Уголовный процесс
Сайт Константина Калиновского

Смирнов А.В. О процессуальной независимости следователя, защитника и обеспечении законных интересов личности в уголовном процессе // Предварительное следствие в условиях правовой реформы: Сб. науч. тр. / Ред. В.С. Шадрин. Волгоград: ВСШ МВД СССР, 1991. С. 31-37.

О ПРОЦЕССУАЛЬНОЙ НЕЗАВИСИМОСТИ СЛЕДОВАТЕЛЯ, ЗАЩИТНИКА И ОБЕСПЕЧЕНИИ ЗАКОННЫХ ИНТЕРЕСОВ ЛИЧНОСТИ   В УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ

История советского уголовного процесса — это главным образом история его предварительного расследования. Долгие годы собственно судебная деятельность «сияла» отраженным светом, в то время как подлинное, скрытое светило давало о себе знать  лишь цепкой силой «обвинительного тяготения». Именно предварительное расследование  фактически  предопределяло  конечную судьбу уголовных дел, в результате чего теоретически состязательное судопроизводство на практике низводилось до уровня розыскного, с присущим ему сосредоточением центра жести уголовной юрисдикции в руках одного субъекта.

Не сбрасывая со счетов политических, без сомнения, главных причин, превращавших суд в орган, штампующий обвинительные заключения, заметим, что не последнюю роль в выходе предварительного расследования из-под контроля органов юстиции сыграло приобретение самим предварительным расследованием (начиная с 1928 г.) типичных черт розыскного (следственного) производства, однозначно нацеленного на уголовное преследование. Именно в конце двадцатых годов следователь, который исполнял судебную по своему характеру функцию юстиции разрешения дела), относящуюся к предварительному расследованию[1], оказался в полной организационной и процессуальной зависимости от одной из бывших сторон состязательного про­цесса — прокурора[2], а позднее (в начале шестидесятых годов) — и от органов дознания[3]. В основных своих чертах подобное по­строение предварительного следствия сохранилось до сих пор. Более того, организация предварительного расследования, при ко­торой «хозяином процесса» выступает прокурор, а не следователь, стала восприниматься многими как единственно правильная, чуть ли не автоматически гарантирующая соблюдение законности. Когда же вместо ожидаемого торжества правопорядка нарастают обвинительные тенденции, процентомания и в результате снижа­ется качество расследования, тогда требуют усиления контроля за деятельностью следователей, личного вмешательства проку­рора в расследование уголовных дел и т. д.[4]

Правда, беспокоит продолжающееся обезличивание следова­теля, с которого нельзя уже целиком и полностью спросить за результаты выполнения обязательных для него указаний проку­рора[5]. Решать данную проблему предложено путем обжалования некоторых распоряжений прокурора другому прокурору — выше­стоящему (ч. 2 ст. 127 УПК РСФСР). В уголовно-процессуальной доктрине это право следователя рассматривается как одна из  главных гарантий так называемой его процессуальной самосто­ятельности[6].

Жизнь, однако, показала, что указанное право не исполь­зуется следователями, которые не рискуют противиться указаниям своего всемогущего процессуального начальства, а вся «самосто­ятельность» следователя сродни «самостоятельности» коня, ко­торому всадник время от времени отпускает поводья. Лишь пол­ная процессуальная независимость следователя (как и полная независимость судей) может служить реальной гарантией оценки им доказательств и принятия решений по делу на основе объек­тивности и в соответствии с его внутренним убеждением.

Процессуальная независимость следователя имеет не меньшее значение для подлинного укрепления прокурорского надзора. Санкционируя арест и обыск, утверждая обвинительное заключение, руководя следствием и отвечая за его качество, прокурор становится ревностным защитником обвинительных выводов, что убедительно подтверждается статистикой[7].

 Надо сказать, что в теории советского уголовного процесса соответствующее построение предварительного расследования не раз подвергалось критике. В ходе проводившихся дискуссий многие ученые и практики настаивали на разделении прокуратуры и следствия, указывая на пагубность смешения процессуальных функций уголовного преследования, прокурорского надзора и расследования[8].

      Данная проблема вновь обрела актуальность в связи с подготовкой и проведением судебно-правовой реформы. При этом идея о передаче следствия из прокуратуры в иной орган и создании единого действительно самостоятельного следственного аппарата на сей раз почти не встречает возражений. Она получила одобрение и в резолюции XIX конференции КПСС «О правовой реформе», в которой было признано необходимым передать основную массу уголовных дел из прокуратуры в следственный аппарат МВД, выведенный в самостоятельную структуру[9]. Предлагается также создать единый следственный аппарат, независимый от МВД и прокуратуры[10]. Однако не трудно заметить, что речь идет лишь об организационной предпосылке независимости следователя и явно недооценивается другой, гораздо более важный вопрос: о процессуальных гарантиях такой независимости. До тех пор, пока прокурор будет вправе давать следователю обязательные указания почти по любому вопросу относительно расследования, отстранять его от производства по делу, лично вмешиваться в ход следствия, отменять процессуальные акты следователя и т. д., никакое административное отделение следственного аппарата от прокуратуры не обеспечит независимости следователя, а также беспристрастности и объективности прокурора. Только с ликвидацией всякого смешения функций руководства предварительным расследованием и высшего надзора за соблюдением законности предварительное расследование в нашем процессе утратит розыскные черты и будет вполне отвечать демократическим требованиям.

Необходимо, наконец, еще раз обратиться к ленинскому ука­занию о том, что «прокурорский надзор никакой административ­ной власти не имеет и никаким решающим голосом ни по одному административному вопросу не пользуется. Прокурор имеет право и обязан делать только одно: следить за установлением действи­тельно единообразного понимания законности...»[11].

Роль прокурора в предварительном расследовании не может выходить за пределы действий собственно надзорного характера[12] и должна быть ограничена полномочиями по возбуждению уголов­ных дел, наблюдению за законностью решений и действий органов предварительного расследования с правом их опротестования и, возможно, приостановления. Лишь в этом случае прокурор, осво­божденный от бремени ответственности за качество предвари­тельного расследования, станет подлинным стражем законности в уголовном процессе.

Что касается дачи разрешений на производство арестов, обыс­ков, других принудительных мер, утверждения обвинительных заключений и т. д., то такого рода полномочия вполне согласуются с контрольными функциями, которые осуществляют руководители следственных подразделений. Иначе говоря, предлагается вернуть­ся к системе взаимоотношений прокурора и следователя, напоминающей ту, которая существовала до 1928 г.

Согласование полномочий прокурора на предварительном рас­следовании с природой надзорной деятельности потребовало бы и изменения отношений следователя с органами дознания. Обязан­ности по руководству процессуальной деятельностью последних целесообразно возложить не на прокурора, а на следователя, по­скольку и следователь, и орган дознания выполняют в уголовном процессе одну функцию—предварительного расследования[13].

Помимо освобождения прокурора от ответственности за каче­ство дознания это имело бы еще одно чрезвычайно важное практи­ческое последствие. Очевидно, что превращение следователя и процессуального руководителя органа дознания и наделение его рядом властных полномочий (правом давать органам дознания обязательные указания по делам, находящимся в их производстве, разрешений на производство важнейших процессуальных действий и т. д.) свяжут их намного прочнее любой должностной инструкции, надобность в которой, возможно, вообще отпадет. Это позволит обеспечить эффективное взаимодействие следова­теля и органа дознания, не прибегая к сосредоточению их в одном министерстве или ведомстве (например, в МВД СССР), что чревато подчинением следователя ведомственному диктату[14]. Таким образом может быть достигнуто гармоничное сочетание независимости следствия и общности его действий с органами дознания.

С другой стороны, логическим продолжением подобного альян­са могло бы стать формирование у нас известного многим зарубеж­ным законодательствам института судебной (следственной) милиции.

  Вместе с тем полная ликвидация розыскных элементов в совет­ском уголовном процессе требует не только разделения функций, выполняемых прокурором, следователем и т. д., но и преодоления взгляда на личность (прежде всего обвиняемого, подозреваемого) как на объект уголовного преследования. Обществу, претендующему на новое мышление, отвергающему нетерпимость и социальную конфронтацию, необходимо осознать и тот факт, что всякий преступник— это всего лишь его собственный продукт[15]. По отношению к нему могут и должны применяться серьезные исправительные меры, но совершенно неуместны обвинительная поза и обли­чительный пафос, материально-правовые истоки которых следует искать еще в ветхозаветном «око за око, зуб за зуб». Следует поэтому отказаться от использования в советском уголовном процессе понятий обвинения, обвиняемого, уголовного преследования и т. д.

 Такая постановка вопроса имеет не только абстрактно-гуманистический аспект. До тех пор, пока следователю вменяются в обязанность решение вопроса о привлечении к уголовной ответст­венности  и доказывание обвинения, невозможно покончить с обвинительным уклоном в уголовном процессе, поскольку при этом субъект подобных действий неизбежно психологически становится обвинителем[16]. Следователь должен заниматься не пресле­дованием, а исследованием фактов, составлять заключение о ре­зультатах расследования, но не формулировать официального обвинения. Вместо обвиняемого (подозреваемого) на предвари­тельном расследовании была бы более уместна процессуальная фигура подследственного.

Более того, представление о личности в уголовном процессе как об объекте исследования, на мой взгляд, также не отвечает требованиям времени. Практика подтверждает, что наделение обви­няемого, потерпевшего и др. сколь угодно большим объемом прав, реализация которых зависит от следователя и прокурора, еще не делает их полноценными субъектами уголовно-процессуальных отношений. Необходима юридическая зависимость не только личности от следователя, но и наоборот — следователя от лично­сти. Одним из средств для этого явилась реализация предложений о допуске защитника на предварительное расследование уже с мо­мента задержания подозреваемого, причем надо иметь в виду, что противопоставление обвинения и защиты в качестве соперни­чающих сторон — далеко не самый лучший способ достижения истины по делу. Пришла пора отказаться от взгляда на защитника как на процессуального противника следователя.

Адвокат (защитник) должен видеть свою задачу не в борьбе с обвинением вообще, а в устранении ошибок предварительного расследования, ущемляющих законные интересы подзащитного. Таким образом, адвокат в пределах своей компетенции будет способствовать установлению истины по делу и объективно помо­гать следствию. Вместо привычной роли «юриста по найму» он, возможно, должен принять на себя функцию более высокого гражданского значения, сделавшись своеобразным «следователем от общества», действующим в уголовном процессе наряду со сле­дователем «от государства». Это означало бы установление в уголовном процессе действенного контроля за государственными органами со стороны гражданского общества, что составляет сущность перестройки.

Вызывают интерес предложения о предоставлении адвокатам более широких прав по самостоятельному собиранию доказательств, об установлении взаимной обязанности следователя и защитника знакомить друг друга с полученными ими новыми доказательства­ми и т. д.[17] Конечно, такие радикальные изменения процессуаль­ной функции защитника потребуют существенной перестройки деятельности самой адвокатуры, преобразования ее в действительно независимую общественную организацию.

  Превращение адвоката в независимого «гражданского следователя сделает, по моему мнению, возможной и реализацию в полном объеме ч. 2 ст. 57 Конституции СССР, которая предусматривает право граждан на судебную защиту от преступных посягательств.. В настоящее время это важное право фактически сведено к возможности обращения за защитой в органы предварительного расследования или к прокурору, от которых, собственно, и зависит, будет ли возбуждено уголовное дело и попадет ли оно в суд. Кроме того, надо обсудить вопрос о наделении пострадавшего от преступления правом на альтернативное непосредственное обращение в суд после проведения им с помощью адвокатуры самостоятель­ного (субсидиарного) расследования в случае отказа государст­венных органов от возбуждения уголовного дела. Помимо допол­нительной гарантии обеспечения законных интересов граждан, потерпевших от преступления, это стало бы эффективной мерой имущественного контроля за работой правоохранительных органов.