками состава преступления, и др. Если же отсутствие в деянии состава преступления вызвано отсутствием объекта посягательства и объективной стороны деяния, то в возбуждении уголовного дела надо отказывать даже и в тех случаях, когда конкретное лицо не установлено, так как его признаки и личные характеристики никак не влияют на отсутствие в деянии состава преступления. Таким образом, правовое регулирование отказа в возбуждении уголовного дела нуждается в существенной корректировке. Вряд ли нужно игнорировать опыт, накопленный в течение длительного времени применения УПК РСФСР. Иногда законодателю имеет смысл признать, что предыдущий закон был логичнее вновь принятого, и устранить допущенные ошибки. К.А. Синкин Барнаульский юридический институт МВД России Некоторые проблемы, касающиеся поводов и основания для возбуждения уголовного дела по УПК РФ Защиту прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений, защиту личности от незаконного и необоснованного обвинения, ограничения ее прав и свобод, а также уголовное преследование, назначение виновным справедливого наказания вряд ли можно себе представить без деятельности специализированных государственных органов. Дискуссионность ряда вопросов, связанных с уголовно-процессуальной деятельностью указанных органов, не утратила своей актуальности и после принятия нового УПК РФ 2001 г. Безусловно, новый Кодекс содержит новеллы, заслуживающие внимания, однако встречаются и такие, которые вызывают серьезные сомнения с точки зрения реального практического применения. Любой процесс как «движение» имеет свое начало. Уголовный процесс в данном контексте не является исключением – его началом традиционно считается возбуждение уголовного дела. Известно, что возбуждение уголовного дела – обязательная стадия уголовного процесса, без которой не может производиться расследование преступления и его последующее рассмотрение судом (исключением, пожалуй, являются дела частного обвинения). Именно на данной стадии компетентными государственными органами и должностными лицами принимается решение о начале уголовного судопроизводства, которое является юридическим фактом, порождающим возникновение уголовно-процессуальных отношений. Закон обязывает прокурора, следователя, орган дознания и дознавателя в каждом случае обнаружения признаков преступления принять все предусмотренные законом меры по установлению события преступления, изобличению лица или лиц, виновных в совершении преступления (ч.2 ст. 21 УПК РФ). Непосредственной задачей возбуждения уголовного дела как самостоятельной стадии является своевременное и обоснованное принятие решения о возбуждении уголовного дела или об отказе в его возбуждении. Верный выбор одного из приведенных решений в той или иной ситуации обнаружения признаков преступления в конечном счете способствует успешному достижению общей цели уголовного судопроизводства24. При этом своевременное принятие обоснованного решения о возбуждении уголовного дела способно всякий раз позитивно отражаться на ходе и результатах расследования. С вынесением решения о возбуждении уголовного дела признается законность и необходимость производства расследования, а также возникает благоприятная возможность сокращения времени между моментом обнаружения преступления и началом расследования. Все это позволяет незамедлительно приступить к расследованию преступления, т.е. к производству процессуальных действий, направленных на собирание доказательств об обстоятельствах, подлежащих доказыванию по уголовному делу (ст. 73 УПК РФ). Законодатель в императивном порядке предписал дознавателю, следователю, прокурору возбуждать уголовное дело при наличии повода и основания (ч.1 ст. 144 УПК РФ). Примечательно то, что сразу повод и основание обнаруживаются не часто. Обычно после принятия сообщения о преступлении (повод) указанные должностные лица обязаны его принять и проверить – получить основание для возбуждения уголовного дела. Таким образом, согласно духу закона, повод для возбуждения уголовного дела всегда будет первичным и лишь тогда, когда будет выявлено основание для возбуждения дела, дознаватель, следователь, прокурор вправе вынести постановление о возбуждении уголовного дела. В отличие от ранее действовавшего УПК РСФСР25, предусматривавшего шесть поводов, в УПК РФ закреплено три повода для возбуждения уголовного дела (ч.1 ст. 140 УПК РФ): 1) заявление о преступлении; 2) явка с повинной; 3) сообщение о совершенном или готовящемся преступлении, полученное из иных источников. Количественное сокращение поводов для возбуждения уголовного дела не означает, что снизилась возможность поступления в компетентные органы информации о преступлении. Законодатель счел необходимым обобщить в одном из поводов (сообщение о совершенном или готовящемся преступлении, полученное из иных источников) вариативность способов поступления такой информации. Причем ряд процессуалистов полагают, что данный повод способен включить в себя всю совокупность жизненных ситуаций (за исключением заявления о преступлении и явки с повинной), при которых обнаружение преступления в последующем может сформировать рассматриваемый нами повод для возбуждения уголовного дела26. Подобное обобщение нам представляется не совсем оправданным. Объяснить это можно, по меньшей мере, с двух позиций. Во-первых, даже если представить, что, как было сказано выше, возможность поступления в компетентные органы информации о преступлении не снизится, то, думается, сроки ее поступления существенно увеличатся. Кроме того, возрастёт время поступления сведений о преступлении от одного должностного лица, обнаружившего преступление, другому, способному принять решение по поступившему поводу (рапорту). Во-вторых, среди всего многообразия деятельности правоохранительных органов существует вероятность возникновения таких условий, когда прокурор в ходе проверки уголовного дела обнаруживает наличие в действиях каких-либо лиц признаки преступления. Полагаем, в сложившейся ситуации возбудить уголовное дело ему будет довольно проблематично, т.к. без повода невозможно возбудить уголовное дело (ст. 146 УПК РФ). Если взяться за «примеривание» поводов к данной ситуации, то можно получить следующий результат: 1) заявить о преступлении самому себе прокурор в силу ряда причин, предусмотренных уголовно-процессуальным законом, вряд ли сможет; 2) явиться с повинной – ситуация абсурда; 3) сообщить о совершенном преступлении, безусловно, можно, но какая цена прокурору, если, обладая совокупностью достаточно обширных полномочий, он не способен отреагировать на преступление самостоятельно? На наш взгляд, отказ от ранее существовавшего повода «непосредственное обнаружение органом дознания, следователем, прокурором или судом признаков преступления» был преждевременным. Думается, наличие в УПК РФ такого повода для возбуждения уголовного дела с наибольшей эффективностью27 способствовало бы назначению уголовного судопроизводства. Успех расследования и последующего судебного рассмотрения дела во многом зависит не только от своевременности и обоснованности возбуждения уголовного дела, но и от конкретного содержания данных об обстоятельствах происшествия, с учетом которых было вынесено соответствующее постановление. Установленные законом известные ограничения, касающиеся характера информации, собираемой в стадии возбуждения уголовного дела, и методов ее получения, не умаляют значения, которое она может иметь для эффективного расследования и особенно принятия не терпящих отлагательства процессуальных и непроцессуальных мер по предупреждению совершения новых преступлений или иных правонарушений. Получение информации в стадии возбуждения уголовного дела, не подменяя собой предварительное расследование, способствует: задержанию преступника «по горячим следам» с немедленной его изоляцией от других осужденных; выявлению вероятных источников получения доказательств; обеспечению сохранности материальных следов преступления; обеспечению безопасности лиц, способных фигурировать в последующем в качестве свидетелей; избрать правильное общее направление расследования и эффективные условия производства отдельных следственных действий. Деятельность государственных органов и должностных лиц, наделенных правом разрешать вопрос о возбуждении уголовного дела, регламентируется уголовно-процессуальным законом, соблюдение норм которого является неукоснительным условием обеспечения законности и обоснованности решений, присущих данной стадии. Превалирующим положением рассматриваемого института является обязанность государственных органов и должностных лиц возбуждать уголовное дело лишь тогда, когда одновременно имеются повод и достаточные данные, являющихся в соответствии с дефиницией законодателя основанием для возбуждения уголовного дела28. На протяжении длительного периода29 научной общественностью обсуждался вопрос, касающийся понимания основания для возбуждения уголовного дела30. С принятием УПК России, на наш взгляд, вопрос о трактовке основания для возбуждения уголовного дела исчерпал себя. Вместе с тем хочется отметить неординарность ведомственного подхода к данному положению. Так, в одном из последних приказов Минюста России31, определяющем порядок приема, регистрации, учета и разрешения заявлений, явок с повинной, сообщений о совершенном или готовящемся преступлении, а также информации о иных происшествиях, содержатся нормативные предписания, смешивающие повод и основание для возбуждения уголовного дела. В частности, в пункте 1.3 указанного в ссылке приказа приводится следующее: «К заявлениям и сообщениям о преступлениях, являющихся поводом и основанием (выделено нами – С.К.) для возбуждения уголовного дела, относятся: – письменные заявления о преступлении, подписанные заявителем; – устные заявления о преступлении, оформленные в соответствии с требованиями УПК РФ; – явки с повинной; как в письменном, так и в устном виде и оформленные в соответствии с требованиями уголовно-процессуального законодательства; – сообщения о совершенном или готовящемся преступлении, поступившие из правоохранительных органов; – сообщения о преступлении, опубликованные и распространенные в средствах массовой информации; – сообщения о совершенном или готовящемся преступлении, полученные из иных источников». Как видно из приведенного выше, заявления, явки с повинной, а также иные сообщения о преступлении одновременно являются поводом и основанием для возбуждения уголовного дела. Однако УПК РФ точно определяет перечень поводов (ч.1 ст. 140), отграничивая его от основания для возбуждения уголовного дела (ч.2 ст. 140). Кроме того, необходимо помнить, что наличие повода не всегда влечет возбуждение уголовного дела. К примеру, в случае неподтверждения информации о совершенном преступлении в возбуждении уголовного дела может быть отказано (п.2 ч.1 ст. 145 УПК РФ). На наш взгляд, разноречивое толкование поводов и оснований для возбуждения уголовного дела в ведомственных нормативных установлениях приводит к нарушению предписаний основного процессуального закона – УПК РФ, а это недопустимо. Полагаем, при разработке ведомственных нормативно-правовых актов необходимо детально изучать законодательную базу во избежание подобных коллизий, т.к. неточность нормативного урегулирования чаще всего перерастает в прямое нарушение прав и интересов граждан, что в уголовно-процессуальной деятельности, носящей государственно-принудительный характер, чревато негативными последствиями. С.М. Кузнецова Барнаульский юридический институт МВД России Проблемы принятия процессуальных решений на стадии возбуждения уголовного дела В 1992 г. Концепция судебной реформы определила стратегию совершенствования деятельности системы правоохранительных органов Российской Федерации. Во исполнение положений указанной Концепции законодательными органами России в последнее время были приняты такие законы, как УПК РФ, КоАП РФ, АПК РФ и др. Особую актуальность в свете правовых реформ представляет собой УПК России, регламентирующий правоотношения в сфере уголовного судопроизводства32. Будучи обеспеченным принудительными мерами воздействия уголовный процесс выступает гарантом обеспечения прав и законных интересов граждан, защита которых является обязанностью государства (ст. 2 Конституции РФ). Согласно п.1 ч.1 ст. 6 УПК РФ, уголовное судопроизводство имеет одним из своих назначений защиту прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений. Однако не может речи идти о защите прав и законных интересов, если уголовный процесс не получил своей инициации. Началом уголовного судопроизводства традиционно считается стадия возбуждения уголовного дела33. При наличии поводов и основания для возбуждения уголовного дела дознаватель или следователь с согласия прокурора, а также прокурор возбуждают уголовное дело (ч.1 ст. 146 УПК РФ). Вместе с тем отсутствие основания для возбуждения дела является препятствием для начала уголовного судопроизводства. В этом случае дознаватель, следователь или прокурор обязаны вынести постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Кроме названных условий, отказа в возбуждении уголовного дела, в ходе предварительной проверки могут быть выявлены и другие основания, при наличии которых должно быть отказано в возбуждении уголовного дела. К таковым, в частности, относятся: 1) отсутствие события преступления; 2) отсутствие в деянии состава преступления; 3) истечение сроков давности уголовного преследования; 4) смерть подозреваемого или обвиняемого, за исключением случаев, когда производство по уголовному делу необходимо для реабилитации умершего; 5) отсутствие заявления потерпевшего, если уголовное дело может быть возбуждено не иначе как по его заявлению, за исключением случаев, предусмотренных ч.4 ст. 20 УПК РФ; 6) отсутствие заключения суда о наличии признаков преступления в действиях одного из лиц, указанных в пунктах 1, 3–5, 9 и 10 ч.1 ст. 448 УПК РФ, либо отсутствие согласия соответственно Совета Федерации, Государственной Думы, Конституционного Суда Российской Федерации, квалификационной коллегии судей на возбуждение уголовного дела или привлечение в качестве обвиняемого одного из лиц, указанных в пунктах 1 и 3–5 ч.1 ст. 448 УПК РФ. Наибольший интерес для нас представляет второе основание – отсутствие в деянии состава преступления. Проблема, как нам представляется, возникает в связи с тем, что по рассматриваемому основанию отказать в возбуждении уголовного дела можно лишь только в отношении конкретного лица. Так, например, в случае поступления в ОВД заявления о совершенном преступлении, во время предварительной проверки выяснится, что ущерб гражданину был причинен на сумму, не превышающую 2250 рублей, то в данном случае в возбуждении уголовного дела должно быть отказано, так как это административное правонарушение. Однако принять такое решение по закону запрещается, если не известно лицо, совершившее указанное деяние, нужно возбудить уголовное дело и расследовать его (ч.1 ст. 148 УПК РФ). Необходимо отметить, что подобные случаи в правоприменительной практике не единичны. Вместе с тем разрешаются они по-разному, но в большей части правоприменители идут на нарушение закона, и по таким материалам в возбуждении уголовного дела отказывается. На наш взгляд, делается это неправомерно, что и подтверждают результаты прокурорской проверки. Прокуроры отменяют такие решения как незаконные. УК РФ в ч.2 ст. 14 содержит предписание, согласно которому преступлением не является действие (бездействие) хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного Особенной частью УК РФ, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности, т.е. не причинившее вреда и не создавшее угрозы причинения вреда личности, обществу или государству. Таким образом, приведенная нами ситуация полностью согласуется с данным положением. Однако отказать в возбуждении уголовного дела можно лишь руководствуясь нормами процессуального права (УПК РФ), а не материального (УК РФ). Другими словами, предпосылки для разрешения создавшейся ситуации есть, а механизма, обеспечивающего его реализацию, – нет. Препятствием здесь, по нашему мнению, является установление законодателя, позволяющее отказать в возбуждении уголовного дела за отсутствием в деянии состава преступления лишь в отношении конкретного лица (ч.1 ст. 148 УПК РФ). Полагаем, что приведенное положение в УПК РФ является излишним, в связи с чем его необходимо исключить из УПК РФ. Если законодатель хотел «подстраховаться» от необоснованных отказов в возбуждении уголовных дел, то такой способ, на наш взгляд, представляется несколько нелогичным. Полагаем, значительную роль в надзоре за необоснованными отказами в возбуждении уголовных дел играет проверка «отказных материалов» прокурором. Помимо этого, отказ в возбуждении уголовного дела может быть обжалован как к прокурору, так и непосредственно в суд самим заявителем (ст.ст. 124, 125 УПК РФ). Представляется, что ч.1 ст. 148 УПК РФ следует изложить в следующей редакции: «При отсутствии основания для возбуждения уголовного дела прокурор, следователь, дознаватель выносит постановление об отказе в возбуждении уголовного дела», – без указания на конкретное лицо. И.Г. Бавсун канд. юрид. наук Омская академия МВД России Доставление лица, подозреваемого в совершении преступления Вступивший в силу 1 июля 2002 г. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации оставил вне пределов своего правового регулирования доставление лица, подозреваемого в совершении преступления. В то же время, как показывает и практика, и дискуссии в правовой литературе, этот вопрос уже давно привлек к себе внимание и требует скорейшего разрешения. Доставление лица, совершившего преступление, непосредственным образом связано с такой мерой процессуального принуждения, как задержание подозреваемого. Задержание подозреваемого – это мера процессуального принуждения, применяемая органом дознания, дознавателем, следователем или прокурором на срок не более 48 часов с момента фактического задержания лица по подозрению в совершении преступления (ст. 5 УПК РФ). Протокол задержания должен быть составлен в срок не более 3 часов после доставления подозреваемого в орган дознания, к следователю или прокурору (ст. 92 УПК РФ). В данной правовой конструкции «задержания» законодатель использовал два термина, не имеющих уголовно-процессуального толкования. Это «фактическое задержание» и «доставление». По вопросу о соотношении понятий «задержание», «фактическое задержание» и «доставление», а также о правовой природе этих действий в теории уголовного процесса ведется давняя дискуссия. Эта дискуссия была порождена тем, что задержание в том виде, в каком оно было сформулировано в уголовно-процессуальном законодательстве, не отвечало на вопрос о том, каков процессуальный статус действий, направленных на захват подозреваемого в совершении преступления и препровождения его в компетентные органы для решения вопроса о задержании, а также того отрезка времени, в течение которого эти действия предпринимаются? В поисках ответа на этот вопрос предлагались такие дефиниции, как «задержание лиц, заподозренных в совершении преступлений»34. Обосновывалось существование «акта задержания»35 и «системы деятельности … по задержанию»36, одной из стадий которых считалось доставление, включающее в себя захват, изъятие оружия и уличающих предметов, конвоирование. Другие авторы предлагали различать задержание как меру уголовно-процессуального принуждения и задержания (действия) с целью доставления преступника в компетентные органы37. Третьи разделяли «физическое» задержание и задержание процессуальное38. Двойственное значение термина «задержание» (как фактическое и юридическое) признал и Конституционный Суд Российской Федерации в своем Постановлении от 27 июня 2000 г. № 11-П39. Несмотря на столь широкий диапазон взглядов, и теоретики, и Конституционный Суд Российской Федерации единодушны в том, что уголовно-процессуальному задержанию, как правило, предшествует некая система действий принудительного характера, направленных на лишение лица, подозреваемого в совершении преступления, возможности скрыться и принудительное его препровождение в орган или к должностному лицу, уполномоченному произвести уголовно-процессуальное задержание. Начинаются эти действия с момента захвата такого лица и завершаются его передачей лицам, уполномоченным принимать решение о применении уголовно-процессуального задержания либо об освобождении. Думается, что все перечисленные действия охватываются понятием «доставление лица, подозреваемого в совершении преступления». Однако уголовно-процессуальное законодательство не предусматривает такой меры процессуального принуждения. Административно-процессуальное доставление, закрепленное в ст. 27.2 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях, вряд ли применимо к данному случаю, так как предназначено исключительно для решения задач в рамках производства по делам об административных правонарушениях. Единственное упоминание о доставлении лица, подозреваемого в совершении преступления, содержится в Уставе патрульно-постовой службы милиции общественной безопасности Российской Федерации40. Статья 100 Устава предоставляет сотрудникам милиции право доставлять в милицию лиц, подозреваемых в совершении преступления, при наличии оснований, предусмотренных в ст. 91 УПК РФ. Но какова правовая природа доставления? Большинство авторов подчеркивает его административный характер41. По их мнению, несмотря на то, что указанная мера принуждения применяется в связи с совершением преступления, реализуется она работниками милиции в процессе осуществления ими административно-надзорных функций42 (функций по охране общественного порядка43) в рамках административно-процессуальных (а не уголовно-процессуальных) отношений. Но такое обоснование не дает ответа на вопрос о природе доставления, осуществляемого не сотрудниками милиции, а гражданами, не обремененными административно-надзорными функциями. По мнению же Конституционного Суда Российской Федерации, «факт уголовного преследования может подтверждаться не только актом о возбуждении в отношении данного лица уголовного дела, … но и иными мерами, предпринимаемыми в целях его изобличения или свидетельствующими о наличии подозрений против него»44. Такой подход наиболее оправдан и позволяет утверждать, что при доставлении лица, подозреваемого в совершении преступления, даже при отсутствии возбужденного уголовного дела складываются не административно-процессуальные, а уголовно-процессуальные отношения. Приведенные выше соображения демонстрируют возможность признания доставления лица, подозреваемого в совершении преступления, самостоятельной мерой уголовно-процессуального принуждения, а также необходимость его определения на законодательном уровне в УПК РФ. При формулировке понятия уголовно-процессуального доставления определенную помощь может оказать административно-процессуальное законодательство, которому институт доставления давно известен. В частности, из КоАП РФ может быть воспринята сущностная характеристика доставления как принудительного препровождения физического лица в определенных целях. При этом под фактическим задержанием, упомянутом в УПК РФ, следует понимать начальный момент применения к лицу, подозреваемому в совершении преступления, мер, которыми реально ограничивается его свобода передвижения (в теории оно обычно обозначается как захват). Следствием признания доставления мерой уголовно-процессуального принуждения должна стать ее надлежащая регламентации в УПК РФ. Сложившаяся на сегодняшний день ситуация, когда единственной нормой, регламентирующей доставление лица, подозреваемого в совершении преступления, является норма Устава патрульно-постовой службы – ведомственного, официально не опубликованного нормативного акта, вряд ли допустима. Кроме того, данная норма отличается скудностью информации, так как содержит лишь указание на основания доставления, но никоим образом не регламентирует порядок осуществления этого процессуального действия. В результате заложниками неопределенности закона становятся как доставляющие, так и доставляемые. Представители правоохранительных органов не имеют представления о правилах осуществления доставления, а лица, подозреваемые в совершении преступления, остаются в неведении относительно своих прав и гарантий45. Разведение понятий «доставление» и «задержание» будет полезно не только для теории и практики уголовного процесса, но и для смежных отраслей права. В частности, Уголовный кодекс Российской Федерации предусматривает ответственность за убийство и за причинение тяжкого и средней тяжести вреда здоровью, совершенные при превышении мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление (ч.2 ст. 108, ч.2 ст. 114 УК РФ), а также за заведомо незаконное задержание (ч.1 ст. 301 УК РФ). Все приведенные статьи предусматривают ответственность за неправомерные действия при задержании, но лишь в ст. 301 УК имеется в виду уголовно-процессуальное задержание (т.е. осуществляемое в порядке ст. 91 УПК РФ). В остальных случаях фактически речь идет именно о доставлении, т.е. о том отрезке времени и о тех действиях, которые осуществляются с момента захвата лица (фактического задержания) с целью его препровождения в компетентные органы до момента его уголовно-процессуального задержания. Именно в процессе этого действия, которое могут осуществлять как должностные лица правоохранительных органов, так и граждане, часто возникает необходимость причинения физического, материального, морального вреда задерживаемому. Уголовно-процессуальное задержание подозреваемого не связано с причинением физического вреда и заключается в помещении задержанного в специальное изолированное помещение. Таким образом, обозначение в УК РФ одним и тем же термином различных по содержанию, субъектам и целям мер вряд ли можно признать допустимым. Таким образом, в законодательстве уже давно разграничено доставление и задержание применительно к лицу, совершившему административное правонарушение. Тем более такое разграничение следует проводить, когда речь идет о лицах, подозреваемых в преступлениях. Однако нельзя допускать слепого копирования административно-процессуального института в уголовно-процессуальное законодательство, так как юридический статус административно доставленного не будет соответствовать законным интересам лица, фактически подозреваемого в совершении преступления. Е.Н. Петухов канд. юрид. наук Барнаульский юридический институт МВД России Противоречия в новом УПК России Новый Уголовно-процессуальный кодекс России, как казалось, должен полностью разрешить накопившиеся в переходный период развития нашего государства проблемы уголовно-процессуальной теории и практики. Практики и ученые-правоведы надеялись, что его разработчикам удастся восполнить пробелы старого уголовно-процессуального законодательства относительно недостающих правовых положений, которые необходимы для регулирования уголовно-процессуальных отношений, возникающих между людьми, вовлеченными в сферу уголовного-судопроизводства. В частности, у автора была надежда, что законодателям удастся объяснить неоднозначное понимание многих уголовно-процессуальных институтов, для того чтобы при прочтении содержащихся в законе положений его пользователи понимали их однозначно, что, считаю, позволило бы значительно повысить уровень единообразного и тем самым наиболее эффективного их применения. В основном же, позволим себе это отметить, все общество надеялось, что «в муках» и довольно продолжительное время рождаемый уголовно-процессуальный закон наконец-то будет полностью основан на Конституции и, соответственно, не будет ей противоречить ни в чем. Однако уже при первом прочтении опубликованного закона стало ясно, что в целом указанных выше задач законодатель не решил. Мы видим, что в нем много нечетко выраженных позиций, а порой непонятных и даже не разрешимых на практике при существующих сегодня условиях оснащенности и обеспеченности правоприменителей. Конечно, можно возразить и объяснить это с точки зрения жизненного опыта человечества, на основе которого делается вывод, что все новое всегда приживается болезненно и долго, и как следствие из этого – УПК РФ тоже приживется. Констатируем, что, по данным ГИЦ МВД РФ, рост преступности в России продолжается. Как свидетельствуют многие исследователи, она становится все более организованной и профессиональной, поэтому полагаем, что ей должен противостоять адекватный и уже сейчас эффективный уголовно-процессуальный механизм борьбы с ней. Некогда ждать, чтобы УПК РФ прошел апробацию, прижился. Его нормы должны уже сейчас применяться правоприменителем в полной мере. Вопрос: как их применять, если они непонятны? Так, при расследовании преступлений и судебном разбирательстве уголовных дел важное доказательственное значение имеют показания свидетелей – тех субъектов уголовно-процессуальной деятельности, которые располагают полученной информацией и способны адекватно отразить ее в своем рассказе следователю или суду при допросе. Отсюда, как правильно отмечает В.Л. Будников, свидетель – это физическое лицо, обладающее информацией о преступлении и способностью сообщить ее следователю или суду во время допроса, которому надлежащим образом разъяснены его права и обязанности46. Действительно, идеальным свидетелем, с точки зрения интересов правосудия, конечно, является тот, кто во время допроса дает правильные (с позиции закона – ч.6 ст. 56 УПК РФ) показания. Однако в реальной жизни все намного сложнее. В качестве свидетелей могут оказаться и близкие родственники обвиняемого, и адвокат, оказывавший юридическую помощь ему, а также и священнослужитель, который его исповедует и многие другие, которые занимают определенные должности и положение в обществе. Таким свидетелям, как правильно отмечает Н.И. Парубов, во время вызова на допрос и самого допроса приходится выбирать, что важнее – родственные (или другие) чувства или общественный долг47. Чтобы определить баланс указанных интересов и найти разумное разрешение данной проблемы, законодатель ввел в закон понятие свидетельского иммунитета в уголовном судопроизводстве. В соответствии с п.40 ст. 5 УПК РФ под свидетельским иммунитетом понимается право лица не давать показания против себя и своих близких родственников. Прав В.Г. Даев, когда, раскрывая диспозитивный характер свидетельского иммунитета в таком его понимании, говорит, что иммунитет в юридическом смысле означает «исключительное право не подчиняться некоторым правилам»48. Однако, на взгляд автора, законодатель слишком обобщил данное понятие, распространив это определение на все случаи преимущественного права свидетеля, закрепленного в УПК РФ, не свидетельствовать. Здесь, полагаю, целесообразно рассматривать два понятия – иммунитета и привилегии. Если мы обратимся к этимологическим корням данных терминов, то увидим, что иммунитет – это предоставленное кому-нибудь исключительное право не подчиняться некоторым общим законам49, а привилегия – это преимущественное право, льгота50. Нам следует заострить свое внимание на словах «исключительное право», которое, наверное, должно действовать в исключительных случаях и распространяться на ограниченный круг конкретных субъектов; «льгота», которая, наверное, может распространяться на очень большой круг лиц, вовлеченных в сферу уголовного судопроизводства. Другими словами, нами предлагается считать, что свидетельская привилегия – это льгота (право выбора: свидетельствовать или не свидетельствовать), понятием которой, в частности, и охватывается содержание п.40 ст. 5, а также ч.4 ст. 56 УПК РФ. А вот в понимание свидетельского иммунитета, считаем, будут входить те положения УПК РФ, которые носят императивный характер и прямо запрещают производить допрос указанных в них лиц, что и определено в ч.2 ст. 56 УПК РФ. Полагаю, что для осуществления правоприменителем процесса доказывания данное разграничение имеет существенное значение, т.к. показания, полученные в ходе реализации свидетелем привилегии свидетельствовать, могут быть признаны доказательствами (ст. УПК РФ), а вот показания, полученные от лиц, на которых распространяется свидетельский иммунитет, не могут быть признаны доказательствами (они недопустимы). Непонимание вызывает также институт задержания, а именно: срок задержания, необоснованность такого задержания и не уполномоченные законом субъекты, которые должны применять его (точнее, продлевать срок задержания). На первый взгляд, величина срока задержания подозреваемого, определенного УПК РФ в п.11 ст. 5, ч.1 ст. 11 и ч.2 ст. 94 в 48 часов, приведена в соответствие со ст. 22 Конституции РФ. Однако при более близком ознакомлении с нормами, определяющими задержание лица по подозрению в совершении преступления, мы находим, что данный срок может быть продлен судом еще до 72 часов. На наш взгляд, во-первых, это вызывает большое удивление у граждан из-за того, что на основании данного положения подозреваемый теперь будет содержаться под стражей даже не 3 суток, как это было установлено УПК РСФСР, а уже целых 5. Наверное, следует ожидать большого негодования в обществе. Во-вторых, законом установлен обоснованный срок задержания в 48 часов, и вдруг суд в соответствии с п.3 ч.6 ст. 108 УПК РФ продлевает данный срок еще на 72 часа из-за того, что недостаточно доказательств обоснованности уже произведенного задержания. Отсюда возникает непонимание всего произошедшего. Что же, необоснованно применено задержание? Если так, то зачем суд еще усугубляет такое положение вещей. Нетрудно себе представить ситуацию, когда не удастся добыть дополнительные доказательства, которые бы подтвердили обоснованность задержания. Тогда получается, что лицо было задержано и находилось под стражей все пять суток необоснованно. Не понятно, во имя каких целей законодатель пошел на такое нарушение прав и интересов личности. В-третьих, считаем, что даже при существовании указанных положений, определяющих институт задержания в рассмотренном нами состоянии, следует п.11 ст. 5 дополнить следующим предложением «.., которая может быть продлена судом до 72 часов», а также, исходя из того, что в соответствии с п.3 ч.6 ст. 108 суд может продлить срок задержания, то основную статью (29), которая раскрывает полномочия суда также необходимо дополнить еще одним пунктом следующего содержания: «осуществлять иные полномочия, предусмотренные настоящим законом», – определив тем самым еще одного субъекта, который правомочен применить задержание. При дальнейшем анализе норм УПК РФ у автора также вызывает непонимание закрепленная позиция законодателя, выразившаяся в неравнозначном подходе к деятельности, осуществляемой в сфере уголовного судопроизводства защитником и органом дознания, а, вернее, к результатам данной деятельности. В частности, мы видим, что защитнику в соответствии с п.2 ч.1 ст. 53 УПК РФ разрешено собирать и представлять доказательства в порядке, установленном ч.3 ст. 86 УПК РФ, а, вернее, как он пожелает, т.к. законодатель даже не предусмотрел формы фиксации собираемых защитником доказательств. Нужно заметить, что в отличие от органов дознания, которые осуществляют свою деятельность в строго определенной форме и документируют полученные результаты проведенных ими оперативно-розыскных мероприятий, защитник представляет именно доказательства, а орган дознания – почему-то только материалы. Не понятно, почему законодатель не доверяет органу дознания, и за какие заслуги установил такое высокое доверие защитнику. Далее, хочется заострить внимание на том, что не совсем понятен механизм реализации ч.2 и ч.3 ст. 165 УПК РФ, в которых законодатель устанавливает место проведения судебного заседания при ходатайстве следователя (дознавателя) о разрешении производства им следственных действий, например о производстве осмотра жилища в случае несогласия проживающих в нем лиц. В буквальном смысле такое судебное заседание должно производиться в месте производства следственного действия. То есть, если прямо понимать данную норму, то оно должно производиться в подъезде дома, где находится квартира, в которой, например, необходимо произвести следственное действие (осмотр, выемку, обыск), да еще туда же должен прибыть и прокурор. Полагаем, что данная ситуация далека от реальности. В этом же плане далека от реальности и, таким образом, применяемости ч.4 ст. 146 УПК РФ – получение согласия прокурора на возбуждение следователем (дознавателем) всех уголовных дел. На взгляд автора, теряет смысл и норма ч.9 ст. 166 УПК РФ, которая направлена на обеспечение безопасности потерпевшего и других лиц (использование псевдонима участника следственного действия; создание условий, исключающих при допросе, опознании визуальное наблюдение потерпевшего и др.), т.к. законодатель ч.6 ст. 278 УПК РФ устанавливает механизм аннулирования данных мер безопасности. Можно предположить, что, во-первых, это приведет к бесполезности применения таких мер безопасности, а во-вторых, к недоверию со стороны участников судопроизводства к лицам, которые будут пытаться предложить применить данные меры (нет гарантии, что суд не отменит данную меру защиты, обеспечивающую безопасность людей). И, наконец, последнее, о чем хотелось бы сказать в настоящей статье. Законодатель установил обязательность присутствия при заключении под стражу непосредственно подозреваемого, обвиняемого. То есть исключена возможность заочного избрания данной меры пресечения. Здесь сразу встает вопрос, а как же избирать меру пресечения, связанную с заключением под стражу, если такая необходимость имеется в отношении подозреваемого, обвиняемого, скрывшегося от органов предварительного следствия? Из изложенного следует, что новый уголовно-процессуальный закон, который, бесспорно, многое восполнил и разрешил, но, в свою очередь, и много вопросов поставил, которые предстоит разрешить как ученым, так и практикам. Э.И. Воронин канд. юрид. наук, доцент Дальневосточный юридический институт МВД России С.Э. Воронин д-р юрид. наук, профессор Барнаульский юридический институт МВД России К вопросу о процессуальном положении следователя по новому УПК РФ Новый Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации несколько иначе, чем прежний УПК РСФСР, подошел к определению процессуальной функции следователя в уголовном судопроизводстве. Статья 38 УПК РФ, регламентирующая полномочия следователя, помещена в главу 3 нового закона, которая называется «Участники уголовного судопроизводства со стороны обвинения». В ч.1 ст. 21 УПК следователь назван в числе участников уголовного процесса, осуществляющих уголовное преследование от имени государства по уголовным делам публичного и частно-публичного обвинения. Таким образом, из содержания названных и других норм УПК вытекает вывод о том, что следователь выполняет одну-единственную функцию – функцию уголовного преследования. Этим самым законодатель положил конец многолетней дискуссии процессуалистов о характере выполняемой следователем функции, понятие которой зачастую подменялось понятием процессуальных способов ее реализации. Поэтому не случайно отдельными авторами (А.М. Ларин, А.П. Гуляев и др.) указывалось на наличие в деятельности следователя 10 и более функций. Закон определил и содержание функции уголовного преследования, которое заключается в обязанности следователя принимать меры по установлению события преступления, изобличению лица или лиц, виновных в его совершении (ч.2 ст. 21 УПК РФ), а также формулировать обвинение (ст. 171 УПК РФ), применять меры уголовно-процессуального принуждения (ст.ст. 91, 97-108) и т.д. Функцию уголовного преследования осуществляет теперь и дознаватель (ст.ст. 21, 40, 41 УПК), процессуальное положение которого во многом стало похоже на процессуальное положение следователя, чья процессуальная самостоятельность во многом оказалась ущемленной. Так, расширив права следователя по отстаиванию своей процессуальной самостоятельности в отношениях с прокурором, законодатель необоснованно, на наш взгляд, сузил ее в отношениях с начальником следственного отдела. Это коснулось следователей МВД, ФСБ и налоговой полиции. Начальник следственного отдела этих органов теперь наделен правом отмены постановления следователя о приостановлении уголовного дела. Полномочия начальника, таким образом, приобретают все больший объем по процессуальному руководству предварительным следствием и в значительной степени приближаются к полномочиям прокурора. Более независимыми в этом отношении стабильно остаются следователи прокуратуры, над которыми не довлеет процессуальный контроль начальника следственного отдела, а процессуально-контрольные отношения у них возникают с прокурором и судом лишь в тех случаях, когда на производство отдельных следственных действий требуется судебное решение. Не совсем понятна логика законодателя, лишившего следователя права на принятие самостоятельного решения о возбуждении уголовного дела. Теперь на это требуется согласие прокурора (ч.1 ст. 146 УПК). С учетом огромной территории нашей страны задача практически невыполнимая. Случаи необоснованного возбуждения уголовных дел в следственной практике являются достаточно редкими. Органы дознания возбуждали уголовные дела только с утверждения начальника органа дознания, и этого контроля было бы вполне для них достаточно. В то же время новый УПК РФ предоставил следователю и дознавателю право самостоятельно принимать решение о выделении из уголовного дела в отдельное производство другого уголовного дела (ч.3 ст. 154 УПК), хотя этот процессуальный акт по своим правовым последствиям в случае выделения в отдельное производство для расследования нового преступления или в отношении нового лица ничем не отличается от принятия решения о возбуждении уголовного дела. Введена процессуальная норма, предусматривающая возможность соединения уголовных дел не только в отношении обвиняемых, но и подозреваемых, а также в случаях, когда лицо, подлежащее привлечению в качестве обвиняемого, не установлено, но имеются достаточные данные полагать, что несколько преступлений совершены одним лицом или группой лиц (ч.2 ст. 153 УПК). Соединение уголовных дел стало возможным почему-то только на основании постановления прокурора (ч.3 ст. 153 УПК), хотя по ранее действовавшему УПК РСФСР это право было предоставлено не только следователю, но и дознавателю. Уголовно-процессуальная деятельность следователя по новому УПК РФ изобилует бесконечными обязанностями следователя на получение «согласий», направление различных уведомлений о произведенных действиях и принятых им решений, на изготовление и вручение участникам уголовного процесса копий процессуальных документов, на ожидание в очереди, сначала в приемной прокурора (для получения согласия), а затем у судьи, для получения судебного решения на производство теперь уже многих следственных и процессуальных действий и т.д., и т.п. И особенно это свойственно первоначальному этапу расследования, когда проводится так называемая работа «по горячим следам» и когда в ограниченные тем же законом сроки нужно закрепить следы преступления, собрать доказательства, которые бы убедили прокурора и судью в необходимости дачи разрешения на производство обыска, арест почтово-телеграфной корреспонденции, заключение подозреваемого под стражу и т.д. Таким образом, новый УПК РФ превращает следователя в простого «оформителя», «протоколиста», каждый шаг которого находится под постоянным контролем прокурора, начальника следственного отдела и суда. Это, безусловно, является небывалым ограничением процессуальной независимости следователя, лишившегося даже тех прав, которые ему предоставлял ранее действовавший УПК РСФСР 1960 г. И не случайно в подтверждение этому прозвучало заявление одного из заместителей Генерального прокурора РФ (Н. Макарова) в программе А. Караулова «Момент истины» 5 августа 2002 г. Критикуя несовершенство нового УПК, он сообщил о том, что отдельные опытные следователи увольняются с работы, объясняя свой шаг несогласием с ограничением их полномочий по новому УПК РФ. Новый закон, к сожалению, сохранил прежний порядок разрешения коллизий, возникающих по наиболее важным вопросам расследования между следователем, начальником следственного отдела и прокурором. В случае несогласия следователя с указаниями прокурора и начальника следственного отдела (ч.3 ст. 38, ч.4 ст. 39 УПК) он вправе предоставить дело со своими письменными возражениями вышестоящему прокурору, соответственно на указание начальника – осуществляющему надзор прокурору и в суд. В данном случае мы видим, как закон низводит следователя до положения заурядного жалобщика, вступившего в «тяжбу» с прокурором, начальником следственного отдела, да еще с судом! Да и будет ли у следователя «свободное» время для составления каких-то письменных возражений? Не проще ли было в этом случае наличия подобных разногласий без всякой бюрократической волокиты поручений производства предварительного расследования другому следователю? В этом случае внутреннее убеждение следователя, сложившееся на основе собранных им доказательств, получило бы вполне гарантированную защиту от постороннего воздействия. Накануне принятия УПК абсолютное большинство ученых и практических работников, чьи мнения публиковались на страницах юридических изданий, считали определенную УПК РСФСР 1960 г. и проектом нового УПК РФ процессуальную самостоятельность следователя не достаточной для выполнения в полном объеме стоящих перед ним задач. Казалось бы, должны быть учтены высказанные юристами-профессионалами предложения, и законодатель предусмотрит реальные гарантии, а также механизм обеспечения процессуальной самостоятельности и независимости следователя. Однако почти все осталось без изменений. К мнению ученых и практических работников, которым предстоит реализовать уголовно-процессуальные нормы, создатели нового УПК как всегда не прислушались. Да и сами депутаты Государственной Думы в массе своей вряд ли отдавали себе отчет в том, что значит для России новый уголовно-процессуальный закон. В той же передаче «Момент истины», о которой упоминалось здесь, Г.А. Явлинский откровенно признался, что многие законопроекты он даже не читал, поскольку в ограниченные сроки их принималось Думой такое количество, что даже на «параллельное» прочтение ушла бы вся его оставшаяся жизнь. Вот в такой законодательной суматохе и «проскочил» не замеченный абсолютным большинством депутатов УПК РФ, проект которого несколько лет до этого пролежал в Думе без движения. Теперь на него поступает масса замечаний от сотрудников органов внутренних дел, прокуратуры, суда, высших юридических учебных заведений. И уже за месяц с небольшим до вступления УПК в законную силу Государственная Дума приняла Закон о внесении изменений и дополнений в УПК РФ и, что самое удивительное, – дополнения и изменения вступили в законную силу ранее самого УПК! Это лишний раз убеждает в том, что серьезной, профессиональной работы над содержанием закона не проводилось. Проект УПК не проходил рецензирования известными учеными, а также практиками различных сфер правоохранительной деятельности. От него оказались отстраненными известные оперативные работники, следователи, прокуроры, судьи России – все те, которым предстоит расследовать и рассматривать уголовные дела. А они ведь могли вместе с известными учеными провести обстоятельную научно-практическую экспертизу, что позволило бы избежать многих ошибок, которые теперь придется исправлять путем бесконечных дополнений и изменений действующего УПК. На практике это ничто породит ухудшение криминогенной ситуации, новые трудности и традиционные героические усилия сотрудников правоохранительных органов для их преодоления. Кроме того, благодаря новому УПК РФ нарушен и без того хрупкий баланс оппонирующих сил уголовного процесса. Н.П. Ефремова канд. юрид. наук Омская академия МВД России Предварительное следствие в системе уголовного судопроизводства по УПК РФ 1. В УПК РФ предварительному следствию отведена новая роль, несколько отличная от устоявшегося понимания целей, задач и содержания предварительного следствия в системе уголовного судопроизводства. Такая оценка вытекает из многих правовых положений, в совокупности которых просматриваются ориентиры российского законодателя на западную (англосаксонскую) доктрину уголовного процесса, суть которой заключается в том, что «уголовный процесс это то, что происходит перед судом». Например, при получении и использовании показаний обвиняемого (подсудимого) и других участников судопроизводства приоритет отдается непосредственному их исследованию в суде, а оглашение показаний возможно лишь при определенных условиях, а также по ходатайству или с согласия сторон (ст.ст. 276, 281 УПК РФ). Даже в кассационной инстанции допущено исследование доказательств в порядке судебного следствия, аналогичного рассмотрению дела по существу (ч.4 ст. 377 УПК РФ). 2. Отсюда вполне закономерен вывод о том, что роль результатов предварительного исследования доказательств по формальным основаниям снижена. Однако при этом законодатель не только сохраняет предварительное следствие в тех же формах, но и, предъявляя повышенные требования к соблюдению законности в деятельности должностных лиц и детально прописывая многие процедурные вопросы, не предусматривает санкций за неисполнение целого ряда требований закона. В подтверждение сказанного обратимся к процедуре ознакомления с материалами дела обвиняемого и защитника при окончании предварительного расследования. Нарушение порядка ознакомления с материалами дела по УПК РСФСР рассматривалось как нарушение права на защиту и влекло возвращение дела для дополнительного расследования. Такова была практика Верховного Суда РФ. К слову сказать, нарушений на этапе ознакомления участников процесса с материалами дела было немало, и чаще всего они сводились к тому, что обвиняемый знакомился с делом без помощи защитника либо не в полном объеме. УПК РФ, по существу сохраняя процедуру ознакомления, санкций за допущенные нарушения не содержит, полагая возможным обеспечить доступ к материалам предварительного следствия в суде. 4. Предварительное следствие осуществляется таким образом, что позиция стороны обвинения, осуществляющей уголовное преследование, выражена открыто. Сторона защиты при подготовке к судебному разбирательству в более выигрышном положении и может выстроить совершенно неожиданную тактику по представлению доказательств, так как суд исследование проводит заново. В духе той роли, которую отводит УПК РФ предварительному следствию, было бы разумней уголовное преследование осуществлять также через представление доказательств в судебном производстве, не формируя доказательную базу в предварительных материалах, которые исследуются, изучаются, а потом оказываются невостребованными. По крайней мере в такой ситуации процесс был бы построен действительно на состязательных началах. 5. Предварительное следствие (собственно как и судебное разбирательство) не сориентировано на полное, объективное и всестороннее исследование обстоятельств дела. Данный принцип не нашел закрепления в УПК РФ. Среди положений, определяющих предназначение уголовного судопроизводства, не обозначена задача полного раскрытия преступлений (ст. 6 УПК РФ). Многие поколения следователей воспитаны на неукоснительном соблюдении требований ст. 20 УПК РСФСР о необходимости всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела. Поверхностное, небрежное расследование уголовного дела, как правило, влекло за собой «судебные» процессуальные санкции. Если суд усматривал возможность и необходимость продолжить доказывание, уголовное дело преимущественно возвращалось для дополнительного расследования, реже – принималось решение о вынесении оправдательного приговора. По действующему УПК РФ суд перестает быть гарантом исправления ошибок, допущенных на стадии предварительного расследования. Исключив институт возвращения судом уголовного дела для дополнительного расследования, в частности для восполнения пробелов доказывания, законодатель оставил фактически одну форму реагирования, причем наиболее радикальную – вынесение оправдательного приговора. В связи с этим представляют интерес новые подходы в оценке доказательств. Включив в ч.3 ст. 7 УПК РФ положение о том, что нарушение норм УПК судом, прокурором, следователем, органом дознания, дознавателем в ходе уголовного судопроизводства влечет признание полученных таким путем доказательств недопустимыми, законодатель отказался от понятия существенные нарушения процессуального закона. Аналогичный подход в оценке доказательств выражен в ст.ст. 75 и 88 УПК РФ. В соответствии с ч.3 ст. 88 УПК РФ следователь (а также прокурор, дознаватель) вправе признать доказательство недопустимым, в том числе по собственной инициативе. В этом случае доказательство не подлежит внесению в обвинительное заключение. Только изменение воли законодателя вряд ли незамедлительно приведет к изменению в практике расследования дел. Не анализируя глубоко факторы, объясняющие такое положение, скажем лишь, что в деятельности следственного аппарата нарушения (а точнее сказать, ошибки), связанные с неполнотой расследования по своей природе достаточно стабильны уже многие годы: противоречия в показаниях, документах, приобщенных к делу; неисследованность объектов, изъятых с места происшествия; переоценка отдельных доказательств; формулирование обвинительного тезиса на основе непроверенных доказательств, – вот только некоторые из них. По данным официальной статистики, из числа дел, возвращенных следователям для дополнительного расследования, в среднем каждое четвертое дело возвращалось ввиду неполноты расследования. Причем возвращение уголовных дел судом и прокурором соотносились примерно один к одному. Таким образом, можно спрогнозировать не только увеличение числа оправдательных приговоров (хотя и судьи, как нам представляется, не готовы к таким радикальным решениям), но и фактов прекращения уголовного преследования ввиду непричастности подозреваемого или обвиняемого к совершению преступления. 6. Еще один аспект данной проблемы. В контроле за предварительным следствием расширяется преимущественно сфера предшествующего судебного контроля (разрешение ходатайств о применении мер принуждения, о производстве следственных и иных процессуальных действий), в связи с чем стираются границы между досудебным и судебным производством. Суд вторгается в сферу предварительного расследования: оценивает решения следователя, поддерживает его ходатайства, принимает решения, которые нередко являются определяющими для направления дальнейшего расследования. 7. Анализ места и роли предварительного следствия в системе уголовного судопроизводства по УПК РФ позволяет сделать вывод, что кардинально реформируя порядок рассмотрения дел в судах, законодатель создал предпосылки для нового понимания досудебного производства. В принятом УПК РФ оно не скорректировано с судебной деятельностью по уголовным делам. В.Я. Гельмель Барнаульский юридический институт МВД России Плюсы и минусы законодательной формализации процессуальных документов Вступивший в силу 1 июля 2002 г. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации впервые в виде Приложений законодательно установил формы процессуальных документов, составляемых в процессе уголовного судопроизводства (всего 123 наименования). Кроме того, Приказом Генерального прокурора РФ № 15 от 05.04.2002 г. утверждены 67 бланков процессуальных документов для досудебного производства, которые не вошли в Приложения к УПК РФ. Законодательное закрепление форм процессуальных документов – новелла в уголовном процессе, на наш взгляд, достаточно необходимая, так как ранее механизм составления процессуальных документов был неупорядочен и зачастую противоречил самому закону. Следователи, в производстве которых находились конкретные уголовные дела, при составлении процессуальных документов руководствовались «образцами процессуальных актов», издаваемых различными ведомствами с серьезными изъянами по форме и содержанию. Принятие законодателем Приложения к УПК РФ и утверждение Генеральным прокурором РФ форм бланков процессуальных документов должно исключить использование в ходе досудебного производства непроцессуальных документов или документов, составленных с нарушением закона. В соответствии с ч.2 ст. 13 Федерального закона от 18 декабря 2001 г. «О введении в действие Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» процессуальные документы, как закрепленные в Приложениях, так и утвержденные Генеральным прокурором, должны отвечать обязательным атрибутам. По мнению В.И. Сергеева, «приложения к УПК РФ представляют собой законодательно закрепленный, в виде установленных обязательных форм, процессуальный порядок документирования собранных по делу доказательств, а также иных обстоятельств, имеющих значение для дела и установленных в результате проводимых досудебных и судебных действий, и этот порядок направлен на единообразное применение правовых норм в процессе уголовного судопроизводства»51. Исходя из вышеизложенного, доказательства, закрепленные в документах, не соответствующих установленным для них формах, в соответствии с ч.ч. 3 и 2 ст. 75 УПК РФ должны признаваться недопустимыми, согласно требований, предусмотренных п.п. 2-4 ст. 88, ст.ст. 234-235 УПК РФ. Законодательное закрепление форм процессуальных документов свидетельствует о логическом завершении процессуального закона, в связи с чем процессуальному оформлению документов уголовного судопроизводства придается то же значение, что и фактическому установлению доказательства по уголовному делу52. Не отрицая важность и необходимость единообразия в изготовлении бланков процессуальных документов и понимая, что законодатель исходил из самых лучших побуждений, формализовав бланки, следует отметить, что имеют место и отрицательные моменты. Так, в соответствии со ст. 13 Федерального закона РФ «О введении в действие УПК РФ» форма бланков, которые не вошли в Приложения к УПК РФ, могут быть разработаны Генеральной прокуратурой РФ по согласованию с федеральными органами исполнительной власти, наделенными полномочиями на производство предварительного расследования, и изготавливаются каждым федеральным органом исполнительной власти, но при этом не допускается изменение граф, помимо тех изменений, которые специально оговорены. Количество строк, отводимых для той или иной графы, устанавливается каждым федеральным органом исполнительной власти самостоятельно. Исходя из вышеизложенного, можно предположить, что следователь, у которого в отдаленной местности закончились официальные бланки и они не были своевременно доставлены, составляет протокол следственного действия не на бланке, изготовленном в установленной Законом форме, а на ином, составленном с соблюдением требований ст. 166 УПК РФ. Здесь неизбежно возникает вопрос о допустимости полученного доказательства, исходя их требований к его источнику. С целью изучения данной проблемной ситуации в органах предварительного расследования МВД РФ, были опрошены 125 сотрудников ОВД, занимающихся производством дознания и предварительного следствия в 5 субъектах РФ (Республике Алтай, Республике Тыва, Республике Хакасия, Алтайском крае, Новосибирской области, а также сотрудники АУВДТ и ГУИН МЮ РФ). Анализ результатов проведенного опроса свидетельствует о том, что около 90% опрошенных сотрудников положительно относятся к законодательной формализации процессуальных документов, в то же время почти половина из них отмечают наличие лишних граф либо их отсутствие. Так, по мнению 65% опрошенных, в протоколах допросов необходимо отражать отдельной графой сведения о языке, на котором допрашиваемый желает давать показания. (Приложение № 24 – Протокол допроса потерпевшего; № 26 – Протокол допроса свидетеля). Полагаю, что и в приложении № 3 (Протокол явки с повинной) необходимо добавить графу, в которой явившемуся лицу разъясняется положение ст. 51 Конституции РФ, дающее ему право не свидетельствовать против самого себя, своего супруга и близких родственников. Считаю, что последнее предложение заслуживает особого внимания, т.к. исходя из конституционного права гражданина не свидетельствовать против себя и близких родственников, ему должно быть разъяснено это право, поскольку при допросе подозреваемого (прил. № 13), обвиняемого (прил. № 43) им в любом случае разъясняется положение ст. 51 Конституции РФ, даже и при его желании давать показания. В то же время 34,4% опрошенных отмечают наличие лишних граф. Так, по их мнению, нет необходимости разделять в различные графы сведения о поступивших заявлениях и замечаниях к протоколу. Если заявления поступили в ходе следственного действия, то они отражаются в описательной части протокола, а замечания по протоколу фиксируются в завершающей части протокола. Некоторые бланки протоколов следственных действий, по мнению опрошенных, содержат излишнее количество граф, которые должны быть удостоверены подписями участников следственного действия, например, в протоколе предъявления для опознания (Приложение № 31) необходимо сделать 23 подписи. У 70% опрошенных в ходе досудебного производства не возникало затруднений с необходимыми бланками процессуальных документов. Но в то же время 30% из них отметили отсутствие некоторых форм процессуальных документов и указали те, которые имеются в Приложении к приказу Генерального прокурора РФ, что свидетельствует о том, что на местах еще испытывают дефицит бланков, изготавливаемых федеральными органами исполнительной власти. По мнению 56,8% из опрошенных, есть необходимость в некоторых постановлениях указывать время составления (вынесения) или направления прокурору или в суд, что позволит правильно исчислять процессуальные сроки (прил. №№ 6, 7, 8, 38, 40, 41, 49, 50, 53, 54 и т.д.) и упорядочит процедуру получения согласия прокурора или суда. Кроме того, 70% опрошенных отмечают, что заполнение установленных форм процессуальных документов потребует большего времени, чем это было по УПК РСФСР, причиной этой ситуации является их громоздкость, что порождает неудобства, вызванные размерами строк и их порой большим или недостаточны количеством. В связи с этим считаю, что было бы правильнее законодательно закрепить форму процессуального документа и перечень обязательных граф, не ограничивая количество и размеры строк, а также возможность дополнять графы. Аналогичного мнения придерживаются и другие исследователи-процессуалисты1. Было бы необоснованным по итогам трехмесячной работы делать вывод о том, что законодательная формализация процессуальных документов в том виде, в котором отражены в Приложении к УПК РФ и Приложении к Приказу Генерального прокурора РФ № 15 от 05.04.2002 г., хороша или нет. Безусловно, она нужна, но в то же время необходимо и далее анализировать положительные и отрицательные стороны использования законодательно закрепленных форм процессуальных документов, выявлять имеющиеся погрешности и несоответствия и, как следствие, совершенствовать данные формы, приспосабливая их к потребностям правоприменительной практики. Полагаю, что законодательная формализация процессуальных документов потребует от дознавателей и следователей повышенной внимательности и тщательности при составлении процессуальных документов, придаст им большую правовую значимость, что, по нашему мнению, позволит в полном объеме выполнять задачи уголовного процесса. А.Н. Хрепков Барнаульский юридический институт МВД России Судебный контроль за производством следственных действий Широкое признание в России получила идея сочетания в уголовном судопроизводстве различных форм контроля (надзора) – прокурорского, ведомственного и судебного. Эти формы, дополняя и подстраховывая друг друга, гарантируют не только успешное производство по делу, но и защиту прав и свобод граждан, вовлекаемых в сферу уголовного судопроизводства. До недавнего времени доминировали прокурорский надзор и ведомственный контроль. Считалось, что суды не должны быть причастны ко всему, что происходит в связи с выявлением и раскрытием преступления в ходе предварительного расследования, не должны связывать себя судебными решениями до разбирательства дела по существу. Расширение судебного контроля в досудебном производстве – это отражение тенденции повышения роли суда в государственной и общественной жизни. Проявление судебного контроля в досудебном производстве связано с усилением состязательного начала, что делает уголовный процесс более эффективным, обеспечивающим более надежную защиту прав его участников. Не вызывает сомнения, что каждое следственное действие обеспечено силой принуждения, однако степень принудительного воздействия неодинакова. Именно поэтому в отдельную группу выделены те следственные действия, проведение которых вторгается в сферу наиболее значимых конституционных прав граждан, вовлекаемых в сферу уголовного судопроизводства. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации предусматривает судебный контроль за такими следственными действиями, как осмотр жилища при отсутствии согласия проживающих в нем лиц (ч.5 ст. 177); обыск в жилище (ч.3 ст. 182); личный обыск (ст. 184); выемка в жилище, а так же выемка предметов и документов, содержащих информацию о вкладах и счетах в банках и иных кредитных организациях (ст. 183); наложение ареста на корреспонденцию и выемка ее в учреждениях связи (ч.5 ст. 185) контроль и запись переговоров (ст. 186). Перечисленные следственные действия существенно ограничивают конституционные права граждан и проводятся на основании судебного решения, выдаваемого в порядке, установленном ст. 165 УПК РФ. Давая разрешение на производство указанных выше следственных действий, суд таким образом препятствует возможным злоупотреблениям и нарушениям конституционных прав граждан на предварительном следствии. Уголовно-процессуальный закон детально регламентирует порядок получения разрешения на производство следственных действий. Так, прокурор, следователь, дознаватель с согласия прокурора возбуждают перед судом ходатайство о производстве следственного действия, о чем выносят соответствующее постановление. К ходатайству прилагаются материалы, подтверждающие законность и обоснованность проведения такого следственного действия. Прокурор, давая согласие на его проведение, может ознакомиться с материалами уголовного дела. В случае отсутствия достаточных оснований прокурор может отказать в даче согласия на его производство. Отказ должен быть зафиксирован в данном постановлении. После получения согласия прокурора ходатайство следователя о проведении следственного действия немедленно препровождается в районный суд по месту производства расследования. С момента поступления ходатайства в суд начинает истекать 24-часовой срок, в течение которого суд должен принять решение о даче разрешения либо об отказе в удовлетворении ходатайства. Четко установленный законом срок, в течение которого суд должен принять решение по поступившему ходатайству, дисциплинирует следователя (дознавателя) и заставляет планомерно строить свою работу по расследованию уголовного дела. Однако 24-часовой срок, на наш взгляд, слишком велик. Например, ст. 174-1 УПК РСФСР, предусматривающая получение разрешения на производство контроля и записи переговоров, оговаривала всего 6-часовой срок, в течение которого суд должен был рассмотреть вопрос о даче разрешения на его производство. Установленный ч.2 ст. 165 УПК РФ срок влечет утрату такого качества предварительного расследования, как наступательность. Поскольку как за это время доказательства, на получение которых направлено данное следственное действие, могут быть утрачены (перепрятаны, уничтожены и т.д.). Полагаем, что 6-часового срока было бы вполне достаточно для рассмотрения вопроса о законности и обоснованности производства следственных действий, ограничивающих конституционные права и свободы граждан, чьи интересы затрагиваются в ходе их производства. Согласно ч.3 ст. 165 УПК РФ в судебном заседании могут участвовать прокурор и следователь, которые своевременно должны быть уведомлены о времени рассмотрения ходатайства о производстве такого следственного действия. Если прокурор или следователь участвуют в нем, проблем с обоснованием необходимости его производства не возникает. Однако в данной статье ничего не говорится о случае, когда ни следователь, ни прокурор не заявили ходатайства о своем участии в судебном заседании, какие именно материалы необходимо представить в распоряжение суда. Не содержал такого перечня и ранее действующий УПК РСФСР. Ранее данный пробел восполнялся Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 27 апреля 1993 г. № 3 (в редакции Постановления Пленума от 21 декабря 1993 г. № 11) «О практике судебной проверки законности и обоснованности ареста или продления срока содержания под стражей»53. Согласно п.3 данного постановления, в суд должны быть представлены надлежаще заверенные копии постановления о возбуждении уголовного дела, протокола задержания подозреваемого, постановления о привлечении в качестве обвиняемого, постановления о применении заключения под стражу в качестве меры пресечения, протоколов допроса подозреваемого и обвиняемого и т.д. На наш взгляд, целесообразно определить минимальный перечень документов для обоснования необходимости производства данных следственных действий, и причем не копий, а подлинников. В исключительных случаях, когда производство осмотра жилища, обыска и выемки в жилище, а также личного обыска не терпит отлагательства, указанные следственные действия могут быть произведены на основании постановления следователя без получения судебного решения (ч.5 ст. 165 УПК РФ). Такие случаи возникают, например: а) когда основания производства обыска или выемки в жилище возникли внезапно; б) для пресечения дальнейшей преступной деятельности; в) когда поступили сведения о том, что лицо, в распоряжении которого находятся существенные объекты, принимает меры к их уничтожению; г) когда малейшее промедление с обыском может повлечь уничтожение или сокрытие искомых объектов либо по иным причинам сделает их недопустимыми для органов расследования и т.д.54 На наш взгляд, примером случая, не терпящего отлагательства, может являться необходимость осмотра жилища при производстве другого следственного действия, например проверки показаний на месте. Направленность судебного контроля в этом случае заключается в уведомлении следователем (дознавателем) прокурора и суда в течение 24 часов с момента начала их производства и представлении копий постановления о производстве следственного действия и протокола для проверки законности решения о его производстве. Судья в течение 24 часов обязан проверить законность и обоснованность произведенного следственного действия и принять решение об этом. Значение данного решения заключается в том, что суд, определяя правомерность производства осмотра жилища, обыска и выемки в жилище без судебного решения, указывает в постановлении, что полученные данные являются допустимыми доказательствами, тем самым придавая таким доказательствам преюдициальное значение. Согласно ст. 90 УПК РФ, преюдиция распространяется на обстоятельства, установленные вступившим в законную силу приговором суда. Если дополнить данную норму словами «и судебные решения, принятые судом в стадии досудебного производства», то это позволило бы следователю (дознавателю) не тратить время на проверку доказательств с позиции допустимости, так как суд уже вынес об этом постановление. А в стадии подготовки к судебному заседанию никто не смог бы усомниться в допустимости таких доказательств, так как уже имеется решение суда, вступившее в законную силу. Однако в ч.5 ст. 165 УПК РФ говорится только о таких следственных действиях, проводимых в условиях, не терпящих отлагательства, как осмотр жилища, обыск и выемка в жилище. Следовательно, все другие следственные действия, указанные в ст. 29 УПК РФ, могут производиться только на основании судебного решения. Но на практике может возникнуть необходимость безотлагательно произвести, например, контроль и запись телефонных и иных переговоров. Ведь по истечении срока на получение судебного решения могут наступить те общественно опасные последствия, на предотвращения которых и направлено данное следственное действие. Видимо есть необходимость распространить возможность производства в случаях, не терпящих отлагательства, на все следственные действия, производимые на основании судебного решения. Распространение судебного контроля за производством следственных действий, ограничивающих конституционные права граждан в ходе досудебного производства, безусловно, является значительным достижением судебной реформы, проводимой в Российской Федерации, но, как видно, нормы вступившего в силу с 1 июля 2002 г. нового Уголовно-процессуального кодекса еще нуждаются в доработке. А.А. Андреев, Б.П. Юдин Барнаульский юридический институт МВД России Уголовно-процессуальные аспекты проверки показаний на месте как следственного действия Факт юридического закрепления следственного действия «Проверка показаний на месте» как нормы права является значительным прогрессом уголовно-процессуального законодательства России (ст. 194 УПК РФ). Продолжительные теоретические исследования по данной проблеме и опыт практической деятельности некоторых государств не сформировали среди авторов единого и достаточно определенного представления о проверке показаний на месте. Поэтому вопрос о правовой природе, сущности, психологии и тактических особенностях производства этого следственного действия является сейчас одним из актуальных. Вся совокупность следственных действий подчинена процессу доказывания, который, как указано в ст. 85 УПК РФ, «…состоит в собирании, проверке и оценке доказательств в целях установления обстоятельств, предусмотренных ст. 73 настоящего Кодекса». Способы осуществления процесса доказывания (в том числе следственные действия) разнообразны, но каждый из них «выступает как специфическая совокупность познавательных приемов выявления и отображения доказательственной информации определенного вида»55. Цель производства проверки показаний на месте определена в ч.1 ст. 194 УПК РФ – установление новых обстоятельств, имеющих значение для дела. Однако, на наш взгляд, наиболее полно указывает цели данного следственного действия А.А. Закатов, включая в их перечень: 1. уточнение ранее установленных фактических данных; 2. выявление новых доказательств; 3. выяснение и устранение противоречий в показаниях; разоблачение ложных показаний; 4. выявление причин и условий, способствовавших совершению преступления. Мы считаем, что п.3 этого перечня необходимо отнести к задачам данного следственного действия. Среди задач проверки показаний на месте А.А. Закатов перечисляет: 1. обнаружение места события, интересующего следствие, которое каким-либо иным способом установить невозможно или нежелательно; 2. установление путей проникновения на место происшествия или ухода оттуда, если допрашиваемый не может описать этот путь; 3. установление подозреваемых, потерпевших или свидетелей, ранее не известных следствию; 4. определение состояния обстановки места исследуемого события, если есть данные об изменениях; 5. установление осведомленности допрашиваемого лица относительно обстоятельств, входящих в предмет расследования по уголовному делу; 6. проверка следственных и розыскных версий56. Данный перечень, на наш взгляд, может быть расширен, однако последнюю задачу видимо следует отнести к числу целей этого следственного действия. В ст. 87 УПК РФ указано: «Проверка доказательств производится … путем сопоставления их с другими доказательствами, имеющимися в уголовном деле, а также установления их источников, получения иных доказательств, подтверждающих или опровергающих проверяемое доказательство». В ч.1 ст. 194 УПК РФ законодатель отметил, что показания, ранее данные подозреваемым или обвиняемым, а также потерпевшим или свидетелем, могут быть проверены или уточнены на месте, связанном с исследуемым событием. На наш взгляд, наиболее правильно определяет сущность анализируемого следственного действия А.М. Ларин: «Проверка – это деятельность, состоящая в собирании доказательств, новых по отношению к проверяемым фактическим данным и их источникам, доказывание в целом, взятое в одном из его существенных аспектов»57. В литературе уже отмечалось, что дефиниция «проверка показаний на месте» не отражает специфики содержания этого следственного действия. Однако невозможно отразить в названии все грани того или иного следственного действия. В названии должна отражаться его основная сущность. На практике традиционно проверка показаний на месте именовалась, например, как: «сверка», «выводка», «проводка» и др. Чем обусловлены подобного рода обозначения, можно определить, исходя из этимологических значений этих терминов: - «Выводка, ... 2. Вывод животных из помещения для прогулки, осмотра»58. Вероятно, подобное словоупотребление использовалось преимущественно в отношении подозреваемых и обвиняемых, мера пресечения в отношении которых была избрана в виде заключения под стражу; - «Сверить, сверенный: Проверить, сличив с чем-нибудь, взятым за образец. С. копию с оригиналом»59. Помимо указанных выше, в литературе можно встретить такие названия, как: «воспроизведение показаний на месте», «допрос на месте», «уличная операция», «выход на место», собственно «проверка показаний на месте», «проверка и уточнение показаний на месте». Представляется уместным рассмотреть такие ключевые термины, как: - «Воспроизвести: 1. Произвести вновь. Капитал, воспроизведенный в процессе производства. 2. Воссоздать, возобновить, повторить в копии. В. картину. В. что-нибудь в памяти»60; - «Проверить: 1. Удостовериться в правильности чего-н., обследовать с целью надзора, контроля. ... 2. Подвергнуть испытанию для выяснения чего-нибудь. П. знания учащихся. П. работу механизма. Проверенный работник (доказавший свои деловые качества)»61; - «Уточнение: (Сделать точным, точнее. У. сведения). 2. Мысль, подробности, деталь, уточняющая что-нибудь. Внести уточнение в проект»62. Относительно наличия в названии такого термина, как «уточнение», наряду с «проверкой», мнения авторов, признающих самостоятельность проверки показаний на месте, по этому вопросу разделились. Можно выделить три основных точки зрения. Мнение такого автора, как А.В. Авсюк, сводится к следующему: «... название данного следственного действия как «проверка и уточнение показаний на месте» ... приведет к смешению двух следственных действий – проверки показаний на месте и следственного эксперимента. Кроме того, уточнение показаний – это задача и цель другого следственного действия – допроса»63. На основании своей позиции по указанному вопросу он приходит к выводу о том, что такое наименование, как «проверка показаний на месте», наиболее точное. Оно «... четче выражает цель этого следственного действия и является наиболее приемлемым, оно позволяет отграничить его от других следственных действий, подчеркивая проверочный характер»64. Другая группа авторов (Р.С. Белкин, В.Н. Долинин, Л.Я. Драпкин, Е.М. Лифшиц, Е.Р. Росинская, Е.В. Шишкина и другие) считают, что наравне с проверкой ранее данных показаний целесообразно, уже с привязкой к конкретной местности, эти показания конкретизировать, подробно детализировать, т.е. уточнить. В связи с чем правильным представляется обозначить это следственное действие как «проверка и уточнение показаний на месте». Третья группа авторов (С.А. Корнев, А.Р. Ратинов, Л.А. Соя-Серко, М.Н. Хлынцов, С.А. Шейфер и другие) имеют, скорее, нейтральную позицию относительно его названия. Например, А.Р. Ратинов считает ошибочным «...мнение о том, что рассматриваемое следственное действие сводится к проверке имеющихся доказательств. Эта мысль порождается в первую очередь самим наименованием «проверка показаний на месте». Однако, как и всякое другое наименование, оно в достаточной мере условно»65. И, мы думаем, с ним стоит согласиться. Одно время обсуждался вопрос относительно того, что следует понимать под проверкой (уточнением) показаний на месте, т.е. каким должен быть характер действий лица, чьи показания проверяются. Имели место два наиболее типичных мнения. Первые (А.Н. Васильев, С.С. Степичев) считали, что это воспроизведение обстановки в виде свободного рассказа, когда демонстрация определенных действий не обязательна, так как это не оказывает заметного влияния на конечный результат следственного действия. Другая группа авторов (Р.С. Белкин, А.Н. Гусаков, А.Р. Ратинов, А.А. Филющенко и другие), наоборот, ссылаясь на психологические закономерности механизма работы памяти, полагали, что подобного рода «имитация действий» способствует оживлению воспоминаний (моторная память). К этому можно также добавить, что «...по указанию лица, чьи показания проверяются, можно внести изменения – убрать или добавить элементы мебели, изменить место расположения каких-либо объектов и т.д. Все произведенные изменения обстановки фиксируются с соответствующими объяснениями проверяемого лица»66. Нам думается, что второй подход к тактике производства данного следственного действия более приемлем. Вопрос относительно уголовной ответственности за уклонение либо отказ, а также за дачу заведомо ложных показаний свидетелями и потерпевшими при производстве этого следственного действия (как и остальных) получил свою регламентацию в ч.5 ст. 164 и п.2 ч.5 ст. 42, п.2 ч.6 ст. 56 УПК России. Подобная позиция законодателя, как нам представляется, является односторонней, не учитывающей специфики этого следственного действия. Обязательным условием проверки показаний на месте является то, что данное следственное действие может быть проведено только с участием ранее допрошенного лица. Характер действий лица, чьи показания проверяются, заключается в воспроизведении на месте обстановки и обстоятельств исследуемого события, путем свободного рассказа, указания на «предметы, документы, следы» (ч.2 ст. 194 УПК РФ), имеющие значение для уголовного дела и демонстрации определенных действий, после чего участниками следственного действия ему могут быть заданы вопросы. Непосредственно самому воспроизведению обстановки предшествует предложение лицу «...указать место, где его показания будут проверяться...» (ч.4 ст. 194 УПК РФ). В ч.3 ст. 194 УПК РФ прямо указывается на недопустимость одновременной проверки «на месте показаний нескольких лиц». Каких-либо указаний на недопустимость повторного производства проверки показаний на месте с участием одного и того же лица действующий УПК РФ не содержит. Но, как верно замечает А.Н. Васильев, важным условием проведения рассматриваемого следственного действия является исключение осведомленности подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего и свидетеля об обстоятельствах дела из других источников, кроме непосредственного наблюдения ими того события, показания, обстоятельства которого проверяются путем воспроизведения их на месте события. При соблюдении этого условия результаты данного следственного действия имеют доказательственное значение67. Анализируя нормы УПК РФ, мы видим, что отсутствует регламентация порядка и правил приостановки рассматриваемого следственного действия, в связи с возникновением необходимости неотложного производства других следственных действий. Полагаем, что в этой части необходимо дополнить закон, поскольку практики подтверждают, что такая необходимость возникает непосредственно в процессе проведения проверки показаний на месте. Исходя из целей проверки показаний на месте, на наш взгляд, целесообразным было бы законодателю закрепить в УПК РФ возможность поиска, осмотра, изъятия различного рода доказательств в ходе производства данного следственного действия. Считаем, что сочетание некоторых элементов других следственных действий должно иметь место в проверке показаний на месте, например, как в обыске: поиск, осмотр, изъятие. В последних публикациях относительно рассматриваемого следственного действия можно также встретить ряд замечаний следующего содержания: «В отличие от УПК РСФСР в новом Кодексе нашло законодательное закрепление право неприкосновенности жилища. Статьи 12, 177 УПК РФ достаточно подробно регламентируют порядок производства осмотра жилища, проведение которого возможно с согласия проживающих там лиц или на основании судебного решения. Однако в статье, посвященной проверке показаний на месте, процедура проведения данного следственного действия в жилище не раскрыта»68. В связи с этим обстоятельством обоснованно встает вопрос, который требует законодательного разрешения: как поступить, если владелиц жилища не дает разрешения на производство проверки показаний в его жилище? А.Е. Чечетин заслуженный юрист РФ, канд. юрид. наук, доцент Барнаульский юридический институт МВД России Новый УПК и оперативно-розыскная деятельность Новое уголовно-процессуальное законодательство с объективной неизбежностью затрагивает и ряд правоотношений, возникающих в процессе оперативно-розыскной деятельности (ОРД). Данное обстоятельство требует проведения сравнительного анализа норм уголовно-процессуального и оперативно-розыскного законодательства. Важное значение для регулирования отношений в сфере ОРД имеют основные понятия, закрепленные в ст. 5 УПК. Одним из них является понятие жилища. До недавнего прошлого в процессе ОРД предлагалось отождествлять понятие жилища с понятием места жительства, содержание которого раскрывалось в Законе РФ «О праве граждан Российской Федерации на свободу передвижения, выбор места пребывания и жительства в пределах Российской Федерации» от 25 июня 1993 г. Затем законодатель дал определение жилища в примечании к ст. 139 УК РФ и, наконец, закрепил его в ст. 5 УПК. Уголовно-процессуальное определение жилища почти дословно воспроизвело уголовно-правовое за небольшим исключением, состоящим в замене слова «предназначенное» на слово «используемое». Такая замена была подвергнута справедливой критике со стороны правоприменителей на страницах юридической печати. Присоединяясь к ней, следует добавить, что закрепленное в УПК определение жилища при использовании в ОРД весьма существенно ограничит возможности оперативных работников в поиске и обнаружении преступников, скрывающихся в подвальных и чердачных помещениях, недостроенных зданиях, колодцах теплотрасс и иных помещениях и строениях, используемых для временного проживания. В связи с этим представляется целесообразным внести предложение об уточнении приведенного в УПК определения жилища путем дословного повторения аналогичного уголовно-правового понятия. Много вопросов вызывает данное в п.38 ст. 5 УПК определение розыскных мер. Если к розыскным эта дефинитивная норма относит меры, принимаемые для установления лица, подозреваемого в совершении преступления как дознавателем и следователем, так и органом дознания по поручению дознавателя или следователя, то непонятно как законодатель отличает розыскные меры от оперативно-розыскных мероприятий. В ст. 38 УПК о полномочиях следователя и ст. 41 УПК о полномочиях дознавателя ничего не говорится об их праве на проведение так называемых розыскных мер, хотя в криминалистике это положение считается общепринятым. Здесь же законодатель наделяет следователя правом давать органу дознания поручения о проведении оперативно-розыскных мероприятий, но не розыскных мер. В тексте УПК термин «розыскные меры» используется лишь в одной 157 статье, обязывающей органы дознания принимать розыскные и оперативно-розыскные меры для установления лица, совершившего преступление. Здесь, на наш взгляд, опять допускается смешение понятий розыскных мер и оперативно-розыскных мероприятий. Думается, что для внесения ясности в эти вопросы к розыскным мерам следует относить непроцессуальные действия только следователей и дознавателей по установлению лиц, совершивших преступления, а действия органов, осуществляющих ОРД, относятся к категории оперативно-розыскных мероприятий. Анализ нового УПК показывает, что в нем сужен круг участников уголовного процесса, наделенных правом давать поручения и указания органам дознания на проведение оперативно-розыскных мероприятий (ОРМ). Если в ст. 7 Федерального закона «Об ОРД» в качестве оснований для проведения ОРМ называются поручения следователя, органа дознания, указания прокурора и определения суда, то в УПК таким правом наделены лишь следователи и прокуроры. В связи с этим, по нашему мнению, в ст. 29 УПК, регламентирующую полномочия суда, следовало бы включить право суда на принятие решений о проведении оперативно-розыскных мероприятий, ограничивающих конституционное право граждан на тайну переписки, телефонных переговоров и неприкосновенность жилища. Что касается лишения права органа дознания на дачу поручений о производстве оперативно-розыскных мероприятий, то оно представляется вполне справедливым, поскольку он сам уполномочен на осуществление ОРД. Нерешенной проблемой в новом УПК является вопрос об использовании результатов ОРД в процессе доказывания. Об этом наглядно свидетельствует конструкция нормы, сформулированной в ст. 89 УПК. Обращает на себя внимание, что название и содержание данной статьи закона диаметрально противоположны: если в названии используется слово «использование», то в тексте говорится о запрете использования. Кроме того, эта статья дублирует содержание ч.1 ст. 75 УПК о допустимости доказательств, не регулируя процедуру введения в уголовный процесс результатов ОРД. Не случайно ст. 89 УПК подвергается справедливой критике на страницах юридических изданий. В ней, как минимум, на наш взгляд, должны были быть конкретизированы и расширены нормы, сформулированные в ч.ч. 2 и 3 ст. 11 Федерального закона «Об ОРД». Вызывает сомнение целесообразность установления в ч.4 ст. 157 УПК правила, согласно которому после направления уголовного дела прокурору орган дознания может проводить ОРМ только по поручению следователя. Это существенно ограничивает основания проведения оперативно-розыскных мероприятий, одним из которых, согласно ч.1 ст. 7 Федерального закона «Об ОРД», является наличие возбужденного уголовного дела, а значит, и возможности оперативных подразделений в раскрытии серийных и многоэпизодных преступлений. Большая часть таких преступлений, как свидетельствуют материалы практики, раскрывается после задержания лица или группы лиц за совершение какого-то одного противоправного деяния в результате активного проведения оперативно-розыскных мероприятий по инициативе оперативных работников. Имеются проблемные вопросы и в уголовно-процессуальной регламентации такого следственного действия как контроль и запись телефонных и иных переговоров. Одним из них является вопрос о разграничении этого следственного действия от оперативно-розыскного прослушивания телефонных переговоров, предусмотренного Федеральным законом «Об ОРД». Отличия следственного действия и оперативно-розыскного мероприятия можно прежде всего обнаружить при сравнении их названий, которые состоят из двух элементов: содержания действия и объекта действия. Если содержание следственного действия названо контролем и записью, то содержание оперативно-розыскного мероприятии – прослушиванием. Нам думается, что ни первое, ни второе на раскрывают в полной мере содержания и сущности осуществляемых действий. Из текста ст. 186 УПК видно, что содержание рассматриваемого следственного действия включает в себя подготовку ходатайства перед судом о необходимости контроля и записи телефонных и иных переговоров, направление судебного постановления о производстве контроля и записи переговоров для исполнения в соответствующий орган, истребование полученной фонограммы, осмотр и прослушивание фонограммы, составление протокола и вынесение постановления о ее приобщении к материалам уголовного дела. Непосредственное осуществление контроля и записи возложено на специально уполномоченные оперативно-технические подразделения, которые осуществляют также и оперативно-розыскное прослушивание. Таким образом, можно констатировать, что технология получения информации, передаваемой с помощью средств связи как в форме следственного действия, так и оперативно-розыскного мероприятия, ничем не отличается, хотя названы они по-разному. Что касается объекта действий, то здесь можно усмотреть некоторые различия. Если объектом оперативно-розыскного мероприятия являются только телефонные переговоры, то объектом следственного контроля – как телефонные, так и иные переговоры. Чтобы глубже разобраться в этих отличиях, необходимо, во-первых, уяснить содержание понятия телефонных переговоров, чтобы затем определить сущность иных переговоров. На наш взгляд, к телефонным переговорам следует прежде всего относить переговоры (разговоры), ведущиеся в реальном режиме времени между двумя или более собеседниками путем речевого общения, которые осуществляются по проводным линиям связи, радиотелефонным каналам, каналам сотовой и спутниковой связи. Частным случаем телефонных переговоров можно считать передачу речевой информации по телефонным каналам связи на автоматическое записывающее устройство одного из абонентов. К иным переговорам, как справедливо указано в одном из комментариев к новому УПК, следует относить переговоры, ведущиеся с других переговорных устройств (селекторных, проводных, радиоэлектронных и иных технических средств передачи речевой информации). Трудно согласиться с мнением, высказанным в юридической литературе, об отнесении к иным переговорам передачи по каналам электросвязи текстовых сообщений, поскольку анализ содержания ст. 186 свидетельствует, что речь в ней идет именно о речевой (аудиальной) информации. Поскольку научно-технический прогресс обусловил огромное разнообразие средств передачи информации, которые не всегда вписываются в привычные правовые термины, в юридической литературе нет единого мнения при определении понятия телефонных и иных переговоров. Данное обстоятельство требует того, чтобы уточнение этих понятий осуществлялось на законодательном уровне. Ю.В. Колташев помощник главы администрации Алтайского края по вопросам борьбы с преступностью О некоторых аспектах контроля и записи переговоров Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в статье 186 предусматривает такое относительно новое следственное действие, как контроль и запись переговоров. Недостаточность практики проведения этого следственного действия, некоторая противоречивость норм, его регламентирующих, предполагает теоретическое осмысление сути рассматриваемого следственного действия. Прежде всего обращают на себя внимание особенности, связанные с основаниями и условиями проведения контроля и записи переговоров. В частности, контроль и запись переговоров в соответствии с нормой УПК допускается по письменному заявлению потерпевшего, свидетеля или их близких родственников, родственников, близких лиц при наличии угрозы совершения насилия, вымогательства и других преступных действий в отношении этих лиц, а также по судебному решению при наличии достаточных оснований полагать, что телефонные и иные переговоры подозреваемого, обвиняемого и других лиц могут содержать сведения, имеющие значение для уголовного дела. Как видим, законодателем предусмотрены совершенно разные основания для контроля и записи переговоров, которые дифференцированы в зависимости от того, в отношении какой категории лиц они проводятся. Совершенно очевидно, что при письменном заявлении подозреваемого, обвиняемого и других лиц теряется практическая целесообразность в таком следственном действии, поскольку если они заранее будут знать о его проведении, то вряд ли удастся получить новые достоверные данные о совершенном, совершаемом или подготавливаемом преступлении. Наоборот, объекты этого следственного действия могут использовать его лишь для дезинформации, а не для установления обстоятельств, подлежащих доказыванию. Законодатель не делает исключений и применительно к случаям, когда имеет место угроза совершения насилия или иных преступных действий в отношении этих лиц. Следовательно, такое следственное действие по отношению к подозреваемым и обвиняемым может быть только негласным, что не свойственно следственным действиям. Другая его особенность заключается в том, что это следственное действие включает собственно контроль и запись переговоров, а также осмотр и прослушивание фонограммы, причем субъекты этих действий не совпадают. Первое (контроль и запись) осуществляется соответствующим органом, а второе – следователем. По моему мнению, норма ст. 186 УПК имеет некоторую неточность. В частности, кодексом не определено, какому органу могут быть поручены контроль и запись переговоров. Представляется, что такие действия вправе проводить прежде всего специализированные оперативные подразделения субъектов ОРД и в пределах их компетенции. В зависимости от способа прослушивания, использования при этом технических средств, контроль и запись могут проводиться как самостоятельно оперативными подразделениями ОВД, ФСБ и ФСНП, так и с привлечением (использованием) возможностей предприятий, учреждений, организаций, предоставляющих услуги и средства связи. Учитывая, что с использованием оперативно-технических сил и средств проводится только прослушивание телефонных переговоров с подключением к станционной аппаратуре предприятий, предоставляющих услуги и средства связи, контроль и запись переговоров по поручению (постановлению) следователя могут проводить и подразделения, не специализирующиеся на оперативно-технических мероприятиях. Прослушивание телефонных переговоров путем непосредственного подключения к проводной линии конкретного абонента может быть проведено любым оперативным подразделением органа, осуществляющего ОРД, В частности, такое прослушивание может быть проведено по письменному заявлению потерпевшего, свидетеля или их близких, если такое мероприятие не носит длительный характер. Проведение субъектом ОРД прослушивания телефонных переговоров может носить как уголовно-процессуальные, так и оперативно-розыскные основания. Применительно к деятельности субъекта ОРД уголовно-процессуальным основанием для проведения контроля и записи будет поручение (постановление) следователя о их производстве. Оперативно-розыскным основанием для проведения прослушивания (контроля) будет являться сам факт поручения о проведении мероприятия. Как представляется, субъект ОРД не вправе подвергать сомнению и давать оценку основаниям для принятия решения следователем и судом о проведении прослушивания. В УПК определены данные, которые должны быть указаны в ходатайстве следователя о производстве контроля и записи телефонных и иных переговоров, содержание постановления следователя, направляемое для его исполнения. Представляется, что в постановлении следователя, помимо оснований проведения мероприятий, должна быть отражена информация, позволяющая проводить соответствующие оперативно-розыскные мероприятия, и прежде всего данные об объектах мероприятия, в отношении или по заявлению которых проводятся контроль и запись переговоров и срок их проведения. Время, место, способ, телефон, подлежащий прослушиванию, по нашему мнению, должны определяться не следователем, а субъектом ОРМ, исходя из фактической обстановки. Однако при проведении прослушивания и записи переговоров следует учитывать, что такие мероприятия, как следует из содержания статьи 186 УПК РФ, осуществляются в целях сбора сведений, имеющих значение для уголовного дела, а также обеспечения безопасности потерпевших, свидетелей или их близких родственников, родственников, близких лиц. Исходя из этих целей должны собираться и передаваться для использования в уголовном процессе материалы, зафиксированные на магнитных носителях. Очевидно, что проведение такого следственного действия не может ограничиваться только целями уголовного процесса. Полученная информация, в том числе выходящая за пределы расследуемого дела, может быть использована для решения задач ОРД, которые гораздо шире, чем цели, обозначенные в норме уголовно-процессуального закона. В частности, в статье 11 УПК РФ определено, что при наличии достаточных данных о том, что потерпевшему, свидетелю или иным участникам уголовного судопроизводства, а также их близким родственникам, родственникам или близким лицам угрожают убийством, применением насилия, уничтожением или повреждением их имущества либо иными опасными противоправными деяниями, суд, прокурор, следователь, орган дознания и дознаватель принимают в пределах своей компетенции в отношении указанных лиц меры безопасности, в том числе предусмотренные частью второй статьи 186 УПК. Однако норма статьи 186 ограничивает производство контроля и записи телефонных и иных переговоров сроком до 6 месяцев, а также окончанием предварительного расследования по уголовному делу. В этой связи возможности этого следственного действия в защите указанных лиц крайне ограничены, поскольку такие угрозы могут иметь место и после завершения предварительного расследования. Поэтому завершение контроля и записи переговоров не исключает его проведение в режиме оперативно-розыскного мероприятия по основаниям, предусмотренным Законом об ОРД, либо его продолжение в рамках другого уголовного дела. Внесение в УПК РФ рассматриваемого следственного действия ставит вопрос о его соотношении с оперативно-розыскными мероприятиями. Конституционный Суд Российской Федерации в определении от 1 декабря 1999 г. № 211-0 отметил, что проведение оперативно-розыскных мероприятий, сопровождающих производство предварительного расследования, не может подменять процессуальные действия, предусмотренные уголовно-процессуальным законом. В этой связи следует отметить, что в содержании норм УПК законодатель определяет роль ОРМ не как альтернативы следственному действию, а как процесса извлечения и фиксации вещественного доказательства, которое является первичным по отношению к действиям субъектов ОРМ и отражает результаты поведения субъектов преступления. Контроль и запись телефонных и иных переговоров являются лишь неотъемлемой составной частью следственного действия. Непосредственный контроль запись предполагают негласный характер их осуществления, в то время как вторая составная часть следственного действия является гласной, к тому же проводится с участием понятых, что неприемлемо применительно к проведению оперативно-розыскных мероприятий. Собственно процессуальная часть следственного (процессуального) действия заключается в установленном законом осмотре и прослушивании фонограммы, с участием понятых и при необходимости специалиста, а также лиц, чьи телефонные и иные переговоры записаны, т.е. в условиях, гарантирующих (обеспечивающих) соблюдение прав участников судопроизводства, относимость и достоверность полученных фактических данных. В этой связи, как представляется, оперативно-розыскные мероприятия не подменяют следственное действие как таковое, поскольку являются его составной частью, предусмотрены нормами Уголовно-процессуального кодекса, а не только оперативно-розыскным законом, служат целям уголовного процесса и обеспечивают проведение (возможность проведения) составной, следственной составляющей действия в целом. Несложно заметить и расхождения между наименованием мероприятий в Законе об ОРД и УПК РФ. В УПК мероприятия рассматриваются шире и обозначены как контроль и запись телефонных и иных переговоров. Что касается прослушивания и записи телефонных переговоров, то они, как представляется, совпадают в содержательной части проводимых мероприятий. Относительно иных переговоров, следует отметить, что в Законе об ОРД нет одноименного мероприятия, в связи с чем можно предположить, что под иными следует понимать переговоры, ведущиеся без использования телефонных станций, линий, аппаратов, например посредством использования радиостанций, либо разговоры объектов мероприятия, ведущиеся без использования технических средств, а посредством прямого речевого общения в помещениях, транспортных средствах или на открытой местности. Исходя из этого, оперативно-розыскная составляющая следственного действия не ограничивается только прослушиванием телефонных переговоров, заключающимся в негласном контроле за речевым общением, осуществляемым посредством проводной и беспроводной телефонной связи, путем подключения к станционной аппаратуре предприятий, учреждений или организаций связи либо к проводной линии связи или сканирования радиосигнала телефона объекта прослушивания. Прослушивание (слуховой контроль) телефонного разговора только одного из абонентов, в том числе с использованием технических средств, без вторжения (подключения) в сети связи не образует рассматриваемого ОРМ, а представляет собой разновидность наблюдения (электронного) с использованием технических средств. Например, использование радиомикрофона для снятия речевой информации в помещении, где находится объект, либо слуховой контроль телефонного разговора лица, находящегося на улице, в автомобиле, ведущегося с телефона-автомата и других средств связи при использовании незначительного удаления от объекта, когда его разговор слышен, либо при помощи специальной аппаратуры, усиливающей звуковой сигнал. Такая совокупность действий может являться составной частью контроля и записи телефонных и иных переговоров как следственного действия. Учитывая изложенное, можно сделать вывод, что контроль и запись переговоров тесно связаны с оперативно-розыскной деятельностью. Проведение этого следственного действия невозможно без привлечения оперативно-технических возможностей субъектов ОРД. Оперативно-розыскная деятельность не подменяет рассматриваемое следственное действие, хотя и является его составной частью. В целях устранения неточностей статья 186 УПК должна быть скорректирована с учетом положений Закона об ОРД, в частности, содержать бланкетную норму, отсылающую к этому закону при определении органа – субъекта контроля и записи переговоров. М.П. Поляков д-р юрид. наук, доцент Нижегородская академия МВД России Н.А. Голубев Нижегородская академия МВД России О некоторых проблемах информационного взаимодействия оперативных работников со следователями и судьями Эффективное информационное взаимодействие обязывает его участников опираться на целый ряд принципиальных положений. В первую очередь, оперативному сотруднику при производстве результатов ОРД необходимо помнить об их возможном уголовно-процессуальном использовании. Направления такого использования определены законом об ОРД. Названное требование можно условно обозначить как уголовно-процессуальную относимость результатов ОРД. Оперативные аппараты должны быть кровно заинтересованы в реализации полученных ими данных и заботиться и о привлекательности информации (принцип фасцинации). Результат ОРД – это информационный продукт, предназначенный для конкретного потребителя: следователя, прокурора, органа дознания, суда. Информация должна привлекать указанные органы не только содержательно, что, несомненно, важно, но и обладать формой, располагающей к её эффективному использованию. Информация должна быть понятной, интересной и непременно пригодной (в т.ч. и по форме) для реализации задач, поставленных законом и ситуацией перед потребителем, в частности задач уголовного процесса. Способы обеспечения привлекательности информации различны. Не последнее место занимают уровень и характер взаимосвязей между оперативными и следственными аппаратами. Информация привлекает тогда, когда она исходит от людей, симпатичных адресату. В ходе интервьюирования следователей и оперативных работников выяснилось, что уровень личных отношений между ними является одним из основных факторов, определяющих эффективность информационного взаимодействия. Один из интервьюируемых (сотрудник уголовного розыска) даже заметил, что ему не раз приходилось слышать от следователя нечто вроде угрозы: «мы вас завалим отдельными поручениями». Подобного рода намерения, по его мнению, смягчаются преимущественно неформальными способами. Наряду с принципом привлекательности информации необходимо заботиться о претворении в жизнь такой основополагающей идеи информационного взаимодействия, как принцип маевтики. Указанная идея, переводимая буквально как «родовспоможение», связана с обогащением информации. В прикладном смысле она заключается в том, что, наряду с официальной профессиональной интерпретацией, органам, ведущим уголовное судопроизводство, по возможности следует предоставлять сопутствующую информацию, выходящую за рамки нормативного предмета доказывания. В качестве таковой может быть, например, видеозапись, запечатлевшая состояние информационной среды в момент отобрания объяснений либо в ходе первого допроса потенциального преступника. В судебной практике сегодня нередки случаи, когда подсудимые отказываются от показаний, данных ими в ходе предварительного расследования. В этом случае ощутимую пользу для объективной оценки измененных показаний оказывают видеоматериалы, запечатлевшие первое общение подозреваемого и оперативных сотрудников. При этом некоторые судьи оценивают не только словесную информацию, но и информационный фон: выражение лица, мимику, тембр речи, т.е. то, что принято называть «уликами поведения». Некоторые (по нашим оценкам, наиболее творческие) представители судейской профессии помечают эти обстоятельства (например, спокойное лицо, ровный голос, улыбки и т.д.) в приговоре как дополнительную мотивацию критической оценки измененных показаний подсудимого. Следует отметить, что тема взаимодействия оперативного работника и судьи не очень глубоко изучена в современной литературе. В этой части, как правило, априори констатируется низкий уровень сотрудничества. По большей части подобная оценка соответствует действительности, и объясняется она тем, что общение судьи и представителя оперативного аппарата (особенно закулисное) чревато обвинительным уклоном и другими отрицательными последствиями. Вместе с тем допросу оперативного работника в суде об обстоятельствах проведения оперативно-розыскных мероприятий, результаты которых представлены в суд в качестве доказательств, в суде уделяется достаточно серьезное внимание. По оценке одного из судей Нижегородского областного суда, допрос оперативника (даже об обстоятельствах, не противоречащих принципу конспирации) в большинстве случаев дает информацию, которая не содержится в других материалах уголовного дела. Правда, есть по этому поводу и другое мнение. Так, один из экспертов заметил, что к моменту проведения следствия многие сотрудники, принимавшие участие в ОРМ, забывают не только нюансы, но и основные моменты проведенной операции. Кроме того, судьи иногда отказываются от исследования этого источника информации в силу одной лишь предубежденности. Элементарный пример: подсудимый отрекается от данных ранее показаний по причине якобы оказанного на него физического давления (подобные ситуации в судах стали общим местом). Говоря проще, подсудимый заявляет, что его били. Так вот далеко не все судьи вызывают предполагаемых рукоприкладчиков для допроса в суде. Причина банальная: «Кто же признается?». А между тем далеко не всякий подсудимый выдерживает очные ставки с теми, кто якобы давил на него физически. Есть у этой проблемы и другая сторона. Многие оперативные работники склонны и к месту и не к месту играть в повышенную конспиративность. Ощущая себя секретными работниками, не все они склонны к тесному сотрудничеству с судьями. А общение это полезно и в плане косвенного использования оперативно-розыскной информации. Выше мы не смогли определить ни одного судебного действия, которое бы проводилось на основании оперативно-розыскных материалов. Однако, если ставить вопрос широко, то можно такие ситуации спрогнозировать. По мнению отдельных судей, информация, полученная ими от оперативников за рамками судебного следствия, может быть успешно использована в ходе разбирательства дела. Речь идет о специфическом направлении воплощения принципа маевтики – в информационном взаимодействии судьи и подсудимого. Поскольку подсудимый тоже интерпретирует информацию (в т.ч. и неречевую), исходящую от судьи, то последний может через слова и иные символы довести до подсудимого, что ему известно гораздо больше, чем того хотелось бы названному участнику процесса. Здесь вполне может быть включен и другой принцип – тезауруса, заключающийся в вовлечении судьей в прямой и косвенный диалог слов, которые могут оказывать влияние на информационное поведение подсудимого. Одним словом, если судья в ходе судебного разбирательства занимается поиском объективной истины, не гнушаясь при этом непосредственного общения с оперативным аппаратом, то истина в большинстве случаев торжествует. С другой стороны, и оперативник, заинтересованный в истине, не должен сторониться суда. Это лишь некоторые проблемы, возникающие в ходе информационного взаимодействия оперативников, следователей и судей. На практике возникают и другие сложности. Все они требуют дальнейшего осмысления и практического разрешения. Л.Я. Драпкин заслуженный деятель науки РФ д-р юрид. наук, профессор Уральский юридический институт МВД России И.Ф. Гаскаров Уральский юридический институт МВД России Некоторые аспекты использования результатов ОРД при расследовании преступлений Важность и актуальность использования результатов оперативно-розыскной деятельности (далее – ОРД) в уголовном процессе на сегодняшний день признается всеми специалистами уголовно-правовых дисциплин. Видимо поэтому, в целях единообразной интерпретации содержания понятия результатов ОРД, практика пошла по пути межведомственного компромисса. В 1998 г. органами, имеющими в своем составе оперативно-розыскные аппараты, была заключена своеобразная «конвенция», отразившаяся в совместной инструкции «О порядке предоставления результатов ОРД органу дознания, следователю, прокурору или в суд»69. 1. В части 1 ст. 11 Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности» (далее – Закон «Об ОРД») законодатель ориентирует органы, осуществляющие ОРД, на необходимость более широкого применения результатов их деятельности. Проведенный автором анализ показывает, что зачастую оперативные работники аккумулируют (накапливают) информацию о криминальной деятельности определенных лиц в делах оперативного учета, чтобы впоследствии задержать объект ОРД непосредственно при совершении преступления. Но в практической деятельности такая возможность представляется далеко не всегда, вследствие чего информация, содержащаяся в материалах оперативного учета, остается нереализованной и оседает в архивах либо навсегда, или же до появления новых оперативных данных в отношении тех же лиц. Между тем органы, осуществляющие ОРД, получив информацию о подготавливаемом или совершенном преступлении и учитывая конкретную оперативную обстановку, должны принять наиболее оптимальное решение, опираясь при этом не только на детальный анализ ситуации, но и на различные варианты ее развития. В Законе «Об ОРД» помимо указания на необходимость проведения оперативно-розыскных мероприятий (далее – ОРМ) в целях выявления и раскрытия преступлений четко изложена обязанность оперативных подразделений использовать полученные результаты для проведения оперативно-розыскных мероприятий по предупреждению и пресечению преступлений70. Если предупреждение преступлений предполагает проведение широкой и разнообразной профилактической работы по локализации объектов ОРД, то пресечение преступлений направлено на прекращение конкретной противоправной деятельности и задержание преступников. Работники органов дознания не должны быть пассивными наблюдателями развития криминальных событий (хотя сам по себе метод оперативного выжидания в целом ряде ситуаций представляется тактически грамотным и эффективным). Они должны активно и в высшей степени творчески, с учетом ситуации проводить ОРМ, используя для разработки решений и их реализации полученные при этом результаты. В ч.1 ст. 11 Закона «Об ОРД» речь идет об использовании проведенных результатов ОРМ для подготовки и осуществления следственных и судебных действий. Однако очевидно, что возможность использования результатов ОРД для решения названной группы задач определяется Уголовно-процессуальным законом, т.к. именно в нем регламентированы основания и процедура проведения следственных и судебных действий. Поскольку использование результатов ОРД для подготовки и осуществления судебных действий на практике весьма ограниченно, то в статье в основном будут исследованы аспекты процесса использования результатов ОРД для подготовки и осуществления следственных действий. Представляется, что результаты ОРД используются для подготовки и осуществления следственных действий преимущественно из тактических соображений, когда орган дознания или следователь на основании предоставленной оперативной информации могут оптимально определить условия, порядок и тактические приемы проведения следственных действий. Анализ действующего уголовно-процессуального законодательства позволяет сделать вывод о том, что в качестве оснований проведения ряда следственных действий может выступать совокупность собранных по делу доказательств и оперативно-розыскных данных, полученных из негласных и гласных источников. Что касается использования результатов ОРД для проведения оперативно-розыскных мероприятий, то никакой сложности в понимании этого вопроса ни в теории, ни на практике не возникает, поскольку сама природа ОРД требует постоянного поступления информации все более и более надежной по содержанию и, чаще всего, последовательно увеличивающейся по объему. До тех пор, пока познание того или иного криминального события не будет окончено, т.е. пока не будут разрешены все задачи ОРД и вопросы, стоящие перед органами уголовного судопроизводства, необходимость добывания дополнительной оперативной информации останется по-прежнему актуальной и необходимой. А это означает, что на основе уже имеющейся информации будут планироваться и проводиться как отдельные ОРМ, так и их комплексы. Более того, к органам, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность, согласно ст. 13 Закона «Об ОРД», относятся оперативные подразделения Министерства юстиции РФ, которые проводят ОРМ с целью установления соучастников преступления, местонахождения похищенного имущества, других обстоятельств совершенных, а также готовящихся преступлений. 2. В соответствии с ч.2 ст. 11 Закона «Об ОРД» результаты ОРД могут служить поводом к возбуждению уголовного дела, в виде сообщения о подготавливаемом или совершенном преступлении, предусмотренном п.3 ч.1 ст. 140 УПК РФ. Сообщение о готовящемся или совершенном преступлении оформляется рапортом лица, получившего данное сообщение, и направляется начальнику органа дознания, для передачи материалов по подследственности, в соответствии с компетенцией, установленной ст. 151 УПК РФ Некоторые ученые-юристы предлагают включить в содержание ст. 140 УПК РФ в качестве самостоятельного повода для возбуждения уголовного дела результаты ОРД. На наш взгляд, никакой необходимости в этом нет, поскольку в соответствии со ст. 143 УПК РФ результаты ОРД можно оформить в виде рапорта с изложением полученной информации. Тем самым законодатель рационально соблюдает известный принцип процессуальной экономии, избегая ненужного дублирования. Разумеется, далеко не все результаты ОРД, даже исходя из тактических соображений, могут быть легализованы сразу. Вследствие этого можно предложить два варианта разрешения сложившейся ситуации: - когда сотрудник оперативного подразделения при получении негласной информации о подготавливаемом или совершенном преступлении передает материалы проверки для принятия процессуального решения органу предварительного расследования: - когда сотрудник органа дознания при получении конфиденциального сообщения о подготавливаемом, совершаемом или совершенном преступлении, на основании результатов ОРД возбуждает с согласия прокурора уголовное дело и проводит ОРМ и следственные действия, направленные на легализацию результатов ОРД, либо проводит оперативно-розыскные мероприятия, направленные на получение той же по содержанию информации, но уже из гласных источников, и не требующей в связи с этим специальной легализации. 3. Использование результатов ОРД в доказывании по уголовным делам регламентируется не только ч.2 ст. 11 Закона «Об ОРД». Представляется, что основной законодательной базой этого сложного процесса является ст. 89 УПК РФ, специально помещенная законодателем в главу 11, посвященную кардинальным вопросам доказывания. Легализация оперативно-розыскных данных и включение их информационного содержания в процессуальный оборот с целью использования в доказывании – сложный, нередко многоэтапный процесс, требующий от оперативного работника и следователя четкого взаимодействия и высокого профессионализма, позволяющих, с одной стороны, не допустить расшифровки источников поступления негласных данных, а с другой – оптимально использовать эти конспиративные сведения для устранения информационной неопределенности и обеспечения достоверного доказывания всех обстоятельств уголовного дела. При этом все действия по легализации результатов ОРД должны полностью соответствовать нормам уголовно-процессуального законодательства, поскольку их нарушение приведет к безусловному признанию полученных доказательств недопустимыми (ст. 75 УПК РФ). 4. Результаты ОРД представляются органу дознания, следователю или в суд в соответствии с ч.3 ст. 11 Закона «Об ОРД». Данное представление осуществляется на основании постановления руководителя органа, осуществляющего ОРД, в порядке, предусмотренном ведомственными нормативными актами. Представление результатов ОРД, помимо указанной нормы, регулируется упоминавшейся выше инструкцией «О порядке предоставления результатов оперативно-розыскной деятельности органу дознания, следователю, прокурору или в суд». Некоторые ученые по этому процедурному вопросу имеют иную позицию. Они предлагают направлять результаты ОРД органу расследования не с сопроводительным письмом или рапортом, а на основании указанного в ч.3 ст. 11 Закона постановления. Возможно, такой шаг логичен, однако вряд ли он придаст большую убедительность результатам ОРД и, разумеется, не позволит использовать их без соблюдения требований, предъявляемых к доказательствам. Очевидный пробел усматривается в ч.3 ст. 11 Закона «Об ОРД», где в качестве адресата направления результатов ОРД не назван прокурор, которому могут направляться результаты ОРД. Вместе с тем возникают ситуации, когда обнаруженное преступление неподследственно следователю того ведомства, оперативное подразделение которого, осуществляло оперативно-розыскную деятельность. В подобных случаях результаты ОРД правомерно и необходимо представлять именно прокурору, который в пределах своей компетенции вправе самостоятельно возбудить уголовное дело или, руководствуясь правилами о подследственности, направить полученные материалы компетентному органу предварительного следствия. Более того, в соответствии со ст. 146 УПК РФ уголовные дела публичного обвинения могут возбуждаться только с согласия прокурора. Как же тогда быть в случаях использования результатов ОРД в качестве поводов и оснований для возбуждения уголовных дел? Законодатель попытался было устранить этот пробел включением прокурора в ч.4 ст. 12 данного Закона: «Оперативно-служебные документы, отражающие результаты оперативно-розыскной деятельности, представляются суду (судье), прокурору, осуществляющему надзор за законностью оперативно-розыскной деятельности, следователю и органу дознания, в производстве которых находится уголовное дело, другим органам, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность, в порядке и случаях, установленных настоящим Федеральным законом». Следует ли из этого, что иным прокурорам (не осуществляющим надзор за законностью оперативно-розыскной деятельности) документы, отражающие результаты ОРД, представляться по Закону не могут? Представляется, что подобный пробел в Законе необходимо устранить, четко и однозначно внеся соответствующее дополнение в ч.3 ст. 11 Закона «Об ОРД». Л.В. Черепанова Барнаульский юридический институт МВД России Проблема разграничения полномочий органов следствия и дознания по делам о неочевидных преступлениях Статья 2 Конституции Российской Федерации провозгласила защиту прав и свобод человека и гражданина обязанностью государства. Одним из средств защиты таковых является уголовный процесс, призванный в первую очередь защищать права и законные интересы лиц и организаций, потерпевших от преступлений. В рамках уголовного судопроизводства, в зависимости от категорий преступлений, различают две формы их расследования: предварительное следствие и дознание. Исходя из этого, законодатель разграничил компетенцию органов, осуществляющих предварительное следствие и дознание, определив ее в виде подследственности. Новеллой УПК РФ является положение, в соответствии с которым дознание производится только по делам, возбуждаемым в отношении конкретных лиц. В связи с этим в правоприменительной практике возникают проблемы процессуального порядка, проявляющиеся в том, что по материалам предварительной проверки сообщений о преступлениях, подследственных органам дознания, при неустановлении лица, совершившего преступление, возникают споры о подследственности. Например, в 41 из 71 ГОРОВД Алтайского края уголовные дела, указанные в ч.3 ст. 150 УПК РФ, по фактам совершения преступлений, по которым подозреваемое лицо не установлено, возбуждаются следователями органов внутренних дел. В 30 горрайорганах края данная категория дел возбуждается дознавателями и после проведения дознания (по истечении 10-15 суток, а в Смоленском, Славгородском, Яровском РОВД – по истечении 25 суток) передается в следственные органы. Такая практика отнюдь не соответствует, а во многом и затрудняет достижение общей цели уголовного судопроизводства71. Данная проблема формирует определенные трудности, связанные с нагрузкой, складывающейся в следственных подразделениях органов внутренних дел. Так, за период с июля по октябрь 2002 г. в следственные подразделения органов внутренних дел Алтайского края из дознания было передано 1003 уголовных дела, по которым лицо, подлежащее привлечению к уголовной ответственности установлено не было72. Думается, что передавая в подследственность дознания 39 статей УК РФ, законодатель стремился добиться диаметрально противоположного эффекта – разгрузить следствие для того, чтобы оно могло сосредоточить силы и средства на расследовании наиболее сложных преступлений. Дознание в новом УПК РФ представлено облегченной процедурой расследования преступлений, которая призвана ускорить производство по уголовным делам небольшой и средней тяжести. Кроме того, наибольший эффект уголовно-процессуальная деятельность будет иметь лишь в том случае, когда период между моментом совершения преступления и рассмотрения дела судом будет предельно кратким. Полагаю, что именно с этой целью институт дознания (по сравнению с действующим до 1 июля 2002 г.) подвергся существенному реформированию: сокращены сроки дознания, изменен порядок осуществления процессуальных действий. Передача уголовных дел, возбуждаемых в отсутствие лица, подследственных органу дознания, противоречит смыслу существования в уголовном судопроизводстве дифференциации форм73. В новом законодательстве, регламентирующем уголовное судопроизводство, чрезвычайно ярко прослеживается несовершенство техники нормативного закрепления отдельных процессуальных институтов, отсутствие учета принципиальных изменений, происходящих в парадигме российской уголовно-процессуальной науки, а также непринятие к сведению позитивного опыта, накопленного правоприменителями различных стран. Подобная негативная тенденция недопустима в уголовном процессе, являющемся средством охраны (восстановления) прав потерпевших, с одной стороны, и орудием государственного принуждения – с другой. Разрешение обозначенной проблемы потребует вмешательства законодателя. На наш взгляд, из ч.2 ст. 223 УПК РФ, необходимо исключить слова «возбуждаемые в отношении конкретных лиц». Таким образом, все уголовные дела, подследственные органам дознания, получат надлежащее разрешение независимо от того обнаружено лицо, подозреваемое в совершении преступления, или нет, а предварительное следствие освободится от значительной части не подследственных ему уголовных дел. Б.Б. Булатов канд. юрид. наук, доцент Пермский филиал Нижегородской академии МВД России Возмещение вреда, причиненного незаконным применением мер процессуального принуждения 1. Совершенно новой в УПК РФ является глава 18 «Реабилитация», которая регулирует вопросы возникновения права на реабилитацию, признания этого права и порядок возмещения имущественного и морального вреда, причиненного уголовным преследованием. В ч.3 ст. 133 УПК РФ предусмотрено неизвестное УПК РСФСР правило, согласно которому право на возмещение вреда имеет любое лицо, незаконно подвергнутое мерам процессуального принуждения в ходе производства по уголовному делу. Появление в уголовно-процессуальном законе данной нормы порождает комплекс вопросов теоретического и практического свойства, что придает проблеме возмещения вреда, причиненного незаконным применением мер процессуального принуждения, статус одной из самых актуальных при реализации нового уголовно-процессуального законодательства. 2. Закрепленная в ч.3 ст. 133 УПК РФ норма носит общий характер, по большому счету она не имеет прямого отношения к институту реабилитации, традиционно понимаемому как восстановление государством прав и положения в обществе гражданина, подвергавшегося уголовному преследованию без вины. Основной вопрос, возникающий при анализе ч.3 ст. 133 УПК РФ, заключается в определении сферы ее действия. Ответ на него хотя непосредственно и не дан в самой норме, однако в ней заложен. При этом ключевыми являются следующие нормативные положения: 1) возмещению подлежит вред, причиненный мерами процессуального принуждения; 2) правом на возмещение вреда, причиненного в результате незаконного применения меры процессуального принуждения, наделено «любое лицо», т.е. не только подозреваемый или обвиняемый; 3) при производстве по уголовному делу должна быть установлена незаконность принуждения. 3. В УПК РФ выделен раздел 4 «Меры процессуального принуждения», в котором приведен перечень принудительных процессуальных мер, призванных обеспечить надлежащее поведение участников уголовного судопроизводства, нормальный ход производства по уголовному делу, исполнение приговора. В него включены задержание (глава 12), меры пресечения (глава 13), иные меры процессуального принуждения в виде обязательства о явке, привода, денежного взыскания, временного отстранения обвиняемого от должности и наложения ареста на имущество (глава 14). Данный перечень является закрытым. В связи с этим с формально-юридических позиций правомерен вывод, что право на возмещение вреда в порядке, установленном главой 18 УПК РФ, имеет лицо, подвергнутое мерам процессуального принуждения, упомянутым в разделе 4 УПК РФ. Однако в теории уголовного процесса меры процессуального принуждения понимаются шире. Кроме названных, к ним также относят помещение лица в медицинское учреждение для проведения стационарного обследования и большинство следственных действий. Законодатель придерживается другой точки зрения и не относит их к числу мер процессуального принуждения. Поэтому в случаях причинения вреда гражданину в результате производства следственных действий, помещения его в медицинский или психиатрический стационар для производства судебной экспертизы все вопросы, касающиеся возмещения вреда, должны разрешаться в соответствии с правилом, предусмотренным ч.5 ст. 133 УПК РФ, т.е. в порядке гражданского судопроизводства. 4. Употребленное в ч.3 ст. 133 УПК РФ выражение «любое лицо» не позволяет без комплексного анализа целого ряда норм уголовно-процессуального законодательства определить круг лиц, которые вправе рассчитывать на возмещение вреда, вызванного применением к ним мер процессуального принуждения. При формулировании ч.3 ст. 133 УПК РФ законодатель вряд ли смог бы привести исчерпывающий перечень таких лиц, поскольку применение мер процессуального принуждения законом разрешено в отношении как участников уголовного судопроизводства, так и иных лиц, вовлекаемых в уголовно-процессуальную деятельность или косвенно прикосновенных к ней (например, арест может быть наложен не только на имущество подозреваемого или обвиняемого, но и на имущество других лиц; за нарушения порядка в судебном заседании денежному взысканию могут подвергаться присутствующие в зале суда лица из числа «публики»). Поэтому для того, чтобы признать за гражданином право на возмещение по правилам главы 18 УПК РФ вреда, причиненного ему мерой процессуального принуждения, необходимо подтвердить факт и незаконность ее применения, а также установить, в чем выразился реально причиненный вред. 5. Доказывание факта применения к лицу мер процессуального принуждения, перечисленных в главах 12-14 УПК РФ, не вызывает, на первый взгляд, особых трудностей. Уголовно-процессуальный закон подробно регламентирует порядок их избрания, предполагающий составление должностными лицами, осуществляющими производство по уголовному делу, соответствующих процессуальных документов. Поэтому применение к лицу той или иной меры процессуального принуждения подтверждается наличием таких документов (постановления, протокола, ходатайства, обязательства) в материалах уголовного дела. Вместе с тем можно прогнозировать возникновение на практике спорных ситуаций из-за неполноты или нечеткости отдельных правовых предписаний, регламентирующих меры процессуального принуждения. Так, например, если гражданину причинен вред в результате его захвата и доставления в орган внутренних дел в связи с подозрением в совершении преступления, то такие действия не рассматриваются как произведенные в рамках уголовно-процессуального задержания, ибо закон (п.15 ст. 5, ст. 92 УПК РФ) хоть и не явно, но все же разграничивает понятия «фактическое задержание» и «доставление». Это означает, что такое лицо не вправе требовать в порядке, предусмотренном главой 18 УПК РФ, возмещения вреда, наступившего при его захвате и доставлении к следователю, дознавателю, т.к. подобные действия предшествуют задержанию. 6. Согласно ч.3 ст. 133 УПК РФ возмещению подлежит вред, причиненный только незаконным (выделено мной – Б.Б.) применением мер процессуального принуждения. Поэтому принятию решения о признании за лицом, которое подвергалось мерам процессуального принуждения, права на возмещение вреда должно предшествовать установление незаконности применения меры процессуального принуждения. Если у гражданина право на реабилитацию обусловлено его оправданием или прекращением в отношении него уголовного преследования по реабилитирующим основаниям, то вопрос о возмещении вреда, причиненного лицу при применении к нему меры процессуального принуждения, возникает принципиально в другой ситуации. Он может быть поставлен лицами, которые вообще не подвергались и не могли быть подвергнуты уголовному преследованию. Например, лицо, у которого арестовано и изъято имущество, предположительно полученное в результате преступных действий обвиняемого (подозреваемого), может потребовать возмещения наступившего в связи с этим вреда. В главе 18 УПК РФ нет норм, которые были бы предназначены для проверки законности применения при производстве по уголовному делу меры процессуального принуждения, что является существенным пробелом уголовно-процессуального законодательства и способно нейтрализовать заложенные в ч.3 ст. 133 УПК РФ возможности защиты гражданами своих прав. 7. Для признания за гражданином права на возмещение вреда от незаконного применения мер процессуального принуждения не пригодны и правила, сформулированные в ст. 134 УПК РФ. Они исходят из того, что при реабилитации гражданина в акте о реабилитации (оправдательном приговоре, определении, постановлении о прекращении уголовного преследования) фиксируется его право на возмещение вреда, связанного с уголовным преследованием, а также ему направляется извещение с разъяснением порядка возмещения вреда. В случаях, когда лицо обращается к дознавателю, следователю, прокурору, в суд с требованием возместить ему вред, причиненный незаконным, с его точки зрения, применением меры уголовно-процессуального принуждения, необходимо, во-первых, определить орган, компетентный рассматривать подобные вопросы, и, во-вторых, порядок их рассмотрения. При этом орган или должностное лицо, применившие меру процессуального принуждения, не могут, безусловно, сами оценивать ее законность. С учетом общих положений уголовного процесса рассмотрение и решение подобных вопросов следует отнести к компетенции прокурора и суда. При обращении к ним гражданина с требованием о возмещении вреда, наступившего в результате применения меры процессуального принуждения, надлежит дать оценку законности применения меры процессуального принуждения, принять решение об отказе в признании или признании права на возмещение вреда, вынести постановление о производстве выплат в возмещение вреда или о восстановлении иных прав гражданина. В рамках действующего уголовно-процессуального законодательства вопросы возмещения вреда, причиненного незаконным применением меры процессуального принуждения, могут рассматриваться как в порядке гражданского судопроизводства (ч.5 ст. 133, ч.1 ст. 138 УПК РФ), так и в порядке, установленном для разрешения вопросов, связанных с исполнением приговора (ч.5 ст. 135, ч.1 ст. 138 УПК РФ). 8. Согласно ч.3 ст. 133 УПК РФ, право на возмещение вреда, причиненного применением мер процессуального принуждения, возникает у гражданина при признании таких мер принуждения незаконными. Для того, чтобы оценить законность применения той или иной меры процессуального принуждения, необходимо выяснить следующие обстоятельства: 1) Имелись ли основания для применения меры процессуального принуждения. Здесь принципиально важно отметить, что основания некоторых мер процессуального принуждения в законе сформулированы с использованием оценочных терминов («при необходимости» – ч.1 ст. 112, ч.1 ст. 114 УПК РФ), а при избрании меры пресечения наряду с основаниями закон требует учитывать и другие обстоятельства (ст. 99 УПК РФ). 2) Соблюден ли установленный законом порядок применения соответствующей меры процессуального принуждения. Каждой из предусмотренных главами 12-14 УПК РФ мер процессуального принуждения соответствует определенный порядок их применения, который предполагает выполнение должностными лицами в строгой последовательности и в указанные в законе сроки обязательных процессуальных действий. Их игнорирование может поставить под сомнение законность применения меры процессуального принуждения в целом. 3) Применена ли мера процессуального принуждения уполномоченным на то законом должностным лицом. Причем здесь значимым является не только принятие самого решения о применении меры процессуального принуждения, но и фактическая ее реализация. Исполнение постановления дознавателя, следователя прокурора о приводе, например, возложено законом только на орган дознания (ч.7 ст. 113 УПК РФ). При оценке законности применения меры процессуального принуждения надлежит также учитывать, что уголовно-процессуальный закон предусматривает отмену избранной меры процессуального принуждения, когда в этом отпадает необходимость. Если обстоятельства, вызвавшие применение меры процессуального принуждения, отпали, однако она не отменена, то есть основания признать, что она продолжает применяться незаконно. 9. В связи с включением в УПК РФ нормы о праве любого лица, незаконно подвергнутого мерам процессуального принуждения, требовать возмещения причиненного вреда, в закон необходимо внести дополнения, направленные на фактическую реализацию данной нормы, в том числе определить сферу ее действия, ибо приведенный в разделе 4 УПК РФ перечень мер процессуального принуждения не отражает всех процессуальных действий, которые сопровождаются не по воле лица ограничением его прав, свобод или интересов. И.В. Кутазова Барнаульский юридический институт МВД России Процессуальные сроки как гарантия заключения под стражу подозреваемого Уголовно-процессуальная деятельность, будучи обеспеченной механизмом государственного принуждения, является по своему характеру остро принудительной. Данная деятельность зачастую вторгается в личную жизнь граждан, в связи с чем особую значимость приобретает проблема гарантий соблюдения прав и свобод личности, оказавшейся вовлеченной в сферу уголовного судопроизводства74. Основной фактор, инициирующий актуальность обозначенной проблемы, видится в том, что обеспечение предусмотренных уголовно-процессуальным законом условий осложняется предписаниями самого же Закона (УПК РФ). Бесспорно, в новом УПК РФ 2001 г. заложены достаточно перспективные положения, касающиеся как самой процедуры расследования (рассмотрения) уголовного дела, так и прав различных участников уголовного судопроизводства. Такие новеллы оказывают существенное влияние на эффективность уголовного процесса75. К таковым, в частности, относятся: заочное принятие решения об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу в отсутствие обвиняемого (ч.5 ст. 108); допрос под псевдонимом (ч.9 ст. 166); производство опознания в условиях, исключающих визуальное наблюдение опознающего опознаваемым (ч.8 ст. 193) и некоторые другие. Вместе с тем отметим, что не все предписания УПК РФ представляются достаточно продуманными, в связи с чем в правоприменительной деятельности возникают некоторые сложности практического воплощения таковых. Особый интерес вызывают нормативные воплощения, содержащие указания на сроки производства отдельных процессуальных действий, осуществляемых дознавателем, следователем, прокурором. Достаточно проблематичным, на наш взгляд, является вопрос применения сроков, установленных законодателем, для заключения под стражу подозреваемого, задержанного в порядке, предусмотренном статьями 91, 92 УПК РФ (ч.3 ст. 108 УПК РФ). В соответствии с данным положением прокурор, а также следователь и дознаватель с согласия прокурора возбуждают перед судом соответствующее ходатайство, которое вместе с материалами, обосновывающими это ходатайство, должны быть представлены судье не позднее чем за 8 часов до истечения срока задержания подозреваемого. На первый взгляд вполне логичное предписание призвано обеспечить разрешение вопроса о применении к задержанному меры пресечения заключения под стражу, а так как подобная мера пресечения по своему характеру является самой строгой и ограничивающей одно из субъективных прав гражданина, то решению данного вопроса придается особое значение. Однако не следует забывать и о другой стороне – правах потерпевшего. В правоприменительной деятельности, осуществляемой в период действия УПК РФ, достаточно широкое распространение получили случаи необоснованного освобождения подозреваемых, задержанных в порядке статей 91, 92 УПК РФ, еще до решения вопроса о применении к нему заключения под стражу. Подобная ситуация обусловлена следующим. Во-первых, 48-часовой срок задержания сам по себе является недостаточным для сбора доказательств, de iure подтверждающих совершение преступления задержанным. Во-вторых, 48 часов бывает объективно недостаточно для сбора материала, обосновывающего ходатайство о применении заключения под стражу ввиду значительного объема и сложностей получения такого материала. В-третьих, в судах, в отличие от следственных подразделений, не предусмотрено дежурство, а значит, и разрешение исследуемого нами вопроса возможно лишь в течение рабочего дня, что вряд ли согласуется с реальной правоохранительной деятельностью. Нередко преступники задерживаются ночью, а это значит, что 40 часов (последний срок представления ходатайства) истекает именно в то время, когда суды просто не работают. Заметим, что законодатель в данном случае определяет время в часах, вне всякой зависимости от понятий «ночное время», «рабочее время» и «рабочий день». Таким образом, в условиях загруженности следователь вынужден, подобно гончей, «бегать» и собирать материал, обосновывающий ходатайство о применении к задержанному заключения под стражу. В итоге нередко лицо, совершившее преступление, оказывается освобожденным из-под стражи. В ходе проведенного нами социологического опроса в следственных подразделениях г. Барнаула 87% респондентов отметили недостаточность времени, отведенного для предоставления ходатайства в суд. Думается, что подобная практика полностью противоречит назначению уголовного судопроизводства (п.1 ч.1 ст. 6 УПК РФ). В подобных условиях сложно говорить о хоть сколько-нибудь возможной защите прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступления. Здесь очевиден неоправданный перевес в сторону прав лица, совершившего преступление, а потерпевший в таких ситуациях нередко становится самым незащищенным участником уголовного процесса, как с юридических, так и фактических позиций. Все вышесказанное приводит нас к умозаключению, на основе которого можно предложить такой выход из создавшейся ситуации, при котором не будут нарушены права ни одной из сторон судопроизводства, а процессуальная процедура не осложнит деятельность государственных органов и должностных лиц. На наш взгляд, выход из проблемной ситуации заключается в увеличении времени, отведенного следователю (дознавателю) на сбор необходимого материала, за счет сокращения времени, предусмотренного для рассмотрения судьей вопроса о применении к подозреваемому меры пресечения в виде заключения под стражу. К.Б. Гранкин канд. юрид. наук, доцент Тюменский юридический институт МВД России Е.К. Черкасова Тюменский юридический институт МВД России Изменение правового регулирования приостановления и возобновления предварительного следствия В УПК РФ правовые нормы, регламентирующие приостановление и возобновление предварительного следствия, выделены в специальную 28 главу. Тем самым подчеркнуто самостоятельное значение этого процессуального института, принципиально отличного от всех форм окончания расследования и прежде всего от прекращения уголовного дела. Если при прекращении дела производство процессуальной деятельности завершается полностью (окончательно), разумеется, если это решение принято законно, и не предполагает ее последующего возобновления, то приостановление расследования – это временный перерыв в процессуальной деятельности следователя или дознавателя, вызванный объективными, прямо предусмотренными в законе обстоятельствами (основаниями). И хотя во вновь принятом УПК определения приостановления не дано, понимание его именно как временного перерыва в производстве по делу, по нашему мнению, является наиболее правильным. В обоснование данного суждения, помимо ранее высказанных нами аргументов76, следует сослаться на то, что в УПК РФ появилась специальная норма, в императивной форме запрещающая производство следственных действий после приостановления предварительного следствия (ч.3 ст. 209). Поскольку, по общему правилу, приостановленное уголовное дело в дальнейшем должно быть возобновлено, следует признать удачным название 28 главы УПК РФ «Приостановление и возобновление предварительного следствия» как наиболее точно отражающее суть этого правового института. Правила данной главы распространяются и на деятельность органов дознания. По общему правилу, при производстве дознания лицо становится обвиняемым после вынесения обвинительного акта (п.2 ч.1 ст. 47 УПК РФ). Обвинение может быть предъявлено только тогда, когда к подозреваемому в качестве меры пресечения применяется заключение под стражу, но в установленный законом 10-дневный срок закончить расследование и составить обвинительный акт не представляется возможным (ч.3 ст. 224). Видимо, исходя из того, что при проведении дознания субъектом уголовно-процессуальных отношений, как правило, является не обвиняемый, а подозреваемый, законодатель, формулируя основания приостановления расследования, указал, что они, за исключением п.1 ч.1 ст. 208 УПК РФ (неустановление лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого), могут применяться и в отношении этого участника уголовного судопроизводства. И хотя вновь принятый закон, в отличие от УПК РСФСР, не рассматривает наличие обвиняемого в качестве обязательного условия для приостановления производства по уголовному делу, думается, что эта новелла существенно не отразится на практике приостановления предварительного следствия. Как правило, в качестве подозреваемого лицо находится в течение непродолжительного времени, пока оно задержано на 48 часов (ч.2 ст. 94 УПК РФ) или пока после избрания меры пресечения ему в течение 10 суток не предъявлено обвинение (ст. 100 УПК РФ). В этих случаях выполнение условий, установленных законодателем для приостановления, истечение сроков расследования и выполнение всех следственных действий, возможных в отсутствие лица, совершившего общественно опасное деяние, объективно предполагает изменение его процессуального статуса. Исключение составляет ситуация, когда уголовное дело возбуждается в отношении конкретного лица (п.1 ч.1 ст. 46 УПК РФ), которое может оставаться подозреваемым на протяжении всего расследования вплоть до приостановления. Однако, поскольку количество таких дел невелико, то редки случаи и приостановления предварительного следствия в отношении подозреваемых. В УПК РФ расширен перечень оснований приостановления расследования. Дополнительно в него включен пункт, допускающий приостановление производства по делу, когда «местонахождение обвиняемого известно, однако реальная возможность его участия в уголовном деле отсутствует (п.3 ч.1 ст. 208). Речь идет о случаях нахождения обвиняемого на зимовке в период отсутствия с ней транспортных связей77, а также о невозможности его задержания и этапирования в связи с разливом рек, землетрясением и другими явлениями природы. Отрицать возможность подобных ситуаций в масштабах страны и при нашем качестве транспортных связей было бы неправильным. В современных условиях, когда не исключена вероятность возникновения нового очага военных действий, не исключена и вероятность того, что обвиняемые, скрывающиеся от уголовного преследования, могут попытаться укрыться в этих регионах, где задержать и откуда доставить их будет чрезвычайно сложно. По этому основанию расследование может быть приостановлено и тогда, когда лицо, подлежащее привлечению в качестве обвиняемого, находится вне пределов Российской Федерации, но с иностранным государством пока не достигнуто соглашения о его выдаче. В соответствии с п.4 ч.1 ст. 208 УПК РФ предварительное следствие приостанавливается в случае временного тяжелого заболевания обвиняемого, которое удостоверено медицинским заключением и препятствует участию обвиняемого в следственных и иных процессуальных действиях. В отличие от п.2 ч.1 ст. 195 УПК РСФСР, предусматривавшего аналогичное основание, в данной правовой норме, помимо указания на тяжесть заболевания, сформулированы два новых дополнительных критерия, которым заболевание, с точки зрения качественной характеристики, должно удовлетворять, чтобы его можно было рассматривать в качестве основания приостановления производства по делу. Во-первых, оно должно быть временным, т.е. излечимым, а во-вторых, объективно препятствовать участию обвиняемого в уголовном процессе. Последнее требование, на наш взгляд, наиболее значимо и включение его в текст правовой нормы необходимо. В законе не определено, да, наверное, и не может быть с исчерпывающей полнотой определено понятие «тяжелое заболевание». Дело в том, что не всякое заболевание тяжелое с точки зрения влияния на организм человека и возможности его излечения, т.е. тяжкое с позиций медицинской науки является таковым применительно к решению вопроса о приостановлении производства по делу. Например, сахарный диабет – болезнь, безусловно, тяжкая, поскольку приводит к тяжелым последствиям и в мире пока еще нет радикальных средств ее лечения. В то же время люди, страдающие этой болезнью, при условии соблюдения диеты и своевременного получения лекарств, долгие годы живут активной жизнью и вполне могут принимать участие в следственных действиях в качестве обвиняемых. Равным образом в качестве препятствия к проведению расследования, основания приостановления производства по делу не могут рассматриваться такие хронические, тяжкие с точки зрения медицины заболевания, как сердечная недостаточность, гепатит, мочекаменная и другие болезни. При отсутствии острых приступов, лица, страдающие этими заболеваниям, в общем порядке участвуют в следственных и процессуальных действиях. Между тем на практике следователи и суды приостанавливают производство по делу в случае не только тяжкого с точки зрения влияния на организм и невозможности излечения, но и иного заболевания обвиняемого (подсудимого), которое не опасно для жизни, однако препятствует окончанию предварительного расследования и судебного разбирательства, поскольку исключает возможность явки обвиняемого (подсудимого) или его доставления к следователю или в суд. Так, например, не представляет сложности лечение такого заболевания, как дизентерия. Медицинская наука выработала достаточно эффективные средства против этого недуга, но в период лечения, который длится достаточно продолжительное время (более 40 дней) и сопровождается весьма неприятными проявлениями, участие обвиняемого в расследовании исключено, как в силу состояния самого больного, так и в виду опасности его для окружающих, – эта болезнь является инфекционной. Что касается излечимости заболевания (временный характер), то, во-первых, клиника некоторых из них, во всяком случае, психических такова, что заранее трудно, а порой просто невозможно сказать, когда наступит выздоровление и наступит ли вообще. Как пишет руководитель отдела Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии профессор В.П. Котов, «возможны и такие случаи, когда психическое расстройство, первоначально расцененное как временное, приобретает хронический характер и, наоборот, первоначально расцененное как хроническое – заканчивается выздоровлением»78. Во-вторых, указание в законе на временный характер заболевания требует ответа на вопрос, а что делать следователю, если тяжелое заболевание, исключающее возможность участия обвиняемого в расследовании, по мнению врачей, является хроническим, неизлечимым? Исходя из буквального толкования п.4 ч.1 ст. 208 УПК РФ, производство по делу в этом случае не может быть приостановлено. Однако оно не может быть и прекращено, поскольку такое основание в законе не предусмотрено (ст.ст. 24, 27 УПК РФ). С учетом изложенного можно сделать вывод, что термины «тяжелое» и «временное» при оценке характера заболевания в тексте п.4 ч.1 ст. 208 УПК РФ не имеют определяющего значения, не совсем корректны и носят оценочный характер. Гораздо важнее другое требование, что заболевание должно быть таким, чтобы исключать возможность участия обвиняемого в следственных и процессуальных действиях. Необходимо отметить, что формулировка п.4 ч.1 ст. 208 УПК РФ не охватывает все случаи невозможности участия обвиняемых по состоянию здоровья в следственных действиях. В соответствии с трудовым законодательством беременным женщинам выдается листок нетрудоспособности, который по своему действию охватывает дородовой и послеродовой периоды общей сложностью не менее 140 календарных дней (ст. 165 КЗоТ). Строго говоря, рождение ребёнка и послеродовой уход за ним не являются болезнью, но поскольку законодатель это состояние женщины приравнивает к заболеванию, следственная и судебная практика также идет по такому пути, что в случае нахождения обвиняемой в декретном отпуске производство по уголовному делу приостанавливается. В соответствии с п.2 ч.1 ст. 195 УПК РСФСР предварительное расследование могло быть приостановлено, если заболевание обвиняемого удостоверялось врачом, работающим в медицинском учреждении. Форма такого удостоверения законом не конкретизировалась. Это могли быть справка, больничный лист, заключение эксперта. В УПК РФ требование к удостоверению факта заболевания ужесточено – это может быть только медицинское заключение, по своей форме выступающее как заключение эксперта. Во вновь принятом законе несколько изменен процессуальный порядок приостановления предварительного следствия. Часть 2 ст. 208 УПК РФ устанавливает, что копия постановления о приостановлении подлежит направлению прокурору. И хотя на практике в большинстве случаев это так и делалось, несомненно, что данное изменение закона позволит повысить эффективность прокурорского надзора. Законом расширена компетенция начальника следственного отдела. Он наделен правом отменять незаконные постановления следователя о приостановлении производства по делу (п.2 ч.1 ст. 39 УПК РФ). В свете общей тенденции расширения прав участников уголовного судопроизводства на следователя возложена обязанность уведомлять о приостановлении предварительного следствия потерпевшего, его представителя, гражданского истца, гражданского ответчика или их представителей, разъясняя им порядок обжалования данного решения. При приостановлении расследования по п.3 и 4 ч.1 ст. 208 УПК РФ об этом уведомляются обвиняемый и его защитник (ч.1 ст. 209 УПК РФ). По нашему мнению, ограничение прав защитника только возможностью узнать о приостановлении следствия лишь в случае заболевания обвиняемого (п.4 ч.1 ст. 208) или когда местонахождение обвиняемого известно, но отсутствует реальная возможность для его участия в деле (п.3 ч.1 ст. 208 УПК РФ) вызывает возражения. Как свидетельствует анализ практики, следователи, стремясь в упрощенном порядке по правилам ч.6 ст. 162 УПК РФ продлить срок предварительного расследования, нередко необоснованно приостанавливают производство по делу ввиду неизвестности местонахождения обвиняемого (п.2 ч.1 ст. 208 УПК РФ). С учетом этого обстоятельства, а также потому, что защитник вправе обжаловать любые незаконные действия следователя, было бы более правильным уведомлять его о приостановлении всегда, когда он участвует в расследовании. В соответствии с ч.3 ст. 211 УПК РФ потерпевший и его представитель, гражданский истец, гражданский ответчик или их представители, а также обвиняемый и его защитник должны уведомляться и о возобновлении расследования. Получив уведомление о приостановлении или о возобновлении производства по уголовному делу, перечисленные лица могут обратиться к следователю или дознавателю с ходатайством о предоставлении им копии соответствующего постановления, которая им необходима для обжалования. Однако следует иметь в виду, что только потерпевший (п.13 ч.2 ст. 42), а в силу ч.3 ст. 45 УПК РФ и его представитель имеют право получить копию постановления о приостановлении производства по делу. Подозреваемый, обвиняемый, гражданский истец, гражданский ответчик и их представители таким правомочием не обладают. Что касается копии постановления о возобновлении расследования, то обязанность ее вручения кому-либо из участников уголовного судопроизводства вообще не предусмотрена. В ст. 198 УПК РСФСР о возобновлении расследования говорилось только как о решении, принимаемом следователем. Это позволило Р.Х. Якупову утверждать, что «возобновление дела признается правомерным (читай: возможным – примечание К.Г., Е.Ч.), когда предшествующее ему приостановление было законным и обоснованным»79. И далее: «если приостановление было незаконным или необоснованным, речь должна идти не о возобновлении приостановленного предварительного следствия, а об отмене незаконного постановления»80. Ограниваясь только этим теоретическим утверждением, автор ничего не сказал о различии в правовых последствиях принятия этих процессуальных решений. И это не случайно, поскольку таких различий нет. В случае отмены незаконного постановления о приостановлении расследования, равно как и при вынесении следователем постановления о возобновлении производства по делу, прокурором должен быть установлен срок дополнительного следствия (ч.6 ст. 162 УПК РФ), а следователь обязан продолжить процессуальную деятельность. Поставив точку в этой дискуссии, законодатель указал, что предварительное следствие возобновляется на основании постановления следователя (ч.1 ст. 211), но может быть возобновлено на основании постановления прокурора или начальника следственного отдела в связи с отменой соответствующего постановления следователя (ч.2 ст. 211 УПК РФ). Р.М. Дочия, И.С. Семьянова Омская академия МВД России О системе оснований прекращения уголовного дела (уголовного преследования) в УПК РФ 1. Институт прекращения уголовного дела претерпел в УПК РФ существенные изменения. Законодатель провел разграничение между прекращением уголовного дела и уголовного преследования, установил новые основания прекращения уголовного дела, «перегруппировал» реабилитирующие и нереабилитирующие основания, предусмотрел частичное прекращение уголовного преследования, сформулировал правила обжалования и рассмотрения судьей жалобы на постановление о прекращении уголовного дела, внес принципиальные новшества в процессуальный порядок прекращения уголовного дела (уголовного преследования). В связи с распространенностью на практике института прекращения уголовного дела, широким его применением в стадии предварительного расследования (в 2001 г., например, следователями прокуратуры было прекращено 22483 уголовных дела, следователями ОВД – 146524, органами дознания – 26246), актуальным является анализ уголовно-процессуальных новелл, регламентирующих основания прекращения уголовного дела и уголовного преследования. Это важно, в первую очередь, для принятия мер по реабилитации и возмещению вреда, причиненного лицу в результате уголовного преследования. 2. Принимая во внимание, что по многим уголовным делам обвинение является «сложным», т.е. по делу в качестве обвиняемых привлекается несколько лиц либо лицо обвиняется в совершении нескольких преступлений, уголовно-процессуальный закон предусмотрел самостоятельные основания для прекращения уголовного дела (ст. 24 УПК РФ) и уголовного преследования (ст. 27 УПК РФ), а также частичное прекращение уголовного преследования. Смысл подобного нововведения в уголовно-процессуальном законодательстве заключается в том, что оно рассчитано на случаи, когда уголовное дело продолжается при прекращении уголовного преследования в отношении одного или нескольких обвиняемых, либо в какой-то части предъявленного обвинения. Однако данная идея реализована в законодательстве, как представляется, не совсем удачно. Формулируя основания для уголовного дела и уголовного преследования, законодатель проявляет непоследовательность и допускает «терминологические вольности». Так, например, в ч.2 ст. 27 УПК РФ речь идет о прекращении уголовного преследования со ссылкой на статьи 25 и 26 Кодекса, в которых говорится о прекращении уголовного дела. Весьма странно звучит включенное в ч.3 ст. 27 УПК РФ выражение «Уголовное преследование в отношении лица, не достигшего к моменту совершения деяния, предусмотренного уголовным законом, возраста, с которого наступает уголовная ответственность, подлежит прекращению…», поскольку непроизвольно складывается впечатление, что подростки, не достигшие возраста уголовной ответственности, преследуются в уголовном порядке. Непонятно также, почему в случае отказа Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации в даче согласия на лишение неприкосновенности Президента Российской Федерации, прекратившего исполнение своих полномочий, и (или) отказа Совета Федерации в лишении неприкосновенности данного лица, должно прекращаться уголовное преследование (п.8 ч.1 ст. 27 УПК РФ), которого вообще в данной ситуации быть не может. Разграничение оснований прекращения уголовного дела и уголовного преследования, таким образом, носит в УПК РФ условный характер. Представляется, что в уголовно-процессуальном законодательстве, во избежание путаницы, вполне достаточно ограничиться указанием на возможность прекращения уголовного преследования без прекращения уголовного дела. 3. Перечень оснований прекращения уголовного дела и уголовного преследования, установленный статьями 24 и 27 УПК РФ, по замыслу законодателя должен быть исчерпывающим. В противном случае он теряет смысл. Однако в нем не обнаруживаются следующие основания прекращения уголовного дела (уголовного преследования), предусмотренные УПК РФ: в связи с отказом государственного обвинителя от обвинения (ч.7 ст. 246); в связи с применением к несовершеннолетнему обвиняемому принудительной меры воспитательного воздействия (ст.ст. 427, 431); когда невменяемый либо лицо, заболевшее психическим расстройством после совершения преступления, а также характер совершенного деяния не связаны с опасностью для него самого или других лиц либо возможностью причинения иного серьезного вреда (ст.439). Кроме того, в ч.1 ст. 27 УПК РФ перечисляются основания прекращения уголовного преследования, но почему-то не называются примирение сторон (ст. 25 УПК РФ), изменение обстановки (ст. 26 УПК РФ), деятельное раскаяние (ст. 28 УПК РФ). Поэтому система оснований прекращения уголовного дела (уголовного преследования) нуждается в доработке, «доводке». В существующем виде пользоваться статьями 24 и 27 УПК неудобно, они не отражают всех возможных случаев прекращения уголовного дела (уголовного преследования), упоминаемых в УПК РФ. 4. Трудно понять, какой смысл вложил законодатель в реализованное им в УПК РФ решение, в соответствии с которым в связи с примирением сторон (ст. 25 УПК РФ) и изменением обстановки (ст. 26 УПК РФ) должно прекращаться уголовное дело, а при деятельном раскаянии (ст. 28 УПК РФ) и применении к несовершеннолетнему обвиняемому принудительных мер воспитательного воздействия (ст. 427 УПК РФ) – уголовное преследование. В зависимости от конкретных обстоятельств расследуемого уголовного дела во всех названных случаях в равной степени может быть прекращено как уголовное дело в целом, так и уголовное преследование обвиняемого (подозреваемого) без прекращения уголовного дела. На практике, к примеру, в связи с деятельным раскаянием и применением к несовершеннолетнему принудительных мер воспитательного воздействия в абсолютном большинстве случаев прекращается уголовное дело в целом. В этом плане УПК РСФСР (статьи 6-9) был более последователен, говоря о прекращении уголовного дела вследствие изменения обстановки, деятельного раскаяния, примирения обвиняемого с потерпевшим, для применения к несовершеннолетнему принудительных мер воспитательного воздействия, что не исключало и прекращения уголовного преследования в отношении обвиняемого по этим основаниям, если он обвинялся в совершении иных преступлений или по делу в качестве обвиняемых привлечены другие обвиняемые. 5. При формулировании отдельных, так называемых нереабилитирующих обвиняемого оснований законодатель допустил серьезные разночтения между уголовным материальным и процессуальным законом. Так, если ст.ст. 75, 76 УК РФ предусматривают возможность освобождения от уголовной ответственности лица в связи с деятельным раскаянием или примирением с потерпевшим при совершении им преступления небольшой тяжести впервые, тогда как ст.ст. 25, 28 УПК РФ допускают прекращение уголовного дела (уголовного преследования) в отношении лица, против которого впервые осуществляется уголовное преследование по подозрению или обвинению в совершении преступления небольшой или средней тяжести. Тем самым уголовно-процессуальный закон вступил в противоречие с уголовным законом и, с одной стороны, расширил круг лиц, которые могут освобождаться от уголовной ответственности в связи с деятельным раскаянием и примирением с потерпевшим (за счет отнесения к нему лиц, совершивших преступления средней тяжести), а с другой – значительно его сузил (разрешив прекращение уголовного дела (уголовного преследования) лишь в случаях, когда в отношении лица впервые осуществляется уголовное преследование). Для устранения данного противоречия и в уголовный, и в уголовно-процессуальный законы необходимо внести соответствующие изменения. При этом законодатель должен четко выразить свою волю в вопросе: кто и за совершение каких преступлений подлежит освобождению от уголовной ответственности в связи с деятельным раскаянием или примирением обвиняемого с потерпевшим. 6. Сформулированному в п.6 ч.1 ст. 24 УПК РФ основанию прекращения уголовного дела не полностью корреспондирует ч.1 ст. 448 УПК РФ. Согласно п.6 ч.1 ст. 24 УПК РФ, отсутствие согласия суда на привлечение в качестве обвиняемого одного из лиц, указанных в пунктах 1-5, 9 и 10 ч.1 ст. 448 УПК РФ, влечет прекращение уголовного дела, возбужденного в отношении других лиц или по факту совершения деяния, содержащего признаки преступления. Из содержания данной уголовно-процессуальной нормы следует, что согласие на привлечение в качестве обвиняемого указанных в ч.1 ст. 448 УПК РФ лиц вправе давать коллегиальный судебный орган – коллегия судей. Однако при решении вопроса о привлечении в качестве обвиняемого следователя, адвоката, прокурора п.10 ч.1 ст. 448 УПК РФ такое право предоставил судье районного суда, что противоречит п.6 ч.1 ст. 24 УПК РФ. 7. При совершении не достигшим возраста уголовной ответственности лицом общественно опасного деяния, запрещенного уголовным законом, уголовное дело подлежит прекращению за отсутствием в деянии состава преступления (п.2 ч.1 ст. 24, ч.3 ст. 27 УПК РФ). По этому же основанию закон предписывает прекращать уголовные дела и в случаях, когда несовершеннолетний хотя и достиг возраста, с которого наступает уголовная ответственность, но вследствие отставания в психическом развитии, не связанного с психическим расстройством, не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) и руководить ими в момент совершения деяния, предусмотренного уголовным законом. При применении на практике ч.3 ст. 27 УПК РФ должны приниматься во внимание и решаться следующие вопросы: а) при прекращении на основании п.2 ч.1 ст. 24 УПК РФ (за отсутствием в деянии состава преступления) уголовного дела в связи с недостижением лицом возраста уголовной ответственности, следователь, дознаватель обязаны принять меры: 1) к постановке совершивших общественно опасные деяния подростков на учет в подразделениях по делам несовершеннолетних (в 2001 г. на учет в милиции было поставлено свыше 60 тыс. лиц данной категории, хотя в действительности их значительно больше); 2) к установлению влияния на несовершеннолетнего старших по возрасту лиц (п.3 ч.1 ст. 421 УПК РФ), а если получены доказательства их причастности к совершенному общественно опасному деянию, к привлечению к уголовной ответственности за вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления по ст. 150 УК РФ (в таких случаях применяются правила, предусмотренные статьями 154-155 УПК РФ); 3) по разъяснению потерпевшей стороне порядка возмещения вреда, причиненного общественно опасным деянием (в подобных ситуациях к имущественной ответственности могут быть привлечены законные представители несовершеннолетнего или лица, их заменяющие); б) принятию решения о прекращении уголовного дела в связи с отставанием несовершеннолетнего в психическом развитии должно предшествовать обязательное назначение и проведение комплексной психолого-психиатрической экспертизы, причем на разрешение экспертов могут быть поставлены лишь корректные вопросы. Распространенная на практике постановка экспертам вопроса об установлении точного психологического (психического) возраста не правомерна; в) с учетом содержания ч.4 ст. 133 УПК РФ лицо, в отношении которого уголовное дело прекращено в связи с его отставанием в психическом развитии, имеет право на реабилитацию, т.е. на возмещение вреда, причиненного в результате уголовного преследования, хотя в данном случае оно не реабилитируется, а материалами уголовного дела напротив устанавливается совершение им общественно опасного деяния. Представляется, что в ч.3 ст. 133 УПК РФ необходимо сделать оговорку, что такие лица имеют право на реабилитацию в случае отмены постановления о прекращении уголовного дела как незаконного или необоснованного. А.Г. Калугин канд. юрид. наук Сибирский юридический институт МВД России Соотношение понятий прекращение уголовного дела и прекращение уголовного преследования Вся уголовно-процессуальная деятельность органа дознания, следователя, прокурора и суда направлена прежде всего на решение следующих вопросов: - имело ли место событие преступления; - содержит ли деяние состав преступления; - совершено ли это деяние определенным лицом; - виновно ли это лицо в совершении данного преступления. Последовательность выяснения этих вопросов при производстве по уголовному делу такова, что отрицательный ответ на каждый предыдущий вопрос делает ненужным выяснение всех последующих81. Прекращение уголовного дела – это уголовно-процессуальное решение органа дознания, следователя, прокурора или суда, осуществляемое в порядке, предусмотренном законом, которым разрешается по существу вопрос об уголовной ответственности обвиняемого (подозреваемого). Решение это дается в отрицательной форме и требует в качестве необходимой предпосылки подведения итогов предварительного расследования: прекращая уголовное дело, орган предварительного расследования, как и при составлении обвинительного заключения, проверяет и критически оценивает достаточность и достоверность совокупности собранных по делу доказательств, принимает решение о прекращении их дальнейшего собирания, систематизирует и окончательно оформляет материалы дела. Следовательно, в качестве формы окончания предварительного расследования прекращение уголовного дела представляет собой целый этап, заключительную часть расследования, включающую в себя, помимо перечисленного, разрешение вопросов о мере пресечения и других мерах процессуального принуждения, если они применялись в ходе расследования, о судьбе вещественных доказательств и изъятых предметов и ценностей; сообщение о принятом решении заинтересованным лицам и предоставление им возможности ознакомиться с материалами прекращенного производством дела, разрешение их ходатайств1. Прекращение дела исключает возможность вынесения обвинительного приговора и применения наказания. Оно также прекращает действие полномочий органов расследования. С этого момента указанные субъекты уголовно-процессуальной деятельности не могут вызывать и допрашивать свидетелей, производить обыски, выемки и другие следственные действия, требовать проведения ревизий и назначать экспертизы. Участники процесса – обвиняемый (подозреваемый), потерпевший, гражданский истец, гражданский ответчик, эксперт, свидетели и др. – освобождаются от обязанностей подчиняться процессуальным требованиям органа дознания, следователя и прокурора. Таким образом, прекращение уголовного дела представляет собой одну из форм разрешения дела по существу и заключается в окончательном определении «судьбы дела», причем в ряде случаев это может быть сделано без выводов о виновности или невиновности конкретного лица. Например, дело, возбужденное по факту пожара, повлекшего тяжкие последствия, прекращается за отсутствием события преступления, так как в ходе расследования было установлено, что причина возгорания – природное явление, никак не связанное с «человеческим фактором» и нарушениями правил пожарной безопасности. В п.55 ст. 5 УПК Российской Федерации впервые дается официальное законодательное определение понятия «уголовное преследование» – это процессуальная деятельность, осуществляемая стороной обвинения в целях изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления. Поскольку в данном определении прямо указан процессуальный статус лица, в отношении которого возможно уголовное преследование, можно сделать вывод, что реально оно начинается в одном из следующих случаев: 1) уголовное дело возбуждено в отношении конкретного лица, в том числе путем принятия мировым судьей к своему производству заявления о возбуждении уголовного дела в порядке частного обвинения; 2) лицо задержано по подозрению в совершении преступления; 3) в отношении лица вынесено постановление о привлечении в качестве обвиняемого или составлен обвинительный акт; 4) в отношении лица избрана мера пресечения до предъявления обвинения или составления обвинительного акта. Содержание дальнейшей деятельности по осуществлению уголовного преследования на досудебной стадии включает в себя обоснование доказательствами выдвинутого подозрения или обвинения, завершение расследования составлением обвинительного заключения и утверждение его прокурором, а в суде – поддержание государственного или частного обвинения и обжалование судебного решения, если сторона обвинения с ним не согласна. Таким образом, уголовное преследование представляет собой деятельность, связанную с преследованием конкретного лица, а его изобличение в совершении преступления и привлечение к уголовной ответственности есть результат этой деятельности, равно как и отказ от дальнейшего преследования в случае, если доказательств виновности лица или его причастности к расследуемому преступлению не добыто. Если прекращение производства по уголовному делу ставит точку в «судьбе» дела в целом (независимо, по факту события или в отношении конкретного лица оно было возбуждено), то прекращение уголовного преследования касается лишь конкретного подозреваемого (обвиняемого), а расследование преступления (события, факта) и уголовное преследование других лиц в рамках этого же уголовного дела может продолжаться. Например, уголовное преследование в отношении гражданина, первоначально на основании косвенных улик задержанного по подозрению в совершении убийства, должно быть прекращено на основании п.1 ч.1 ст. 27 УПК РФ (ввиду непричастности к совершению преступления), если будут установлены и привлечены к уголовной ответственности другие лица, в действительности совершившие это преступление. Четкое разграничение понятий «прекращение уголовного дела» и «прекращение уголовного преследования» важно для правоприменительной практики, поскольку некоторые из оснований, указанных в законе, предусматривают прекращение уголовного преследования одновременно с прекращением уголовного дела (например, за отсутствием события преступления, за примирением сторон), другие же касаются лишь судьбы конкретного подозреваемого или обвиняемого вне зависимости от того, какое процессуальное решение принимается по уголовному делу в целом. Так, в отношении отдельных соучастников группового преступления уголовное преследование может быть прекращено в связи с деятельным раскаянием, в связи с установлением факта невменяемости (лицо не может быть субъектом преступления, а значит, в его действиях отсутствует и состав преступления), в связи с амнистией, положения которой распространяются не на всех участников преступной группы, и т.д. А.Е. Федяев Барнаульский юридический институт МВД России К вопросу о некоторых противоречиях уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного законодательства Российской Федерации Преобразования, осуществляемые в России в течение последних лет, настолько глубоки и масштабны, что при всей их непоследовательности и противоречивости нетрудно сделать вывод: идет процесс коренного обновления российской государственности. Изменяются место и роль государства в жизни общества, взаимоотношения государства и личности, признаваемые и защищаемые государством ценности. Формируется принципиально новая правовая система российского государства. Проводимые в последние годы российскими учеными исследования в области правового регулирования обеспечения прав человека и гражданина в России показали назревшую объективную необходимость качественного изменения концепции и нормативной правовой базы. Апогеем данного процесса явилось принятие нового Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. Несмотря на предпринимаемые меры, приходится констатировать, что цели и принципы провозглашенного Конституцией Российской Федерации 1993 г. правового государства не стали пока реальностью. Более того, в настоящее время государство не в состоянии обеспечить надежную охрану жизни, здоровья, чести и достоинства личности, повести решительную борьбу с любыми правонарушениями и прежде всего с преступностью. Охрана общественного порядка и борьба с преступностью были и остаются важной задачей государственных органов, российской общественности. Решение настоящей задачи приобретает особое значение в современный период. Безусловно, УПК России имеет свои достоинства, но и не лишен определенных недостатков. В свою очередь, представляется необходимым выразить свою точку зрения на некоторые нормы уголовно-процессуального законодательства, регламентирующего производство по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора и, в частности, статьи 397 и 399 УПК России. В числе проблем, возникших в связи с принятием нового УПК России, немаловажным и, на наш взгляд, являются рассматриваемые судом вопросы об изменении вида исправительного учреждения (ч.3 ст. 397 УПК РФ). Так, ч.1 ст. 399 УПК России предусматривает рассмотрение вопроса об изменении вида исправительного учреждения, назначенного по приговору суда осужденному к лишению свободы в соответствии со ст. 78 Уголовно-исполнительного кодекса России, по ходатайству осужденного. В то же время ч.4 ст. 78 УИК России наделяет правом обращения в суд о переводе осужденного злостного нарушителя из исправительной колонии в тюрьму на срок не свыше трех лет – администрацию исправительного учреждения82. Следует отметить, что никакого ходатайства осужденного не требуется. По нашему мнению, указанное противоречие должно быть устранено. При этом за основу можно было бы взять ст. 364 УПК РСФСР, где в качестве изменения условий содержания лиц, осужденных к лишению свободы во время отбывания наказания – «перевод осужденного из исправительно-трудовой колонии в тюрьму осуществляется по основаниям, предусмотренным законодательством СССР и РСФСР». Какого-либо ходатайства самого осужденного не требовалось. Суд изучал представленные администрацией учреждения материалы, свидетельствующие о противоправном поведении осужденного и безуспешности применения иных мер дисциплинарного воздействия со стороны администрации колонии, после чего удовлетворял либо отказывал в представлении о переводе осужденного на тюремный вид режима. По нашему мнению, вышеуказанная правовая норма уголовно-процессуального законодательства Российской Федерации способствует в определенной мере дестабилизации обстановки в местах лишения свободы. Нельзя при этом не отметить, что в целом тюрьма не занимает основного места в системе исправительных учреждений. В состав уголовно-исполнительной системы России входят в настоящее время 739 исправительных колоний, 184 следственных изолятора, 13 тюрем, 64 воспитательные колонии для несовершеннолетних83. Общее количество осужденных, переведенных и отбывающих наказание в тюрьмах, невелико. Вместе с тем законодатель признаёт необходимым сохранение тюремного заключения как по приговору суда, так и института перевода осужденных, являющихся злостными нарушителями установленного порядка отбывания наказания из исправительной колонии в тюрьму. Нельзя не согласиться с точкой зрения, высказанной в своё время Н.И. Волошиным о том, что «для некоторых осужденных условия отбывания наказания в исправительной колонии по сумме своих ограничений, запретов, строгой дисциплинарной ответственности оказываются недостаточными. Поведение этих лиц разлагающе влияет на других осужденных, дезорганизует нормальную жизнь колонии»84. По нашему мнению, следует отметить, что вопрос об изменении вида исправительного учреждения в соответствии с ч.3 ст. 397 УПК России в отношении лиц, являющихся злостными нарушителями установленного порядка отбывания наказания, выносится администрацией колонии, как правило, в исключительных случаях. В основном, когда применяемые к осужденным иные меры воспитательного и дисциплинарного воздействия, в том числе и наиболее строгие, эффективного результата не имеют. В связи с этим возникает правомерный вопрос, исходя из ч.1 ст. 399 УПК России, – будет ли осужденный подавать ходатайство о добровольном переводе его в более строгие условия содержания? Конечно же, нет. Вряд ли найдется желающий заявить о своем добровольном переводе в угоду администрации учреждения из исправительной колонии общего или строгого режима в тюрьму. По аналогии весьма проблематичным представляется, на наш взгляд, решение вопроса в добровольном порядке по ходатайству самого осужденного об изменении ему в соответствии с ч.3 ст. 397 и ч.1 ст. 399 УПК России вида исправительного учреждения. А именно перевода злостного нарушителя из колонии-поселения, в которую он был направлен по приговору суда, в исправительную колонию общего режима. В этом случае существенно изменяется его правовой статус. Исходя из положений ст.ст. 397, 399 УПК России можно предположить, что элемент «добровольности» и возможного наличия ходатайства со стороны злостного нарушителя может иметь место лишь в случаях рассмотрения в судебном порядке представления администрации учреждения о переводе осужденного из колонии-поселения в исправительную колонию, вид которой был ранее определен судом (п.»а» ч.4 ст. 78 УИК РФ). В данном случае речь идет о возврате на прежний вид режима, поскольку, как правило, осужденный не вправе выбрать по своему усмотрению ту или иную колонию-поселение. Вследствие этого, в силу определенных обстоятельств он может почесть за благо нахождение в исправительной колонии общего или строгого режима, чем в колонии-поселении. Таким образом, на наш взгляд, ч.1 ст. 399 УПК России необходимо изложить в следующей редакции: 1. «Вопросы, связанные с исполнением приговора, рассматриваются судом по представлению учреждения или органа, исполняющего наказание, а в случаях указанных в пунктах 3 (за исключением пунктов «Б» и «В» части 4 ст. 78 УИК РФ), 5, 6, 9, 11-15 статьи 397 и частях первой и второй статьи 398 настоящего кодекса, – по ходатайству осужденного». Заслуживает внимания опыт стран ближнего зарубежья, которые несколько иначе подошли к решению обозначенной проблемы. Так, например, статья 455 Уголовно-процессуального кодекса Республики Казахстан не предусматривает ходатайства осужденного при решении вопроса об изменении ему вида исправительного учреждения, назначенного по приговору суда в соответствии с уголовно-исполнительным законодательством85. В данном случае ходатайство осужденного в качестве основания к рассмотрению вопроса судом, в соответствии со статьей 453 УПК Республики Казахстан, может быть: а) об освобождении от наказания в связи с болезнью; б) об освобождении от отбывания наказания в связи с истечением сроков давности обвинительного приговора суда; в) об исполнении приговора при наличии других неисполненных приговоров, если это не решено в последнем по времени приговоре; г) об освобождении от наказания или смягчении наказания вследствие издания уголовного закона, имеющего обратную силу, а также акта об амнистии; д) о разъяснении всякого рода сомнений и неясностей, возникающих при исполнении приговора. Таким образом, уголовно-процессуальное законодательство Республики Казахстан, в отличие от уголовно-процессуального законодательства России, не вступает в противоречие с уголовно-исполнительным законодательством этой республики. В Казахстане предоставляется право администрации исправительных учреждений в случае необходимости в полной мере применять требования части 4 статьи 73 Уголовно-исполнительного кодекса Республики Казахстан, касающейся изменения вида исправительного учреждения злостным нарушителям без какого-либо ходатайства с их стороны86. В заключение следует подчеркнуть, что, на наш взгляд, отдельные статьи действующего нового Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации нуждаются в определенной корректировке и внесении соответствующих поправок, дабы исключить существующие на сегодняшний день противоречия в различных отраслях права. Содержание В.А. Вальков Обращение к участникам научно-практической конференции В.М. Семенов Новый УПК: научное осмысление первых шагов правоприменения 3 В.А. Азаров 3 Назначение российского уголовного процесса 3 Г.П. Брагин Проблемные вопросы, возникающие в процессе деятельности органов предварительного следствия ГУВД Алтайского края в условиях действия нового уголовно-процессуального законодательства и возможные пути их решения 3 О.Г. Чурилов Проблемные вопросы применения нового УПК РФ органами предварительного следствия Томской области на стадии досудебного производства 3 С.П. Трубий К вопросу о практике применения УПК РФ в подразделениях дознания ОВД Кемеровской области 3 В.В. Андриевский О складывающейся практике выполнения требований статьи 151 УПК РФ органами предварительного следствия и дознания внутренних дел Читинской области 3 В.К. Гавло, В.Е. Клочко, Д.В. Ким Некоторые методологические проблемы криминалистики в свете реализации нового УПК РФ 3 Р.М. Абызов О прогностической и превентивной роли уголовно- процессуального законодательства 3 Л.Ф. Мартыняхин О некоторых проблемах дознания по УПК РФ 3 С.И. Гирько, В.В. Николюк Особенности дознания по делам о преступлениях несовершеннолетних 3 П.В. Ильин Возбуждение уголовного дела 3 А.Д. Прошляков Основания отказа в возбуждении уголовного дела по УПК РФ 3 К.А. Синкин Некоторые проблемы, касающиеся поводов и основания для возбуждения уголовного дела по УПК РФ 3 С.М. Кузнецова Проблемы принятия процессуальных решений на стадии возбуждения уголовного дела 3 И.Г. Бавсун Доставление лица, подозреваемого в совершении преступления 3 Е.Н. Петухов Противоречия в новом УПК России 3 Э.И. Воронин, С.Э. Воронин К вопросу о процессуальном положении следователя по новому УПК РФ 3 Н.П. Ефремова Предварительное следствие в системе уголовного судопроизводства по УПК РФ 3 В.Я. Гельмель Плюсы и минусы законодательной формализации процессуальных документов 3 А.Н. Хрепков Судебный контроль за производством следственных действий 3 А.А. Андреев, Б.П. Юдин Уголовно-процессуальные аспекты проверки показаний на месте как следственного действия 3 А.Е. Чечетин Новый УПК и оперативно-розыскная деятельность 3 Ю.В. Колташев О некоторых аспектах контроля и записи переговоров 3 М.П. Поляков, Н.А. Голубев О некоторых проблемах информационного взаимодействия оперативных работников со следователями и судьями 3 Л.Я. Драпкин, И.Ф. Гаскаров Некоторые аспекты использования результатов ОРД при расследовании преступлений 3 Л.В. Черепанова Проблема разграничения полномочий органов следствия и дознания по делам о неочевидных преступлениях 3 Б.Б. Булатов Возмещение вреда, причиненного незаконным применением мер процессуального принуждения 3 И.В. Кутазова Процессуальные сроки как гарантия заключения под стражу подозреваемого 3 К.Б. Гранкин, Е.К. Черкасова Изменение правового регулирования приостановления и возобновления предварительного следствия 3 Р.М. Дочия, И.С. Семьянова О системе оснований прекращения уголовного дела (уголовного преследования) в УПК РФ 3 А.Г. Калугин Соотношение понятий прекращение уголовного дела и прекращение уголовного преследования 3 А.Е. Федяев К вопросу о некоторых противоречиях уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного законодательства Российской Федерации 3 Научное издание Проблемы применения нового уголовно-процессуального законодательства в досудебном производстве Материалы научно-практической конференции Часть I Редактор Е.Г. Авдюшкин Корректор М.В. Торгашева Лицензия ЛР № 0221352 от 14.07.1999 г. Лицензия Плр № 020109 от 15.07.1999 г. Подписано в печать10.11.2002 г. Формат 60х84/16. Отпечатано на RISO-4300. Усл.п.л. 9. Тираж 150 экз. Заказ . Барнаульский юридический институт МВД России. Организационно-научный и редакционно-издательский отдел. 656099, Барнаул, ул. Чкалова, 49. 1 Кони А.Ф. Собр. соч. в 8 т. – М., 1966. – Т.4. – С. 70, 72. 2 Михайловская И. Права личности – новый приоритет Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации // Российская юстиция. – С.2-4. 3 Кони А.Ф. Собр. соч. в 8 т. – М., 1966. – Т.4. – С. 34. 4Корухов Ю.Г. Значение творческого наследия Р.С. Белкина в развитии отечественной криминалистики // Вестник криминалистики. Вып.1 (3). – М.: Спарк, 2002. – С. 7. 5 Там же. – С. 6. 6 Каминский М.К. Указ. работа. – С. 8. 7 Там же. – С. 8. 8 Там же. – С. 10-11. 9 Филиппов А.Г. Указ. работа. – С. 16. 10 Там же. – С. 17. 11См.: Клочко В.Е. Инициация мыслительной деятельности: Автореф. дис. … д-ра психол. наук. – М., 1991. – 46 с.; Слободчиков В.И., Исаев Е.И. Антропологический принцип в психологии развития // Вопросы психологии. – 1998. – № 6. – С. 3-18 и др. 12 Каминский М.К. Указ. работа. – С. 11. 13 См.: Лаврухин С.В. Система криминалистики // Государство и право. – 1999. – № 8. – С. 31-36; Филиппов А.Г. О системе отечественной криминалистики // Государство и право. – 1999. – № 8. – С. 37-41 и др. 14 См. подробнее: Криминалистическая характеристика преступлений. – М., 1984; Гавло В.К. Теоретические проблемы и практика применения методики расследования отдельных видов преступлений. – Томск: ТГУ, 1985; Чурилов С.Н. Общий метод расследования преступлений. М.: СОЮЗ, 1998; Коновалов С.И. Теоретико-методологические проблемы криминалистики. – Ростов-на-Дону: РЮН МВД России, 2001. 15 Некоторые ученые считают, что более точно вести речь о преступной деятельности. См., например: Лубин А.Ф. Методология криминалистического исследования механизма преступной деятельности: Автореф. дис. … д-ра юрид. наук. – Н.Новгород, 1997. 16 Гегель Г.В.Ф. Работы разных лет. – Т.2. – М., 1971. – С. 95. 17 Зорин Г.А. Теоретические основы криминалистики. – Мн.: Амалфея, 2000. – С. 12. 18 Ким Д.В. Следственная ситуация как информационно-познавательная система в деятельности по расследованию преступлений: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Томск, 1999. – 27 с. 19 Белкин Р.С. Курс криминалистики. – Т. 1. – М.: Юристъ, 1997. – С. 112. 20 Колдин В.Я. Криминалистика: теоретическая наука или прикладная методология // Вестник Моск. ун-та. Сер. 11. – 2000. – № 4. – С. 15. 21 Там же. – С. 15. 22 Криминалистика / Под ред. В.А. Образцова. – М.: Юристъ, 1997. – С. 5. 23 См.: Гавло В.К. Проблемы теории и практика криминалистической методики расследования преступлений: Автореф. дис. … д-ра юрид. наук. – М., 1988. – С. 20. 24 Васильев О.Л. Цели и задачи предварительного расследования и его форм // Вестник Московского ун-та. Сер. 11. Право. – 2002. – № 3. – С. 23–24. 25 Здесь и далее под УПК РСФСР подразумевается Кодекс 1960 г. 26 Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации / Под общ. ред. В.В. Мозякова. – М.: Издательство “Экзамен XXI”, 2002. – С. 311. 27 См.: Томин В.Т., Поляков М.П., Попов А.П. Очерки теории эффективного уголовного процесса / Под ред. проф. В.Т. Томина. – Пятигорск, 2000. – С. 12–15. 28 См.: ч. 2 ст. 140 УПК РФ. 29 Данный период, в первую очередь, был обусловлен действием УПК РСФСР. 30 См., например: Савицкий В.М. Прокурорский надзор за дознанием и предварительным следствием. – М.: Госюриздат, 1959. – С. 154; Сманов К.Д. Некоторые вопросы предварительного расследования. – Фрунзе, 1965. – С. 9; Арсеньев В.Д. Доказывание фактических обстоятельств дела в отдельных стадиях советского уголовного процесса / Труды Иркутского ун-та, 1969. – Т. 45. – Вып. 8. – Ч. 4.– С. 18-19; Власова Н.А. Теоретические и правовые основы стадии возбуждения уголовного дела: Монография. – М: ВНИИ МВД России, 2001. 31 Приказ Минюста России № 170 от 27.07.2002 г. «Об утверждении Инструкции о порядке приема, регистрации, учета и разрешения в учреждениях и органах уголовно-исполнительной системы Министерства юстиции Российской Федерации заявлений, явок с повинной, сообщений о совершенном или готовящемся преступлении, а также информации о иных происшествиях». 32 Божьев В.П. Научно-практический комментарий к ст. 1 УПК РФ // Уголовное право. – 2002. – № 1. – С. 68-71. 33 Уголовный процесс: Учебник для вузов / Под ред. В.П. Божьева. – М., 1998. – С. 221–224; Хомич В. Предварительная проверка материалов, послуживших поводом к возбуждению уголовного дела // Законность. – 1995. – № 12. – С. 22-24; Якупов Р.Х. Уголовный процесс: Учеб. для вузов. – 2-е изд., исправл. и доп. / Под ред. канд. юрид. наук В.Н. Галузо. – М.: Изд-во ЗЕРЦАЛО, 1999. – С. 208; Громов Н.А., Понаморенков В.А., Францифоров Ю.В. Уголовный процесс России: Учебник. – М., 2001. – С. 250; Возбуждение уголовного дела: Лекция-консультация. – М., 2002. – С. 6. 34 См.: Матвиенко А.Е. Использование материалов административной деятельности органов внутренних дел в уголовно-процессуальном доказывании: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – М., 1988. – С. 2. 35 Мирский Д.Я. Правовая природа задержания лица, подозреваемого в совершении преступления // Труды Иркутского ун-та. Серия юрид. Т. 45. Вып. 8. Ч. 4, 1969. – С. 289. 36 Григорьев В.Н. Задержание подозреваемого органами внутренних дел: Учебное пособ. – Ташкент, 1989. – С. 21. 37 См.: Соловьев А., Гельфанд И. Задержание подозреваемого и применение мер пресечения. – Киев, 1964. – С. 5; Короткий Н.Н. Задержание лица, подозреваемого в совершении преступления. – Киев, 1977. – С. 9. 38 Давлетов А., Вечтомов С. О совершенствовании процессуального порядка задержания подозреваемого // Советская юстиция. – 1991. – № 5. – С. 13. 39 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. – 2000. – № 27. – Ст. 2882. 40 См.: Приказ МВД РФ от 18 января 1993 г. № 17 «О мерах по совершенствованию организации патрульно-постовой службы милиции». (Документ опубликован не был). 41 См.: Похмелкин В.А. Задержание по советскому уголовно-процессуальному законодательству // Советское государство и право. – 1958. – № 12. – С. 103; Клюков Е.М. Мера процессуального принуждения. – Казань, 1974. – С. 10; Гуткин И.М. Актуальные вопросы уголовно-процессуального задержания. – М., 1980. – С. 16; Сергеев А.И. Задержание лиц, подозреваемых в совершении преступления, по советскому уголовно-процессуальному закону: Лекция. – Горький, 1976. – С. 7 и др. 42 См.: Кисин В.Р. Меры административно-процессуального принуждения, применяемые в связи с совершением преступления // Правовое принуждение в борьбе с преступностью. – М., 1989. – С. 118. 43 См.: Березин М.Н., Гуткин И.М., Чувилев А.А. Задержание в советском уголовном судопроизводстве. – М., 1975. – С. 24. 44 См.: Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 27 июня 2000 г. № 11-П. 45 Единственное право доставляемых по подозрению в совершении преступления, официально признанное на сегодняшний день, – право пользоваться помощью адвоката. – См.: Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 27 июня 2000 г. № 11-П. 46 Будников В.Л. Иммунитет свидетеля в уголовном процессе. – Волгоград, 1998. – С. 7. 47 Парубов Н.И. Допрос в советском уголовном судопроизводстве. – М., 1973. – С. 158. 48 Даев В.Г. Иммунитеты в уголовно-процессуальной деятельности // Правоведение. – 1992. – № 3. – С. 48. 49 См.: Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. – 4-е изд., доп. – М.: Азбуковник, 1997. – С. 245. 50 См.: Там же. – С. 588. 51 Сергеев В.И. Комментарий к формам документов Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. – М., 2002. – С. 5. 52 Там же. – С. 6. 1 Головко Л.В. Новый УПК Российской Федерации в конспекте сравнительного права // Государство и право. – 2002. – № 5. – С. 51-61. 53 См.: Сборник постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации. 1961-1993 гг. – М.: Юрид. лит., 1994. – С. 328. 54 См.: Научно-практический комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу РСФСР. – М.: Изд-во «СПАРК», 1996. – С. 242. 55 Шейфер С.А. Сущность и способы собирания доказательств в советском уголовном процессе. – М., 1972. – С. 44. 56 Следственные действия (процессуальная характеристика, тактические и психологические особенности): Учеб. пособ. / Под ред. проф. Б.П. Смагоринского. – М.: УМЦ при ГУК МВД РФ, 1999. – С. 228-229. 57 Ларин А.М. Проблемы расследования в советском уголовном процессе: Автореф. дис. … д-ра юрид. наук. – М., 1970. – С. 19. 58 Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. – 4-е изд., доп. – М.: Азбуковик, 1997. – С. 110. 59 См.: Там же. – С. 700. 60 См.: Там же. – С. 99. 61 См.: Там же. – С. 605. 62 См.: Там же. – С. 843. 63 Авсюк А.В. Процессуальные и тактические особенности проведения проверки показаний на месте: Лекция. – Мн., 1990. – С. 15. 64 См.: Указ. раб. – С. 15. 65 Ратинов А.Р. Судебная психология для следователей. – М.: ООО Изд-во «Юрлитинформ», 2001. – С.334. 66 Гусаков А.Н., Филющенко А.А. Следственная тактика (в вопросах и ответах): Учеб. пособ. – 2-е изд. – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1993. – С.70. 67 Васильев А.Н., Степичев С.С. Воспроизведение показаний на месте при расследовании преступлений. – С.27. 68 Власенко Н. Проверка показаний на месте // Законность. -№ 6. – 2002. – С. 14. 69 Утверждена совместным Приказом ФСНП РФ № 175, ФСБ РФ № 226, МВД РФ № 336, ФСО РФ № 201, ФПС РФ № 286, ГТК РФ № 410, СВР РФ № 56 от 13 мая 1998 г. // Бюллетень нормативных актов федеральных органов исполнительной власти. – 1998. – № 23. 70 См. Басков В.И. Оперативно-розыскная деятельность. – М.: БЕК, 1997. – С. 67. 71 Васильев О.Л. Цели и задачи предварительного расследования и его форм // Вестник Моск. ун-та. Сер. 11. Право. – 2002. – № 3. – С. 23–24. 72 Отчет о деятельности подразделений дознания Алтайского края за 9 месяцев 2002 года. 73 Поляков М.П. Налоговая полиция как орган дознания: Автореф дис… канд. юрид. наук. – Н. Новгород, 1995. – С. 16; Марчук А.Д. Подразделения по борьбе с организованной преступностью как орган дознания. Автореф: дис… канд. юрид. наук. – Н.Новгород, 2001. – С. 16–17; Майтанов А.М. Доказывание по уголовным делам, оканчиваемым составлением протокола обвинения. Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Караганда, 2002. – С. 3–4. 74 Корепанова Т.Л. Процессуальные сроки как гарантии защиты прав и свобод личности: Лекция. – Домодедово: ВИПК МВД России, 2000. – С. 3. 75 Томин В.Т., Поляков М.П., Попов А.П. Очерки теории эффективного уголовного процесса / Под ред. проф. В.Т. Томина. – Пятигорск, 2000. – С. 12–15. 76 См.: Гранкин К.Б., Черкасова Е.К. Приостановление производства по уголовному делу: Учебное пособие. – Тюмень: Тюменский ЮИ МВД РФ, 2001. – С.5-15. 77 См.: Элькинд П.С. Толкование и применение норм уголовно-процессуального права. – М.: Юрид. лит., 1967. – С. 187, 188. 78 Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Под ред. Ю.И. Скуратова, В.М. Лебедева. – 3-е изд. – М.: НОРМА-ИНФРА, 2000. – С. 201. 79 Якупов Р.Х. Возобновление предварительного следствия. – Волгоград, 1976. – С. 5. Аналогичная точка зрения высказана Г.П. Химичевой. См.: Химичева Г.П., Патов Н.А. Приостановление предварительного следствия (процессуальные и организационные вопросы). – М., 1996. – С. 41. 80 Там же. – С. 6. 81 Давыдов П.М., Мирский Д.Я. Прекращение уголовных дел в советском уголовном процессе. – М.: Госюриздат, 1963. – С. 3. 1 Дубинский А.Я. Прекращение уголовного дела в стадии предварительного расследования. – Киев: ВШ МВД СССР, 1975. – С. 8. 82 См.: Комментарий к Уголовно-исполнительному кодексу Российской Федерации / Отв. ред. проф. А.И. Зубков. – М.: Изд-во «Норма», 2001. – С. 211-212. 83 См.: Ведомости уголовно-исполнительной системы. – 2001. – № 4 – С. 3. 84 См.: Волошин Н.И. Исполнение наказания в виде лишения свободы в тюрьмах: Лекция. – Рязань: РВШ МВД СССР, 1974. – С. 9. 85 См.: Уголовно-процессуальный кодекс Республики Казахстан: Учебное пособие. – Алматы: ТОО «Аян эдет», 1998. – С. 185. 86 См.: Уголовно-исполнительный кодекс Республики Казахстан. – Алматы: Юрист, 2002. – С. 27-28. ?? ?? ?? ?? 104 103 Материалы научно-практической конференции Проблемы применения нового уголовно-процессуального законодательства в досудебном производстве 5