Северо-Западный филиал федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего образования «РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ПРАВОСУДИЯ»
(г. Санкт-Петербург)
УГОЛОВНАЯ ПОЛИТИКА И ПРАВОПРИМЕНИТЕЛЬНАЯ ПРАКТИКА
Сборник материалов VII-ой Международной научно-практической конференции (1 2 ноября 2019 года, Санкт-Петербург)
Санкт-Петербург 2019
Работа выполнена при финансовой поддержке Российского Фонда Фундаментальных исследований, грант № 19-011-20083
Под редакцией
Дикаева Салмана Умаровича, заведующего кафедрой уголовного права Российского государственного университета им. А. И. Герцена, доктора юридических наук, профессора
Уголовная политика и правоприменительная практика : Сборник материалов VII-й Международной научно-практической конференции (1-2 ноября 2019 года, Санкт-Петербург). СПб.: Астерион. - 646 с.
ISBN 978-5-00045-762-7
Сборник научных статей составлен по результатам VII Международной научно-практической конференции «Уголовная политика и правоприменительная практика» (Санкт-Петербург, Северо-Западный филиал ФГБОУВО «Российский государственный университет правосудия» (г. Санкт-Петербург, 1 2 ноября 2019 г.). Сборник представляет собой комплексное исследование современного состояния, направлений и перспектив развития уголовной политики в Российской Федерации, Республике Абхазия, Республике Армения, Республике Беларусь, Республике Казахстан, Донецкой Народной Республике, Польше, Венгрии, Республике Босния и Герцеговина. Для специалистов в области уголовного, уголовно-процессуального права, уголовно-исполнительного права и криминологии, а также всех, кто интересуется уголовно-правовыми проблемами.
С> Северо-Западный филиал ФГБОУВО «Российский государственный университет правосудия», 2019 С) Коллектив авторов
Раздел I. Состояние и проблемы современной уголовной политики............ 10
Гилинский Я.И. Социальный контроль в обществе постмодерна: мировые тенденции.......................................................................................................................... 10
Gorazd Mesko. Police Reforms and Research - Community Policing, Integrity
Бавсун M.B. Предмет и метод уголовного права в условиях трансформации общественных отношений.............................................................................................29
Волков К.А. Уголовная политика и принципы права............................................... 35
Клейменов М.П. Коррупция и правосудие: мифы и реальность............................43
Пинкевич Т.В. Особенности обеспечения криминологической безопасности в сфере цифровой экономики........................................................................................ 52
Пудовочкин Ю.Е. Понятие, критерии и пределы учета
Номоконов В.А. Уголовная политика в свете принципо в Новой криминологии..................................................................................67
Милюков С. Ф. О соотношении судебной и внесудебной репрессии в механизме противодействия преступности.................................................................................... 75
Раздел П. Проблемы современного уголовного законодательства................79
Уголовное право. Общая часть................................................................................. 79
Антонова Е. Ю., Антонов И. М. К вопросу об эффективности
Берестовой А.Н. Становление и перспективы развития уголовно-правового института обстоятельств, исключающих преступность деяния.............................84
Галиев Б.Б. Коллизионные моменты освобождения от уголовной ответственности в связи с изменением обстановки по новому УК Республики Казахстан........................................................................................ 93
Гейнсе О.В. О месте преступного посредничества в системе норм
Гельдибаев M.X. Меры наказания за совершение преступлений исключительно в силу занимаемой должности
Голикова А. В. Содержание общественной опасности как криминообразующего признака умышленных
Евсикова Е. В. Административная преюдиция как один из инструментов современной уголовно-правовой политики: проблемы теории и практики....... 117
Зарецкая Е. А. Нормативное определение состояния ограниченной вменяемости согласно действующего уголовного законодательства ................. 125
Карпов К.Н. Условия освобождения от уголовной ответственности в связи с возмещением ущерба (ст. 761 УК РФ) ...................................................... 129
Кафиатуллина А.В. Лишение права занимать определенные должности
или заниматься определенной деятельностью в системе мер
Кокин Д.М. Основание уголовной ответственности за неоконченное преступление, совершённое в соучастии.................................................................. 140
Краснова К. А. Введение уголовного проступка: проблемы и решения............ 143
Кузнецова Н.В. Тенденции развития международного уголовного права в условиях континентальной интеграции................................................................. 147
Лопашенко Н. А. Сравнительно-правовой анализ уголовного наказания
последнего советского и современного периода сквозь призму
Марчук В. В. К вопросу о правилах квалификации
Миронова Г. Н. Практика назначения наказания за преступления, предусмотренные ст. 2042 УК РФ (Мелкий коммерческий подкуп) ................... 166
Никуленко А. В.Уголовно-правовая политика в сфере применения нормы о необходимой обороне................................................................................................ 172
Осипов М. Ю. Ложные нормы в уголовном праве России:
Петрашева Н.В. Институт соучастия в новом прочтении: закон и практика ... 190
Сафонов В.Н. Обещание или предложение коррупционных действий в контексте учения о стадиях преступления ............................................................... 194
Семенова В. В. Назначение наказаний за склонение к потреблению средств и веществ, представляющих угрозу здоровью населения .....................................200
Шкеле М.В. Уголовная политика и толкование уголовного закона ...................204
Уголовная право. Особенная часть........................................................................207
Борков В.Н. Квалификация незаконного возбуждения уголовного дела
Бычков С.Н. Дискуссионные вопросы квалификации разбоя, совершенного группой лиц по предварительному сговору.............................................................211
Голубовский И.Ю. Оставление в опасности в части соответствия
тенденциям современной уголовной политики......................................................216
Грибков А.В. К вопросу об изменении статьи 264 Уголовного кодекса Российской Федерации ................................................................................................220
Емельянове. А. О некоторых вопросах квалификации сбыта
наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов
в отношении несовершеннолетних и наказания за него.......................................228
Кунц Е.В. К вопросу об ответственности за убийство матерью новорожденного ребенка в контексте уголовно-правовой политики..................231
Николаев К. Д. Акт международного терроризма - преступление
против мира и согласия между народами и (или) государствами.......................235
Панкова Д. В., Сиренко Б. Н. Изнасилование и насильственные действия сексуального характера: законодательный аспект..................................................240
Перекислов BE. Уголовное и гражданское законодательство в сфере интеллектуальной собственности ..............................................................................247
Попов В. С. «Личность» в родовом объекте и в непосредственных объектах некоторых преступлений и уголовных проступков................................................251
Рахманова Е.Н. Законодательство о защите животных:
Сафонов В. Н., Гельдибаев М.М. Гомеопатия и народная медицина с позиций уголовного права Российской Федерации...........................................266
Сумачев А.В. Суицидальная детерминация: морально-правовой анализ ...........271
Топилъская Е.В. Развитие уголовного законодательства об ответственности
медицинских работников за причинение вреда жизни и здоровью пациентов . 277
Тюнин В.И., Радошнова Н.В. Невнесение в финансовые документы учета и отчетности кредитной организации сведений о размещенных физическими лицами и индивидуальными предпринимателями денежных средствах
Филатова Н. Ю. Проблемные вопросы применения признака
«из корыстных побуждений» в рамках статьи 245 УК РФ....................................289
Цветков П.В. Преступления в сфере спорта:
Шикула И.Р. Убийство матерью новорожденного ребенка:
проблемные вопросы квалификации и тенденции решения................................300
5
Раздел Ш. Уголовно-правовые и криминологические проблемы противодействия преступности ..............................................................................307
Акимжанов Т.К. Инновация в сфере правопонимания и правоприменения: проблемы и перспективы (уголовно-правовые
Акимова Н. В. К вопросу о понятии правовой политики
Александров А. И. Уголовная политика и проблемы внесудебной репрессии ... 322
Андреева Л. А. Уголовно-правовая и криминологическая характеристика
коррупционных преступлений в бюджетной сфере ...............................................327
Бибик ОН. Теория циклов в уголовном праве и криминологии..........................335
Голобородько В.И. Уголовная политика Донецкой Народной Республики по противодействию коррупции ................................................................................343
Генрих Н.В. Культурные факторы криминализации
Готчина Л.В. _Об уголовной политике в сфере незаконного
оборота наркотиков: состояние, тенденции, перспективы...................................355
Гуринская АЛ. Цифровые технологии в уголовной политике: противодействие семейному насилию в США........................................................358
Дворянсков И.В. Виртуализация преступности несовершеннолетних................364
Ефремова М. А. Обеспечение информационной безопасности
как одно из направлений уголовно-правовой политики........................................370
Зубалова OA. Противодействие организованным
преступным формированиям эксгремисткой направленности.............................376
Ильюк Е.В. Секты и правоприменительная практика.............................................381
Клейменов И. М. Уголовно-правовое реагирование на преступления коррупционной направленности ................................................................................388
Лебедь А. Л. Уголовная политика в сфере преступлений
Лясковска К. Уголовная политика Польши в отношении лиц,
Магнутов Ю. С. Криптовалюта как предмет финансирования
Мироненко С. Ю. Специально-криминологическая профилактика преступлений, которые совершаются с использованием оружия.......................419
Нестеренко А.В. Уголовно-правовая охрана цифровых технологий в международном и зарубежном законодательстве..................................................425
Петрянин А. В. Модернизация и эволюционирование уголовной политики в области противодействия экстремизму..................................................................431
Потапов Ю.А. Поражение в правах как социальный феномен
Репин М. Е. Уголовно-правовые и криминологические проблемы противодействия преступной деятельности в сфере незаконного оборота наркотических средств среди подростков: вектор борьбы определен................440
Szabolcs М. Predictive policing softwares in law enforcement ...................................449
Смирнов JI. Б. Уголовно-правовые меры противодействия угрозам национальной безопасности и их реализация..........................................................459
TihanyiM. Outcome of Faith Based Prison in Hungary
Федотова А. В., Безлепкина О.В. Исторический аспект образования преступного феномена «вор в законе» в Российском государстве.....................475
Цэнгэл С. Д. Основные принципы противодействия
Раздел IV. Современное состояние уголовно-процессуальной и уголовно-исполнительной политики.................................................................485
Антипов А.Н. Проблемы обеспечения безопасности
Vince Vari, Dragana Cvorovic The concept and role of suspicion
Жугралина Б.М., Мухамеджанов Э. Б. Уголовная политика в сфере исполнения наказаний, не связанных с лишением свободы..................496
Лесников Г.Ю. Лишение свободы как вид уголовного наказания:
Simovic М. N.. Simovic М. М., Simovic V. М. The Right to Access to Court
as an Element of the Right to a Fair Trial - International Standards and Case-Law
Сопнева E.B. Разновидности подозрения: уголовно-правовой и процессуальный взгляд.............................................................................................517
Титов А.Н. Некоторые вопросы исправления осужденных в
Шевелева С.В. Проблемы исполнения штрафа как вида уголовного наказания.................................................................................................527
Раздел V. Проблемы уголовной политики и правоприменительной практики в исследованиях молодых ученых.....................................................532
Андреев С.П. Возмещение ущерба и заглаживание вреда при освобождении от уголовной ответственности при назначении судебного штрафа.....................532
Багавиева Э.А. Значение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами при расследовании уголовных дел...........536
Волкова А. Ю. Институт согласия лица на причинение вреда в рамках современной уголовной политики.............................................................................539
Григорян Н.Г. Уголовная ответственность за получение взятки в государствах-членах СНГ и странах Балтии (сравнительно-правовой анализ)...........................542
Грицюк Л.С. Необоснованный отказ в приеме на работу или необоснованное увольнение: проблемы теории и практики...............................................................546
Давиденко М.А. Религиозный терроризм: понятие и содержание........................551
Зокина А.М. Ответственность за совершение транспортных преступлений по законодательству Англии.......................................................................................555
Иващенко К А. Некоторые проблемы уголовной политики в сфере защиты конкуренции......................................................................................560
Казаринов И. А. К вопросу об ответственности российских граждан,
пользующихся иммунитетом, в случае совершения преступления
Комягин Р.А. Доктринальный обзор нормативистского подхода к пониманию категории «состав преступления».....................................................573
Кривенко В. А. Позиции Европейского Суда по правам человека по вопросу не признания провокации преступления в качестве обстоятельства, исключающие преступность деяния..........................................................................577
Лазарев А. А. Проблемы совершенствования уголовного законодательства в области борьбы с разглашением государственной тайны.....................................580
Ляхова В.В . Документы как предмет преступлений, предусмотренных
ч. ч. 1, 3 ст. 327 УК РФ: проблемы теории и практики...........................................586
Мартынкова АА. Некоторые вопросы отграничения посредничества во взяточничестве от смежных составов преступления..............................................596
Морозов А.В. Контент-анализ положений об уголовной ответственности за злоупотребления в сфере закупок товаров, работ, услуг
для обеспечения государственных или муниципальных нужд ............................600
Непомнящий В.В. Уголовная ответственность за преступления в сфере предпринимательской деятельности в России и за рубежом: сравнительно-правовой анализ...................................................................................605
Пешкова Н. А. Деятельное раскаяние как основание освобождения от уголовной ответственности....................................................................................609
Преблагим В А. Проблемы разграничения ст. 184 УК РФ
Протасова А Т. Проблемы разграничения мелкого взяточничества от мошенничества..............................................................................................................620
Родимкина Е.В. Крайняя необходимость в ситуации невыплаты
заработной платы, пенсий, стипендий, пособий и иных выплат.........................624
Романченко О.С. Психическое насилие как средство достижения
преступных целей в некоторых должностных преступлениях............................628
Романюк В.И. К вопросу о субъективной стороне преступления, предусмотренного ст. 264 УК РФ ..............................................................................633
Стадникова O.A. Актуальные проблемы квалификации преступлений
против половой неприкосновенности несовершеннолетних:
Чамян Р.С. Уголовно-правовые и криминологические аспекты борьбы с незаконным оборотом наркотиков в Республике Абхазия.................................641
СПИСОК АВТОРОВ.................................................................................................647
Состояние и проблемы современной уголовной политики
Гилинский Я.И.
Социальный контроль в обществе постмодерна: мировые тенденции Social Control in Postmodern Society: Global Tendencies
Аннотация, в статье рассматриваются особенности преступности и социального контроля над преступностью в современном обществе постмодерна и возможные и реальные новеллы по совершенствованию уголовной политики государств.
Abstract The author discusses the characteristics of crime and social control over crime in contemporary postmodern society and the possible and actual new laws to improve the criminal policy of states.
Ключевые слова', преступность, социальный контроль, постмодерн
Key words, crime, social control, postmodern
Следует отказаться от надежд, связанных с иллюзией контроля.
Никлас Луман
Введение
В самом общем виде социальный контроль над преступностью включает правотворчество (уголовно-правовое законодательство), правоприменение (в т. ч. наказание) и профилактику преступлений1. Основное содержание социального контроля, его средства и методы существенно зависят от социально-экономического строя, политического режима, культуры каждого конкретного общества. И преступность, и социальный контроль над ней -суть порождения общества и его культуры2. Поэтому, в частности, смертная казнь отменена в европейских государствах (кроме Белоруссии), широко применяется в странах мусульманского мира и в Китае, сохраняется... в большинстве штатов США.
Поэтому не случайно о «кризисе наказания» заговорили тогда, когда прошлая эпоха модерна начала сменяться современным постмодерном (постклассическим, постсовременным, постиндустриальным обществом)3. Оказывается, что наказание, в течение тысячелетий предназначавшееся выполнять функцию сдерживания, сокращения преступности, а то и ее «ликвидации», - не эффективно, не выполняет возлагаемых на него задач!4
Об этом достаточно убедительно говорят отечественные авторы. «Реализация уголовного закона может стать совершенно непереносимой для общества, заблокировав иные социальные процессы... Разумное снижение объема законного насилия может в большей степени обеспечить интересы страны... Наказание - это очевидный расход и неявная выгода... Следует учитывать хорошо известные свойства уголовного права, состоящие в том, что оно является чрезвычайно затратным и весьма опасным средством воздействия на социальные отношения»5. И еще: «Вне всякого сомнения, наказание есть реакция на совершенное зло, но в этом смысле наказание - то же зло»6.
«Кризис наказания» проявляется, в частности, в том, что (1) за всю историю человечества никакие, самые жестокие наказания не «ликвидировали» преступность; (2) со времени окончания Второй мировой войны до конца 1990-х - начала 2000-х годов уровень преступности возрастал во всем мире, невзирая на все старания полиции и уголовной юстиции (а с конца 1990-х - начала 2000-х годов сокращается во всех странах независимо от деятельности правоохранительных органов); (3) уровень рецидива относительно постоянен для каждой страны (а в России увеличился за последние десять лет с 25% до 52%, что свидетельствует о полной неэффективности наказания). Кроме того, по мнению психологов, длительное нахождение в изоляции приводит к необратимым изменениям психики (разумеется, не в лучшую строну).
Естественно, проблема социального контроля стала превалирующей в криминологической тематике. Так, если на первой конференции Европейского общества криминологов (ESC) в 2001 г. в Лозанне было 25 докладов по проблемам социального контроля, то в 2018 г. на 18-й конференции в Сараево - свыше 200 докладов. И это не удивительно. Что такое «преступность» и каковы ее тенденции в современном мире - более или менее известно. Каковы криминогенные факторы, при всех их разнообразии - то же. А вот «что делать»? - остается весьма спорным и неопределенным7.
Какие же особенности общества постмодерна следует учитывать, обсуждая проблемы социального контроля, как его оптимизировать и как не усугубить негативные последствия привычных мер социального контроля, включая наказание?
Общество постмодерна и социальный контроль
Процессы глобализации не могли не затронуть преступность. Глобализируется деятельность организованной преступности (торговля наркотиками, оружием, людьми, человеческими органами, криминальный игорный бизнес), экономическая преступность. Следовательно, должны крепнуть и развиваться международные контакты, взаимодействие правоохранительных органов. Однако международная обстановка последних лет не способствует этому.
Конечно, отдельные эпизоды совместной деятельности в рамках Интерпола и Европола или прямых международных контактов имеют место, но явно отстают от развития международной преступной деятельности. Так, только в 2013 г., по словам президента Европейской парламентской комиссии по борьбе с мафией (CRIM) Сони Альфано, «удалось убедить всех членов Европарламента, что организованная преступность пронизала все общество и отступать некуда». В результате был разработан и одобрен промежуточный проект, закладывающий основу для выработки единого свода антимафиозных норм, которые должны укрепить расследовательское и юридическое сотрудничество на уровне Евросоюза и на международном уровне8.
Глобализация сопровождается массовой миграцией. Это влечет «конфликт культур» (Т. Селлин), сопровождающийся криминальными последствиями, «преступлениями ненависти» (hate crime), терроризмом. Конфликты с мигрантами возникают во Франции и Германии, в Норвегии и Италии, в США и России. Особенно опасно, когда столкновение культур происходит на религиозной почве. По данным Pew Research Center, случаи связанного с религией терроризма, экстремизма и насилия в 2012 г. зарегистрированы более чем в 60 странах9. Между тем, остаются не выработанными мировым сообществом стратегия и тактика противодействия преступности как со стороны мигрантов, так и против них. Стена между США и Мексикой? Политика Ангелы Меркель в Германии или Виктора Орбана в Венгрии? Как быть с проблемой «понаехали тут» в России? Последние события в Якутии (март 2019 г.) лишь подтвердили ее нерешенность.
Виртуализация реальности, «цифровой» мир, зарождающийся ИИ (искусственный интеллект) влекут двоякие последствия. С одной стороны, невиданные информационные возможности, предоставляемые Интернетом, смартфонами и прочими IT. Современные технологии позволяют отслеживать происходящее на улице, в транспорте, других общественных местах. Видеонаблюдение существенно ограничило уличную преступность и квартирные кражи. С другой стороны, те же технологии позволяют наблюдать за каждым, нарушая свободу и права человека. Где и как найти оптимальную грань между «мерами безопасности» и правами человека? Сегодня вполне реализуем «1984» Оруэлла. Благо ли это? Думается - зло10. И это - не плод досужих размышлений. США в значительной степени пошли по пути приоритета «мер безопасностей»11. Это очень опасная тенденция, о чем предупреждают российские и немецкие коллеги: «Безопасность относится к дискурсу политики безопасности и оказывается медленно действующим ядом для правового государства, которое им разрушается» (проф. И. Арнольд); «Человеческая история - это драма, в которой средства защиты превращаются в источники опасности, для защиты от которых создаются новые средства, которые вновь становятся опасными» (проф. Н.В. Щедрин)12.
Виртуализация порождает еще один вид современной преступности -киберпреступностъ. Это явилось новой проблемой, решать которую достаточно сложно. По данным, представленным на 16-ой Европейской криминологической конференции (г. Мюнстер, 2016), при средней раскрываемости преступлений в европейских странах 42-46%, раскрываемость киберпресту-плений - всего 5%. На 18-й Европейской криминологической конференции (г. Сараево, 2018) около 30 докладов были посвящены киберпреступности, тогда как в России это в основном труды проф. B.C. Овчинского13.
Известно, что один из значимых криминогенных факторов - социально-экономическое неравенство. В обществе постмодерна оно привело к разделению человечества (и населения каждой конкретной страны) на меньшинство включенных (в активную экономическую, социальную, политическую, культурную жизнь) и большинство исключенных. Экономическое и социальное неравенство при этом только возрастает. Происходит размывание среднего класса - Middle class, когда часть его представителей все чаще попадает в массу исключенных.
Характеризуя первичную (общесоциальную) профилактику, мы говорим о необходимости сокращения неравенства, как одного из главных криминогенных факторов. Но слова остаются словами, и неравенство возрастает во всем мире. Реальное изменение ситуации за гранью возможностей криминологов. Но может быть следует хотя бы почаще напоминать об этом властным структурам, выдвигать перед экономистами соответствующую задачу. Предупреждать о растущей криминальной угрозе, не говоря уже о политической (Occupy Wall-Street, «желтые жилеты», майдан и др.).
Разделение общества на включенных / исключенных сопровождается дальнейшей их фрагментаризацией (внутри каждой из этих групп). Каждый фрагмент, каждая субкультура имеет свои представления о дозволенном / недозволенном, допустимом / недопустимом, разрешенном / запрещенном. Разделение общества на фрагменты может быть по расовому, национальному, религиозному, тендерному, возрастному, политическому и иному критерию. Удивительно, но расхождения между представителями разных фрагментов не сглаживаются в современном, казалось бы, едином, глобальном мире, а нередко обостряются. Растет взаимная нетерпимость. Так активизировалось движение феминисток, либералы и консерваторы готовы схватиться в рукопашную, межконфессиональные конфликты приводят к войнам и массовым убийствам, в отдельных регионах усилилось враждебное отношение к гомосексуалам. И уж в совершенно разных мирах живут подростки, молодежь и взрослое население...
В этих условиях государственная политика должна идти не по пути запретов той или иной деятельности, а напротив, большей либерализации законов, легализации тех или иных деяний, не представляющих большой общественной опасности и распространенных в значительных фрагментах (субкультурах) общества. По этому пути идут наиболее развитые, «продвинутые» государства. Так, проституция, неизбежная в условиях товарно-денежных отношений, легализована в Нидерландах, Германии, Австрии, Швейцарии, Греции, Турции, Венгрии, Латвии и ряде других стран. Производные каннабиса (которые значительно менее «опасны», чем алкоголь14), включая марихуану, разрешены для личного потребления в Германии, Чехии, Бельгии, Португалии, Нидерландах, Канаде, Уругвае, Чили, Эквадоре, Мексике, Грузии, в девяти штатах США и ряде других стран. Эвтаназия легализована в Нидерландах, Бельгии, Люксембурге, Канаде, кантоне Цюрих, в ряде штатов США. В России давно пора легализовать и проституцию, которая и так широко распространена и крышуется полицией, и производные каннабиса для личного потребления (треть всех заключенных в стране - лица, осужденные за преступления, связанные с наркотиками!), и заместительную терапию, помогающую поддерживать жизнь больных наркоманией, и эвтаназию - у каждого человека есть право и на жизнь, и на смерть. Следует безусловно сохранить право женщин на аборт, оспариваемое некоторыми «законодателями» и коллегами.
Немного о наказании. Не буду в очередной раз останавливаться на недопустимости смертной казни - как убийства государством и необходимости исключить смертную казнь из перечня наказаний в России (ст. ст. 44, 59 УК РФ). Мир идет по пути отказа от смертной казни. Она отменена во всех странах Европы (кроме Белоруссии), во всех странах Северной (кроме США) и Южной Америки, в Австралии и Новой Зеландии, сохраняясь только в странах Африки и Азии.
Что касается лишения свободы, то в связи с «кризисом наказания» и ускорением времени, как одной из характеристик общества постмодерна15, основные мировые тенденции сводятся к следующему16.
Сокращение назначения наказания в виде лишения свободы, расширение применения иных мер наказания, не связанных с лишением свободы.
Так, в Японии к лишению свободы приговариваются 3,5-4,5% осужденных, к штрафу - до 85%. Обычно лишение свободы в европейских странах применяется только за тяжкие преступления против личности и только в отношение совершеннолетних.
Сокращение сроков лишения свободы. Так, в Европе средний срок лишения свободы - 1,8 года, в Японии - до 2 лет лишения свободы. Это особенно важно в условиях ускорения времени.
Условия отбывания наказания в виде лишения свободы не должны носить репрессивный характер, не должны нарушать чувства собственного достоинства заключенного, должны быть обеспечены нормальное питание, своевременная и современные медицинская помощь. Лишение свободы должно быть направлено на ресоциализацию, реадаптацию заключенных, а не на репрессивность условий содержания. О реальности этой тенденции свидетельствуют как соответствующие публикации17, так и личные наблюдения автора в тюрьмах Германии, Ирландии, Финляндии и ряда других стран. Ценные и обоснованные предложения по «осовремениванию» социального контроля в России содержатся в монографии Л.М. Карнозовой18.
Несомненно, в создании, организации и осуществлении современных методов социального контроля над преступностью будут все большую роль играть информационные, «цифровые» методы, что является темой самостоятельного исследования и обсуждения19.
12 октября 2018 года международная беседа по криминологии закона: «Криминология - уголовное право - право безопасности: схватка или единение?» - URL: http://www.criminologyclub.ru/home/3-last-sessions/347-2018-10-20-07-48-31.html (дата обращения: 07.04.2019).
АликперовХД. Компьютерная программа определения меры наказания. - СПб, 2019.
Брусиии М. Скоро будет принят европейский закон по борьбе с мафией - URL: https://inosmi.ru/world/20130614/210046270.html (дата обращения: 07.04.2019).
Гилииский Я. Криминология: теория, история, эмпирическая база, социальный контроль. 4-е изд. - СПб: Алеф-Пресс, 2018.
Гилииский Я.И. Преступность: что это? Кто виноват? Что делать? // Вестник Казанского института МВД РФ, №1 (35) 2019. С. 6-13.
Гилииский Я.И. Уголовная политика государства и человек / Сборник статей по материалам VI Международной научно-практической конференции 2 ноября 2018 г.//Отв. ред. Е.Н. Рахманова, доктор юридических наук, доцент. - СПб, 2019. С. 105-111.
Гилииский Я. Девиантность в обществе постмодерна. - СПб: Алетейя, 2017.
Гурииская АЛ. Англо-американская модель предупреждения преступности: критический анализ. - СПб: РГПУ, 2018.
Жалииский А.Э. Уголовное право в ожидании перемен. Теоретико-инструментальный анализ. 2-е издание. - М.: Проспект 2009.
Карнозова Л.М. Уголовная юстиция и гражданское общество. Опыт парадигмаль-ного анализа. - М.: НЭПС. 2010.
Овчиискгш B.C. (сост.) Основы борьбы с киберпреступностью и кибертеррориз-мом. - М.: Норма, 2017.
Овугтсют B.C. Криминология цифрового мира. Учебник для магистратуры. - М.. 2018.
От «страны тюрем» к обществу с ограниченным причинением боли. Финский опыт сокращения числа заключенных / Сост. И.Г. Ясавеев. - Хельсинки, 2012.
Ромашов Р., Тонкое Е. Тюрьма как «Град земной». - СПб: Алетейя, 2014.
Фуко М. Надзирать и наказывать: рождение тюрьмы. - М.: Ad Marginem, 1999.
Albanese J. Myths and Realities of Crime and Justice. Third Edition. - Apocalypse Publishing. Co. 1990.
Christie N. Limits to Pain. - Oxford: Martin Robertson. 1981.
Ferrell J., Hayward K., Young J. Cultural Criminology. - SAGE. 2008.
Garland D. The Culture of Control. Crime and Social Order in Contemporary Society. -Oxford University Press. 2003.
Garland D. The Culture of Control. Crime and Social Order in Contemporary Society. -Oxford University Press. 2003.
Mathisen T. The Politics of Abolition. Essays in Political action Theory // Scandinavian Studies in Criminology. - Oslo-London. 1974.
Rotwax H. Guilty. The Collapse of Criminal Justice. -NY: Random Hose. 1996.
Santino U., La Fiura G. Behind Drugs. - Edizioni Gruppo Abele. 1993.
Gorazd Mesko
Police Reforms and Research - Community Policing, Integrity and Legitimacy - Experiences from Slovenia
Результаты полицейской реформы - работа с гражданами, законность и профессиональная этика - опыт Словении
Аннотация. Словения обрела независимость в 1991 году и провела символические реформы (например, милиция была переименована в полицию). Существенные реформы начались в 1998 году с принятием нового Закона о полиции. Новый закон существенно изменил полномочия полиции и ввел гражданский надзор над ее действиями. Главное полицейское управление также приобрело автономию в рамках Министерства внутренних дел. В 2013 году был принят новый закон, целью которого стала децентрализация полиции и укрепление сотрудничества между полицией и гражданами. Ведущие идеи новой полиции: умение договариваться, работа с общественностью и работа на основе разведданных. Все нововведения и усилия по улучшению работы полиции в Словении отражаются в подготовке полицейских. Требуемый уровень образования для базовых полицейских задач был повышен со средней школы до высшего образования. В данном исследовании представлен обзор исследований полицейской реформы за последние двадцать лет. Эти исследования подтверждают существование многообещающего движения в сторону работы полиции, основанной на доказательствах.
Abstract. After the Slovenian independence in 1991 and symbolic reforms (e.g. renaming militia to police), a significant milestone of police reforms started in 1998 with the adoption of the new Police Act. The Police Act which significantly changed police powers and introduced a civilian oversight of policing. The General Police Directorate also became an autonomous body within the Ministry of the Interior. In 2013. the adoption of new police legislation aimed at decentralisation, defining cooperation between the police and local communities. Problem-solving, community policing and intelligence-led policing are the leading ideas of policing. All legislative changes and efforts to improve policing in Slovenia are
16
reflected in police training. The required level of education for basic police tasks increased from a secondary school to higher education qualification. Selected studies related to police reforms in the past twenty years are presented. The studies prove a promising direction towards evidence-based policing in Slovenia.
Ключевые слова. Полиция, реформы, исследования, Словения
Key words: Policing, reforms, research, Slovenia
Introduction
The goal of this paper is to give an overview of changes in the Slovene Police and policing over the past 25 years and some changes in policing. Since 1990, policing has changed significantly both in conceptual and formal-organisational terms. The transformation of policing in Slovenia is a process. From the present position, a quarter of a century after the independence of Slovenia, changes in the area of police work are still occurring to reflect contemporary security challenges and ideals of policing in a democratic society.
Slovenia is a Central-European country, which declared its independence from Yugoslavia on 25 .Time 1991. The declaration of independence was followed by a short War of Independence, the departure of the Yugoslav People's Anny from Slovenia in October 1991, the adoption of a new constitution in December 1991, and broad international recognition of the country from December 1991 to May 1992. hi 1992, Slovenia joined the United Nations, as well as the Organisation for Security and Cooperation in Europe (OSCE). In the following years, it also joined other major international political, security, and economic organisations, such as the Council of Europe (1993), the European Union (2004), NATO (2004) and the Organisation for Economic Cooperation and Development (OECD) (2010). All these changes have has an impact on the development of policing, especially joining the European Union, taking into consideration processes of unification and harmonisation of legislative, policy and strategic perspectives.20
Policing in Slovenia after 1991 may be characterised by several attempts aiming at initiating police reforms. The following sections discuss these changes from the legislative and organisational points of view. The development of community policing as an organisational strategy have had an impact on training, as well as the accountability and integrity of the Slovene Police. The following section examines the major transformations in the organisation of the police in Slovenia after its independence in 1991. Since 1991, police in Slovenia has been characterised by several police reforms introduced to bring the police closer to the democratic style of policing.21Despite certain obstacles related to the police organisation and professional culture, some notable changes have been achieved. The following sections analyse the police reforms based on two criteria: a formal one, which is primarily related to the adaptation of legislation governing police work, and a substantive one, which is related to the introduction of new methods and strategies of policing.
Reforms - Symbolic and Legal
The very first police reforms introduced in 1991, just after Slovenia had become independent, were symbolic, yet important—the former 'milica was renamed the 'police', and the insignias were replaced.22 The next challenge was to draw a clear distinction between law enforcement authorities and security and intelligence services. Already in 1991, the security and intelligence services had been removed from the Ministry of the Interior and stripped of their law enforcement powers. The Constitution of 199123 explicitly prohibited members of the police and armed forces from being members of a political party, which is still the case today.
As the changes made to the political system were driven by demands for democratisation and respect for human rights, the societal changes in Slovenia led to significant transformations in the criminal justice system in general and to policing in particular. The 1991 Constitution put a great deal of emphasis on the protection of human rights and fundamental freedoms. It enacted several rights directly relevant to police practices, such as the introduction of Miranda rights and Habeas Corpus, substantial limitations with respect to pre-trial detention, as well as to search and seizure powers, and the reinforcement of the protection of privacy and fundamental rights in criminal proceedings, such as the right to counsel and the right to cross-examine a hostile witness. The 1991 Constitution also gave a basis for the establishment of two institutions: the Constitutional Court and the Ombudsman, which have had an important influence on police practices in Slovenia.
New legislation governing the criminal procedure and, in particular, the pre-trial investigation, which was adopted in 1995, introduced adversarial elements in the pretrial and trial stages of proceedings and reinforced judicial control over police powers through strict warrant requirements and broad judicial powers to exclude illegally obtained evidence.24 In 1993, Slovenia became a member of the Council of Europe and ratified the European Convention on Human Rights.25
A landmark institutional reform of the police was introduced in 1998 with the adoption of a new Police Act. It established the General Police Directorate as an autonomous body within the Ministry of the Interior. The Police Act also introduced the Office of Director General of the Police, whereas the police were previously headed by the Minister of the Interior. Since 1998, this position has been reserved for a professional and not a political appointee. The Director General of the Police is a civil servant, appointed and dismissed by the government upon the proposal of the Minister of the Interior. Furthermore, the Police Act of 1998 significantly altered basic police powers, for instance, by limiting the powers to stop and search, abolishing preventive identification checks and preventive detentions, as well as notably raising the threshold for the application of coercive measures.26
In 1998, civilian oversight was introduced in the area of resolving complaints involving police ill-treatment. A Department for the Prosecution of Officials with Special Authorisations within the Specialised Department of the Office of the State Prosecutor General was established in 2007, thus moving the investigation of police officers suspected of having committed criminal offences to a body independent of the police organisation.27
In 2001, the pre-trial investigation process undertaken by the police was brought under closer control of public prosecutors as part of the criminal investigation process. Despite remaining within the institutional framework of the police organisation, the section of the police working on solving crimes has become, in operational terms, fully subordinated to the prosecution service.
Within the Criminal Police Directorate, the National Bureau of Investigation was established in 2010 as a specialist criminal investigation unit for detecting and investigating economic crime, corruption, and other forms of serious crime.28 At the beginning of 2013, new police legislation was adopted, namely the Police Tasks and Powers Act29 and the Organisation and Work of the Police Act.30
The Organisation and Work of the Police Act provides for the decentralisation and strengthening of the independence and autonomy of police directorates at the regional level and defines the cooperation between the police and local communities in terms of community policing. The Act also prescribes the concept of integrity, which had not previously appeared in a legislative context, by stating that the police should ensure the organisational and personal integrity of the police organisation employees.
Policing in Local Communities - On Safety and Security Partnership
Apart from the legal and organisational reforms described in the previous section, the main substantive changes in policing were characterised by the introduction of community policing as an official organisational policy. In Slovenia, community policing was introduced as part of the democratisation process and the process of transposing western ideas about police work31, but one has to bear in mind that community policing in a specific form existed in the previous political regime." Like many other postsocialist countries, Slovenia followed the concept of community policing along the lines of western democracies at the declarative level, however, due to the hastily introduced practices and the lack of understanding of the underlying philosophy and basic requirements, the implementation of community policing during the first decade following Slovenia's independence was characterised by various problems. In 1992, the police reorganisation at the local level led to the transformation of 635 former security zones into 318 newly established policing areas headed by 318 community policing officers (CPOs). A policing area is part of a territory falling under the authority of a specific police station, which is designated for the direct implementation of specific tasks carried out by the police and for establishing cooperation between the police and citizens, local community bodies, and other entities involved in providing.32
Since then, the CPO has been the head of a community policing service, whose tasks, apart from traditional policing tasks, also include activities undertaken within local government advisory bodies, the provision of advice and warnings, the organisation and implementation of preventive projects and other activities, child and adult education, as well as informal socialising and networking. By introducing the position of the CPO, the police aimed to re-establish a particular aspect of police work that involves policing within the local community. The strategy of the community(-oriented) policing requires greater engagement on the part of police officers by cooperating with citizens and other entities within a given community policing area.33
The provision of security at the local level is the responsibility of the police alone. The Organisation and Work of the Police Act recommends that the police cooperate with local communities in areas related to crime prevention and other local security issues. Therefore, councils, committees, commissions and other similar forms of local security partnerships were established. The Local Self-government Act34 allows the establishment of councils and committees operating as working bodies within a municipal council. However, both provisions are more or less recommendatory. Article 21 of the Local Self-government Act defines the tasks a municipality is required to perform to meet the needs of its residents. Among other tasks, municipalities are also responsible for the environmental protection (air, soil, and water protection; waste collection and disposal and protection from noise pollution), as well as the legal regulation of road traffic in the municipality. The municipal warden service exercise control over local events, maintain order in the municipality, provide lire safety and rescue assistance, as well as assistance and rescue in case of natural and other disasters, and respond to minor offences and issues lines for the violation of municipal regulations.
The Act on Local Police35 requires annual municipality security plans to be coordinated between the police and the local municipality. Upon the proposal of the mayor, the municipal council adopts a municipal security programme based on an assessment of the security situation within the municipality. The purpose of such a municipal security programme is to systematically ensure the quality of public spaces, which includes residents' satisfaction with their living and working environment, as well as to establish a partnership between the police and the municipal warden service in the area of the local safety provision.36 The mayor and the CPO are responsible for
ensuring regular cooperation between the municipal warden service and the police.
The national policy guidelines for preventing crime in Slovenia are also worth mentioning; they form part of the Resolution of the National Plan on Preventing and Combating Crime for the 2012-2016 Period. The Resolution stresses the importance of a systematic and coordinated implementation of all activities performed by governmental institutions, civil society, and citizens that could in any way contribute to crime prevention and control.37 The constant and long-term provision of safety for the people of the Republic of Slovenia, which consequently ensures that people feel safe, is the fundamental goal of the Resolution. One of its general objectives is also to improve cooperation between law enforcement authorities, criminal justice authorities, state authorities, local communities, research organisations, and non-governmental organisations. Along with the new police legislation from 2013, a new strategy on community policing was adopted in 2013. Hie strategy follows the legislative provisions, particularly by emphasising the autonomy of police stations, which must adapt their activities to the needs and interests of local communities regarding security. The new strategy declares that community policing is a comprehensive police approach based on preventive work, but does not exclude the repressive tasks of CPOs. The strategy includes a rather novel approach to the proclaimed orientation by stating that apart from CPOs, other police officers are also obliged to make their contribution to community policing, as they all serve the people. This strategy implies the ideas of protecting and serving Slovenia's citizens and other residents. In this regard, it does not only point to the legality perspectives of policing, but also to the legitimacy of police actions, which is considered an important aspect of the Slovene Police.38 A new resolution on crime prevention and suppression39 places community policing at the centre of policing (local) communities in the country. Community policing amis at problem-solving and attempts to complement the new criminal investigation model in Slovenia by using intelligence-led policing (ILP) and crime analytics as a starling point.40 The ITP can be described as a collaborative enterprise based on unproved intelligence operations and community policing. The merging of ITP and community policing also requires a re-evaluation of crime investigation strategies and policies, a process that is still in its initial phase. Community policing officers are important professional partners in a criminal investigation because they are well acquainted with their policing areas and security problems in their areas. In this case, the CPOs play a vital role in prevention as well as criminal investigation activities.
Police Integrity and Legitimacy
There are two prerequisites for successful policing: the legal operation of police organisations and an adequate level of legitimacy. Legality is a necessary, albeit not a sufficient condition for the success of the police organisation. Successful policing requires an adequate level of legitimacy and public approval. One method for assessing trust in and the legitimacy of policing is by monitoring public opinion regarding the police and their work. The results of public opinion surveys should become a tool for everyday decisionmaking, as well as for the strategic management of the police. As demonstrated by a body of research on the legitimacy of police organisations, public opinion is a perception based on previous experience that has a significant impact on one's future behaviour. Therefore, monitoring public opinion regarding the police is not simply the latest fad or a good public relations technique, but an essential tool for ensuring the successful professional conduct of the police. Public attitudes to the police are fundamental for successful policing since the police depend on the people to report and provide information about crime and to testify as witnesses in court proceedings.41 However, the public is divided in its attitudes to the police, which is problematic because it hinders the police from functioning effectively.42 By summarising findings from considerable amount of research on trust43 in and the legitimacy of policing, one could emphasise that public opinion regarding the police and their work shapes citizens' behaviour in reaction to the police.44 Therefore, the police should learn about the public's opinion.45 Moreover, it should become their key concern, which is why the Slovene Police supported research into the concepts of legitimacy and self-legitimacy0 of police officers in Slovenia.46
Integrity is emphasised in the Police Tasks and Powers Act that states that police officers shall observe the code of professional conduct and strengthen the integrity of the police when performing police tasks.47 The Organisation and Work of the Police Act48 refers to integrity and internal security within the police. It stipulates that the police shall ensure internal security by applying internal security procedures to prevent, detect, evaluate, and analyse potential risks threatening the internal security of the police, and take measures to reduce the risks of degrading the integrity of police employees and police units.
A National Working Group on Police Integrity was established within the police (from 2008 to 2010) to strengthen the accountability and legitimacy of the Slovene Police. This group was later transformed into the Integrity and Ethics Committee in the Police in 2011.
The Integrity and Ethics Committee in the Police is a consultative body of the Director General of the Police and consists of experts employed by the Police. Its goal is to systematically examine and issue strategic proposals, innovations, questions and dilemmas in the fields of integrity and ethics, the Code of Police Ethics, equal opportunities, conflict management, interpersonal relations and the organisational climate within the Police. The Committee also delivers opinions, participates in preparing and implementing integrity plans, and is in charge of managing conflict situations in the Police.
The Committee is independent in its work - it functions separately from supervisory activities, complaints procedures, and internal security procedures within the police. To carry out their work, Committee members cooperate with experts and institutions that are involved in scientific studies or professionally active in areas falling under the scope of the Committee's competence.49
Selected Research on Policing in Slovenia
All police reforms and developments have been followed up by researchers. There was a great deal of interest in researching the development of policing in Slovenia. The following section of the paper presents some research findings on the policing in Slovenia.
Mesko and Lobnikar50 conducted a study focused on the functioning of local safety councils in Slovenia. Findings show that in terms of solving local safety problems, ad hoc approaches are based on a temporary partnership in which the police represent the most active participant according to more than 50% of respondents. More than 80% (53 police officers and 89 representatives of local governments) of respondents opined that the police performs its tasks well and that the local administration should cooperate more closely in solving local safety problems and preventing crime. According to respondents, the police bear the greatest responsibility for local crime control and safety problems, followed by local/city administrations, individuals, schools, social services, and families. Social (crime) prevention measures are recognised as priorities, whereas the least appropriate preventive measures seem to be citizen's patrols, private security at schools, police repression—strict law enforcement, designing out crime, private security, situational crime prevention, and personal and property insurance. In another study, Mesko and Sotlar51 found out that the lack of knowledge- and evidence-based approaches were one of the main challenges for more efficient local safety efforts in Slovenia. Instead, crime prevention activities were often directed by action (ad-hoc) and common sense. Concerning the latter, one could also discuss public opinion-led policymaking, which is a new phenomenon leading to the exclusion of criminological expertise from crucial crime prevention issues.52
Different surveys have dealt with the issue of effectiveness and efficiency of community policing and their perception among police officers and the general public. In 2010, a study on local security provision was conducted among mayors and local safety council members from 42 Slovene municipalities. On the one hand, respondents' willingness to cooperate with the police was found to be high; on the other hand, police-community cooperation was found to be quite low.53 A nationwide study established that cooperation between the police and municipal administrations exists mainly on a case-by-case and informal basis.54 Another study partly confirmed the results presented in the study conducted by Gorenak and Gorenak55, since it showed that citizens' willing to cooperate with the police was much higher than police officers believed it to be.56 Another study conducted in 2011 aimed at examining whether Slovene police officers' views on citizen - police relationships and community policing had changed in the period from 2006 to 201157 by using the same set of questions regarding community policing in 2006 and 2011. Authors compared officers' perceptions regarding the various perspectives of police-citizen relationships and their relationship with police work and community policing before and after the more active promotion of community policing. Police officers were asked to assess their perceptions of the overall mission of the police organisation: 'Officers in the police department are aware of its overall mission.' The results showed that there was an increase in the number of officers who noted their awareness between 2006 (37%, mean = 3.16) and 2011 (50%, mean = 3.43). The authors asked officers about the extent to which they agreed on their most important responsibility by presenting them with the following statement: 'Enforcing the law is by far a police officer's most important responsibility.' While 59% of officers (mean = 3.71) agreed with the statement in 2006, only a third of respondents (30%, mean = 3.10) agreed with it in 2011. The results suggest that there was a statistically significant difference between police officers' perceptions in 2006 and 2011 (f = 13.35; P= 0.00). The previous finding suggested that in 2011, officers appeared to disagree with responses from 2006 regarding the fact that law enforcement was the most important responsibility of the police. To clarify this result, researchers asked the respondents the extent to which they agreed with the following statement: 'Officers in my unit know that their primary duty is to serve the people of the community.' There was a slight increase in the percentage of officers who believed that officers in their unit felt that their primary duty was to serve the people in the community when comparing data from 2006 (33%, mean = 3.08) with data from 2011 (41%, mean = 3.28). The mean differences were statistically significant (f = -3.92; P= 0.00). The previous finding suggested that in 2011, there was a greater consensus among officers about the value and importance of the community as the central focus of their duties. Consistent with this topic, respondents were also asked about the usefulness of community policing with the following statement: 'Community policing is a waste of time and has no value whatsoever.' Compared to the groups of respondents in 2006 (72%, mean = 2.14), fewer officers agreed with such a negatively worded statement in 2011 (37%, mean = 1.84). This statistically significant finding (f = 5.85) was similar to the trend observed in the officers' assertion regarding the importance of citizens in police operations.
Lobnikar et al.58 developed a questionnaire, comprising four interdependent areas of measurement that are closely connected to the nature of community policing. The applied scales included (1) 'quality of contact with the police' (citizens believe that the police may have a direct impact on the success of partnerships between the police and the community), (2) 'perception of crime and disorder' (disorder, fear, and serious crime form a causal chain resulting in a spiral and leading to a neighbourhood decline), (3) 'personal fear' (fear weakens community cohesion and consequently leads to the dissipation of informal social control), and (4) 'community cohesion' (when community cohesion is absent, social control collapses). The survey was conducted on a representative sample of 1,506 Slovene residents, and the measurement made it possible to calculate the index of community policing implementation in local communities on the scale from 20 (minimum) to 100 (maximum). Respondents highlighted the issue of waste accumulation in their local environment as the security problem that raises the greatest concern, whereas almost one-third of respondents believed that police officers were not impartial, objective, and fair in carrying out police procedures. The results show that Slovene residents generally feel safe in their communities and that—following a decade of planning community policing in Slovenia—the community policing index, calculated on the basis of applied measurements, amounted to 69 (out of 100). The implementation of community policing was evaluated better in rural areas, while there were no statistically significant differences when using gender as a criterion. Younger respondents evaluated the quality of police-citizen contacts as less favourable and expressed their concerns about their potential victimisation more frequently than older respondents.59
The overall findings of different studies show that today, the Slovene Police generally possesses more favourable views of the overall mission of citizen-centred policing, as officers held more positive views of the usefulness and value of community policing, which in turn led to increasingly favourable attitudes towards citizen-police cooperative efforts and community building.
Concluding Remarks
As it was demonstrated, policing in Europe and Slovenia is increasingly becoming a knowledge-based activity, which includes strengthened educational standards for policing. Trends, such as international police cooperation60, seeking legitimacy61 in a competitive environment among other stakeholders operating in the field of providing security, as well as the development of research and educational activities within policing (including attempts to provide the grounds for a modem police science), are bringing the police closer to the standards of a classic profession. In Slovenia, a body of research on the police, financed, among others, by the Ministry of the Interior, has shown the openness and benevolence of the police concerning scientific contributions over the past two decades. At present several research projects on policing are being conducted at the Institute of Criminal Justice and Security: Safely and security in local communities - a comparison between rural and urban settings (2019-2024); Plural policing (2018-2020); Prevention of radicalisation (as a part of community policing) (2018-2020).
It is also necessary to mention that the Faculty of Criminal Justice and Security, University of Maribor, has been developing criminology and criminal justice research, particularly on police and policing, since the mid-1990s. In particular, the Chairs of Policing and Security Studies, and Criminology have been actively involved in the majority of police reforms in the past three decades, therefore providing the Slovene Police with knowledge, research, and discussions (round tables, national and international conferences) on the development of policing in Slovenia and in general.
Nevertheless, a substantial amount of research could not be done without the interest and support of the Slovenian police, especially in regard to organisation of conferences on Policing in Central and Eastern Europe (1996, 1998, 2000, 2002, 2004, 2006, 2008, 2010, 2012, 2014, 2016, and 2018), as well as (co)financing research projects on police integrity), community policing and security partnerships, victims of crime and their satisfaction with police investigations, community policing and the provision of security in local communities, legitimacy of police and policing, and a research project on local safely and security (2015-2018; 2019-2024), which includes the continuation of the previous research research on community policing.
It is also necessary to mention that Slovenian »police and policing« researchers have successfully defended their doctoral dissertations based on their research on police and policing, starting with Janez Pecar (1964, on the role of councils competent for the internal affairs), Darko Maver (1984, on criminal investigation), Andrej Anzic (1995, on parliamentary oversight of security services), Gorazd Mesko (1998, on police personality and police officers' attitudes towards marginal social groups), Darko Anzelj (1999, on organisation and leadership in the police). Tomaz Cas (1999, on private security), Anton Dvorsek (2000, on criminal investigation strategies), Kristija Musek Lesnik (2002, on personal and work-related values of police officers), Bojana Virjent (2002, on sociolinguistic factors in police encounters with foreigners), Irena Gorenak (2006, on police subculture and communication), Janez Mekinc (2007, on ethics in police management), Miroslav Zaberl (2007, on legal perspectives of policing), Sotlar (2007, on police-private security cooperation), Jurij Ferme (2009, policing - between state and local administration), Emanuel Banutai (2012, competencies of police leaders), Maja Modic (2013, police officers and citizens about local safety and security), Tinkara Pavsic Mrevlje (2013, posttraumatic stress in criminal investigators), Damijan Potparic (2014, on intelligence-led policing), and Bruno Blazina (2018, on suicide of police officers). This body of work proves both - that researchers have been specialised in police topics and that the police chiefs have expressed their interest in research and some of them proved themselves to be able to achieve a doctoral level of education. In my opinion, this is a significant factor contributing to understanding both professional environments that contribute to the development of practice and research in the field of policing.
Literature
Anzelj D. (2011). 'Predstavitev Resolucije о nacionalnem programu preprecevanja in zatiranja kriminalitete za obdobje 2012-2016, pp. 1-17 [Presentation of the Resolution on the National Plan for Preventing and Combating Crime 2012-2016]". In Pavsic Mrevlje T. (ed.), Zbornikprispevkov 12. Slovenski dnevi varstvoslovja . Ljubljana: Fakulteta za varnostne vede.
Gorenak V., Gorenak I. (2011). 'Dejavniki pripravljenosti lokalnih skupnosti za sodelovanje s policijo v Sloveniji [Factors of Local Communities" Willingness to Cooperate with the Police in Slovenia]". Revija za kriminalistiko in kriminologijo 62(3): 253-262.
Gostic S. (2007). 'Obcinski program varnosti kot strateski dokument za zagotavljanje varnosti vlokalni skupnosti [Municipal Programme of Safety as a Strategic Document for Providing Safety in Local Communities]". In Lobnikar B. (ed.), Zbornik prispevkov 8. Slovenski dnevi varstvoslovja . Ljubljana: Fakulteta za varnostne vede, pp. 1-10.
Jevsek A., Mesko G. (2011). 'The Slovenian National Bureau of Investigation - an Attempt to Respond to Contemporary Unconventional Forms of Criminality". In Mesko G., Sotlar A., Winterdyk J. (eds), Policing in Central and Eastern Europe - Social Control of Unconventional Deviance: Conference Proceedings. Ljubljana: Fakulteta za varnostne vede, pp. 243-257.
Kolenc T. (2003). The Slovene Police. Ljubljana: Ministry of the Interior of the Republic Slovenia, Police, General Police Directorate.
Lobnikar В., Mesko G. (2010). 'Responses of Police and Local Authorities to Security Issues in Ljubljana, the Capital of Slovenia". In Cools M., De Kimpe S., Dormaels A., Easton M., Enhus E., Ponsaers P. (eds), Police, Policing, Policy and the City in Europe, The Hague: Eleven International Publishing, pp. 161-179.
Lobnikar В., Mesko G. (2015). 'Perception of Police Corruption and the Level of Integrity among Slovenian Police Officers". Global Issues in Contemporary Policing 16(4): 341-353.
Lobnikar В., Mesko G., Sumi R. (2014). 'Police Integrity Surveys and Implementation of Findings within the Slovenian Police". In Hovens L. J. (ed.), Building Police Integrity: A Post-Conflict Perspective, The Hague: Royal Netherlands Marechaussee, pp. 249-271.
Lobnikar В., Prislan K., Modic M. (2016). 'Merjenje uspesnosti implementacije policijskega dela v skupnosti v Sloveniji [Measuring the Effectiveness of Implementing Community Policing in Slovenia]". Revija za kriminalistiko in kriminologijo 67(2): 89-110.
Lobnikar В.. Sotlar A.. Modic M. (2015). 'Do We Trust Them? Public Opinion on Police Work in Plural Policing Environments in Central and Eastern Europe". In Mesko G., Tankebe J. (eds), Trust and Legitimacy in Criminal Justice: European Perspectives. Cham: Springer, pp. 189-203.
McConville M., Shepherd D. (1992). Watching Police, Watching Communities. London: Routledge.
Mesko G. (2011). 'V skupnost usmerjeno policijsko delo - Izziv za Slovensko policijo? [Community Oriented Policicing - A Challenge for the Slovenian Police?]". Teorija in praksa 38(2): 272-289.
Mesko G. (2009). 'Transfer of Crime Control Ideas - Introductory Reflections". In Mesko G., Kury H. (eds), Crime Policy, Crime Control and Crime Prevention - Slovenian Perspectives. Ljubljana: Tipografija, pp. 5-19.
Mesko G., Tankebe J. (eds) (2015). Trust and Legitimacy in Criminal Justice: European Perspectives. Cham: Springer.
Mesko G., Furman R. (2014). 'Police and Prosecutorial Cooperation in Responding to Transnational Crime". In Reichel P., Albanese J. (eds), Handbook of Transnational Crime and Justice. Los Angeles: Sage, pp. 323-352.
Mesko G., Klemencic G. (2007). 'Rebuilding Legitimacy and Police Professionalism in an Emerging Democracy: The Slovenian Experience". In Tyler T. R. (ed.), Legitimacy and Criminal Justice, New York: Russell Sage Foundation, pp. 84-115.
Mesko G., Lobnikar B. (2005). 'The Contribution of Local Safety Councils to Local Responsibility in Crime Prevention and Provision of Safety". Policing: An International Journal of Police Strategies and Management 28(2): 353-373.
Mesko G., Maver D. (2010). 'On Police and Policing in Slovenia: Obstacles and Challenges". In Roberson C., Das D. K., Singer I. K. (eds), Police Without Borders: The Fading Distinction between Local and Global. New York: CRC Press, pp. 87-109.
Mesko G., Sotlar A. (2012). 'Preprecevanje kriminalitete v lokalnih skupnostih - med ad hoc pristopi in na znanju temeljecih preventivnih dejavnostih. [Prevention of Crime in Local Communities - Between Ad Hoc Approaches and Knowledge-Based Prevention Activities]". Revija za kriminalistiko in kriminologijo 63(3): 229-239.
Mesko G., Bobnar Т., Ivancic R., Ogulin J. (2017). 'Strategija policijskega dela v skupnosti 2013 - Izkusnje in Izzivi [Strategy of Community Policing in 2013 - Experiences and Challenges]". In Pavsic Mrevlje Т., Modic M., Flander В., Areh I. (eds), 18. Dnevi Varstvoslovja . Maribor: Univerza v Mariboru, p. 14.
Mesko G., Lobnikar В., lere M., Sotlar A. (2013). 'Recent Developments of Policing in Slovenia". In Mesko G., Fields С. В., Lobnikar В., Sotlar A. (eds), Handbook on Policing in Central and Eastern Europe . New York: Springer, pp. 57-81.
Mesko G., Sotlar A., Lobnikar В., lere M., Tominc B. (2012). Obcutek ogrozenosti in vloga policije pri zagotavljanju varnosti na lokalni ravni [Feelings of Insecurity and the Role of Police in Local Safety Provision]. Ljubljana: Fakulteta za varnostne vede.
Ministrstvo za notranje zadeve. (2019). 'Resolucija о Nacionalnem Programu Preprecevanja in Zatiranja Kriminalitete [Draft Resolution on the Prevention and Suppression of Crime].
Ministrstvo za notranje zadeve. (2019). 'Resolucija о Nacionalnem Programu Preprecevanja in Zatiranja Kriminalitete' [Resolution on the Prevention and Suppression of Crime],
Nalla M., Modic M., Mesko G. (2014). 'Community Policing Reforms and Organizational Changes: An Assessment of Officers' Perceptions of Community-Police Relations in Slovenia". Revija za kriminalistiko in kriminologijo 65(4): 272-286.
Potparic D., Wilson H. N. (2013). 'Relationship between Intelligence-Led Policing and Community Policing: Conceptual and Functional Considerations for National Criminal Intelligence Model in Slovenia". In Mesko G., Sotlar A., Greene J. R. (eds), Criminal Justice and Security - Contemporary Criminal Justice Practice and Research: Conference Proceedings. Ljubljana: Fakulteta za varnostne vede, pp. 113-124.
Reisig M., Tankebe J., Mesko G. (2012). 'Procedural lustice, Police Legitimacy, and Public Cooperation with the Police among Young Slovene Adults". Varstvoslovje 14(2): 147-164.
Reisig M., Tankebe J., Mesko G. (2014). 'Compliance with the Law in Slovenia: The Role of Procedural lustice and Police Legitimacy". European Journal on Criminal Policy and Research20(2): 259-276.
Sunshine J., Tyler T. (2003). 'The Role of Procedural lustice and Legitimacy in Shaping Public Support for Policing". Law and Society Review 37(3): 513-547.
Tankebe J., Mesko G. (2015). 'Police Self-Legitimacy, Use of Force, and Pro-
Organizational Behavior in Slovenia". In Mesko G., Tankebe J. (eds). Trust and Legitimacy in Criminal Justice: European Perspectives. Cham: Springer, pp. 261-277.
Ustava Republike Slovenije [Constitution of the Republic of Slovenia], (1991). Official Gazette (33/91-1).
Zakon о obcinskem redarstvu [Act on Local Police], (2006). Official Gazette (106/06).
Zakon о lokalni samoupravi [Local Self-government Act], (2007). Official Gazette (94/07).
Zakon о organiziranosti in delu v policiji [Organisation and Work of the Police Act] (2013). Official Gazette (15/13).
Zakon о nalogah in pooblastilih policije [Police Tasks and Powers Act], (2013). Official Gazette (15/13).
Предмет и метод уголовного права в условиях трансформации общественных отношений
Transforming Social Matter Affects the Subject and Method of Criminal Law
Аннотация. Предмет и метод уголовного права рассматриваются с позиции трансформации общественных отношений, происходящей в последнее столетие. Показано несоответствие базовых уголовно-правовых категорий новому общественному устройству. Обращается внимание на противоположные подходы к их представлению в западном и отечественном уголовных законодательствах, что обусловило принципиальность различий в моделях противодействия преступности. Предлагается свой вариант дальнейшего развития уголовно-правового воздействия через изменение отношения к преступлению и наказанию как базовым категориям уголовного права.
Abstract. The article discusses subject and method of criminal law from the perspective of transformation of social relations in the last century. Author raises a question of the inconsistency of the basic criminal law categories in a new social order. Current work offers a comparison between the Western and local approaches to the basic criminal law concepts and explains how their opposition have led to differences in the criminal countermeasure models. The further development of criminal law demands a change in attitudes towards crime and punishment as the basic categories of criminal law..
Ключевые слова, трансформация, общественные отношения, предмет, метод уголовного права, иные меры уголовно-правового характера.
Keywords, transformation, social order, subject, criminal law method, criminal law measures
Предмет отечественного уголовного права, а также его методы сегодня остаются в тех пределах, в которых они были сформулированы изначально, не подвергаясь какой-либо коррекции. Между тем таковая необходима, так как ни преступление в его традиционном понимании, ни тем более наказание (имеющее карательную сущность) уже не отвечают требованиям предмета и метода уголовного права с учетом тех общественных отношений, которые характерны для современного социума. Интересно, что об ущербности существующего, в том числе и сейчас, подхода, который сводится лишь к преступлению и наказанию за него, в крайне жесткой форме высказывался еще B.C. Соловьев. Он отмечал: «эта «абсолютная» теория преступления и наказания, которую мы назовем варварскою, - если ее рассматривать согласно ее собственным требованиям, именно как абсолютную и окончательную, представляет собой одну из самых поразительных диковинок в богатой кунсткамере человеческих заблуждений»62. С изменением общественных отношений, которые произошли с момента, когда была высказана данная мысль, прошло достаточно времени, но сама она приобрела дополнительную остроту лишь сегодня.
И если еще 30-40 лет назад подобная модель казалась незыблемой, а во взаимодействии с рядом социальных институтов - во многом и эффективной, то в современных условиях сохранение прежних позиций в этом вопросе уже не выглядит настолько бесспорным. Дело в том, что при той тотальности трансформации общественных отношений, которая наблюдается в последние два десятилетия, сохранение прежних позиций в оценке предмета и метода уголовного права становится опасным в силу недооценки объективных условий реальности. Консерватизм в решении этого вопроса к концу прошлого столетия и так уже достиг апогея, а в современной обстановке просто перестал выполнять свои функции, оставаясь не более чем декларацией. Сегодня повсеместно наблюдается реализация концептуально нового подхода в построении общественных отношений, что находит свое проявление на идейном уровне. Подобное становится возможным, в том числе за счет нарушения баланса в существующей иерархии социальных ценностей, отмирания старых и, казалось бы, незыблемых идей и насаждения новых, не всегда воспринимаемых однозначно начал. Меняется мировоззрение в целом, меняется сама парадигма развития, не оставляя места прежним категориям в их неизменном и привычном для нас виде. Прямое подтверждение данному тезису можно встретить в современной юридической, философской, социологической и иной литературе, где все активнее речь идет уже даже не о формировании общества постмодерна, а о его постмодернистких вариациях. Речь, хотя и в рамках научной полемики, ведется о постчеловеке как о самостоятельном субъекте правоотношения! Сам факт постановки вопроса о любом из перечисленных явлений, не говоря уже о достаточно серьезной их теоретической проработке, которая длится не одно десятилетие, указывает на масштабность поднимаемых вопросов и недопустимость игнорирования последствий их реализации. И ведь это не просто теории. Очевидность происходящих изменений невозможно не замечать. Они носят глубинный, структурный характер, видоизменяя, прежде всего, самих людей, в результате чего меняются и отношения между ними. Однако не может быть, чтобы сами общественные отношения менялись на принципиальном уровне, а базовые категории (понятия, явления) оставались бы при этом незыблемыми. Это в равной степени касается и преступления, и в особенности наказания, а точнее, в целом системы уголовно-правового воздействия, которая традиционно в российском уголовном праве сводится к репрессии63.
К этому тезису, безусловно, можно апеллировать, ссылаясь при этом на те многочисленные изменения, которые претерпела система средств воздействия на лицо, совершившее преступление, в российском УК в последние годы. В то же время даже поверхностный взгляд без труда позволяет сделать вывод об их количественном, а не качественном характере. Да, появились новые средства в виде отдельных видов наказаний, иных мер уго-ловно-правового характера, а также ограничений, реализуемых при условном осуждении, условно-досрочном освобождении от дальнейшего отбывания наказания и т.д. Изменились пределы реализации ранее существовавших средств воздействия, причем как в одну, так и в другую стороны. Законодатель, следует признать, весьма активно занимается пролиферацией норм, забывая при этом, что количество далеко не всегда переходит в качество. Между тем количеством изменений невозможно обеспечить потребности по противодействию преступности, по сути, уже нового общества.
И здесь мы все заложники той схемы, которая была критикована В. С. Соловьевым более ста лет назад, а создана еще раньше, в которой есть только два элемента - преступление и наказание. И это, скорее, не вина, а беда, причем всех - законодателя, правоприменителя, ученых и др., всех, кто оказался ограничен привычной моделью и действует строго в ее рамках, которые очерчены предметом и методом уголовного права. И выхода из сложившейся ситуации не видно. Между наказанием и иными мерами уго-ловно-правового характера (воздействия) сегодня сохраняется законодательная пропасть, что подтверждается полным отсутствием какого-либо взаимодействия между ними на нормативном уровне. Иное так и остается иным в прямом смысле этого слова, оцениваясь и законодателем, и правоприменителем в качестве второстепенного, необязательного, чего-то дополнительного, что не может оказывать существенного влияния на степень воздействия на виновного. Они не оцениваются в комплексе, хотя «в чистом виде наказания и в чистом виде меры безопасности в жизни встречаются очень редко. Данные меры в зависимости от обстоятельств могут дополнять либо заменять друг друга»64. Мы по-прежнему боремся с последствиями совершаемых преступлений, продолжая игнорировать собственно лицо, которое допустило общественно опасное поведение. Наказание не направлено на решение этой проблемы, а в определении предмета уголовного права иной категории просто не существует.
Необходимо отметить, что сложившаяся ситуация не является случайной, а ее формирование происходило не одно столетие. В свое время Ф. Лист отмечал, что «уже давно просматривается проблема "перекоса" в направлении воздействия, которое сегодня в основном оказывает влияние (или стремится оказать) на преступность, а не на конкретных лиц, совершивших преступления»65. Под воздействием классической школы в общем учении о наказании стал господствовать принцип возмездия «... как в чистом виде, так и под прикрытием более мягких названий, например, «необходимое искупление» или «воздающая справедливость», - принцип, переносящий центр тяжести субъективного критерия на объективный, с человека -на учиненное им деяние»66. Однако подобный взгляд на государственную политику по противодействию преступности был критикован еще Ф. Голь-цендорфом, криминалистом-классиком, который сделал вывод о «банкротстве карательной системы»67 с теми принципами, которые ее олицетворяют.
Выхода из ситуации нет и сейчас. Мы продолжаем реализовывать ту же схему, не опираясь на результат, а соответственно и корректировка средств осуществляется бессистемно. При этом те попытки, которые предпринимаются на законодательном уровне в последние годы, беспрецедентны по своей антинаучности, хаотичности и отсутствию обоснованности появления тех или иных мер. В этой связи нельзя не согласиться с В.А. Уткиным, который отмечает, что появление в уголовном законе иных мер без достаточного теоретического обоснования превратило их в своего рода «...научного «троянского коня», открыв дверь для размывания предмета и метода уголовного права и традиционно присущих отечественной догматике его классических постулатов и основ»68. В результате непродуманного подхода в формировании средств иного воздействия на лиц, совершивших преступление, происходит размывание предмета и метода уголовного права, в то время как речь должна идти о системном развитии данных категорий и их целенаправленном и научно обоснованном расширении.
Безусловный интерес в этом отношении представляет зарубежное уголовное право и законодательство, демонстрирующее так называемый риск-ориентирующий69 подход к формированию средств уголовно-правового воздействия. Будучи более ориентированным, как раз на результат и не обремененным вопросами объективного вменения, а зачастую и в целом вины, а также другими факторами сдерживающего характера, западноевропейское, а в особенности англосаксонское уголовное право действует в данном направлении значительно смелее. На это указывают как средства, которые уже не одно десятилетие успешно применяются в обеих системах, так и новые меры, о применении которых только начинает вестись речь.
Следует отметить, что изменения, произошедшие в структуре общественных отношений начиная с середины 90-х годов прошлого столетия, носили масштабный характер, вынудив законодателя как англо-саксонской, так и романо-германской правовых семей пойти в решении вопроса о пределах допустимости в выборе средств, необходимых для противодействия преступности, значительно дальше. И теоретическими разработками либо абстрактными законодательными конструкциями данный процесс не ограничился, позволив реальности превзойти все самые смелые ожидания, максимально быстро насыщая практику новыми идеям, обеспечивая таким образом их апробацию. Во многом это обусловлено как раз иным подходом к пониманию предмета и метода уголовного права, формирующих общественные отношения вокруг наиболее опасных нарушений и максимально карательных мер воздействия за эти нарушения. Применяемые при этом новые средства воздействия, а также идеи, обосновывающие необходимость их появления, хотя и по-разному и с разной интенсивностью в разных регионах мира, тем не менее свидетельствуют о наличии соответствующей реакции на происходящее в обществе. Смена основной идеи уголовно-правового воздействия на Западе фактически уже произошла, позволяя с уверенностью констатировать тот факт, что речь сегодня необходимо вести не о случившейся коррекции давно сложившейся системы, а об изменении самих принципов воздействия (в том числе и на сознание виновного). Эра физического принуждения в западноевропейском уголовном законодательстве постепенно уступает эпохе принуждения иного рода, скорее, не психического, а психолого-физиологического, но не в плане влияния на психику осужденного за счет суровости принятых мер, а именно на сознание, у которого не остается выбора под воздействием реализуемых способов. И если в отечественном праве это практически неощутимо (хотя это лишь вопрос времени), то Запад (в его максимально прогрессивных вариациях) активно и уже давно экспериментирует в этом направлении. Химическая кастрация - одно из ярких, но далеко не единственных тому подтверждений. С ее помощью происходит воздействие на психику человека через его физиологию, за счет подавления тестостерона женским половым гормоном. Сегодня уже не является фантастикой чипизация, а соответственно и управляемость населения, и осужденные в данном списке первые в очереди. Все большую популярность приобретают идеи вроде «черного зеркала», технологий допроса в виде загрузок сознания, виртуальные пытки и т. д. Они лишь пока выглядят малореальными, но технологический процесс говорит об обратном, активно работая над усилением позиций государства в части его возможностей оказания безальтернативного влияния на психику индивида. Во второй половине ХХ-го столетия в Европе было проведено значительное количество криминолого-генетических исследований70, многократно развивших идеи Г. Модели, Д. Причарда, Б. Мореля, Ч. Ломброзо, Б. Томсона и др. Часть из них длились десятилетиями, а сделанные выводы позволили максимально точно раскрыть область приложения карательного механизма, оголив наиболее «слабые» места не только физиологии, но и психики человека.
Надо сказать, что новые средства сегодня совершенно необходимы,
что обусловлено новыми угрозами, воздействие на которые старыми методами далеко не всегда эффективно или неэффективно вовсе. Мы живем в век развития киберпреступности, терроризма, педофилии, беспрецедентного роста экономической преступности и тех угроз, которые она раньше не несла обществу. Эти и множество других форм и методов негативного воздействия на общество преступным путем, появляющихся с калейдоскопической быстротой, и справиться с которыми прежними способами удается все меньше. Вполне естественно, что в складывающихся условиях вопрос о стабильности предмета и метода уголовного права становится все более актуальным.
И если мы все так же исповедуем прежний подход, основанный на идее необходимости назначения за совершенное преступление наказания, то уголовное право на Западе уже давно вышло за пределы столь узкого представления о рассматриваемом явлении, предлагая совершенно иные способы воздействия, причем не только за факт совершенного, но и лишь за потенциально возможное преступление. Рано или поздно мы вынуждены будем двигаться в том же направлении, хотя и со своими вариациями. Особенности присущи всем, они есть и внутри западного общества, но направление определяется той совокупностью общественных отношений, которые типичны для определенного отрезка времени. Они, следует признать, в России не идентичны западным, но они и не те, что были в советский период нашего развития. Будучи принципиально иными, способы воздействия на лиц, совершивших преступление, остались по своей сути неизменны. Они с завидной регулярностью меняются количественно, но не качественно, находясь в пределах традиционной модели. Рано или поздно нам придется эту модель трансформировать, дополняя ее новыми идеями и элементами, необходимыми для обеспечения приемлемого уровня эффективности противодействия преступности за счет реализации мер уголовно-правового характера. В случае появления таких средств и их реального применения мы сможем получить иные результаты в сфере специальной превенции. При этом ее показатели способны оказаться действительно достоверными, находясь под влиянием реализации конкретных мер, а не являться итогом манипуляций с нормами уголовного закона (декриминализации деяний, а также изменений иного рода, не позволяющих признавать совершенное деяние рецидивом) или статистикой. Доминирующий консерватизм в данном направлении правового регулирования рано или поздно должен быть преодолен. И преодоление вполне возможно. Прежде всего, оно должно происходить через использование уже накопленного опыта, причем как в зарубежном уголовном законодательстве, так и в рамках антропологии и генетики, тех знаний, которые в данных отраслях уже накоплены и могут быть адаптированы к разработке новых мер уголовно-правового воздействия на лиц, совершивших отдельные (в особенности новые) виды преступлений. Для этого нужен более широкий взгляд на проблему и выход за пределы традиционной схемы, в которой преступление и наказание выступают в качестве единственно возможных элементов.
Список литературы
Гурииская АЛ. Англо-американская модель предупреждения преступности: диссертация доктора юрид. наук. СПБ., 2018.
Кондратюк Л. В., Овчииский В. С. Криминологическое измерение. М., 2008
Лист Ф. Задачи уголовной политики. М., 2004.
Соловьев В. С. Проповедник в пустыне: проповеди о праве. (Избранные труды). М, 2014.
Уткин В. А. Уголовное право и перспективы уголовно-исполнительного законодательства. М., 2013.
Ферри Э. Уголовная социология. М., 2005.
Фукуяма Ф. Великий разрыв. М., 2004.
Чубииский М. П. Очерки уголовной политики. М., 2008.
Щедрин Н. В. Введение в правовую теорию мер безопасности. Красноярск, 2000.
Волков К. А.
Уголовная политика и принципы права Criminal Policy and Principles of Law
Аннотация: Принципы уголовного права играют сегодня существенную роль в реализации и развитии уголовно-правовой политики. В работе рассматриваются проблемы взаимовлияния уголовной политики и принципов уголовного права. Делается вывод, что они выступают самостоятельным регулятором уголовно-правовых отношений; определяют содержание правовых норм и направляют практику реализации уголовно-правовой политики, нуждаются в дальнейшем изучении.
Abstract The principles of criminal law play a significant role in the implementation and development of criminal law policy today. The paper deals with the problems of mutual influence of criminal policy and principles of criminal law. Author concludes that they act as an independent regulator of criminal law relations; determine the content of legal norms and guide the practice of criminal law implementation and must be studies further.
Ключевые слова-, уголовная политика, принципы права, проблемы уголовной политики, система принципов, правопонимание
Keywords: criminal policy, principles of law, problems of criminal policy, system of principles, understanding of law
Принципы права выступают перманентной чертой любой отрасли права, которая выражают не только сущность определенной отрасли права, но и наполняют её содержание. Данный тезис в полной мере относится к уголовному праву. Впервые принципы уголовного права на законодательном уровне были закреплены в Уголовном кодексе РФ в 1996 году. Как известно, причиной разработки в середине 90-х гг. прошлого столетия нового уголовного закона стали закономерные процессы, связанные с изменениями социально-экономических отношений, политического режима, качественных и количественных показателей преступности в стране, с изменениями в позитивном смежном законодательстве. Кроме того, необходимо было привести действовавшее на тот момент уголовное законодательство в соответствие с международным обязательством России в области борьбы с наиболее опасными формами проявления преступности (терроризм, организованная преступность, коррупция и т. д.).
Безусловно, принятие нового уголовного закона явилось серьезным достижением отечественной правовой науки и законотворчества.
Оценивая достижения УК РФ 1996 года сквозь призму десятилетий, можно отметить, что его появление позволило решить многие задачи, поставленные перед разработчиками. В частности, произошла переоценка приоритетов уголовно-правовой охраны, впервые определены принципы уголовного права, по-новому сформулированы задачи уголовного закона, расширены и получили новую регламентацию многие институты уголовного права (обстоятельства, исключающие преступность деяния, освобождение от уголовной ответственности и наказания и т.п.), проведена криминализация и декриминализация общественно опасных деяний с учетом новой криминогенной ситуации. Однако критический анализ действующего двадцать три года уголовного закона приводит автора настоящей статьи к убеждению, что говорить о достижении адекватности уголовно-правового регулирования преждевременно. На наш взгляд, главным достоинством УК РФ 1996 года стало приведение его норм в соответствие с современными реалиями жизни в России, что, прежде всего, выразилось в усилении охраны социально-экономических и политических интересов новой элиты российского общества. Причем данный процесс произошел не в момент принятия нового уголовного закона, а путем поэтапного внесения соответствующих изменений и дополнений в его содержание. Например, Федеральным законом от 8 декабря 2003 года «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс РФ» было внесено изменение в содержание 257 статей уголовного закона. Из них 36 статей в Общей части УК РФ и 221 статью в Особенной части УК РФ. Указанные изменения и дополнения уголовного закона существенным образом перекроили содержание уголовно-правовых норм, привели к рассогласованности институтов уголовного права. Нельзя отказать в справедливости тем авторам, которые в этом вопросе более категоричны и называют ситуацию не иначе как «контрреформой уголовного законодательства»71. Так, не устояв перед мощным политическим и научным лоббированием отказа от такого уголовно-правового института, как конфискация имущества, разработчики закона исключили его из системы уголовного наказания72. Причем для малоимущих преступников конфискация была сохранена в прежнем объеме путем повышении размера штрафа до уровня в 1 млн руб. И хотя конфискация имущества впоследствии была реанимирована в виде иной меры уголовно-правового характера, фактически депенализация конфискации имущества даже на короткий период позволила уйти от возможности безвозмездного обращения в собственность государства имущества осужденных за совершение крупномасштабных хищений в период так называемого «дикого капитализма» в 90-е годы прошлого столетия. Вышеназванная тенденция сохраняется до сих пор. Более того, по отдельным изменениям уголовного закона, направленным на дифференциацию уголовной ответственности по социальному принципу, была дана критическая оценка со стороны высших судебных органов страны. Так, Конституционный Суд РФ в своем Постановлении от 11 декабря 2014 г. № 32-П признал не соответствующими Конституции РФ положения ст. 159.4 УК РФ, предусматривающие ответственность за мошенничество в сфере предпринимательской деятельности. В частности, Конституционный Суд РФ пришел к выводу, что специальным видом мошенничества для предпринимателей установлены юридические преференции для предпринимателей. Несправедливым было названо и то обстоятельство, что мошенничество в «крупном и особо крупном» размере для предпринимателей по ст. 159.4 УК РФ начинается с суммы в шесть раз более высокой, чем для «простых» мошенников по ст. 159 УК РФ. Кроме того, в отличие от простого мошенничества, в ст. 159.4 УК РФ отсутствует целый ряд квалифицированных составов, а санкция статьи в два раза мягче простого мошенничества73.
Сегодня можно с печалью отметить, что «законодательный зуд» в виде очередных законодательных инициатив, не имеет большей частью объективных оснований, и является современной чертой уголовной политики. За двадцатилетний период существования в уголовный закон было внесено более 3000 поправок путем принятия около 236 федеральных законов о внесении изменений и дополнений (по состоянию на 01 июня 2019 года).
Не касаясь предметного анализа всех внесенных поправок уголовного закона, рассмотрим значение принципов уголовного права в реализации и развитии уголовно-правовой политики.
Позиции относительно уголовной политики в науке также неоднозначна. Давая обобщенное определение уголовной политики М. М. Бабаев, Ю.Е. Пудовочкин и В. К. Андрианов74 под уголовной политикой понимают социальную политику борьбы с преступностью, которую можно характеризовать «как концентрированную, социально обусловленную концептуальную реакцию государства на существующую совокупность криминальных угроз». Сегодня в юридической науке традиционно выделяются уголовно-правовую, уголовно-процессуальную и уголовно-исполнительную политику. При этом некоторые авторы, справедливо обращая внимание на взаимосвязь указанных направлений, делают поспешный вывод о малопродуктив-ности и даже оторванности от правовой реальности рассмотрения отдельных направлений уголовной политики в качестве самостоятельных её направлений. По мнению Р. А. Ромашова, сторонники подобного рода разграничения смешивают отраслевое и научное правовосприятия, в связи с чем автор предлагает обойтись понятием «государственная уголовная политика»75. Представляется, что указанная позиция с научной точки зрения малопродуктивная, поскольку само по себе добавление к термину уголовная политика слово «государственная» не свидетельствует о невозможности проводить классификацию подсистемы указанного явления. Кроме того, вне рамок деятельности государства уголовная политика существовать не может по определению, поскольку является одним из направлений политики государства в сфере социально-правового контроля преступности, а это означает что данный признак является перманентным для понимания уголовной политики.
Рассматривая современные приоритетные направления российской уголовной политики, можно отметить, что таковыми стали в области уго-ловно-правовой политики борьба с терроризмом и экстремизмом, коррупцией, наркотизмом, преступлениями против несовершеннолетних. В свою очередь, в сфере российской уголовно-процессуальной политики такими направлениями являются: дифференциация форм уголовного судопроизводства, в том числе расширение института компромисса; придание важного значения судебному контролю на различных стадиях уголовного судопроизводства, вплоть до появления «института следственных судей»; усиление защиты процессуальных интересов потерпевших, а также такой категории обвиняемых, как предприниматели; расширение процессуальных возможностей стадии исполнения приговоров и института суда присяжных; укрепление независимости и самостоятельности при рассмотрении апелляционных и кассационных жалоб и представлений путем обособления апелляционных и кассационных судов общей юрисдикции. В области уголовно-исполнительной политики векторами деятельности являются: гуманизация отбывания наказания; усиление контроля в отношении лиц, освободившихся из мест лишения свободы; достижение европейских стандартов содержания подозреваемых и обвиняемых под стражей, а также осужденных в местах лишения свободы; попытка «разгрузить» уголовно-исполнительную систему, в том числе за счет применения института амнистии, а также путем придания условиям института условно-досрочного освобождения от отбывания наказания императивного метода правового регулирования.
В юридической литературе неоднократно подчеркивалось, что задачи уголовной политики должны решаться на основе ее принципов, исходных нормативно руководящих начал, идей, которые в рамках отрасли уголовного права обладают стабильностью, универсальностью, императивностью и системностью76.
Действующий российский уголовный закон содержит пять принципов уголовного права: законности, равенства граждан перед законом, вины, справедливости и гуманизма. Каждый из них является самостоятельным; в своей же совокупности принципы образуют определенную систему, в которой они находятся в тесной связи и взаимообусловленности77. По справедливому замечанию А.И. Чучаева, уголовное право не может основываться только на каком-то одном из них, пусть даже самом значительном и важном. Воплощение отдельно взятого принципа зависит от полноты и реальности всех составляющих, входящих в систему".
Рассматривая правовую природу принципов уголовного права В.А. Блинников полагает, что уголовное право и уголовная политика строится на определенных принципах, которые не ограничиваются рамками закона78. При этом автор помимо традиционных принципов уголовного права, которые закреплены в ст.3-7 УК РФ, дополняет систему принципов еще шестью: единства и согласованности уголовной политики; целесообразности, дифференциации уголовной ответственности; неотвратимости уголовной ответственности; научной обоснованности уголовной политики и социальной обусловленности. Следует отметить, что идея расширение принципов уголовного права не является новой для науки уголовного права, и в юридической литературе выделяется до двух десятков принципов уголовного права.
Анализ работ, посвященных вопросам принципов уголовного права, позволяет также констатировать, что сегодня отсутствует не только четкая единообразная классификация принципов уголовного права, но и единый подход к определению самого понятия «принцип уголовного права». В современной юридической литературе по уголовному праву, как правило, принцип уголовного права определяется как «начало», «идея», «положение». По мнению В.А. Блинникова, принципы уголовного права - это «основополагающие начала и руководящие идеи, которые определяют содержание и направление государственной деятельности в сфере борьбы с преступностью»79. А. А. Матвеева принципы уголовного права определяет как «главные положения, основные начала, руководящие идеи, определяющие содержание уголовного права, на основании и в соответствии с которыми строятся и применяются основные институты и нормы»80. При этом большинство авторов, анализирующих правовую природу принципов уголовного права отстаивают позицию, согласно которой по своей юридической природе и сущности принципы представляют собой нормы права, но лишь с более общим и принципиальным содержанием.
В связи с этим представляется обоснованным мнение В. В. Ершова, что такой подход является «узким» и характерен для юридического позитивизма, который ограничивает право исключительно нормами права, установленными правотворческими и (или) исполнительными органами государственной власти в «законодательстве». В результате в юридической литературе и на практике возникает теоретическая неопределенность природы, места и роли принципов и норм права, содержащихся в иных формах национального и международного права. Сложившаяся неопределенность права, выработанного с позиции юридического позитивизма негативно сказывается на регулировании общественных отношений81.
Представляется, что уголовное право содержат не только нормы права, но и принципы уголовного права. Указанное понимание уголовного права позволяет решить многие теоретические и практические проблемы уголовного права. В частности, интегративный подход к пониманию уголовного права позволяет теоретически убедительно обосновывать содержание и сущность уголовного права с позиции одной из разновидностей синтетической теории права, эффективно защищать уголовно-правовыми средствами права и законные интересы граждан, общества и государства от общественно-опасных посягательств, повышать степень определенности норм уголовного закона, а также степени стабильности, непротиворечивости, ожидаемо-сти и прозрачности судебной практики по уголовным делам.
Кроме того, учитывая постоянно возникающие противоречия в уго-ловно-правовом регулировании общественных отношений, в том числе связанные с абстрактным и относительно определенным характером норм уголовного закона, бесконечно возникающими коллизиями и пробелами в уго-ловно-правовом регулировании, а также противоречивую динамику развития уголовно-правовых отношений, представляется, что в ходе судебного разбирательства, суды обязаны опираться и руководствоваться принципами уголовного права при квалификации содеянного и назначении наказания.
Так, прямое применение принципов уголовного права и уголовного судопроизводства позволит разрешить межотраслевые коллизии и противоречия. Например, нормативно-правовая регламентация правомерности применения сотрудниками полиции института необходимой обороны имеет системный характер и включает в себя взаимосвязанные правовые предписания норм административного и уголовного права82. В этой связи очень важно определить иерархию отраслевых норм в правовом регулировании применения сотрудниками полиции физической силы, специальных средств и огнестрельного оружия. Иначе говоря, необходимо ответить на вопрос: какие нормы права имеют превалирующее значение?
Данный вопрос имеет сугубо практическое значение, поскольку как показывает сравнительно-правовой анализ норм административного и уголовного законодательства по вопросам правовой регламентации применения сотрудниками полиции физической силы, специальных средств и огнестрельного оружия существуют неустранимые противоречия. В частности, согласно ч. 3 ст. 19 Федерального закона от 07 февраля 2011 г. № З-ФЗ «О полиции», применяя физическую силу, специальные средства или огнестрельное оружие сотрудник полиции действует с учетом создавшейся обстановки, характера и степени опасности действий лиц, в отношении которых применяются физическая сила, специальные средства или огнестрельное оружие, характера и силы оказываемого ими сопротивления. При этом сотрудник полиции должен стремиться к причинению минимального ущерба. Однако в нормах уголовного права не содержится запрета в отношении «минимизации» причиняемого вреда посягающему лицу в состоянии необходимой обороны. Более того, при условиях неожиданности посягательства либо отражения насилия опасного для жизни границ причиняемого ущерба вообще не обозначено, т. е. допустимо причинение смерти нападающему лицу.
Следуя смыслу ст. 37 УК РФ, сегодня граждане имеют гораздо больше прав при защите своих интересов, прав и законных интересов других лиц от общественно опасного посягательства, используя оружие, нежели сотрудники органов внутренних дел, которые должны осуществляет свою деятельность строго в рамках закона о полиции.
Вместе с тем нормы регламентирующие основания и порядок применения сотрудниками правоохранительных органов физической силы и оружия лишь конкретизирую пределы необходимой обороны к определенным правовым ситуациям. При этом специальные нормы по отношению к общим нормам, установленным в уголовном законе, не должны им противоречить и тем более ограничивать права обороняющегося на защиту от общественно опасного посягательства. Данная точка зрения является преобладающей в теории российского права и подкреплена судебной практикой. Поэтому приоритет при определении правомерности причинения вреда в результате применения физической силы, специальных средств и огнестрельного оружия в деятельности сотрудников полиции должен отдаваться уголовному законодательству о необходимой обороне.
Специальные нормы закона о полиции рассматриваются как дополнительные условия правомерности действий сотрудников полиции в рамках конкретного обстоятельства, исключающего преступность деяния. Очевидно, что при таком подходе специальным административно-правовым нормам, закрепляющим основания и порядок применения физической силы, специальных средств и огнестрельного оружия отводиться вспомогательная функция.
Рассматривая сущность принципов права, В.В. Ершов справедливо подчеркивает, что они являются объективными, первичными, наиболее абстрактными, выражающие основополагающие закономерности средствами правового регулирования общественных отношений, достоверными элементами единой, развивающейся и многоуровневой системы форм национального и международного права, в процессе конкретизации которых управо-моченными органами вырабатываются в большей степени определенные и «действительные» нормы права83.
Следовательно, принципы права являются первичным (фактическим) регулятором общественных отношений и выражают основополагающие средства правового регулирования при реализации уголовной политики. Во-первых, несмотря на то, что государство определяет основные направления борьбы с преступность, воплощение указанных идей не всегда соответствует ожиданиям обществу. Например, путем излишней криминализации общественных отношений в сфере предпринимательства осуществлять таковую становится небезопасно ввиду наличия неопределенно сформулированных норм-запретов. Во-вторых, судебная практика при реализации уголовной политики со временем меняется, что требует ответа на вопрос: о правильности выбранного пути в сфере борьбы с преступность. Например, до 30 июня 2015 года ответственность за незаконный сбыт наркотических средств или психотропных веществ при проведении «проверочной закупки» сотрудниками правоохранительных органов квалифицировалось как покушение на преступление. После внесения соответствующих изменений в официальные разъяснения Пленумом Верховного Суда, указанные действия стали оцениваться как оконченный сбыт, как следствие наказываться гораздо строже84. Вместе с тем на практике остался открытым вопрос о том, какой вариант правоприменения является правильным. В-третьих, многие ошибки в практике правоприменения преодолеваются путем применения принципов права при интерпретационной деятельностью Конституционного Суда РФ и Верховного Суда РФ.
Подводя итог влиянию принципов уголовного права на уголовно-правовую политику можно заключить: во-первых, принципы уголовного права выступают самостоятельным регулятором уголовно-правовых отношений; во-вторых, принципы уголовного права не только определяет содержание правовых норм, но и направляют практику реализации уголовно-правовой политики; в-третьих, с учетом научно обоснованной концепции интегративного понимания права, современное учение о принципах уголовного права требует дальнейшего научного исследования в целях эффективной реализации задач уголовной политики.
Кроме того, обращение к принципам права при реализации основных направлений в сфере противодействия преступности свидетельствует о неудовлетворенности существующим представлением правопонимания в уголовного праве, что, в свою очередь, заставляет отыскивать новые парадигмы модернизации уголовной политики. При этом, какая бы парадигма правопонимания ни находилась в основе уголовно-правовых моделей, критерием эффективности норм уголовного права остаются принципы, а не нормы позитивного права.
Бабаев М. М., Пудовочкии Ю.Е., Андрианов В. К. Уголовная политика: Учебное пособие. - М.: РГУП, 2018. - С. 10.
Блинников В А. Уголовная политика в кн.: Уголовное право России. Части Общая и Особенная: Учебник. 2-е изд., перераб. и дополн. / Под ред. А.В. Бриллиантова. - М.: Проспект, 2015.
Борсученко С. А. Принципы уголовно-правовой политики // Вестник российской правовой академии. - 2009. - № 1.
Волков К А. Деятельность полиции по противодействию преступности: коллизионные проблемы правового регулирования необходимой обороны и уголовно-правового задержания // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. - 2013. - № 2.
Волков К. А., Лужбин А.В. Конфискация имущества - «новая» мера уголовно-правового характера и новые проблемы // Российская юстиция. - 2006. - № 9.
Ершов В. В. Правовое и индивидуальное регулирование общественных отношений: Монография. - М: РГУП, 2018.
Ершова Е. А., Ершов В. В. Концепция интегративного правопонимания: Сб. статей. - М.: РГУП, 2019.
Кузнецова Н. Мнение ученых о реформе УК (или QUI PRODEST?) // Уголовное право. - 2004. - № 1.
Матвеева А. А. Принципы уголовного законодательства в кн.: Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: Учебник для вузов. / Под ред. B.C. Комиссарова, Н. Е. Крыловой, ИМ. Тяжковой. - М.: "Статут", 2012.
Рахманова Е. Н. Принципы уголовного права Российской Федерации. В кн. Практика мирового судьи: применение уголовного закона. Научно-практическое пособие / Под ред. Е. Н. Рахмановой. - М.: РГУП, 2017. С. 7-27
Ромашов Р.А. К вопросу о понимании, соотношении и взаимном влиянии государства и преступности // Вектор науки Тольяттинского государственного университета. -2013.-№2(24).
Уголовное право России. Общая и Особенная части: Учебник / Отв. ред. Ю. В. Грачева, А.И. Чучаев. М.: КОНТРАКТ, 2017.
Коррупция и правосудие: мифы и реальность
Corruption and Justice: Myths and Reality
Аннотация: в статье показывается, что проблема правосудия в России обросла множеством мифов, имеющих как эндогенное, так и экзогенное происхождение. В то же время реальная ситуация, о которой известно населению, не учитывается при формировании уголовной политики в сфере правосудия.
Abstract, the article shows that the problem of justice in Russia has acquired many myths of both endogenous and exogenous origin. At the same time, the real situation, which is known to the population, is not considered in the formation of criminal policy in the field of justice.
Ключевые слова', коррупция, правосудие, общественное мнение, беловоротничко-вая преступность, равенство перед законом.
Key words, corruption, justice, public opinion, white-collar crime, equality before the law.
Вокруг проблемы коррупции в правосудии существует множество мифов. Первый миф - о «глубочайших корнях коррупции» в России. Истоки такого представления заложены отечественной литературной обличительной традицией (произведениями Н. В. Гоголя, Н. Е. Салтыкова-Щедрина, А. Н. Островского и др.). При этом забывается, что у литературы свои задачи и приемы, и привлечение внимания к язвам общественного бытия вовсе не означает, что эти язвы охватывают все сферы государственного устройства.
По нашему глубокому убеждению, коррупции в императорской России было все же меньше, чем в настоящее время. И прежде всего потому, что нравственное сознание представителей власти не было столь свободно от традиционных российских ценностей. К тому же часто давала эффект самодержавная карательная практика, а также энергичная борьба отдельных государственных институтов (например, прокуроров) с должностными злоупотреблениями. «Борьба эта не всегда была успешна, но уже самое возникновение её, основанное на предписаниях закона, определявшего обязанности губернского прокурора, действовало благотворно, не говоря уже о тех случаях, когда последствием её являлись сенаторские ревизии»85. Что же касается советской России, то все экономические отношения находились под тотальным контролем государства и для коррупции не было соответствующей материальной основы. Она имела место там, где создавались неучтенные «излишки» (например, в сфере потребительской кооперации)86, но это было скорее исключением, чем правилом.
Второй миф выражает убежденность в достоверности исследований коррупции, которые проводятся ВЦИОМ, ФОМ, Левада-центром. Между тем обращает на себя внимание недостаточная юридическая грамотность социологов. Как можно формировать вопросник, не обращаясь к процессуальному законодательству, не побывав хотя бы на одном судебном заседании, да и просто не проконсультировавшись со специалистами? Как можно формулировать такой вопрос: «Одни говорят, что в России часто выносят несправедливые приговоры. Другие говорят, что несправедливые приговоры выносятся редко. С каким мнением - с первым или вторым вы согласны»? В результате опроса - 43% опрошенных выражают согласие с первым мнением и 28% - со вторым87. Юристу очевидно, что нельзя смешивать коррупцию среди арбитражных и мировых судей, а социологу должно быть понятно, что коррупция среди федеральных судей в Краснодарском крае и Омской области - это разные величины. Однако в приведенном вопросе эти различия проигнорированы.
Третий по счету, но главный по значению миф российской действительности выражен в лозунге «кошмарят бизнес». Ответственным представителям власти настойчиво навязывается мнение о «правовом беспределе» и судебном произволе в отношении бизнеса. Такая дезинформация последовательно осуществляется «деловыми объединениями» (которым открыт доступ на самый высокий уровень), начиная с 2010 г. и связана с активным противодействием борьбе с организованной экономической преступностью. Ее организационно-идеологической основой выступила Концепция модернизации уголовного законодательства в экономической сфере88.
По материалам ежегодных опросов населения г. Омска (2010-2019 гг.) около 60% респондентов (колебания не превышают 3 %) уверенно отмечают, что наибольший вред гражданам причиняет экономическая (беловорот-ничковая), а не общеуголовная преступность. Иными словами, респонденты понимают, что потери для каждого гражданина, связанные угрозами национальной безопасности, порождаемые экономической преступностью (потеря работы, обнищание населения, защита интересов олигархического клана, коррупция и др.) существенно выше угроз общеуголовной преступности (которая к тому же обусловлена маргинализацией населения т.е. является следствием той же экономической преступности).
На вопрос «Чего следует ожидать от декриминализации экономических преступлений и запрета избрания меры пресечения в виде заключения под стражу для экономических преступников?» получены следующие ответы89:
- улучшения инвестиционного климата - 4,2%;
- оживления экономической деятельности, 8,0%;
- повышения сбора налогов - 12,8%;
- криминализации экономики 44,6%;
- снижения налоговых поступлений - 14,5%;
- увеличения числа экономических преступников - 45,6%;
- иное - 3,4%.
Как видим, граждане демонстрируют преимущественно адекватное понимание развития политики модернизации уголовной политики в экономической сфере и понимают реальные угрозы и последствия беловоротнич-ковой преступности.
В то же время хорошо видно, не чьей стороне играют те силы, которые создают мифы о коррумпированности правосудия в Российской Федерации.
Сказанное, конечно, не означает, что в судебной системе отсутствует проблема коррупции. Но, во-первых, она требует четкой расстановки акцентов и, во-вторых, понимания важности реального, а не декларируемого противодействия коррупционным проявлениям.
С точки зрения акцентуации проблемы следует учитывать уровень коррумпированности различных судебных и правоохранительных органов.
В процессе исследования респондентам был задан вопрос: «Какие суды наиболее подвержены коррупции?». На него получены следующие ответы:
Таблица 1.
Оценки респондентами коррумпированности различных судебных органов, %
|
Судебные органы |
Оценка |
|
Конституционный Суд РФ |
2,8 |
|
Верховный Суд РФ |
5,6 |
|
кассационные арбитражные суды |
3,8 |
|
апелляционные арбитражные суды |
9,0 |
|
арбитражные суды субъектов РФ |
15,2 |
|
краевые и областные суды |
48,6 |
|
районные суды |
17,6 |
|
мировые судьи |
25,7 |
Ответы интересны закономерностью адресовать коррупционные процессы судам в соответствии с представлениями: «дальше от центра - больше коррупции», «ближе к интересам населения - больше коррупции» что вполне укладывается в модель коррупционного мифотворчества.
В действительности ситуация иная и сами респонденты об этом свидетельствуют. Так, на вопрос «Уверены ли Вы в том, что судебная власть в России самостоятельна и действует независимо от исполнительной и законодательной властей?» они ответили:
а) абсолютно уверен - 9,5%;
б) скорее уверен, чем не уверен - 23,8%;
в) затрудняюсь ответить - 22,8%;
г) скорее не уверен, чем уверен - 22,8%;
д) абсолютно не уверен - 21,1%.
Как видим, число сомневающихся в реализации указанной декларации превышает количество тех, кто уверен в ее осуществлении, что указывает на довольно неустойчивую «антикоррупционную репутацию» судебной системы.
Конечно, можно упрекнуть респондентов в некомпетентности и предвзятости, сформированной влиянием масс-медиа, и эти упреки будут в определенной степени небезосновательны. Однако более уместной представляется самокритичное восприятие высказанных оценок. Судейскому корпусу есть над чем работать в плане своей репутации и авторитета. Тем более, что, судя по материалам опроса, многие респонденты непосредственно сталкивались с правонарушениями в сфере правосудия (табл. 13).
Таблица 2.
Оценки респондентов правонарушений в судебной сфере, в %
|
Правонарушения |
Известны |
Не известны |
Уклонились от ответа |
|
вынесение заведомо неправосудного решения |
45,1 |
27,1 |
27,8 |
|
заведомо ложное показание свидетеля, потерпевшего |
49,5 |
29,0 |
21,5 |
|
заведомо ложное заключение эксперта |
23,8 |
41,4 |
34,8 |
Подобные случаи известны и автору. Их распространенность во многом обусловлена безответственностью правонарушителей. Именно она мотивирует появление нового бизнеса «алиби на заказ».
В процессе исследования респондентам был задан вопрос «В произведении М. Пьюзо «Крестный отец» обращаются за справедливостью к дону Корлеоне, когда официальное правосудие оказывается бессильным. Возможно ли подобное развитие событий в современной России, когда за справедливостью обращаются к «криминальной юстиции»?
Такой вопрос был задан гражданам. Положительно ответили на него 47,0% опрошенных, отрицательно - 20,0%, остальные уклонились от ответа.
Внимание респондентов было также обращено на ситуацию, показанную в кинофильме «Ворошиловский стрелок», главный герой которого прибегает в целях восстановления справедливости к самосуду. В анкету был включен вопрос: «Как Вы относитесь к возможности самосуда, когда официальное правосудие оказывается бессильным?» Ответы на него распределились следующим образом:
а) сугубо отрицательно - 16,0%;
б) скорее отрицательно, чем положительно - 24,0%;
в) затрудняюсь ответить - 17,0%;
г) скорее положительно, чем отрицательно - 32,5%;
д) сугубо положительно 10,5%.
Бесспорно, что положение, при котором почти половина населения выражает готовность обратиться за помощью к криминалитету в поисках справедливости или заняться самосудом, недопустимо. Оно в принципе подрывает основы правосудия в стране. Между тем общий негативный настрой по отношению к состоянию правосудия подтверждается и ответами на другие вопросы.
На просьбу уточнить, какое крылатое выражение наиболее точно характеризует правосудие в современной России, респонденты ответили:
а) закон суров, но это закон - 12,9%;
б) закон что дышло - куда повернешь, туда и вышло - 35,4%;
в) закон существует для того, чтобы его нарушать - 13,4%;
г) кто платит, тот и заказывает музыку - 38,3%.
Как видим, ситуация далека о того, что характеризовать ее в выражениях классического римского права. Архаизация общественных отношений в судебной сфере - опасный симптом, требующий принятия мер, направленных не только на коррекцию общественного мнения. Граждане ожидают от органов правосудия большей справедливости, эффективности, солидарности с населением
Большая часть опрошенных (77,2%) высказали согласие с утверждением, что «от уголовной ответственности можно откупиться». Такая солидарность сигнализирует о том, что рыночные отношения проникли не только в судебную систему, они присутствуют в деятельности правоохранительных органов.
Развитие рыночной экономики привело к коммерциализации процесса принятия ответственных решений, который затронул и сферу судебной деятельности. В том, что предметом рыночных сделок стали судебные решения, нет ничего удивительного. С одной стороны, так было во все времена. С другой стороны, в реформируемой России рыночные отношения возведены в ранг культовых, поэтому торгуют «всем», в том числе судебными решениями. Тем более, что некоторые ученые недвусмысленно включают сферу юстиции в рыночные отношения. Так, доцент Московского государственного университета С. Третьяков прогнозирует передел рынка правосудия по административным делам90. При этом он не дает себя отчета в том что «рынок правосудия» - это оксюморон, поскольку рынок исключает правосудие по определению. Такая оговорка характеризует мышление новой генерации ученых (политиков, судей), которые выросли в системе коммерческих координат, а не идеалов Просвещения.
Следует признать, что правосудие в России только начинает формироваться. Оно осуществляется в большей степени людьми (с их интересами, заботами, ценностными ориентациями и фобиями), чем беспристрастными служителями Фемиды. Необходимо еще приложить немало усилий для того, чтобы очистить атмосферу принятия судебных решений от духа рыночных отношений и конъюнктурных соображений, которые были неизбежно внесены в нее агрессивными рыночными преобразованиями в стране. Необходимо последовательно решать задачу, направленную на достижение поставленной цели - создания нового поколения судей, свободного от рыночной психологии и способного противостоять коммерческому давлению. Актуальность такой задачи постоянно возрастает.
В этой связи принципиальное значение имеет реализация принципа равенства всех пред законом. Равенство всех перед законом и судом является основополагающим принципом любого цивилизованного демократического государства. Он закреплен ст. 7 Всеобщей декларации прав человека, ст. 19 Конституции Российской Федерации, ст. 7 Федерального конституционного закона от 31 декабря 1996 г. № 1-ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации», ст. 4 Уголовного кодекса Российской Федерации, целым рядом иных нормативно-правовых актов. В этой связи возникает вопрос, в какой степени этот принцип реален, жизнеспособен, утвержден в современной социальной действительности. С таким вопросом («Равны ли все перед законом и судом?») мы обратились к респондентам. Ответы на него распределились следующим образом:
а) бесспорно «да», ведь так провозглашает Конституция РФ - 14,2%;
б) скорее «да», если проявить настойчивость, можно добиться справедливости - 25,4%;
в) затрудняюсь ответить - 5,6%;
г) скорее «нет», закон часто избирателей - 37,0%;
д) бесспорно «нет», декларация о равенстве всех перед законом не подтверждается на практике - 17,8%.
Как видим, только седьмая часть опрошенных выражает твердое убеждение в действенности рассматриваемого принципа правосудия. Более половины респондентов настроены скептически, они выражают сомнение в его действенности. Жизненный опыт подсказывает нам, что скорее правы скептики, чем оптимисты, хотя мнение вторых вызывает уважение. В особенности заслуживает поддержки жизнеутверждающая позиция «осторожных оптимистов», которые указывают, что настойчивость может помочь достижению справедливости. Здесь сразу вспоминаются те немногие (пока) случаи, когда, добиваясь справедливого решения суда, граждане обращаются в Европейский суд по правам человека и выигрывают дело.
В ст. 19 Конституции РФ установлено, что государство гарантирует равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств. Запрещаются любые формы ограничения прав граждан по признакам социальной, расовой, национальной, языковой или религиозной принадлежности.
Обратимся к анализу этой гарантии с помощью оценок респондентов. На вопрос: «Какие личностные признаки чаще всего обусловливают неравенство перед законом и судом» получены ответы:
а) пол - 1,8%;
б) образование - 3,6%;
в) национальность - 7,2%;
в) социальное положение - 20,6;
г) имущественное положение - 25,0%;
д) должностное положение - 41,0;
ж) иное - 1,4%.
Пол, образование, национальность человека, попавшего в орбиту правовых отношений, по мнению граждан, не оказывают существенного влияния на принимаемое судебное решение. Зато такое воздействие оказывают социальное, имущественное, а в особенности - должностное положение.
В самом деле, только в последнее время средства массовой информации стали сообщать об арестах представителей власти (федеральной и муниципальной) за совершенные преступления. Однако такая практика должна стать более убедительной, чтобы изменить устойчивое мнение о наличии в обществе касты «неприкасаемых», для которых «закон не писан».
Определенное должностное положение нередко рассматривается представителями политической элиты как своеобразная правовая индульгенция. Это, кстати говоря, отчасти объясняет феномен инфильтрации во властные структуры представителей организованной преступности. Тогда справедлив и другой вывод: если обеспечить равенство всех перед законом и судом, невзирая на самое высокое должностное положение, это будет действенной профилактической мерой. В результате обладание властью потеряет свою криминальную ценность и будет создана мотивация для пополнения соответствующих органов честными, порядочными людьми, которым интересны не деньги и безответственность, а благо населения.
Следует обратить внимание на широкий диапазон правовых привилегий и иммунитетов в Российской Федерации, который охватывает не только дипломатов, но также в соответствии со ст. 447 УПК РФ:
1) членов Совета Федерации и депутатов Государственной Думы, депутатов законодательного (представительного) органа государственной власти субъекта Российской Федерации, депутатов, членов выборного органа местного самоуправления, выборного должностного лица органа местного самоуправления;
2) судей Конституционного Суда Российской Федерации, судей федерального суда общей юрисдикции или федерального арбитражного суда, мировых судей и судей конституционного (уставного) суда субъекта Российской Федерации, присяжных или арбитражных заседателей в период осуществления им правосудия;
3) Председателя Счетной палаты Российской Федерации, его заместителей и аудиторов Счетной палаты Российской Федерации;
4) Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации;
5) Президента Российской Федерации, прекратившего исполнение своих полномочий, а также кандидата в Президенты Российской Федерации;
6) прокуроров;
6.1) Председателя Следственного комитета Российской Федерации;
6.2) руководителей следственного органа;
7) следователей;
8) адвокатов;
9) членов избирательной комиссии, комиссии референдума с правом решающего голоса;
10) зарегистрированных кандидатов в депутаты Государственной Думы, зарегистрированных кандидатов в депутаты законодательного (представительного) органа государственной власти субъекта Российской Федерации.
Дисбаланс в правовом регулировании привилегий и иммунитетов дестабилизирует обстановку в сфере правосудия и выступает ее криминогенным фактором91. Это вытекает из официальной аксиологии всей системы правосудия, которая, отталкиваясь от аксиологии судебного конституционализма92, пронизывает все институты судебной и правоохранительной деятельности.
На вопрос: «Как вы думаете, почему уголовно-процессуальный кодекс устанавливает столь прочные процессуальные гарантии неприкосновенности судей, прокуроров, Членов Федерального Собрания?» опрошенные нами граждане ответили:
а) потому что только так можно обеспечить независимость главных ветвей власти - 39,7%;
б) потому что законы лоббируются представителями главных ветвей власти - 27,9%;
г) потому что власть заинтересована для создания для себя условий безответственности - 30,8%
д) иное - 1,6%.
Как видим, отношение к иммунитетам в сфере процессуальной деятельности у респондентов в целом довольно критическое.
Надо сказать, что такое отношение нередко разделяют и ученые, отмечая бессистемность, непродуманность правовых привилегий и иммунитетов, их несоответствие международным обязательствам, принятым Российской Федерацией при ратификации конвенций93.
Другим достаточно распространенным негативным явлением выступает защита ведомственных интересов («чести мундира»). Здесь существует известное противоречие между «правом на критику» и авторитетом органов правосудия.
Наконец, следует обратить внимание на криминогенную роль профессиональной деформации сотрудников правоохранительных органов и судей.
В целом, обобщая материалы различных исследований94, можно констатировать наличие наиболее распространенных и криминогенных профессиональных деформаций: деление окружающего мира на «мы» (полицейские, судьи, прокуроры и т. д.) и «они» (население, в том числе преступники и потерпевшие); склонность к самооправданию в любых ситуациях; ориентация на внешние механизмы социального контроля; готовность к использованию предоставленной власти в собственных интересах.
Первая деформация имеет отношение к корпоративному мышлению и правосознанию. Она эксплуатируется в целях создания наиболее благоприятных условий для получения сверхприбылей крупным капиталом. Другие деформации имеют общечеловеческое «измерение», получая наиболее заметное воплощение в коррупции.
Список литературы
Байниязов Р. С. Проблемы правосознания в современном российском обществе: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1999.
Безносое С. П. Профессиональная деформация личности. СПб.: Речь, 2004.
Бондарь Н.С. Аксиология судебного конституционализма: конституционные ценности в теории и практике конституционного правосудия. Серия "Библиотечка судебного конституционализма". Вып. 2. М.: Юрист, 2013. - 176 с.
Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М., 1978. - С. 169.
Казаков А. А. Дисбаланс в правовом регулировании процессуальных иммунитетов в сфере уголовного судопроизводства // Lex russica. 2016. N 4. С. 115 - 123.
Концепция модернизации уголовного законодательства в экономической сфере. М.: Фонд «Либеральная мысль», 2010. - 196 с.
Крапивина О. В. Эмоциональное выгорание как форма профессиональной деформации у пенитенциарных служащих: Автореф. дис. ... канд. психол. наук, Тамбов, 2004.
Малько А. В. Иммунитеты в праве: общетеоретические проблемы // Вестник Волжского университета. - 1999. - № 6.
Морозова И. С. Льготы в российском праве (вопросы теории и практики): Дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 1999
Овчинников OA., Тришкин С.В. Правовые и социальные аспекты, оказывающие влияние на коррупционную ситуацию в России // Административное право и процесс. -2012. -№ 5. -С. 7-11.
Осницкий А.К. Психологические механизмы самостоятельности М.; Обнинск: ИГ-СОЦИН, 2010.-232 с.
Репьев А.Г. Иммунитет как категория российского права: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2011.
Романенко Н. В. О правовой регламентации института публично-правовой неприкосновенности // Российская юстиция. - 2015. - № 8. - С. 42 - 45.
Суменков СЮ. Привилегии и иммунитеты как общеправовые категории: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2002.
Хруцкий Э. Криминальная Москва. М., 2000. - 320 с.
Пинкевич Т.В.
Особенности обеспечения криминологической безопасности в сфере цифровой экономики
Features of Criminological Security in the Digital Economy
Аннотация: В статье анализируются проблемные вопросы обеспечения криминологической безопасности в сфере цифровой экономики. По мнению автора, процесс внедрения цифровых технологий не только диктуют новые правила созидания, но и увеличивают криминологические риски и угрозы, что подтверждает необходимость исследовать последствия распространения цифровых технологий. При этом, автор указывает на необходимость создания современного механизма обеспечения криминологической безопасности. Особое внимание в статье уделяется проведению мониторинга, прогнозирования социальных последствий внедрения цифровых технологий и подготовке специалистов правоохранительной деятельности к работе в условиях цифрового общества, а также обучению населения способам, методам, приемам и формам защиты от преступных посягательств в указанной сфере.
Abstract. The article analyzes the problematic issues of criminological security in the digital economy. According to the author, the process of introduction of digital technologies not only dictate new rules of creation, but also increase criminological risks and threats, which requires to investigate the consequences of the spread of digital technologies. At the same time, the author points to the need to create a modem mechanism to ensure criminological safety. Particular attention is paid to monitoring, forecasting the social consequences of the introduction of digital technologies and training of law enforcement specialists to work in a digital society, as well as training of the population in ways, methods, techniques and forms of protection against criminal attacks in the field of digital technologies.
Ключевые слова: цифровые технологии, мониторинг, механизм, обеспечение, криминологическая безопасность, преступность.
Key words: digital technologies, monitoring, mechanism, provision, criminological security, crime
Обеспечение криминологической безопасности в сфере цифровой экономики требует в современных условиях существенной переориентации деятельности правоохранительных органов на реальное выполнение основной задачи защиты жизненно важных и иных существенных интересов личности, общества и государства от преступных посягательств и угроз. Такие изменения обусловлены принятием государством направления на развитие цифровой экономики и формирование цифрового общества, которые в свою очередь характеризуются существенными, как положительными, так и отрицательными изменениями, происходящими в обществе. Так, процессы внедрения цифровых технологий не только диктуют новые правила созидания, но и увеличивают криминологические риски и угрозы95, поэтому уже сегодня следует исследовать последствия столь стремительного все поглощающего распространения цифровых технологий. Именно их изучение позволит определить прогноз о том, «как будет меняться структура преступности, какие будут появляться новые формы организации преступных сообществ, как изменяется преступное поведение под воздействием технологий новой технологической революции и т.п.»96. Однако, в настоящее время, не достаточно разработаны механизмы выявления криминологических рисков и пресечения угроз, связанных с развитием цифровой экономики и с созданием и применением на практике цифровых технологий97. Особое значение приобретает и выявление социальных факторов, которые должны быть учтены при создании современного механизма обеспечения криминологической безопасности.
Одним из основных механизмов обеспечения криминологической безопасности, можно считать мониторинг факторов, определяющих криминологические угрозы. Так, в современных условиях необходимо получение сведений о результатах мониторинга социально-экономического развития98, социально-экономической и социально-политической ситуации в стране. Особое внимание следует уделять исследованию преступности и проблемным вопросам противодействия ей и прогнозу на ближайшие 3-5 лет. Полученные результаты исследования позволят определить прогноз изменения структуры противоправных проявлений и выявить особенности воздействия развития цифровых технологий на изменения, происходящие не только в экономической, политической и социальной сфере, но и в структуре преступности. Но кто и как должен проводить такой мониторинг?
Постоянный мониторинг в соответствие с законом РФ «Об основах системы профилактики правонарушений в Российской Федерации»99 в сфере профилактики правонарушений как особый комплекс мероприятий, направленных на получение полной информации о состоянии профилактики правонарушений проводится МВД РФ в субъектах РФ, но единого комплексного исследования, которое бы объединило все показатели преступности, определило причинный комплекс и пути снижения уровня криминологических угроз и рисков, нет. Статистические отчеты, которые представлены на сайтах правоохранительных органов не отражают полной картины криминогенной ситуации в стране. Зачастую исследуются только статистические показатели, зарегистрированной преступности, в редком случае - указывается ущерб. Пришло время отказаться от такого рода мониторинга и осуществлять анализ, основой которого должны стать, результаты работы с использованием методов и программ искусственного интеллекта, анализа больших данных и математико-статистических методов100. Такая подготовка должна вестись совершенно на новом методологическом уровне.
Но для этого необходимо: а) запретить в политических целях использовать криминальную статистику; б) создать единую базу данных по преступности, которая будет ориентирована на машинную обработку данных и количественный анализ, что позволит «используя одни фрагменты данных, извлекать более глубокие выводы из других, казалось бы, не связанных с первыми, баз сведений»101; в) пополнять базу данных открытых исследований преступности, внутренней статистикой правоохранительных органов, при этом провести разделение по критерию достоверности информации о событиях, ситуациях, персонах, организациях и т.п.; г) дополнить информацией о деятельности общественных приемных, молодежных и ветеранских организаций, учебных заведений, а также результатами мониторинга в интернет-среде; д) уделить особое внимание анализу и прогнозированию преступности, с ее региональным аспектом, личности преступника, причинного комплекса с целью прогнозирования и противодействия тем новым вызовам криминологической безопасности, которым необходимо противостоять.
Если весь названный массив информации постоянно пополнять и анализировать с учетом новых цифровых технологий, то, по мнению B.C. Ов-чинского «будет сформирован беспрецедентный массив информации о преступности»1, который, как представляется, должен быть основным материалом для оперативно-розыскной деятельности правоохранительных органов и вспомогательным материалом для повышения качественной и эффективной деятельности всех субъектов профилактики. Именно результаты такой деятельности должны быть положены в основу подготовки целевых программ по противодействию преступности.
Следующим механизмом обеспечения криминологической безопасности является прогнозирование социально-экономического, социально-политического развития общества и социальных последствий, с учетом факторов и процессов, угрожающих криминологической безопасности государства. В их числе речь должна идти и о научном предвидении в сфере противодействия преступности. Она позволяет на основе результатов наблюдений, изучения закономерностей и тенденций, особенно криминологических закономерностей общественных отношений и результатов научно обоснованного криминологического прогноза, изучения законодательной базы и определения наступления состояний, детерминирующих преступные проявления, прогнозировать свойства преступных проявлений в будущем2.
Результативность такого мониторинга будет зависеть от того, насколько правильно будет подобран набор сведений, необходимых для получения требуемого результата. Нельзя оставлять без внимания и исследование социальных последствий цифровой экономики и внедрение цифровых технологий. Сегодня сложно представить какого уровня достигнет безработица при внедрении робототехник искусственного интеллекта, а то, что уровень ее будет высоким не вызывает сомнений, так как многие считающиеся ранее профессиональными специалисты окажутся невостребованными в новых условиях. А на фоне продления срока выхода не пенсию такая ситуация приведет к еще большему расслоению общества и росту преступности. Это сразу скажется на уровне миграции, поскольку именно она является индикатором ухудшения социально-экономических, политических и экологических условий. При этом увеличится не только внутренняя, но и внешняя миграция, а численность нелегальных мигрантов будет возрастать.
Особое внимание должно уделяться в ходе мониторинга состоянию защищенности населения Российской Федерации и ее регионов от преступности в сфере цифровых технологий. В этой связи, большую роль, в ходе мониторинга, будет играть применение технологии «Больших данных», а именно информационной системы, включающей обработку и использование в цифровом виде сведений колоссального объема и неоднородного содержания. Большие данные -это «фундамент делового, политического и культурного могущества страны»102, который является «наиболее ценным в мире активом, определяющим капитализацию компаний»103. Как свидетельствуют результаты проведенных исследований, для анализа структурированных и неструктурированных данных (больших данных) уже существует достаточное количество инструментов, методов и программ интеллектуального анализа данных, которые успешно работают в государственном и частном секторах104. Особое значение здесь имеет и использование эффективных методов интеллектуального анализа.
Одним из механизмов обеспечения криминологической безопасности следует считать и проведение экспертизы принимаемых нормативно-правовых актов и государственных решений. Итогом такой работы могут стать предложения по подготовке и применению криминологического обоснования всех принимаемых законодательных актов, а также предложений по изменению законодательства. Особое внимание должно быть уделено «криминологической экспертизе не только уголовно-правовой, но и других составных частей (отраслей, подсистем, направлений) единой политики в сфере борьбы с преступностью: уголовно-процессуальной, уголовно-исполнительной, административно-правовой»105.
И, конечно же, особое значение должно быть уделено разработке и реализации мер организационного, нормативно-правового и методического характера в целях обеспечения экономической безопасности106. В их числе: соответствующая подготовка специалистов, техническая оснащенность правоохранительных органов новейшими технологиями цифрового мира, сотрудников правоохранительных органов и банковской сферы, разработка методических рекомендаций по противодействию современным вызовам преступности. Но самое главное необходимо привлечение современных специалистов, имеющих определенные знания в названной сфере.
В связи с этим необходима разработка и внедрение специальной образовательной программы предназначенной для обучения будущих специалистов правоохранительной деятельности и повышения квалификации действующего правоохранительного сообщества способам, методам, приемам и формам обеспечения криминологической защиты населения от преступных посягательств; и в тоже время такое же направление деятельности должно быть направлено на обучения населения самостоятельным способам, методам, приемам и формам зашиты от преступных посягательств в сфере цифровых технологий.
Ларина Е.С. Криминал будущего уже здесь. - М., Книжный мир. - 2018. - С. 344.
Овчинский B.C. Как изучать организованную преступность в XXI веке : https://izborsk-club.ni/l5222 . 14 мая 2018.
Пинкевич ТВ. Криминологические риски индустрии цифровых технологий в России / Криминальные реалии, реагирование на них и закон (Москва, 23-24 января 2018 г.) / под ред. А.И. Долговой.-М, 2018. С.94.
Пинкевич Т. В. Легализация криптоиндустрии: за и против /Уголовная политика и правоприменительная практика: Сб. статей по материалам V Всероссийской научно-практической конференции 3 ноября 2017 г. // под ред. Е Н. Рахмановой, доктора юридических наук, доцента// Северо-Западный филиал ФГБОУ ВО РГУП, - СПб, 2018 г. - С. 301.
Шабанов Д.В. Криминологическая обоснованность уголовного законодательства и практики его применения в сфере охраны собственности: дис. ... канд. юрид. наук : 12.00.08 - Краснодар. 2017.
Понятие, критерии и пределы учета общественной опасности преступления судом
Concept, Criteria and Limits of Accounting of Public Danger of Crime by Court
Аннотация. Общественная опасность, будучи ключевым признаком преступления, имеет оценочный характер. Ее параметры измеряются и оцениваются на двух уровнях: уголовно-политическом, когда законодатель принимает решение о криминализации деяния, и на правоприменительном, когда суд решает вопросы квалификации деяния и определения меры уголовно-правового воздействия. Оценка опасности преступления судом - сложная и многоаспектная задача. В статье раскрываются основные теоретические подходы к осуществлению такой оценки: предмет оценки, ее параметры и пределы.
Abstract. Public danger, being a key sign of a crime, has an evaluative character. Its parameters are measured and evaluated at two levels: criminal-political, when the legislator decides to criminalize the act, and law enforcement level, when the court decides on the qualification of the act and chooses the penalty. Assessment of the danger of crime by the court is a complex and multifaceted task. The article describes the main theoretical approaches to the implementation of such an assessment: the subject of evaluation, its parameters and limits.
Ключевые слова, преступление, общественная опасность, характер и степень общественной опасности, правоприменительная деятельность
Key words, crime, public danger, character and degree of public danger, law enforcement activity
Объективные трудности, возникающие в связи с оценкой социально-психологических и политико-правовых аспектов общественной опасности, преодолеваются в конституционно установленной процедуре и разрешаются посредством закрепления в уголовном законе ответственности за то или иное преступление. С этого момента общественная опасность деяний определенного вида считается официально подтвержденной. Возможные сомнения в справедливости криминализации, конечно, остаются на уровне доктринальных и общественных дискуссий; для правоприменителя же констатируется данность: описанные в законе деяния являются общественно опасными.
Это вполне зримое различение уровня, субъектов, содержания дискуссий об общественной опасности закрепляется четкой законодательной формулой, определяющей понятие преступления. Преступлением, согласно ч. 1 ст. 14 УК РФ, является общественно опасное, виновно совершенное и противоправное деяние, запрещенное уголовным законом под угрозой наказания.
Наличие признака общественной опасности в нормативной дефиниции преступления, как известно, неоднозначно оценивается наукой. Существует мнение, что в условиях правового государства, когда суд подчиняется только закону, а закон воплощает в себе начала права и справедливости, когда функции законодателя и суда предельно «разведены» (один создает закон, другой его исполняет), для описания понятия преступления достаточно лишь указания на его противоправность, ибо противоправное деяние по определению не может не быть общественно опасным. Строго следуя этой логике, оценка деяния как общественно опасного должна осуществляться исключительно на уровне принятия решения о его криминализации, тогда как правоприменителю достаточно соотнести признаки конкретного деяния с его нормативным описанием, чтобы сделать вывод о преступности этого деяния. При таком подходе правоприменитель как бы исключается из круга субъектов оценки общественной опасности деяния и превращается в «слепого» исполнителя законодательной воли.
Между тем, такой формальный, восходящий к абсолютным проявлениям нормативизма подход, в современных условиях не может быть ни теоретически оправдан, ни практически реализован. Самостоятельная оценка судом уголовного закона с точки зрения соответствия его нормативных предписаний идеалам справедливости - важнейший компонент правоприменения и функционирования суда как государственного института, реальное воплощение механизма «сдержек и противовесов» в правовом государстве, подлинное участие суда в реализации уголовной политики страны. Оценка параметров общественной опасности преступления в этом отношении составляет необходимый элемент такой системы.
В теоретико-прикладном аспекте также важно подчеркнуть, что законодательная оценка общественной опасности распространяется на все деяния определенного вида, которые в конкретно-исторической обстановке воспринимаются как вредоносные, в то время как правоприменитель всегда имеет дело с конкретным поведенческим актом, который имеет неповторимые характеристики, уникальную конфигурацию причинного комплекса, своеобразные последствия и т.д. Распространять «без оглядки» на этот индивидуальный акт человеческого поведения обобщенные оценки, сформулированные законодателем для всех подобных деяний, было бы не верным, ни с точки зрения законов формальной логики, ни с позиций выполнения задач правосудия. Ведь именно оцененная правоприменителем «индивидуальная опасность» конкретного преступления выступает необходимым условием возложения на лицо бремени уголовной ответственности и индивидуализации объемов связанных с этим правоограничений, тем самым составляя часть процесса отправления правосудия и выступая условием достижения его целей.
Таким образом, оценка общественной опасности преступления судом составляет важнейший, необходимый элемент общего механизма разделения властей, защиты прав человека, юридической квалификации содеянного, индивидуализации ответственности, и в целом - обеспечения справедливости.
Переходя к вопросу о содержании и критериях оценки преступления судом, надо сделать несколько предварительных замечаний относительно самого предмета оценки - общественной опасности преступления.
Во-первых, следует четко различать опасность преступления и опасность лица, совершившего преступление.
Нет сомнений в том, что эти феномены тесно взаимосвязаны, и что опасность личности во многом определяется опасностью совершенного ею преступления. Однако нет оснований и для того, чтобы отождествлять их или смешивать. В науке было высказано мнение, что «отделить свойства деяния от свойств деятеля невозможно»107, что «недопустимо выводить из факторов, образующих общественную опасность, личность виновного, а также рассматривать ее в отрыве от общественно опасного деяния»108.
Однако согласиться с таким подходом в полной мере вряд ли возможно. Совокупная оценка опасности преступления и опасности личности, действительно, и оправданна, и необходима. Вместе с тем такое «сложение опасностей», даже с точки зрения законов формальной и математической логики не приводит к тому, что одно из двух слагаемых наделяется значением их суммы. Такая «совокупная опасность» характеризует не преступление как юридический факт, и не личность преступника, она отражает опасность некоего социального явления - общественно опасное поведение лица. В данном случае представляется разумным поддержать суждение В. В. Мальцева о том, что «общественно опасное поведение, включает в себя общественно опасное деяние, общественно опасные последствия и личность виновного с ее общественно опасными свойствами»109. Иными словами, «сумма опасностей» деяния и личности дает нам представление об опасности человеческого поведения не как обособленного акта действия или бездействия, подпадающего под признаки преступления, а как некоего эпизода социальной биографии этого человека. Это, безусловно, важный показатель, имеющий существенное значение для решения уголовно-правовых задач противодействия преступности, но он все же не есть показатель общественной опасности именно преступления.
0 различающихся аспектах опасности преступления и опасности личности виновного можно ответственно говорить в весьма многочисленных ситуациях, например, при совершении преступления небольшой тяжести или при замене на менее тяжкую категорию преступления, совершенного при наличии рецидива, опасного или особо опасного рецидива; при оценке особо тяжкого преступления впервые совершенного лицом с безупречной репутацией вследствие случайного стечения тяжелых жизненных обстоятельств; при утрате лицом общественной опасности вследствие изменения обстановки и т.д. Эти и ряд иных ситуаций убедительно доказывают, что при всей взаимосвязи, опасность преступления и опасность личности - не совпадающие феномены, имеющие, к тому же, различающиеся критерии и параметры оценки.
Опасность личности виновного, пожалуй, только в одном случае может составлять компонент опасности преступления: если свойствам личности законодатель придает значение одного из признаков состава преступления. Характерной иллюстрацией здесь может служить проблема конструирования преступлений с административной преюдицией, а также квалифицирующих признаков «повторности», «совершения преступления ранее судимым лицом», «совершение преступления рецидивистом». Учитывая, что обсуждение вопроса о допустимости и целесообразности таких конструкций выходит за пределы предмета анализа, оставим его в стороне, констатируя лишь одно: в случае если и когда такие свойства личности включаются законодателем в число признаком состава преступления, их правовая природа кардинально меняется, они утрачивают значение собственно личностных свойств человека и становятся признаком преступления, что требует их оценки уже с позиций опасности не лица, а совершенного им преступления.
Второй момент, на который следует обратить внимание, состоит в необходимости уточнения предмета, наделяемого свойствами опасности, -самого деяния.
В уголовно-правовой науке сегодня сложилось два основных подхода к пониманию того, какому именно деянию (поведению, явлению) может быть присуща общественная опасность. Некоторые юристы (Ю.И. Ляпунов, B.C. Прохоров110) утверждают, что общественная опасность выражает весь тот ущерб, который причиняется обществу вне зависимости от социальных и иных качеств субъекта и его вины; что она присуща не только противоправному поведению, но и иным причиняющим силам (например, силам природы). Другие специалисты (В. В. Мальцев, М.И. Ковалев, П.А. Фефелов2), напротив, указывают, что поскольку социально обусловленное общественно опасное поведение людей формируется при осознании субъектом своих интересов в качестве противоречащих интересам общества, то и общественная опасность может быть свойством только и исключительно сознательного волевого поведения.
Представляется, что этот глубокий методологический спор сегодня можно разрешить на основе уголовно-правовых предписаний. Учитывая, что ч. 3 ст. 20 УК РФ не рассматривает в качестве преступлений общественно опасные деяния несовершеннолетних, обнаруживающих отставание в психическом развитии; ст. 37 УК РФ допускает необходимую оборону от общественно опасного посягательства (которое может и не являться преступлением в силу отсутствия в нем таких признаков субъекта, как возраст или вменяемость); ст. 97 УК РФ признает общественную опасность свойством деяний, дающих основание для применения принудительных мер медицинского характера, можно констатировать в целом, что согласно УК РФ общественная опасность не является свойством, характерным только для сознательного виновного поведения. Наличие этого признака в первую очередь зависит от того, чему и какой вред причиняется или создается угроза причинения. В этом отношении общественная опасность - есть объективный признак деяния. В то же время наличие вины и ее формы изменяют показатели общественной опасности и придают ей особое качество, позволяющее устанавливать за такое виновное общественно опасное деяние публично-правовую ответственность.
Третий значимый момент заключается в том, что общественная опасность не есть эксклюзивный признак преступления.
В науке давно ведется, на наш взгляд, малосодержательный спор относительно того, обладают ли общественной опасностью только преступления или же и иные правонарушения также. По мнению некоторых специалистов, иные, кроме преступления, правонарушения могут быть лишь общественно вредными, но не опасными1. Тогда как другие совершенно обоснованно, по нашему представлению, указывают что «понятие общественной опасности рассматривается как универсальное понятие, которое характеризует все правонарушения»2. С таким подходом стоит согласиться, учитывая, что общественная опасность заключается в свойстве деяния причинять вред охраняемым системой права общественным отношениям, вне зависимости от того, насколько велик этот вред. Опасность заключена в самом действии или бездействии лица, которое по своим внутренним характеристикам и свойствам является негативным социальным отклонением, угрожающим стабильности общества и безопасности составляющих его членов. Прав Ф.Н. Сотсков, когда указывает, что деяние становится общественно опасным тогда, когда его результат причиняет вред объектам и общественным отношениям, охраняемым законом, а вот преступлением, малозначительным деянием или проступком оно становится после оценки законодателем характера и степени общественной опасности конкретного деяния111.
Наконец, четвертый аспект общетеоретического понимания общественной опасности преступления состоит в признании ее категорией, зависящей не только от объективных, но и от субъективных признаков преступления.
При раскрытии понятия общественной опасности преступления в науке зачастую делается акцент на том, что преступлением причиняется вред или создается угроза причинения вреда. На этом основании формулируются утверждения об объективном характере общественной опасности, а следовательно, и о критериях, исходя из которых можно о ней судить. К таким рассуждениям стоит подходить осмотрительно. Общественная опасность, как категория объективная, тем не менее, всегда есть результат оценки деяния определенным субъектом и в этом отношении несет на себе отпечаток субъективных предпочтений и субъективного статуса того, кто ее оценивает. Но этот субъективный компонент отражает не предмет оценки - деяние, а результат оценочной деятельности. В самой же общественной опасности деяния отражаются не только его объективные признаки, но субъективные устремления автора этого деяния, субъекта преступления. В этом отношении предметом оценочной деятельности выступает общественная опасность как объективно-субъективная категория.
Изложенные теоретические подходы к пониманию общественной опасности преступления позволяют перейти к вопросу о том, в чем, собственно, она состоит и чем определяется.
Общепризнанным в науке является понимание того, что общественная опасность преступления заключается в свойстве запрещенного уголовным законом деяния причинять вред или создавать угрозу причинения вреда тем общественным отношениям, которые в силу их особой значимости для личности, общества и государства, поставлены под охрану и допускают применения для своей защиты наиболее суровых средств правового воздействия в отношении нарушителей.
Это свойство общественной опасности (или вредоносности - для целей нашего исследования мы не видим особой необходимости противопоставлять эти понятия) зависит от множества факторов. В науке, в принципе, существует широкая зона согласия относительно того, чем определяется опасность преступления, от чего она зависит. Еще Н.Д. Дурманов, описывая обстоятельства, определяющие общественную опасность, указывал на объект посягательства, причиняемый ему ущерб, степень вероятности наступления этого ущерба и его размеры, пространственно-временные условия и обстановку осуществления посягательства, способ совершения преступления, обстоятельства, относящиеся к субъективной стороне посягательства, включая мотивы и цели действий преступника, признаки субъекта преступления112. В тех или иных вариациях эти суждения воспроизводятся и в современной литературе.
При этом все специалисты сходятся во мнении, что обстоятельства, определяющие общественную опасность, позволяют оценить соответствующий признак преступления с качественно-количественной стороны, то есть определить характер и степень общественной опасности. При этом, однако, соотношение понятий «характер» и «степень» общественной опасности воспринимается в науке различным образом.
К примеру, Н. Ф. Кузнецова писала, что характер и степень отражают одновременно опасность и преступлений определенного вида, и каждого отдельного преступления: характер - с качественной стороны, степень - с количественной113. В этом ее поддерживают и иные специалисты114.
В тоже время другие авторы (и нам представляется, что их позиция более убедительна) утверждают о том, что характер и степень отражают различные уровни оценки преступления: характер свидетельствует о об опасности преступлений определенного вида, а степень - об опасности конкретного преступления. По этому поводу В.В. Мальцев пишет: «если «характер» опасности употребляется для выражения качественной определенности конкретного вида преступлений, характеризует опасность как бы «снаружи» по отношению ко всей остальной массе преступных посягательств, то «степень» опасности используется для отражения спектра ее количественных изменений, раскрывает опасность вида деяния «изнутри». Если «характер» опасности, в основе которого находятся общие свойства преступлений, вполне употребим в различных значениях — меняется всего лишь уровень абстрагирования, то «степень» опасности, охватывающая и отдельные, специфические свойства каждого преступного деяния, можно использовать только при оценке обстоятельств реально совершенного преступления в рамках его конкретного вида, ибо всякое нормативное закрепление свойств деяния является определенной ступенью обобщения, предполагающей обязательный отказ от специфики этих свойств, непременное абстрагирование от особенностей опасности деяния, а следовательно, означает и утрату термином «степень» опасности части своего основания и обретение им черт понятия «характер» общественной опасности преступления»115.
Именно этот подход, как представляется, разделяет сегодня и высшая судебная инстанция. Такой вывод можно сделать, исходя из анализа динамики ее позиции в части толкования терминов «характер» и «степень» общественной опасности преступления. Если Пленум Верховного Суда СССР в постановлении № 3 от 29 июня 1979 г. «О практике применения судами общих начал назначения наказания» обошел стороной вопрос о содержании понятия «характер общественной опасности», то Пленум Верховного Суда РФ, взяв на себя решение этой задачи, продемонстрировал существенную эволюцию во взгляде на проблему. В частности: в постановлении № 40 от 11 июня 1999 г. «О практике назначения судами уголовного наказания» не содержится указания на то, кем определяется характер опасности, но указываются лишь критерии его оценки, в постановлении № 20 от 29 октября 2009 г. «О некоторых вопросах судебной практики назначения и исполнения уголовного наказания» установлено, что характер опасности определяется судом, но в соответствии с законом, а постановление № 58 от 22 декабря 2015 г. «О практике назначения судами Российской Федерации уголовного наказания» уже прямо указывает, что характер опасности определяется уголовным законом, но лишь учитывается судом.
Представляется, что указание на субъекта оценки характера опасности в противопоставлении субъекту учета этой опасности, непосредственно связано с пониманием того, что законодатель по определению не может оценить характер общественной опасности конкретного, отдельно взятого преступления, ибо он оперирует обобщенными категориями, видовым понятием преступления. Характер общественной опасности определен законодателем, когда он принял решение о криминализации того или иного общественно опасного деяния. В этом отношении характер опасности не может быть и изменен без законодательного решения. Прав в том отношении А.В. Бриллиантов, когда пишет, что характер общественной опасности - фактор неизменный116, с той лишь оговоркой, что оценка характера опасности деяний определенного вида остается неизменной в пределах действия уголовного закона, но вполне может быть изменена в процессе изменения самого закона.
Такое понимание характера общественной опасности преступления ставит вполне определенные пределы его восприятия судом. Суд не вторгается в оценку характера общественной опасности, ибо иное означало бы сомнение в обоснованности самой криминализации деяния. Суд лишь учитывает, принимая то или иное правоприменительное решение, характер опасности преступления.
Иное дело - степень общественной опасности преступления. Это показатель опасности конкретного, индивидуально определенного преступления. Это динамическая категория, меняющая свои параметры от одного деяния к другому. На это обращено внимание во всех постановлениях Пленума Верховного Суда РФ, раскрывающих понятие степени общественной опасности. Во всех постановлениях содержится в целом совпадающий перечень критериев для оценки степени опасности деяния: характер и размер последствий деяния, способ совершения преступления, его мотивы и цели, роль виновного, степень реализации преступных намерений и т.д. Этот список критериев обоснованно представлен открытым списком.
Традиционный взгляд на степень общественной опасности преступления как на ее количественную характеристику с необходимостью ставит вопрос о том, что «степень» может быть измерена математически, что есть некая «мера» степени опасности, которая различает одно преступление от другого. Между тем, все попытки обдумать и разрешить этот вопрос в научной литературе не увенчались сколько-нибудь значимым результатом. Думается, что основная причина тому - отсутствие представлений о единицах изменения общественной опасности преступления и отсутствие возможности такие единицы найти. Если преступление есть зло, измерить это зло математически так же невозможно, как невозможно при помощи математики исчислить степень доброты, вежливости, порядочности и других социально-этических понятий. Измерить можно некоторые критерии оценки общественной опасности, например, размер имущественного вреда, размер вреда, причиненного здоровью и т. д. Но измерить саму опасность вред ли возможно. Такое измерение всегда будет выступать не измерением в чистом виде, как оно представлено в математических науках, а оценкой. Оценкой, основанной на изучении судом определенных критериев, показателей опасности (в частности, тех, что указаны в постановлениях Пленума Верховного Суда РФ). Оценка эта всегда будет отражать субъективный, личностный компонент, связанный с мировоззрением, профессиональным сознанием, жизненным опытом судьи, его морально-деловыми качествами. В этом отношении оценка степени общественной опасности преступления судом - это не только сугубо уголовно-правовая, правоприменительная задача, но и задача, решение которой восходит к проблематике осуществления судебной власти и реализации судом уголовной политики страны.
Оценка и учет общественной опасности преступления судом - она из основных (если не основная!) задача, которую призван решать суд при рассмотрении любого уголовного дела. Требование такого учета «красной нитью» проходит через все содержание уголовного закона. В частности:
а) при установлении основания уголовной ответственности суд должен:
- установить, что характер опасности совершенного лицом деяния соответствует законодательному представлению об общественной опасности преступления, то есть зафиксировать наличие признаков состава преступления в деянии (ст. 8, ч. 1 ст. 14 УК РФ);
- признать, что степень общественной опасности совершенного лицом деяния настолько высока, что требуется реализация именно уголовной ответственности (ч. 2 ст. 14 УК РФ);
- исключить несоответствие действий, совершаемых при обстоятельствах, исключающих преступность деяния, опасности посягательства на охраняемые законом ценности (ст. 37, ст. 38 УК РФ);
- определить категорию совершенного преступления, в том числе с учетом возможности ее изменения в сторону понижения (ст. 15 УК РФ);
б) при определении меры уголовно-правового воздействия в отношении лица, совершившего преступление, суд должен:
- с учетом общественной опасности преступления решить вопрос о возможности освобождения лица от уголовной ответственности (глава 11 УК РФ);
- назначить лицу справедливое наказание, исходя, в том числе, из оценки опасности совершенного преступления (ст. 60 УК РФ);
- решить вопрос о возможности признания отягчающим обстоятельством состояния опьянения (ч. 1.1 ст. 63 УК РФ);
- учесть характер и степень общественной опасности ранее совершенных преступлений при оценке рецидива преступлений (ч. 1 ст. 68 УК РФ);
- рассмотреть вопрос о назначении более мягкого наказания, чем предусмотрено законом (ст. 64 УК РФ);
- обсудить вопрос о возможности сохранения за виновным права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью (ч. 4 ст. 47 УК РФ);
- учесть характер и степень общественной опасности совершенного преступления при назначении условного осуждения (ч. 2 ст. 73 УК РФ);
- оценить возможность освобождения от уголовного наказания в связи с изменением обстановки (ст. 80.1, ст. 134 УК РФ).
Во всех приведенных уголовно-правовых нормах содержится прямое требование к суду - оценивать и (или) учитывать характер и степень общественной опасности преступления (в том числе наряду с иными критериями) при принятии того или иного решения по уголовному делу.
Стоит однако обратить внимание, что учет общественной опасности преступления, при всей значимости этой уголовно-правовой категории, имеет и некоторые пределы, заданные самим уголовным законом, согласно положениям которого в ряде случаев принятие решения по уголовному делу обосновывается данными, отражающими иные социально значимые обстоятельства и не связанные с опасностью преступления. Предельно четко эту мысль сформулировало постановление Пленума Верховного Суда РФ № 8 от 21 апреля 2009 г. «О судебной практике условно-досрочного освобождения от отбывания наказания, замены неотбытой части наказания более мягким видом наказания», в котором, в частности, указано, что при рассмотрении вопросов, связанных с освобождением осужденного от уголовного наказания «характер и степень общественной опасности совершенного осужденным преступления, в том числе его тяжесть и последствия, не могут являться основаниями для отказа в удовлетворении ходатайства или представления, поскольку они служат критериями для установления сроков, указанных в статьях 79, 80 и 93 УК РФ, а также учтены судом в приговоре при назначении наказания осужденному». Несоблюдение этих пределов влечет за собой принятие неправильных судебных решений, которые впоследствии отменяются высшей судебной инстанцией1.
Список литературы
Бриллиантов А.В. Общественная опасность деяния // Библиотека криминалиста. Научный журнал. - 2016. - № 4.
Дурманов НД. Понятие преступления. - М. - Л.: Издательство АН СССР, 1948.
Ковалев М. И. Понятие и признаки преступления, и их значение для квалификации. - Свердловск: СЮИ, УрГУ им. А. М. Горького, 1977.
Козлов А. П. Понятие преступления. - СПб.: Юридический центр Пресс, 2004.
Кривоченко Л.Н. Классификация преступлений. - Киев: Вища шк, 1983.
Кузнецова Н. Ф. Преступление и преступность. - М., 1969
Кузнецова Н. Ф. Избранные труды. - СПб.: Юридический центр Пресс, 2003.
Ляпунов Ю. И. Общественная опасность деяния как универсальная категория советского уголовного права. - М.: ВЮЗШ МВД СССР. 1989.
Мальцев В. В. Введение в уголовное право. - Волгоград: ВА МВД России, 2000.
Мальцев В. В. Проблема отражения и оценки общественно опасного поведения в уголовном праве: автореф. дисс. ... д-ра юрид. наук. - М., 1993.
Прохоров В. С. Преступление и ответственность. - Л.: Изд-во Ленингр. ун-та,
1984.
Самощенко И.С. Понятие правонарушения по советскому законодательству. - М. Юрид. лит., 1963.
Солодков И А. Общественная опасность преступления и ее уголовно-правовое измерение: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. - Саратов, 2013.
Сотсков Ф.Н. Общественная опасность деяния в уголовном праве России: дисс. ... канд. юрид. наук. -М., 2009.
Фефелов ПА. Общественная опасность преступного деяния и основание уголовной ответственности. Основные методологические проблемы. - М.: Юрид. лит., 1972.
Номоконов В.А.
Уголовная политика в свете принципов Новой криминологии
Criminal Policy in the Light of the Principles of New Criminology
Аннотация. В рамках исследования проблем оптимизации современной отечественной уголовной политики всё более явно ощущается потребность в создании концептуальных основ новой криминологии как интегративной науки с перспективным использованием идей, выдвинутых и обоснованных философской и психологической наукой, которые до сих пор не включались в методологию криминологии. Автор поддерживает предложения о поиске и об обосновании принципиально новых подходов к расширению методологического и теоретического арсенала криминологии, об объединении усилий представителей всех гуманитарных и даже естественных и точных наук. Важной представляется актуализация проблемы возможности и целесообразности использования гуманно-личностного подхода как противовеса тотальной роботизации и насилию, а также критического переосмысления устоявшихся взглядов на всемогущество силовых вариантов решения социальных проблем, включая преступность.
Abstract. As part of the study of the problems of optimization of modern domestic criminal policy, there is an increasing need to create the conceptual foundations of new criminology as an integrative science with the prospective use of ideas put forward and justified by philosophical and psychological science, which have not yet been included in the methodology of criminology. The author supports the proposals on the search and justification of fundamentally new approaches to the expansion of methodological and theoretical arsenal of criminology, to unite the efforts of representatives of all humanities and even natural and exact sciences. It is important to actualize the problem of the possibility and expediency of using a human-personal approach as a counterweight to total robotization and violence, as well as a critical rethinking of the established views on the omnipotence of power options for solving social problems, including crime.
Ключевые слова, криминология, преступность, уголовная политика, гуманно-личностный подход.
Key words, criminology, crime, criminal policy, human-personal approach.
Проблема стратегии и тактики противодействия преступности является сквозной для правоприменительной практики. Отрадно, что отечественные специалисты в области уголовного права и криминологии, практики, достаточно интенсивно исследуют названную проблему117. Сегодня мы наблюдаем некий парадокс: на фоне очевидного обострения экономической ситуации, роста политической напряжённости, усиления социального расслоения в стране, массового правового нигилизма, т.е. известных криминогенных факторов, зарегистрированная преступность и в стране и в регионах продолжает катиться вниз с 2007 года.
В 2018 году, по официальным данным МВД РФ, продолжалось снижение числа преступлений и потерпевших в результате преступных посягательств. В предшествующие 20 лет, после незначительного снижения преступности в начале «перестройки» (до 814 на 100 тысяч человек 1987 году), преобладала, напротив, тенденция повышения преступности. В России общий уровень преступности достиг наивысшей отметки в 2006 году, составив 2695 преступлений в расчете на 100 тысяч человек постоянного населения. В 2018 году он упал до 1360 на 100 тысяч человек. Сократились даже кражи, не говоря уже об убийствах и изнасилованиях". И это требует своего научного объяснения.
Да, немалую роль в формировании тенденций регистрируемой преступности играло реформирование законодательства и правоприменительной практики. Да, определенное влияние на изменение числа правонарушений могли оказывать значительные изменения численности возрастных групп, в большей степени склонных к совершению правонарушений (молодежи). Да, молодёжь сегодня массово с улиц «ушла в виртуал», сместив активность в сети Интернета. Да, всё больше увеличиваются «ножницы» между растущим числом подаваемых заявлений и сообщений граждан и числом возбуждаемых уголовных дел и это тоже порождает немало вопросов к достоверности как общей, так и уголовной статистики.
Мы все понимаем, что благополучные вроде бы цифры преступности явно контрастируют с продолжающейся моральной деградацией населения, повсеместной коррупцией и нарастающей ненавистью. Всё это требует глубокого исследования, и возможно, в аспекте новых научных подходов
Человечество сегодня подошло к критической черте, за которой грозно маячит гибель от глобальных и локальных войн, терроризма, насилия, эпидемий, голода, жажды, социальных потрясений в результате раскола на благополучное меньшинство и обездоленное большинство, религиозных и этнических конфликтов, паразитирования одной части человечества на другой его части и т.п.
Есть ли альтернатива? Криминологи совместно с коллегами, представляющими другие области науки, пытаются внести посильный вклад в попытки решения социальных проблем. Представляется, что проблема заключается не только в плохой криминологической обоснованности антикриминальной политики в глобальном и национальном масштабах, и не только в игнорировании полезных рекомендаций криминологической науки.
Актуальной задачей является расширение и обновление методологического и теоретического арсенала криминологии, объединении усилий представителей всех гуманитарных, и даже естественных и точных наук. Такие предложения уже сделаны и их, безусловно, следует поддержать. Трудность и неразрешённость целого ряда проблем, на наш взгляд, обусловлена чрезмерной узостью «поля зрения» отдельных наук.
Медленно, но ситуация, кажется, начинает меняться. Характерно, что известный криминолог, советник министра внутренних дел B.C. Овчинский, в одной из своих последних работ говорит уже именно о контроле над преступностью, а не, как многие раньше, о борьбе с ней, что ближе к стандартам скорее мировой, чем отечественной, криминологии118.
1). Полагаю, что назрела необходимость поиска и обоснования принципиально новых подходов (принципов), как к объяснению закономерностей современной преступности, так и предложений по оптимизации антикриминальной политики. Говоря о принципах или основах новой криминологии, я имею в виду тот её раздел, где речь идёт о криминологии на новой методологической основе - не традиционной вульгарно-материалистической и не религиозно-идеалистической, а т.н. реалистической философии. Мне думается, что здесь заложен потенциал для качественного прорыва обществознания вообще и криминологии в частности.
Представляется, что современная наука вообще и криминология в том числе, подошла к рубежу, за которым обозначился переход к новой методологической основе, а именно -реалистической философии. В одном из новых отечественных учебников впервые в современной отечественной философии реализован подход с позиции реалистического мировоззрения. Реализм понимается как подлинно диалектическое направление, "снимающее" крайности материализма и идеализма и понимающее природу и дух как равнозначные, равновеликие, противоположные стороны мироздания119.
К новому мировоззрению призывают и учёные мира. Ряд известных мировых специалистов, представляющих различные отрасли знания, собравшись в 2014 г. на саммит о постматериалистической науке, призвали к тому, чтобы ученые не боялись исследовать духовность и духовный опыт, поскольку они представляют собой центральный аспект человеческого бытия120.
Пожалуй, общим недостатком многих криминологических работ последнего времени является их приверженность старым устоявшимся подходам, устаревшим теоретическим взглядам. В рамках новых подходов представляется перспективным использовать идеи, выдвинутые и обоснованные философской и психологической наукой, и, не исключено, даже эзотерическими положениями, которые до сих пор не включались в методологию криминологии, но могли бы быть полезными для решения криминологических задач.
Надо сказать, что наша идея о возможном использовании данных эзотерики встретило вполне ожидаемую критику (Ю.М. Антонян). Любопытно, что в это же время проф. Ю.М. Антонян, отвергая категорически религиозные постулаты, тем не менее, полагает полезным и возможным привлекать батюшек для профилактики преступлений121. Двойной стандарт?
2). В числе важнейших принципов можно назвать личностный подход. Казалось бы, проблема личности преступника уже и без того всесторонне исследована криминологами и уже «белых пятен» не осталось. Однако, как представляется, несмотря на обилие работ, посвященных проблеме личности, в криминологии пока преобладает в значительной мере механистический, упрощённый взгляд на личность преступника. Неслучайно в последнее время и в судебно-следственной практике борьбы с преступностью всё более отчётливо обнаруживается явное обезличивание, выражающееся в слабом учёте либо вообще игнорировании особенностей личности преступника. Больше того, всё громче слышны голоса тех, кто полагает, что не существует разницы между теми, кто совершает преступления и законопослушными гражданами. Уже становятся даже общим местом утверждения о том, что в самой природе человека заложена склонность к преступлениям, о том, что совершит или не совершит преступление конкретный человек, зависит, прежде всего, от случайного стечения обстоятельств и т. п. В этой связи вновь актуализировалась проблема возвращения личности в центр криминологической и уголовно-правовой проблематики.
Возможно, стоит задуматься об адаптации криминологии к какому-то более рациональному подходу, в котором будут главенствовать личностно-ориентированные принципы по формированию гармоничной личности (если это вообще будет возможным) как базы ранней, прежде всего, профилактики преступности. Суть его - в признании целостной сущности человека: он есть полнота двух природ - духовной и материальной, в которых ведущей является природа духовная.
Проф. Антонян выступает категорически против данного тезиса о том, что человек по своей сущности - носитель Духа и что, может быть, пора криминологии включить в свой предмет сущность личности в этом аспекте, поскольку это, якобы, теологический, а не научный подход122. Такое возражение можно было бы принять, если бы мы оставались на позициях, как нам представляется, устаревшей вульгарно-материалистической философии.
А вот что утверждает известный эзотерик В. Гиберт: «не бывает злых людей, темных, есть всего лишь люди очень обиженные. И эти обиды вокруг человека образуют черную шелуху. Я искренне верю, что у каждого, даже самого подлого или мерзкого на ваш взгляд человека есть светлое ядро. Глядя в него, в его ядро, я прежде всего проникаю в чистоту его души. Я не обращаю внимания на то навязанное в нем, на шелуху снаружи. Копаю глубже и обращаюсь к нему светлому. И человек, от того, что хоть кто-то его любит, несмотря на его проявления, начинает расцветать. И все лишнее само отваливается»123. Криминологи и психологи давно заметили, что насильственные преступники в детстве или в юности поголовно пережили опыт унижения, насилия над ними, и впоследствии они начинают мстить и уже не только обидчикам, но и ни в чём не повинным людям.
Глубоко убеждён в том, что любое преступление - и всегда - это не только вина, но и беда, драматическая ошибка лица в выборе жизненного пути или конкретного варианта поведения. Но как добиться осознания этого самим виновным? Как добиться покаяния, без которого остаётся высокой вероятность повторения подобной ошибки?
3). Принцип универсального гуманизма и ненасильственного разрешения конфликтов. На наш взгляд, нуждается в критическом переосмыслении устоявшееся упование на всемогущество силовых вариантов решения социальных проблем, включая преступность. В этой связи возникает сакраментальный вопрос: исчерпана ли старая забытая идея «непротивления злу насилием»? Понимаю, насколько спорно, особенно в нашей профессиональной среде, даже ставить подобный вопрос. Разумеется, общество и государство, как и любой гражданин, имеют право на необходимую оборону от общественно опасных посягательств, это не может обсуждаться. Преступные посягательства должны пресекаться по всей строгости закона. Речь идёт о возможности, целесообразности, условиях и границах применения к преступникам государством и обществом мер, альтернативных принудительным. И речь в данном случае идет не просто о развитии и дальнейшем воплощении существующих институтов (к примеру, восстановительного правосудия), а о формировании нового подхода, с теми базовыми тактическими и стратегическими принципами, которые были бы стройно вплетены в контекст будущего общества.
Великие русские писатели, как известно, высказали в своё время отношение к этой проблеме. Пока, к сожалению, идеи Толстого о том, что закон жизни человеческой есть закон любви, дающей высшее благо как отдельному человеку, так и всему обществу, остаются невостребованными и насилие продолжает омрачать нашу жизнь. Но может ли человечество предложить принципиально что-нибудь другое, кроме морального самосовершенствования, осознания приоритетности Духовного начала?
Ф. М. Достоевский, как известно, увидел в добре не столько беззащитность, сколько жизненную силу. Носители добра становятся в его творчестве людьми, влияющими на ход исторических событий. Он так же, как и JI.H. Толстой, считал, что добро как реальная сила не может насаждаться искусственно, насильственно, оно может быть только результатом собственных исканий и убеждений человека, выступая и существуя как внутренний идеал. Утрата нравственности в обществе представляется Достоевскому опасной потому, что зло позволяет с легкостью манипулировать душами, а продвижение человека по пути зла приводит только к разрушению. Мир заключает в себе основания и для гармонии, и для дисгармонии. Основанием первой является добро, второй - зло124.
Высказанные, казалось бы, утопические идеи, тем не менее, нашли своё развитие в трудах наших современников, Так, известный американский исследователь, врач-психиатр Д. Хокинс, на обширном практическом и теоретическом материале пришёл к выводу, что простая доброта к себе и ко всему сущему представляет собой самую могущественную силу. Сила всегда ассоциируется с тем, что выступает в поддержку жизни. Она взывает к благородному началу в человеке, в противоположность насилию, которое обращается к тому, что мы называем грубыми энергиями. Сила стремится к тому, что возвышает и делает человека достойным, — к благородству. Насилие отождествляется им с ущербностью, а сила — с целостностью и совершенством. Насилие всегда порождает силу противодействия; ее влияние заключается в том, чтобы разделять, а не объединять. Разделение всегда подразумевает конфликт; поэтому его цена бывает очень высокой. Если сила взывает к нашей высшей природе, то насилие обращается к низменным инстинктам. Оно ограничено, сила же не имеет границ. Духовность всегда сопровождается отсутствием насилия".
По мнению Д. Хокинса, если нельзя убивать человеческое существо, этот принцип не должен иметь никаких исключений. Общество, в котором разрешена смертная казнь, всегда будет сталкиваться с убийствами. И то, и другое является результатом одного и того же уровня восприятия. Для убийцы смерть жертвы тоже становится позволительным исключением125. Чезаре Беккариа в своё время, как известно, выступал в числе первых учёных за отмену смертной казни, обосновывая это, в частности, теми же аргументами.
В наши дни мы ещё редко сталкиваемся с практической реализацией принципа универсального гуманизма и ненасильственного разрешения конфликтов. Этого никак не скажешь и о нашей российской политике борьбы с преступностью, грешащей явно чрезмерной криминализацией многих деяний, опасность которых вызывает сомнения у специалистов и наоборот, впрочем, также и либерализацией в отношении деяний, опасность которых, напротив, не должна допускать их декриминализации или депенализации.
Говоря о недопустимости преувеличения роли принудительных методов обеспечения общественной безопасности, о повышении степени терпимости общества к отклоняющемуся поведению, конечно, надо видеть и определённую границу, порог, черту, за которую нельзя переступать, чтобы не нарушить хрупкий баланс между правами человека и интересами общественной безопасности126.
Общая задача педагогики и криминологии должна заключаться в очищении Душ от деструктивной скверны, в возвращении личности её подлинного человеческого облика. По своему социальному содержанию каждый человек - продукт Социума, а по сущности - носитель Духа (частицы Бога/ Космического Разума и т. п.). Может быть, пора криминологии включить в свой предмет сущность личности в этом аспекте?
4). Принцип формирования «здорового общества». В своё время Э. Фромм выдвинул идею «здорового общества», имея в виду общество социальной гармонии. К последнему он относил общество, соответствующее потребностям человека. Это такое общество, в котором ни один человек не является средством для другого человека. Это общество, в котором такие качества как алчность, склонность к эксплуатации невозможно использовать для достижения материальной выгоды и роста личного престижа. Нездоровое, ущербное общество, напротив, порождает взаимную вражду, недоверие, превращает человека в объект манипуляций и эксплуатации. Но если человек живет в условиях, противоречащих его природе, основным требованиям его развития и душевного здоровья, то он не может не реагировать на них; он вынужден либо деградировать и погибнуть, либо создать условия, более согласующиеся с его потребностями127.
И этот принцип вызвал возражения. Проф. Ю.М. Антонян пишет: «Какая судьба ни ждет криминологию, она не должна исходить из того, что насилие и в целом зло преодолимы, они, в том числе преступность, будут существовать вечно, а зло есть потому, что есть добро». И далее: «прекраснодушные рассуждения о «здоровом обществе», «обществе социальной гармонии» и т.д. не могут быть расценены иначе, как элементарная маниловщина»128. Да, я, конечно, отдаю себе отчёт в том, что общество социальной гармонии остаётся ещё далёкой мечтой. Но я уверен в том, что осознание человечеством всего того, что мешает быть полноценными людьми, поможет минимизировать криминогенные факторы и двигаться в сторону реального снижения уровня и степени опасности преступности.
Не ставя своей задачей описывать более конкретный облик будущего общества, будем исходить из предположения, что верх, рано или поздно, всё же возьмёт идея воплощения высших ценностей государства. Под высшими ценностями государства понимаются специфические желаемые состояния и характеристики наиболее важных для его жизнеспособности факторов, выступающих и деятельностными мотиваторами для народа и государственной власти. К таким жизненно важным факторам государства безусловно должно относиться утверждение высокой нравственности как на уровне государства, так и каждого отдельного человека.
Нуждается в специальном исследовании предположение о том, что любое преступление есть проявление не просто безнравственности, а духовного рабства (исключение одно: когда преступно само государство или его законы). В безнравственном государстве его граждане, по сути, объективно ставятся в положение духовных рабов, которые не ощущают своей нравственной ответственности перед государством и другими гражданами. Нравственное государство заботится о формировании духовно-нравственного облика граждан, осознающих приоритет духовного начала в реализации стратегии своей личной судьбы.
Вне зависимости от того или иного ответа на поставленные выше вопросы, бесспорно, что параметры и направления развития отечественной уголовной политики в существенной степени будут зависеть от формата и степени совершенства будущего общества. Общества, которое либо будет всячески содействовать развитию и внедрению рекомендаций Новой криминологии, понимая её вклад в реальное позитивное воздействие на преступность, либо, наоборот, исподволь деградирующее государство не увидит необходимости в новых подходах со всеми вытекающими отсюда последствиям.
Список литературы
Антонян ЮМ. Перспективы криминологии // Общество и право. 2019. № 1.
Данилов А. Преступностиведческое положение о терпимости (криминологическая теория толерантности) // Криминология вчера, сегодня, завтра. 2015. № 4.
ГибертВ. Моделирование будущего. СПб., 2013.
Манифест постматериалистический науки // http://eroskosmos.org/manifesto-of-post-materialistic-science/.
Номоконов В А., Судакова Т. М. Осмысление будущей криминологии: обзор современных тенденций // Всероссийский криминологический журнал. — 2018. — Т. 11, № 4.
Обухов В. Л. и др. Реалистическая философия. СПб., 2009.
Овчинский B.C. Контроль над преступностью в цифровом обществе: современные технологии как инструмент борьбы с криминалом //
http://zavtra.rii/blogs/kontrol_nad_pre stupnostyuvtcifrovo...
Проблема человека в философии Ф. М. Достоевского //https://infopedia.su/9xl25b8.html.
Социальный контроль над преступностью: что делать? Материалы XXXI1 Международной Балтийской криминологической конференции. СПб., 2019.
Трифонов И. Преступления без наказания // Профиль. 2018. 26 нояб.
Фромм Э. Здоровое общество. Догмат о Христе. М., 2005.
ХокинсД. Сила против насилия. СПб., 2010.
Щербакова Е. Преступность в России, 2018 // http://www.demoscope.ru/weekly/2019/0809/barom01.php.
Милюков С. Ф.
О соотношении судебной и внесудебной репрессии в механизме противодействия преступности
The Balance between Extrajudicial and Judicial Repression in Combating Crime
Аннотация. Нежелание российской власти провести контрреформы в интересах большинства российского населения обуславливает достаточно широкое использование судебной и внесудебной репрессии в противодействии особо опасным преступникам
Abstract. The unwillingness of the Russian authorities to carry out counter-reforms according to the interests of the majority of the Russian population causes a fairly wide use of judicial and extrajudicial repression in countering particularly dangerous criminals.
Ключевые слова: Контрреформы, латифундисты, внесудебная репрессия
Key words: counter-reforms, latifundists, extrajudicial repression
Основной причиной сегодняшней нестабильности российского общества и слабой поддержки населением государственных структур (в т. ч. так называемых «силовых») является ограбление основной части граждан России в ходе преступной приватизации, процесс которой, увы, не остановился в 90-х гг. прошлого века, а продолжается и поныне. Законопослушной части общества мало что достается от гигантских барышей добывающих монополий, причем основная часть сверхприбыли уходит за рубеж и присваивается пресловутой глобальной олигархической властью129.
В качестве нетривиального доказательства беззастенчивого присвоения национальных богатств страны кучкой т. н. «олигархов» и сросшихся с
ними чиновников приведем недавно опубликованные журналом Forbes сведения о крупнейших землевладельцах России. Семья бывшего министра сельского хозяйства РФ А. Ткачева владеет 649 тысячами гектаров земли в Краснодарском крае, Адыгее, Ростовской области и Ставропольском крае. В. Евтушенкову (63 место в списке российских богачей по версии того же журнала) принадлежит 412 тысяч гектаров в тех же регионах. Братья Виктор и Александр Линники обратили в свою собственность целый миллион (!) гектаров уже в других регионах — Калининградской, Тульской, Брянской, Орловской, Калужской, Смоленской, Белгородской и Курской областях 130.
Это как раз те местности (за исключением, естественно, Калинингра-да-Кенигсберга, который, впрочем, тоже принадлежал, пусть и короткое время Российской империи в XVIII веке и был возвращен Пруссии в период недолгого царствования Петра III), где, с одной стороны находились наиболее плодородные земли, а, с другой стороны, крестьяне веками страдали от безземелья, что порождало смуты, локальные восстания и даже настоящие крестьянские войны.
Обращает на себя внимание и относительно низкая стоимость высокопродуктивной земли. Даже на настоящий момент стоимость земельных угодий фирмы «Агрокомплекс» им. Н. И. Ткачева составляет всего 68,5 млрд руб., а агрохолдинга «Степь» и фирмы «Мираторг» (принадлежащих соответственно В. Евтушенкову и братьям Линшекам) и того ниже — около 45 млрд руб. Отсюда можно догадаться, за какие ничтожные суммы они приобретались названными латифундистами.
Думается, что власть, уповая на сомнительный постулат об исчерпанности лимита на революции, пока не пойдет на коренное улучшение благосостояния населения, прекращение разрушительного давления на промышленность, сельское хозяйство, системы здравоохранения, образования, научных изысканий и социального обеспечения. Посему в обозримом будущем не стоит ожидать проведения в России кардинальных контрреформ, позволивших бы перевести ее на рельсы ленинского НЭПа или современных Китая и Вьетнама, успешно сочетающих общегосударственное и частное начало. Если, конечно, в ней в очередной раз и, как всегда, «неожиданно» не произойдут серьезные потрясения, которые спутают карты политическим и экономическим игрокам.
Остается уповать лишь на то, что здравомыслящая часть отечественного управленческого аппарата не допустит дальнейшего наращивания режима «наибольшего благоприятствования» хотя бы наиболее одиозным представителям организованной (прежде всего, гангстерского, террористического и коррупционного типов) и неорганизованной частей преступного множества (массовых и серийных убийц, насильников-педофилов, громил-хулиганов, профессиональных воров, высококлассных мошенников-одиночек и др.).
После многолетнего спада регистрации преступных проявлений в январе-мае 2019 года обозначился ее незначительный прирост (+2,0 %). Пока трудно судить насколько устойчива эта тенденция, поскольку сразу в 33-х субъектах Российской Федерации по-прежнему фиксируется снижение числа выявленных преступлений.
За последнее десятилетие среди отечественных криминологов появились те, кто склонны верить в благостные показатели падения преступной активности населения, особенно молодого131. Думается, что для подобного оптимизма нет объективных оснований. Снижение регистрации — результат отвлечения огромного числа полицейских и сотрудников других правоохранительных ведомств на нейтрализацию массовых политических выступлений оппозиции (прежде всего ориентированной на Запад) и катастрофического снижения профессиональной (в том числе юридической) подготовки основной части силового корпуса132, который растет количественно, но отнюдь не качественно.
На это указывают даже препарированные статистические данные. За те же пять месяцев 2019 года количество преступлений, связанных с незаконным оборотом оружия, сократилось на 3,8 %, а с использованием такового — сразу на 6,6%. И это при нарастающих темпах милитаризации населения, прежде всего его криминально пораженной части! То же видно и в отношении мигрантов, преступная активность которых якобы упала еще в большей степени — на 7,9%.
Задачей криминологов и правоведов является побуждение государства отказаться от нарастающей пассивности в противодействии преступным проявлениям, развеять иллюзии относительно возможности саморегуляции социальных противоречий.
Надо продолжить на должном научном уровне дискуссию о возврате в систему наказаний конфискации имущества, отказе от «моратория» на смертную казнь и распространения ее на верхушку коррупционеров, казнокрадов, наркобаронов и государственных изменников, подобно тому, как это делается в ведущих государствах мира — Китае, Индии, Японии и Соединенных Штатах. В качестве противовеса исключительным наказаниям, к которым, помимо расстрела, мы относим пожизненное и сверх длительное (более 20 лет) лишение свободы, следует реанимировать ссылку и высылку, используя их для привлечения осужденных, их близких, соответствующие государственные и частные структуры для заселения обезлюживаемых с конца с конца 80-х гг. территорий Севера, Сибири, Забайкалья и Приморья.
Эти меры должны подкрепляться внесудебной репрессией не только и не столько в виде уничтожения членов вооруженных террористических экстремистских и бандитских формирований, но и, прежде всего, разрушения их инфраструктуры, финансового разорения, дискредитации их вожаков и активных участников в средствах массовой коммуникации133 и т. п.
При этом важно работать на упреждение, не дожидаясь наступления пагубных последствий действий особо опасных преступников, а искусственно создавая контролируемую ситуацию, при которой их легче обезвредить и задержать, не допуская при этом, конечно, фальсификации доказательств134.
Список литературы
Корецкий Д., Милюков С. Внесудебная репрессия как законный способ борьбы с преступностью//Уголовное право. 2004. № 1. - С. 112-114.
Корецкий Д., Милюков С. Экономические преступники — друзья или враги народа? // Уголовное право. 2013. №3. - С. 86-90.
Милюков С. Ф. Внесудебная репрессия как способ противодействия особо опасным посягательствам на экономическую систему // Криминология: вчера, сегодня, завтра. 2014. №1. - С. 126-127.
Милюков С. Ф. Отзыв официального оппонента о диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук (специальность 12.00.08): Дударенко В. В. Юридическая природа провокации преступления в уголовном праве. Екатеринбург: Уральский гос. юрид. ун-т, 2017.-196 с. // Уголовное и оперативно-разыскное законодательство: проблемы межотраслевых связей и перспективы совершенствования: матер. IV межведомств, науч. практич. конф. / отв. ред. В.Л. Кувалдин. М.: ИД Юриспруденция, 2019. - С. 69-74.
Милюков С. Ф. Правовое невежество как злокачественная угроза национальной безопасности// Криминология: вчера, сегодня, завтра. 2016. №4 (43). - С. 29-32.
Милюков С. Ф. Транснациональное кубло экономических хищников: мы или они? // Криминология: вчера, сегодня, завтра. 2016. №2 (41). - С. 30-31.
Милюков С. Ф., Сипягииа М. М. Отзыв на автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора юридических наук Бытко С.Ю. На тему: «Эффективность предупредительного воздействия уголовного наказания на преступность: теоретический и прикладной аспекты. Саратов. Саратовская гос. юрид. акад., 2018-46 с. // Журнал правовых и экономических исследований. 2019. №2. - С. 265-267.
Раздел II.
Проблемы современного уголовного законодательства Уголовное право. Общая часть
Антонова Е. К)., Антонов И. М.
К вопросу об эффективности системы наказания для несовершеннолетних
Questionable Effectiveness of the Juvenile Penal System
Аннотация. В статье рассматриваются вопросы, связанные с эффективностью системы наказаний, которые могут быть назначены несовершеннолетним лицам, совершившим преступление. Анализируются статистические данные об осужденных, совершивших преступления в несовершеннолетнем возрасте. Авторы формулируют вывод о недостаточной эффективности существующей в настоящее время системы наказаний для несовершеннолетних лиц.
Abstract The article deals with issues related to the effectiveness of the system of punishments that can be assigned to minors who have committed a crime. Authors have analyzed statistical data on convicts who have committed crimes as juveniles. The authors draw a conclusion about the lack of effectiveness of the current system of penalties for minors..
Ключевые слова', наказание; несовершеннолетние; система наказаний несовершеннолетних; эффективность системы наказаний несовершеннолетних.
Key words, punishment; minors; juvenile punishment; the effectiveness of the juvenile punishment system
Российский законодатель предусмотрел усеченную систему наказаний, которые могут быть назначены несовершеннолетним лицам, совершившим преступление (штраф, лишение права заниматься определенной деятельностью, обязательные работы, исправительные работы, ограничение свободы, лишение свободы на определенный срок). В данный перечень не включены наказания, которые нецелесообразно назначать несовершеннолетним в силу их социально-правового положения (лишение права занимать определенные должности; лишение специального, воинского или почетного звания, классного чина и государственных наград; ограничение по военной службе; содержание в дисциплинарной воинской части), психофизического развития (принудительные работы), а также обусловленные чрезмерной строгостью (пожизненное лишение свободы, смертная казнь), что согласуется с п. «а» ст. 37 Конвенции о правах ребенка, согласно которому ни один ребенок не должен быть «подвергнуть пыткам и другим жестоким, бесчеловечным или унижающим достоинство видам обращения или наказания. Ни смертная казнь, ни пожизненное тюремное заключение, не предусматривающее возможности освобождения, не назначаются за преступления, совершенные лицами моложе 18 лет».
Руководствуясь принципом гуманизма, законодатель существенно сократил сроки и размеры наказаний, которые могут быть назначены несовершеннолетним лицам (исключение составляет такой вид наказания как лишение права заниматься определенной деятельностью).
Обращает на себя внимание и п. 31 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 1 февраля 2011 г. № 1 «О судебной практике применения законодательства, регламентирующего особенности уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних», в соответствии с которым «суды не должны назначать уголовное наказание несовершеннолетним, совершившим преступления небольшой или средней тяжести, если их исправление может быть достигнуто путем применения принудительных мер воспитательного воздействия, предусмотренных статьей 90 УК РФ». Кроме того, при назначении наказания несовершеннолетним лицам, совершившим преступление, суд обязан учитывать не только общие начала назначения наказания (ст. 60 УК РФ), но и условия его жизни и воспитания, уровень психического развития, иные особенности личности, а также влияние на него старших по возрасту лиц. Возраст несовершеннолетнего как смягчающее обстоятельство учитывается только в совокупности с другими смягчающими и отягчающими обстоятельствами (ст. 89 УК РФ).
Сказанное позволяет заключить, что законодатель гуманно относится к несовершеннолетним лицам, совершившим преступление. С одной стороны, нельзя не согласиться с тем, что «несовершеннолетний правонарушитель находится в самом начале своего жизненного пути, его моральные установки и социальные связи до конца не сформированы, и от того, насколько правильно будет назначено ему наказание, зачастую зависит то, как сложится вся его дальнейшая жизнь»135. Но, с другой стороны, всегда ли это оправдано?
Если обратиться к статистическим данным Судебного департамента при Верховном Суде РФ, то можно обнаружить, что количество лиц, осуждаемых за совершение преступления в несовершеннолетнем возрасте, сокращается.
Так, в 2008 г. всего осуждено 73 333 несовершеннолетних лиц, совершивших преступление, в 2009 г. - 56 406 (снижение на 23,1% по отношению к предыдущему году), в 2010 г. - 46 954 (снижение на 16,8%), в 2011 г. -38 287 (снижение на 18,5%), в 2012 г. - 32 572 (снижение на 14,9%), в 2013 г. - 29 205 (снижение на 10,3%), в 2014 г. - 23 586 (снижение на 20,4%), в 2015 г. - 22 939 (снижение на 2,7%), в 2016 г. - 23 939 (прирост на 4,4%), в 2017 г. - 20 646 (снижение на 13,8%), в 2018 г. - 18 826 (снижение на 8,8%)136.
Вместе с тем, нельзя не учитывать и высокую латентность, совершаемых несовершеннолетними, преступлений. Как отмечается в научной литературе, во многих образовательных организациях имеется практика «умалчивания» о совершенных несовершеннолетними правонарушениях. Выявляя факты совершения учащимися мелких хищений, умышленного повреждения имущества, причинения побоев, администрация ограничивается собственными воспитательными мерами1. Часто это приводит к повторному совершению противоправных деяний со стороны несовершеннолетних лиц.
Обеспокоенность вызывает и большой процент повторных преступлений, совершаемых несовершеннолетними лицами, имеющих неснятую или непогашенную судимость. Так, в 2008 г. из общего числа осужденных несовершеннолетних лиц 16 550 (22,6%) имели неснятые и непогашенные судимости на момент совершения преступления, в 2009 г. -14 167 (25,1%), в 2010 г. - 11 258 (24%), в 2011 г. - 8 898 (23,2%), в 2012 г. 7 712 (23,7%), в 2013 г. - 6 591 (22,6%), в 2014 г. - 4 446 (18,9%), в
2015 г. - 4 076 (17,8%), в 2016 г. - 3 968 (16,6%), в 2017 г. - 4 043 (19,6%), в 2018 г. - 3 849 (20,4%)2.
Представленные достаточно стабильные показатели повторных преступлений свидетельствует о неэффективности наказаний, назначаемых несовершеннолетним .
При этом по данным Судебного департамента при Верховном Суде РФ несовершеннолетним, совершившим преступление, как правило, назначается условное осуждение к лишению свободы.
Так, условное осуждение к лишению свободы было назначено в 2008 г. 36 233 (49,4%) несовершеннолетним осужденным, в 2009 г. - 27 912 (49,5%), в 2010 г. - 23 069 (49,1%), в 2011 г. - 18 466 (48,2%), в 2012 г. - 13 531 (41,5%), в 2013 г. - 11 487 (39,3%), в 2014 г. - 10 176 (43,1%), в 2015 г. -9 467 (41,4%), в 2016 г. - 9 310 (38,9%), в 2017 г. - 7 923 (38,4%), в 2018 г. -7 244 (38,5%).
Условное осуждение к иным видам наказания назначается значительно реже. Так, в 2008 г. условное осуждение к иным видам наказаний было назначено 1 401 несовершеннолетнему осужденному (1,9%), в 2009 г. -1 005 (1,8%), в 2010 г. - 705 (1,5%), в 2011 г. - 513 (1,3%), в 2012 г. - 578 (1,7%), в 2013 г. - 571 (2%), в 2014 г. - 343 (1,5%), в 2015 г. - 296 (1,3%), в
2016 г. - 378 (1,6%), в 2017 г. - 331 (1,6), в 2018 г. - 280 (1,5%).
Опять-таки, руководствуясь принципом гуманизма, законодатель допустил возможность повторного назначения условного осуждения в отношении несовершеннолетнего, совершившего в течение испытательного срока новое преступление, не являющееся особо тяжким. Согласимся с JI.M. Прозументовым в том, что совершение нового умышленного преступления в течение назначенного судом испытательного срока свидетельствует о том, что несовершеннолетний не встал на путь исправления и, следовательно, к нему нецелесообразно применять меру уголовно-правового воздействия, зарекомендовавшую себя как неэффективную137.
В числе реальных наказаний, наиболее часто назначаемых в отношении несовершеннолетних лиц, числятся обязательные работы и лишение свободы на определенный срок.
Так, в 2008 г. реальное лишение свободы к лишению свободы было назначено 16 520 несовершеннолетним осужденным лицам (22,5% от всех осужденных несовершеннолетних лиц), а обязательные работы назначены 8 152 несовершеннолетним (11,1%), в 2009 г. - 11 678 (20,7%) и 7 359 (13%), в 2010 г. -8 644 (18,4%) и 7 130 (15,2%), в 2011 г. - 6 065 (15,8%) и 6 613 (17,2%), в 2012 г. - 5 053 (15,5%) и 6 749 (20,7%), в 2013 г. - 4 602 (15,7%) и 6 391 (21,9%), в 2014 г. - 3 923 (16,6%) и 3 974 (16,8%), в 2015 г. - 3 962 (17,3%) и 3 834 (16,8%), в 2016 г. - 3 864 (16,1%) и 5 595 (23,4%), в 2017 г. - 3 482 (16,9%) и 4 905 (23,7%), в 2018 г. - 3 163 (18,8%) и 4 205 (22,3%) соответственно. Из представленных данных видно, что с 2011 года такой вид наказания как обязательные работы стал назначаться чаще, чем лишение свободы.
Процент назначения лишения свободы достаточно высок несмотря на то, что законодатель существенно ограничил возможность применения данного вида наказания в отношении несовершеннолетних лиц. В частности, наказание в виде лишения свободы не может быть назначено несовершеннолетнему осужденному, совершившему в возрасте до шестнадцати лет преступление небольшой или средней тяжести впервые, а также остальным несовершеннолетним осужденным, совершившим преступления небольшой тяжести впервые.
Штраф в 2008 г. назначался в отношении 7 481 несовершеннолетнего (10,2%), в 2009 г. - 5 998 (10,6%), в 2010 г. - 4 889 (10,4%), в 2011 г. - 4 267 (11,1%), в 2012 г. - 3 916 (12%), в 2013 г. - 3 440 (11,8%), в 2014 г. - 2 253 (9,6%), в 2015 г. - 2046 (8,9%), в 2016 г. - 2 199 (9,2%), в 2017 г. - 1 917 (9,3%), в 2018 г. - 1 809 (9,6%).
При этом обращает на себя внимание тот факт, что штраф стал чаще назначаться несовершеннолетним, только после того, как законодатель Федеральным законом от 08 декабря 2003 г. № 162-ФЗ установил, что данный вид наказания по решению суда может взыскиваться с его родителей или иных законных представителей с их согласия. До введения этого правила штраф к несовершеннолетним лицам практически не применялся. Например, в 2003 году из 98 809 осужденных несовершеннолетних штраф был назначен только 708 лицам (0,7%)138.
Считаем, что хотя введение данного правила назначения штрафа несовершеннолетним и способствовало увеличению числа лиц, к которым указанный вид наказания стал применяться, в целом оно привело к нарушению принципа личной ответственности и не может оказать эффективного воздействия на рассматриваемую категорию лиц.
Ограничение свободы в 2010 г. назначалось 488 несовершеннолетним осужденным (1%), в 2011 г. - 655 (1,7%), в 2012 г. - 984 (3%), в 2013 г. - 962 (3,3%), в 2014 г. - 630 (2,7%), в 2015 г. - 572 (2,5%), в 2016 г. - 742 (3,1%), в 2017 г. -685 (3,3%), в 2018 г. - 662 (3,5%).
Исправительные работы в 2008 г. назначались 2 151 несовершеннолетнему (3%), в 2009 г. - 1 117 (2%), в 2010 г. - 686 (1,5%), в 2011 г. - 407 (1,1%), в 2012 г. - 502 (1,6%), в 2013 г. - 472 (1,7%), в 2014 г. - 295 (1,4%), в 2015 г. - 286 (1,4%), в 2016 г. - 328 (1,5%), в 2017 г. - 314 (1,6%), в 2018 г. -248 (1,3%).
Такой вид наказания как лишение права заниматься определенной деятельностью практически не применяется к рассматриваемой категории лиц - оно назначалось в 2009 г. одному несовершеннолетнему осужденному и в 2014 г. также одному несовершеннолетнему осужденному.
Изложенное позволяет сформулировать вывод о недостаточной эффективности существующей в настоящее время системы наказаний для несовершеннолетних лиц. Существующая система не способствует достижению всех целей наказания, в частности исправлению осужденного и предупреждению совершения нового преступления (о чем свидетельствует процент повторных преступлений). Кроме того, о пробелах в системе наказаний для несовершеннолетних лиц свидетельствует значительный процент условного осуждения к лишению свободы. С учетом же того, что в Концепции развития уголовно-исполнительной системы Российской Федерации до 2020 года (утв. распоряжением Правительства РФ от 14 октября 2010 г. № 1772-р) ставится задача расширения сферы применения наказаний и иных мер, не связанных с лишением свободы, полагаем необходимым совершенствование и практики назначения наказания несовершеннолетним лицам.
Список литературы
Антонов И. М., Бойко Н. В. Некоторые особенности личности несовершеннолетних повторных преступников // Развитие юридической науки и проблема преодоления пробелов в праве: сб. науч. ст. по итогам работы четвертого международного круглого стола. 31 мая 2019 г. Часть 1,-Шахты: ООО «Конверт», 2019. - С. 115-118.
Антонян Ю.М., Гончарова М. В. Состояние и причины преступности несовершеннолетних в России // Вестник Московского государственного областного университета. -Сер. Юриспруденция. -2018. -№ 2. - С. 92-94.
Киселева Е. С. Система наказаний для несовершеннолетних по современному уголовному законодательству РФ: состояние, эволюция и перспективы // Вестник ТГУ. -2015.-Вып. 8(148).-С. 113-121.
Прозументов Л.М. Уголовно-правовая политика России в отношении несовершеннолетних: вопросы правотворчества и правоприменения // Вестник Томского государственного университета. -2017. -№ 421. - С. 183-187.
Берестовой А.Н.
Становление и перспективы развития уголовно-правового института обстоятельств, исключающих преступность деяния
Development and Future of Circumstances Excluding the Criminality of an Act Concept in Criminal Law
Аннотация. В статье автор попытался обозначить и рассмотреть наиболее значимые и дискуссионные вопросы общего характера, связанные с обстоятельствами, исключающими преступность деяния. К ним автором отнесены: социальная сущность поведения при рассматриваемых обстоятельствах: природа норм, регламентирующих правовые положения об указанных обстоятельствах и четкость положений гл. 8 УК РФ.
Традиционно основным способом решения исследуемой проблемы принято считать установление уголовно-правовых запретов на совершение тех или иных общественно опасных деяний. Таким же традиционным является и другой способ - исключение преступности содеянного, наказуемого при прочих равных условиях, в силу его специфических социально-правовых характеристик.
Abstract. The article is dedicated to the challenge of separating criminal behavior from non-criminal - a fundamental problem of criminal law regulation. The author tries to identify and consider the most significant and controversial issues related to the circumstances excluding criminality of an act. The author includes in this lest the following: the social nature of behavior in the considered circumstances, the nature of the legal definition of these circumstances and the clarity of the provisions of chapter 8 of the Criminal Code.
Traditionally, we consider the establishment of criminal law prohibitions to be the main way to solve our problem. Another tradition method is the exclusion of the act from the offenses due to its specific social and legal characteristics.
Ключевые слова: обстоятельства, исключающие преступность деяния, преступление, условия правомерности, правомерный поступок, уголовно-правовая квалификация.
Key words: circumstances excluding the criminality of an act, crime, the conditions of legality, legitimate act, criminal legal definition
В теории уголовного права проблема обстоятельств, исключающих преступность деяния, занимает важное место и признается одной из самых сложных. Несмотря на существование в теории уголовного права целой совокупности обстоятельств, исключающих преступность деяния вопрос этот в науке уголовного права, не является до конца разрешенным.
Ученые правоведы неоднократно пытались рассмотреть обстоятельства, исключающие преступность деяния, как нечто общее, т. е. подойти к ним как к самостоятельному уголовно-правовому институту. Критический анализ юридической литературы позволяет проследить тенденцию становления этого уголовно-правового института. Здесь необходимо подчеркнуть, что в настоящее время, вопросы, касающиеся определению общего понятия обстоятельств, исключающих преступность деяния, их перечня, условий правомерности и другие, до сих пор являются дискуссионными.
Следует отметить, что ныне действующие положения уголовного закона об обстоятельствах, исключающих преступность деяния, вызывают серьезные теоретические споры и сложности в правоприменительной практике. В числе наиболее значимых дискуссионных моментов общего характера следует выделить социальную сущность поведения при рассматриваемых обстоятельствах, природу норм регламентирующих положения об указанных обстоятельствах, полноту и четкость положений гл. 8 УК РФ, возможность применения норм о соучастии и стадиях совершения преступления к лицам, нарушившим условия правомерности причинения вреда, оценку субъективной ошибки, трансформацию одного обстоятельства в другое, конкуренцию норм об обстоятельствах и наличие совокупности указанных обстоятельств139 .
Многочисленные научные дискуссии в отечественной науке уголовного права на протяжении последних десятилетий связаны с вопросом о том, что является основанием и основой для обособления норм об обстоятельствах, исключающих преступность деяния, в самостоятельный институт Общей части УК. Чтобы ответить на этот вопрос ученые криминалисты пытались сформулировать главное отличие от внешне сходных преступных деяний, а также определить какой признак преступления ими устраняется (общественная опасность, противоправность, виновность, наказуемость). При этом одни авторы отмечали, что поведение человека при данных обстоятельствах является в различной степени общественно полезным140, другие — общественно опасным, но в силу прямого указания закона не признается преступным141, третьи же полагали, что указанные обстоятельства характеризует социальная полезность совершенных действий либо их целесообразность в определенной обстановке, а потому и отсутствие как уголовной противоправности, так и общественной опасности деяния142. В то же время высказывалась и точка зрения, согласно которой при разных обстоятельствах исключается либо общественная опасность, либо противоправность, либо вина143. Целый ряд представителей уголовно-правовой науки, в свою очередь, сделали вывод о том, что рассматриваемые обстоятельства исключают все признаки преступления — общественную опасность, уголовную противоправность, виновность и наказуемость144.
Действительно, если обратиться к самому тексту уголовного закона, то уже по самому определению законодателя исключается преступность деяния, что свидетельствует об отсутствии уголовной противоправности. Нет признака виновности в силу того, что лицо осознает не общественную опасность, а общественную полезность совершаемых им действий при необходимой обороне, задержании лица, совершившего преступление, обоснованном риске либо вынужденность своего деяния, причиняющего вред, и его направленность на спасение более важного и ценного блага при крайней необходимости, физическом или психическом принуждении. Но деяние, не являющееся уголовно-противоправным и виновным, не может повлечь наказание лица, его совершившего, что, в свою очередь, обуславливает исключение наказуемости145.
Сложнее определиться с наличием или отсутствием общественной опасности поведения лица при рассматриваемых обстоятельствах. Думается, что следует согласиться с А. В. Наумовым в том, что причинение вреда при рассматриваемых обстоятельствах «компенсируется социально полезными последствиями совершенного деяния для интересов личности, общества и государства»146. В действительности же имеет место правомерное поведение, направленное на спасение какого-либо существенного социального блага. Так, при необходимой обороне путем причинения вреда посягающему осуществляется защита жизни, здоровья, законных интересов личности, общества или государства. При крайней необходимости деяние, вынужденно причиняющее вред менее ценному благу, направленно на спасение более ценного блага. Вместе с тем подобного рода вывод нельзя распространять на исполнение приказа, предусмотренное ч. 1 ст. 42 УК РФ, а также на непреодолимое физическое принуждение (ч. 1 ст. 40 УК РФ). Эти нормы для гл. 8 УК РФ являются инородными. Исполнение приказа лицом, обязанным подчиняться и не осознающим его незаконности, а потому и возможности причинения вреда охраняемым уголовным законом отношениям, должно рассматриваться как вариант невиновного причинения вреда в самостоятельной части ст. 28 УК РФ. Непреодолимое физическое принуждение является одним из вариантов непреодолимой силы, исключающей возможность волевого поведения человека. Отсутствие в УК РФ нормы о непреодолимой силе, думается, является пробелом закона, который следовало бы восполнить, предусмотрев общую норму о непреодолимой силе в гл. 3 УК РФ147.
Не являясь общественно опасным, правомерное поведение далеко не всегда может быть признанно общественно полезным. Подобный вид правомерного поведения получил название социально допустимого или общественно приемлемого.
Специфическая общая социально-правовая основа, которая обусловила выделение нормативных положений об обстоятельствах, исключающих преступность деяния, в какой-то мере, предопределила и особенности их правовой природы. Целый ряд авторов относит анализируемые нормы к поощрительным148. Вызывает и определенные возражения, и отнесение положений об обстоятельствах, исключающих преступность деяния, к нормам допускающим компромисс в борьбе с преступностью149.
Думается, что верной является позиция авторов, которые относят нормативные положения об обстоятельствах, исключающих преступность деяния, к управомочивающим. Такую точку зрения высказывала, например С.Г. Келина, отмечая, что «законодатель дает право на необходимую оборону, обоснованный риск... »\ При этом следует отметить необходимость исключения из гл. 8 УК РФ норм об исполнении приказа и непреодолимом принуждении, которые не вписываются в систему рассматриваемых обстоятельств.
Важно также отметить, что исследуемые нормы характеризуются определенным своеобразием, связанным с тем, что в отличии от большинства управомочивающих положений уголовного закона они наделяют правами любого человека, а не только должностных лиц органов дознания, следствия и суда150.
В науке уголовного права, на протяжении всей ее истории остро стоит вопрос о том, какие обстоятельства следует выделить в качестве исключающих преступность деяния, которые не предусмотрены уголовным законом. Исторически сложилось, что число таких обстоятельств в науке уголовного права и действующем уголовном законодательстве различно. Так, В. Платонов выделял необходимую оборону, крайнюю необходимость и исполнение обязательного приказа151, в то время как Н. С. Таганцев называл восемь оснований, исключающих преступность деяния, - исполнение закона, исполнение приказа, дозволение власти, осуществление дисциплинарной власти, осуществление профессиональных обязанностей, осуществление частного права, необходимую оборону и крайнюю необходимость152.
В советский период развития уголовно-правовой науки ряд ученых правоведов предлагал расширить перечень обстоятельств, исключающих преступность деяния. Кроме тех, что были названы выше, к их числу предлагалось отнести согласие потерпевшего, выполнение общественно полезных профессиональных функций, добровольный отказ от доведения преступления до конца, примирение с потерпевшим, малозначительность правонарушения, истечение сроков давности и давности исполнения обвинительного приговора153. Помимо этого, обстоятельством, исключающим уголовную ответственность, предлагалось считать также добровольный отказ от доведения преступления до конца154.
Другой известный русский ученый криминалист Ю. В. Баулин приводит более расширенный перечень таких обстоятельств: осуществление своего права; согласие потерпевшего; занятие спортом; выполнение правовых обязанностей; исполнение закона, приказа или приговора; выполнение профессиональных функций; исполнение обязанностей военной службы; принуждение для выполнения правовой обязанности; коллизия обязанностей; исполнение служебного долга; последнее средство; правомерное применение физического насилия, специальных средств и оружия; исполнение законной функции власти; принуждение к повиновению; разрешенная самопомощь; осуществление родительской власти в отношении детей; врачебное вмешательство и др.155
По мнению следующего, не менее известного правоведа Г. С. Курба-нова, к обстоятельствам, исключающим преступность деяния следует относить: изъятие чужого имущества в небольших размерах либо когда лицо считало себя в праве им распоряжаться; нанесение вреда личности в порядке самозащиты либо в конфликтной ситуации; совершение действий приносящих вред, для того, чтобы избежать худших последствий; причинения вреда лицу в целях восстановления порядка; совершение осуждаемых моралью действий в безвыходном положении; нарушение правовых норм для достижения благоприятных результатов либо спасения посторонних ценностей; совершение действий, когда лицо было вынуждено к этому чужим приказом или обстоятельствами156.
Многие ученые юристы отмечали и отмечают направленность на расширение числа обстоятельств, исключающих преступность деяния, критическому отношению к уже закрепленным в уголовном законе в этом проявляется общая тенденция развития уголовного права в целом. Проиллюстрировать это можно обратив внимание на следующий пример.
В настоящее время, когда стали проводиться многочисленные официальные соревнования по таким контактным видам спорта как карате, кикбоксинг, бои без правил при полном контакте, участники этих соревнований, в том числе и международных, нередко получают телесные повреждения, им причиняется вред здоровью, в том числе тот, который подпадает под категорию тяжкого.
В связи с этим возникает целый ряд вопросов уголовно-правового свойства: возбуждаются ли уголовные дела в подобного рода случаях, каков характер уголовно-правовой оценки наступивших последствий, можно ли данные действия спортсменов рассматривать с точки зрения обстоятельств, исключающих преступность деяния?
Проводимые спортивные соревнования по тому или иному виду спорта, призваны определить сильнейшего, следовательно, бой (спарринг) не может рассматриваться как нарушение уголовного закона. Действия спортсменов на ринге при взаимном причинении вреда здоровью не могут быть приравнены к драке несмотря на то, что по ряду признаков и даже внешне эти действия аналогичны. Практика проведения подобных соревнований показывает следующее: если во время предусмотренного законом спортивного поединка, риск которого всем участникам известен, с учетом соблюдения правил соревнований один из участников убит либо получил тяжкий вред здоровью, то эти обстоятельства квалифицируются как несчастный случай, за который никто не несет ответственности.
Зарубежное уголовное законодательство подобного рода вопросы решает по-разному. К примеру, для американского уголовного законодательства характерным является отрицание ответственности в этих случаях на основании согласия потерпевшего. Так, в Уголовном кодексе штата Нью-Йорк в ст. 35.15 зафиксировано, что не признается самообороной результат поединка по соглашению, специально не предусмотренный законом. В уголовном кодексе штата Техас также установлено, что если лицо дало предварительное согласие на применение силы нападающим, то его действия не признаются обороной157.
Относительно так называемых «спортивных» преступлений, в уголовном законодательстве некоторых зарубежных государств отведена отдельная статья. В ситуации, когда при проведении соревнований по разрешенным видам спорта умышленно причиняется тяжкий вред здоровью в нарушение правил игры ответственность наступает на общих основаниях; если повреждение нанесено не намеренно, но с нарушением спортивных правил, то ответственность наступает по неосторожности; если вред причинен ненамеренно и без нарушения спортивных правил, то уголовная ответственность не предусмотрена. Примечательно, что судья, согласившийся с нарушением спортивных правил, рассматривается как соучастник.
Российские и советские ученые криминалисты редко обращались к этой теме. Так, М. Д. Шаргородский считал: «Если лицо, нанесшее повреждение, придерживалось существующих спортивных правил, то наступивший результат является случайным, и уголовная ответственность исключается, но если эти правила умышленно или по неосторожности были нарушены, то уголовная ответственность должна иметь место на общих основаниях»158.
Понятно, что нанесение какого-либо вреда здоровью или даже причинение смерти во время проведения какого-либо соревнования нельзя приравнивать ни к необходимой обороне, ни к превышению пределов необходимой обороны, так как в этих случаях отсутствует общественно опасное посягательство.
Описанные случаи причинения вреда спортсменам в ходе проведения спортивных соревнований не подпадают и под другие обстоятельства, исключающие преступность деяния. В некотором смысле они соприкасаются с обоснованным риском, в том смысле, что цель участников спортивных соревнований общественно полезная - выявление сильнейшего, определение предельных физических границ возможностей человека. Тем не менее, описываемые ситуации необходимо рассматривать под другим углом зрения.
Некоторые ученые правоведы привязывали описанную ситуацию либо с согласием потерпевшего, либо с риском, который добровольно принимают на себя лица, занимающиеся спортом профессионально. Но правомерность согласия потерпевшего на причинение ему вреда не урегулирована действующим уголовным законодательством РФ, а обоснованный риск, предусмотренный в ст. 41 УК РФ подразумевает несколько иную ситуацию, чем та, которая может возникнуть на спортивных соревнованиях.
А. Н. Красиков, исследовавший этот вопрос, в своих работах неоднократно высказывался о необходимости включения нормы об ответственности за умышленное нарушение правил спортивных соревнований, повлекшее причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью159. Но в подобных ситуациях может быть причинен и иной вред, даже более тяжкий, например, смерть. Большого количества подобного рода травм, было бы правильней ужесточить сами правила проведения спортивных соревнований, дополнять же уголовное законодательство еще одной уголовно-правовой нормой об ответственности за причинение вреда во время проведения спортивных соревнований нецелесообразно.
Если обратиться к истории формирования уголовно-правового института, обстоятельств, исключающих преступность деяния в теории уголовно-правовой науки и законодательстве, то обращает на себя внимание значительный количественный разрыв между ними. Имеют ли значение для уголовного права обстоятельства, не предусмотренные действующим законодательством? Ответ на этот вопрос не однозначен. Одни ученые сходятся в мысли о том, что такого рода обстоятельства, не предусмотренные уголовным законом, не имеют юридического значения. Другие полагают, что даже если ныне действующее уголовное законодательство и не предусматривает какое-либо из них, оно все равно имеет правовое значение в том смысле, что исключает уголовную ответственность.
По справедливому замечанию В. Н. Козака, не предусмотренные действующим уголовным законом обстоятельства не имеют права на самостоятельное существование. Искусственное их объединение в одну группу с уже имеющимися в уголовном законе обстоятельствами, исключающими преступность деяния, носит лишь умозрительный характер; изучение таких оснований в курсе уголовного права представляет собой вторжение в совершенно постороннюю для этого права область160.
Тем не менее, в науке уголовного права существует точка зрения, что к обстоятельствам, исключающим преступность деяния, относятся также поступки, за которые предусмотрена ответственность не только по уголовному законодательству, но также и иными отраслями законодательства РФ.
Здесь необходимо отметить, что в начале 90-х годов ученые отмечали, что за все предшествующие годы, в исследовании обстоятельств, исключающих преступность деяния, накоплен обширный и разносторонний эмпирический материал. В изучении этого не простого, с точки зрения уголовно-правовой науки вопроса, имеются определенные результаты аналитической деятельности, определились позиции по наиболее дискуссионным проблемам161. На протяжении длительного времени в науке и теории уголовного права велась оживленная дискуссия относительно института, обстоятельств, исключающих преступность деяния. Итоги этой дискуссии, в определенной мере были отражены в проекте Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1991 г., которые, правда, так и не стали нормативным документом.
Рассматриваемый нами уголовно-правовой институт в различные периоды своего развития назывался по-разному. И в настоящее время, это вопрос остается дискуссионным. Н. С. Таганцев называл данные обстоятельства «уничтожающими преступность деяния»162.
Если обратиться к уголовному законодательству советского периода, то можно увидеть, что в различные периоды данный уголовно-правовой институт назывался по-разному: «обстоятельства, исключающие общественную опасность»163, «обстоятельства, исключающие уголовную ответственность»164, «исключающие уголовную ответственность и наказуемость»165. В 60-70 годах прошлого столетия среди ученых криминалистов сформировалось мнение о том, что рассматриваемые обстоятельства следует именовать как исключающие не только общественную опасность, но и противоправность деяния166. По мнению С. Ф. Милюкова, дополнительное указание на отсутствие противоправности делает понимание природы этих обстоятельств более глубоким, всесторонним167.
Вместе с тем сам С. Ф. Милюков придерживается несколько иной точки зрения, по его мнению, уголовное право не должно всегда слепо следовать в русле законодательной регламентации тех или иных институтов, он считает возможным сохранить за данным разделом Общей части УК прежнее, на наш взгляд более точное название: «Обстоятельства, исключающие общественную опасность деяния»168.
Следует заметить, что аналогичной точки зрения придерживаются и другие ученые правоведы.
Список литературы
Баутш Ю. В. Обстоятельства, исключающие преступность деяния / Ю. В. Баулин. - Харьков: Основа. - 1991
Брайтш Я. М. Уголовная ответственность и ее основание в советском уголовном праве / Я. М. Брайнин. - М.: Юридическая лит. - 1963
Керимов Д. А. Философские проблемы права - М.: Мысль. - 1972.
Козак В. Н. Вопросы теории и практики крайней необходимости - Саратов: Изд-во Сарат. ун-та. - 1981.
Курбанов Г. С. Обстоятельства, устраняющие общественную опасность и противоправность деяния, Баку. - 1991
Милюков С. Ф. Криминологическая обоснованность законодательной регламентации обстоятельств, исключающих преступность деяния. Российское уголовное законодательство: опыт криминологического анализа. СПб. - 2000.
Милюков С. Ф. Обстоятельства, исключающие общественную опасность деяния. СПб.: Знание. - 1998.
Орешкина Т. Ю. Обстоятельства, исключающие преступность деяния: дискуссионные вопросы общего характера. // Уголовное право, 2016, № 4.
Пионтковский А. А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. Курс советского уголовного права: Общая часть - М.: Госюриздат. - 1961
Платонов И. В. Уголовное право. Популярные лекции для самообразования -СПб. - 1903
Слуцкий И. И. Обстоятельства, исключающие уголовную ответственность. Л.: Изд-во ЛГУ. - 1956
Таганцев, Н. С. Курс уголовного права. Вып. 1- СПб. - 1874
Таганцев Н. С. Русское уголовное право: Лекции. Часть общая. Т. 1 - 2-е изд., пересмотр. и доп. -С.-Пб.: Гос. Тип. - 1902.
Уголовное право США. Сборник нормативных актов. Ответственный редактор И.Д. Козочкин. М. - 1986
Халиков К. Необходимая оборона по советскому уголовному праву: Автореф. дис. канд. юрид. наук. АлмаАта, 1970.
Шаргородский М. Д. Преступления против жизни и здоровья - М.: Юрид. изд-во МЮСССР. - 1947
Якубович М. И. Учение о необходимой обороне в советском уголовном праве. М.,; Госюриздат. - 1961
Галиев Б. Б.
Коллизионные моменты освобождения от уголовной ответственности в связи с изменением обстановки по новому УК Республики Казахстан
Exemptions from Criminal Liability Due to Change in Situation
in the New Kazakhstan Criminal Code Lead to Contradictions
Аннотация: В данной статье рассматриваются условия освобождения от уголовной ответственности в связи с изменением обстановки в контексте законодательной интерпретации нового Уголовного кодекса Республики Казахстан 2014 г.
Abstract. New Criminal Code of Kazakhstan (2014) suggests new approaches to the exemptions from criminal liability due to change in situation. The article analyses the legal collisions it has generated and suggests a legislative interpretation of the norm..
Ключевые слова: уголовное правонарушение, уголовная ответственность, освобождение, изменение обстановки.
Keywords: criminal offense, criminal liability, release, change of a situation.
Новый Уголовный кодекс Республики Казахстан, принятый 3 июля 2014 г., сохранил нормы, предусматривающие освобождение от уголовной ответственности в связи с изменением обстановки, фактически позаимствовав их из прежнего УК РК 1997 г., лишь с небольшими изменениями изложив их в ст. 70 нового УК.
Согласно части первой этой статьи лицо, совершившее уголовное правонарушение, подлежит освобождению судом от уголовной ответственности, если будет признано, что ко времени рассмотрения дела в суде вследствие изменения обстановки совершенное им деяние перестало быть общественно опасным.
Часть вторая излагает условия освобождения применительно к виновному лицу и, если, оно впервые совершило уголовный проступок либо впервые совершило преступление небольшой или средней тяжести, то подлежит освобождению судом от уголовной ответственности, если будет установлено, что в силу последующего безупречного поведения это лицо ко времени рассмотрения дела в суде не может быть сочтено общественно опасным.
Как следует из текста Закона, в ч. 1 и ч.2 ст. 70 УК РК законодатель закрепил две разновидности освобождения от уголовной ответственности:
а) изменение обстановки, повлекшее утрату общественной опасности деяния;
б) безупречное поведение виновного лица, причем в пределах с момента совершения уголовного правонарушения до рассмотрения дела в суде, по причине чего оно не может быть сочтено общественно опасным.
В обоих случаях вопрос об освобождении от уголовной ответственности может быть решен только судом и в соответствии со ст. 343 УПК РК 2014 г. суд в этом случае выносит постановление о прекращении уголовного дела, так как нормы ч. 1 и ч.2 ст. 70 УК РК носят императивный характер и при установлении указанных в Законе условий, лицо подлежит освобождению от уголовной ответственности.
В ч.1 ст. 70 УК РК говорится о совершении уголовного правонарушения, которое по своей сути охватывает уголовные проступки и преступления различных категорий. Буквальное толкование нормы позволяет сделать вывод что под действие ч. 1 ст. 70 УК РК, во-первых, подпадают уголовные правонарушения, совершенные не впервые, а во-вторых, уголовные проступки и преступления всех категорий, включая тяжкие и особо тяжкие, что не может не противоречить устоявшейся практике.
Мы, тем не менее, полагаем, что это лишь теоретическое допущение. Соглашаясь традиционно с преступлениями небольшой или средней тяжести, вместе с тем нельзя согласиться с теми деяниями, которые не могут быть перестать общественно опасными (как на это указывает законодатель), какие бы изменения обстановки ни произошли, ибо сам характер ряда преступлений и их последствия делают индекс общественной опасности этой группы преступлений неизменным. Речь идет о тяжких и особо тяжких преступлениях, связанных с посягательствами против личности, где личность выступает как в качестве основного, так и дополнительного объекта преступления.
Вероятно, именно по этой причине законодатель не стал ограничивать категорию преступлений в ч. 1 ст. 70 УК РК, хотя это надобно было сделать в целях недопущения возможных злоупотреблений, как сейчас принято говорить, коррупционного характера.
Уголовный закон не раскрывает сути такого основания освобождения от уголовной ответственности как «изменение обстановки», причем это обстоятельство характеризует деяние с его внешней, объективной стороны и не зависит от поведения виновного. Такую попытку в свое время с доктри-нальных позиций предпринял М. И. Федоров, один из соавторов учебника по Советскому уголовному праву. «Под изменением обстановки, - считал он, — следует понимать такие существенные изменения во внешних условиях, относящихся к объективной стороне преступления, при которых не только конкретное деяние, но и все другие аналогичные деяния, совершенные при соответствующих условиях, либо совсем утратили общественную опасность, либо стали малозначительными». По его мнению, такие изменения встречаются нечасто, и освобождение от уголовной ответственности по этому основанию должно носить исключительный характер.169
Практически сходное определение было дано авторами учебника по Уголовному праву Казахской ССР. Вместе с тем они считали, что не может быть освобождено лицо от уголовной ответственности по признаку отпадения общественной опасности за совершение деяния, содержащего признаки тяжкого преступления (государственных, тяжких преступлений против личности и т.д.), поскольку изменение обстановки не может изменить правовую оценку указанных преступлений как тяжких.170
Изменение обстановки должно быть настолько существенным, что в результате этого отпадает общественная опасность не отдельно взятого конкретного противоправного деяния, а всех деяний данного вида, тем самым отпадает типовая степень общественной опасности определенной категории уголовных правонарушений, предусмотренных уголовным законодательством. Если совершить краткий экскурс в историю развития уголовного закона Казахстана, то в УК Казахской ССР 1959 г. имелась ст. 168, предусматривавшая ответственность за спекуляцию, то есть скупку и перепродажу товаров и иных предметов с целью наживы.171 Но в связи с переходом к рыночной экономике, подобные преступления утратили общественную опасность и уголовные дела, находившиеся в производстве, были прекращены.
По мнению авторов учебника по Общей части уголовного права, изменение обстановки, влекущее отпадение общественной опасности деяния, может заключаться и в отпадении особых условий места и времени, придающих деянию преступный характер. Так, по их мнению, не может считаться общественно опасным лов рыбы в запрещенных местах, если чрезмерно возросшее ее поголовье в условиях недостатка кормов находится на грани массовой гибели и если с учетом этих условий отлов рыбы в этих местах вскоре после деяния был разрешен официально.172
Освобождение лица от уголовной ответственности в порядке ч. 1 ст. 70 УК РК вызывает вопрос: если будет признано, что ко времени расследования или рассмотрения дела в суде, вследствие изменения обстановки, совершенное виновным деяние потеряло характер общественно опасного, то является ли оно, в момент решения вопроса об освобождении от уголовной ответственности, преступлением?
Отвечая, на поставленный вопрос одни авторы пишут, что деяние было преступлением в момент его учинения, но к моменту расследования или рассмотрения в суде оно уже не заключает в себе состава преступления. Уголовное преследование прекращается здесь по существу за отсутствием состава преступления в действиях лица»173
Данную точку зрения разделяет М. С. Строгович, полагающий, что «общественная опасность является существенным и необходимым признаком преступления; если нет общественной опасности, нет и преступления, Поэтому, если деяние, ранее бывшее преступлением, потом перестало быть общественно опасным, оно перестало быть и преступлением».174
Этой же позиции придерживается Х.Д. Аликперов, который считает, что если деяние потеряло свойство общественной опасности, то и лицо, его совершившее, не может нести уголовно-правовую ответственность за такое деяние. И вопрос должен идти об освобождении от уголовной ответственности (прекращении уголовного дела) за отсутствием в действиях лица состава преступления.175
Другие, наоборот, полагают, что «действие, утратившее общественную опасность к моменту его расследования или рассмотрения в суде, следует считать преступлением, поскольку в момент его совершения оно отвечало всем признакам преступного деяния»176
Последний вариант ответа на поставленный вопрос нам представляется более предпочтительным. Он полностью согласуется с логикой правовой нормы (ст. 5 УК РК), определяющей действие уголовного закона во времени, согласно которой преступность и наказуемость деяния определяется законом, действовавшим во время совершения этого деяния. Логика ответа очевидна: деяние не перестало быть преступлением, ибо оно было таковым во время его совершения.
При реализации этого права суд в соответствии со ст. 327 и 343 УПК РК 2014 г. выносит постановление об освобождении лица от уголовной ответственности, поскольку деяние все же остается преступлением. В противном случае суд должен был бы вынести оправдательный приговор.
Как правильно, на наш взгляд, отмечает В. С. Прохоров, общественная опасность деяния «зависит от исторически изменчивых оценочных моментов».177
Так, Дмитришина 25 января 1996 г. при выезде за пределы республики, имея в наличии 2690 долларов США, при прохождении таможенного контроля заявила о наличии у нее 2090 долларов США, 600 долларов в таможенной декларации не указала и пыталась их незаконно вывезти. Эти действия были правильно расценены как преступление, поскольку в соответствии с действующим на тот момент требованием пункта 5.10 «Правил проведения валютных операций в Республике Казахстан», утвержденных Постановлением правления Национального банка РК от 24 ноября 1994 г. №188, за пределы Казахстана можно было вывезти без подтверждения соответствующих документов иностранную валюту до 500 долларов США. Однако постановлением правления Национального банка РК от 29 февраля 1996 г. №39 в п.5.10 вышеназванных Правил были внесены изменения, согласно которым с 1 марта 1996 г. за пределы Казахстана допускается вывоз иностранной валюты без подтверждения соответствующими документами в размере 10 тыс. долларов США.
В связи с указанными обстоятельствами совершенное Дмитришиной Н.И. деяние с 1 марта 1996 г. потеряло характер общественно опасного. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда Республики Казахстан, рассмотрев дело по кассационной жалобе осужденной, приговор суда в отношении последней отменила, а дело производством прекратила.178
Как нередко отмечалось в юридической литературе, для освобождения от уголовной ответственности достаточным бывает изменение конкретной обстановки в масштабах населенного пункта, предприятия, учреждения, учебного заведения. В связи с этим в одном из учебников приводится пример, когда Гончаров был признан виновным в незаконной порубке в берегозащитном лесу. Однако в последующем, ввиду затопления этого участка леса водохранилищем, возникла необходимость спешной вырубки леса и вывоза древесины. В связи с изменением обстановки последний был освобожден от уголовной ответственности.179
С точки зрения В. Мальцева, уменьшение опасности деяний в упомянутых ситуациях очевидно, но это - уменьшение опасности конкретного, единичного, происшедшего в определенном ограниченном районе преступления, которое не затрагивает его видовых свойств. Опасность незаконной порубки деревьев и кустарников (ст. 260 УК) и незаконной охоты (ст. 258 УК) в общегосударственном масштабе не изменилась. Поэтому ни о какой утрате ими общественной опасности говорить нельзя...Подобные локальные изменения обстановки делают незначительным, как бы «обесценивают» вред, причиненный конкретным посягательством, снижая тем самым опасность преступления, но не более того. Поэтому и установление общественной опасности преступления здесь должно производиться с учетом всех влияющих на опасность посягательства факторов - социальной ценности правоохраняемого объекта, интенсивности деяния, степени вины и опасности лица, его совершившего, а не только утративших опасность последствий преступного деяния.180
Мнение В. Мальцева весьма существенно, поэтому при решении вопроса о применении ч. 1 ст. 70 УК РК важно определить, насколько изменение обстановки повлияло на трансформацию степени общественной опасности совершенного деяния, что применение реальных мер уголовной ответственности окажется нецелесообразным.
Что касается ч.2 ст. 70 УК РК, то основанием освобождения является не изменение обстановки, имеющее отношение к личности виновного лица, а его последующее безупречное поведение, в силу чего оно не может быть сочтено общественно опасным, поскольку, надо полагать, безупречность последующего поведения лица не равносильна изменению обстановки. По нашему мнению, «последующее поведение лица» охватывает период времени с момента совершения преступления до момента рассмотрения дела в суде. К сожалению, законодатель не раскрывает содержание признака «последующее безупречное поведение лица», которое по логике вещей ассоциируется с законопослушным поведением как критерий утраты общественной опасности лица. Помимо этого, законодатель не называет каких-либо действий компенсационного характера, подлежащие совершению со стороны причинителя вреда (например, возмещение материального ущерба), поскольку ставит во главу угла именно последующее безупречное поведение лица, совершившего преступление небольшой или средней тяжести, которое выполняет роль доминанты при решении вопроса о прекращении уголовного преследования.
Тем, не менее, гипотетически можно предположить, что «последующее безупречное поведение лица» охватывает такие составляющие, как добросовестное отношение к труду либо к учебе, активное участие в общественной жизни коллектива либо общественной организации, повседневная забота о семье и престарелых родителях, если ранее эти обязанности игнорировались, и т.д., то есть, связаны с позитивными субъективными устремлениями этого лица.
Привлекательно суждение Т.Ф. Минязевой о субъективных факторах, с которыми она, справедливости ради надо заметить, связывает изменение обстановки. Но далее она пишет, что субъективные факторы связаны с позитивными изменениями лица, совершившего преступление, в силу чего оно перестало быть общественно опасным. Такие обстоятельства (в нашем случае - последующее безупречное поведение лица) резко меняют нравственно-юридическую оценку личности с точки зрения ее опасности для общества. При этом закон, устанавливающий ответственность за подобное преступление, не отменяется.181
Вместе с тем, одного последующего безупречного поведения виновного лица для освобождения его от уголовной ответственности недостаточно. Поэтому, закон в этой ситуации требует наличия, как уже отмечалось, двух условий, указанных в ч.2 сг. 70 УК РК:
1) уголовный проступок или преступление должны быть совершены лицом впервые;
2) преступление должно относиться к категории небольшой или средней тяжести.
Рассмотренный вид освобождения от уголовной ответственности является обязательным, т.е. составляет обязанность, а не право суда применять его с учетом характера совершенного преступления, тяжести причиненных общественно-опасных последствий, длительности времени, истекшего с момента совершения преступления и содержательности безупречного поведения виновного, позволяющего сделать вывод об отпадении общественной опасности последнего. Все это в совокупности должно быть установлено ко времени рассмотрения дела в суде.
Существенным недостатком ст. 70 УК РК следует считать то, что субъектом ее применения определен только суд и это невольно сужает сферу ее применения. Думается, отечественному законодателю следует внести изменения в статью 70 УК РК, исключив указание, что лицо может быть освобождено от уголовной ответственности по настоящей статье только судом, так как в этом случае возникает далеко не праздный вопрос: какой смысл направлять уголовные дела в суд, затрачивая на это силы и время, если они заведомо подлежат прекращению? Кроме того, суд - это не панацея от возможных злоупотреблений и нарушений закона в процессе правоприменения, а прекращение уголовного дела на досудебной стадии осуществляется в рамках прокурорского надзора.
Список литературы
Аликперов Х.Д., Курбаиова К. Ш. УК РФ и некоторые проблемы освобождения от уголовной ответственности//Государство и право. - 2000. - №1. - С. 54-60.
Келииа С.Г. Теоретические вопросы освобтовдения от уголовной ответственности. - М., «Наука», 1974. - 232 с.
Комментарий к Уголовному кодексу РФ /Под общ. ред. В. М. Лебедева. - М.: Норма. - 2004. - 896 с.
Курс Советского уголовного права. Часть общая, Т.1. - Л., 1968. - 646 с.
Курс советского уголовного права в 6-ти томах. - Том III- наказание. - М.: Издательство «Наука», 1970. - 350 с.
Курс советского уголовного права. Часть общая. Т.2. /Ответ ред. Н. А. Беляев, проф. М. Д. Шаргородский. - Изд-во Ленинградского ун-та. - Ленинград, 1970. - 672 с.
Мами К.А., Жукенов А.Т. Судебная практика Верховного Суда Республики Казахстан по уголовным делам. 1995-1997 г.г. - Алматы: изд-во «Борки». - 1998.-С.129
Мальцев В. Освобождение от наказания в связи с изменением обстанов-ки//Уголовное право. - 2008. - №6. - С.23-26
Пионтковский А. А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. Курс уголовного права: Общая часть. - М., Госюриздат. - 1961. - 666 с.
Скибицкий В.В. Освобождение от уголовной ответственности и наказания. Монография. - Киев, Наукова думка. - 1987. - 184 с.
Уголовное право. Общая часть. М.: Изд.-во Московского университета. - 1994 -
367с.
Уголовное право Казахской ССР: Общая часть. - Алма-Ата: Мектеп, 1986. - 368 с.
Уголовный кодекс Казахской ССР. - Алма-Ата: Изд-во Казахстан, 1987. - 266 с.
Уголовное право России. Учебник для вузов. - В 2-х томах. - Т.1. - Общая часть. -/Ответ ред. и рук. д.ю.н, проф. А. Н. Игнатов и д.ю.н., проф. Ю. А. Красиков. - М.: Из-дат-во НОРМА (Издат. Группа НОРМА-ИНФРА-М), - 2000. - 639 с.
Гейнце О.В.
О месте преступного посредничества в системе норм института соучастия в преступлении
Criminal Mediation as a Complicity in Crime
Аннотация. В статье рассмотрены вопросы преступного посредничества и соучастия в преступлении. Выявлены отличительные особенности преступного посредничества, определяющие его место в системе норм института соучастия. Освещаются вопросы, имеющие определяющее значение для юридической оценки посредничества во взяточничестве и коммерческом подкупе. Предложены способы совершенствования уголовного законодательства и правоприменительной практики.
Abstract. The article deals with the issues of criminal mediation and complicity in crime. The author reveals distinctive features of criminal mediation, determining its place in the system of norms of the institution of complicity. Issues that are crucial for the legal assessment of mediation in bribery and commercial bribery are specially underlined. Author proposes ways to improve the criminal law and law enforcement practice.
Ключевые слова', посредничество, соучастие, групповое преступление, взяточничество, коммерческий подкуп.
Key words, mediation, complicity, group crime, bribery, commercial bribery
Современное состояние нашего общества характеризуется продолжающей сохраняться сложной криминальной обстановкой. Одним из важнейших направлений уголовной политики государства является совершенствование нормативно-правового регулирования в области усиления уго-ловно-правовой борьбы с коррупцией во всех ее проявлениях.
Преступное посредничество как самостоятельная форма преступного поведения получило свое нормативное закрепление в 2011 году на основании Федерального закона от 04.05.2011 № 97-ФЗ, устанавливающего уголовную ответственность за посредничество во взяточничестве (ст. 291.1 УК РФ). Федеральным законом от 03.07.2016 № 324-Ф3 установлена уголовная ответственность за посредничество при оказании противоправного влияния на результат официального спортивного соревнования или зрелищного коммерческого конкурса (ч. 5 ст. 184 УК РФ), а также за посредничество в коммерческом подкупе (ст. 204.1 УК РФ).
Сущность преступного посредничества состоит в способствовании достижению соглашения между двумя сторонами криминальной сделки и (или) в реализации такого соглашения. Формы этой деятельности разнообразны, отличаются завуалированностью, спецификой преступных схем, могут носить неединичный характер, сочетаться с пособническими, подстрекательскими действиями, с действиями организатора преступления.
Определение места посредничества в системе норм соучастия в преступлении становилось объектом внимания ученых-криминалистов. Несмотря на наличие ряда научных исследований, теоретического решения этого вопроса пока не имеется. Не разрешен данный вопрос и на законодательном уровне. Положения ст. 33 УК РФ, определяющие виды соучастников, в настоящее время не позволяют отнести посредника к какому-либо из предусмотренных законом видов соучастников преступления. Это порождает правовые коллизии и создает противоречия в правоприменительной деятельности.
Как показало изучение уголовных дел и судебных актов о взяточничестве и коммерческом подкупе, до сих пор достаточно распространены случаи признания посредников взяткодателями, особенно в случаях физического посредничества, что объясняется отсутствием детальной регламентации их правового положения.
Например, по приговору Ленинского районного суда г. Чебоксары от 13 февраля 2017 года К.А.В. и К.Е.М. были осуждены по ч. 3 ст. 30 - п. п. «а. б» ч. 4 ст. 291 УК РФ за как покушение на дачу взятки в виде денег в крупном размере должностному лицу - сотруднику УФСБ России по Чувашской Республике Я. лично за совершение заведомо незаконных действий, связанных со способствованием в прекращении уголовного преследования в отношении Б., являвшейся подругой К.Э.В. По данному приговору К.Э.В., будучи осведомленным о том, что в отношении Б. осуществляется уголовное преследование, желая ей помочь, предложил К.Е.М., являющейся адвокатом и осуществлявшей защиту интересов Б. по вышеуказанному уголовному делу, дать взятку должностному лицу в виде денег в крупном размере, за совершение заведомо незаконных действий, связанных со способствованием в прекращении уголовного преследования в отношении Б. по уголовному делу в ходе предварительного следствия, на что К.Е.М. согласилась. К.Э.В. и К.Е.М. распределили преступные роли, согласно которым, К.Э.В. должен был предложить должностному лицу взятку в виде денег за совершение заведомо незаконных действий, связанных со способствованием в прекращении уголовного дела в отношении Б., а К.Е.М. должна была осуществить передачу денежных средств в качестве взятки. Сумма оговоренной взятки составила 500 ООО рублей.
К.Е.М., получив деньги от К.Э.В., поместила 495 ООО рублей в индивидуальную сейфовую ячейку, уплатила страховой депозит за пользование сейфовой ячейкой, а денежную сумму в размере 583 рубля обратила в свою собственность, о чем поставила К.Э.В. в известность. Кроме того, К.Е.М. встретилась с Я. и попросила оказать содействие в прекращении уголовного преследования в отношении Б., на что. Я., действовавший в рамках ОРМ -оперативный эксперимент, согласился и получил от К.Е.М. один из ключей от банковской ячейки. После этого К.Э.В. и К.Е.М. были задержаны182.
В рассматриваемом примере правильность признания К.Е.М. взяткодателем вызывает сомнение, поскольку, как установлено судом первой инстанции, К.Е.М. осуществляла посреднические действия, связанные как с физической передачей незаконного вознаграждения, когда помещала принадлежащие К.Э.В. деньги в банковскую ячейку и передавала ключ должностному лицу, а также осуществляла иное способствование в достижении соглашения между взяткодателем - К.Э.В. и должностным лицом - Я.
Также при изучении уголовных дел о взяточничестве и коммерческом подкупе выявлено, что до настоящего времени в ряде случаев действия лиц, осуществляющих посреднические функции, квалифицируются как пособничество со ссылкой на положения ч. 5 ст. 33 УК РФ, хотя с введением в действие ст. 291.1, 204.1 УК РФ такой подход является неприемлемым.
С целью определения места посредничества в системе норм о соучастии следует отталкиваться от общего понятия соучастия и его признаков, установленных ст. 32 УК РФ, таких как наличие двух и более лиц, совместность, т.е. функциональная связь соучастников, общий результат, объективная связь между поведением каждого соучастника и результатом, субъективная связь (элемент согласованности действий), умышленная вина183, а также видов соучастников преступления.
При анализе понятия и содержания преступного посредничества на примере посредничества во взяточничестве и коммерческом подкупе (понятия иных видов посредничества, как и общего понятия преступного посредничества УК РФ не содержит) видно, что таковое обладает всеми объективными и субъективными признаками соучастия.
Исходя из этого, Ю. А. Клименко обоснованно указывает, что посредник - это участник формы соучастия, известной в науке как сложное соучастие, предполагающее распределение ролей184. Однако его дальнейший вывод о том, что роль посредника полностью охватывается таким способом пособничества, как устранение препятствий для совершения преступления185, представляется надуманным, поскольку если так рассуждать, то можно считать пособническими вообще любые действия, включая соисполнительство, подстрекательство и даже организацию преступления. В этой связи Аникин А. еще в 2009 году верно отмечал, что функция посредника заключается «не в устранении препятствия для совершения преступления, а в техническом обеспечении получения или дачи взятки»186, т.е. существо посредничества необходимо изначально определить именно как техническое обеспечение совершения преступления другими лицами. Это тот объективный критерий, который позволяет провести разграничение между посредником и иными видами соучастников.
Изложенное позволяет сделать вывод, что преступное посредничество является самостоятельной формой преступного поведения, представляет собой создание условий для совершения преступления другими лицами. При этом создание условий для совершения преступления другими лицами не тождественно оказанию содействия совершению преступления. Создание условий означает сделать возможным что-либо, в данном случае - обеспечить возможность совершения преступления иными лицами, а именно участниками преступного соглашения, совершающими самостоятельное преступление, тогда как понятие «содействие» носит более общий характер и не всегда предполагает наличие именно такого круга участников.
Таким образом, при определении места преступного посредничества в системе норм института соучастия в преступлении, на примере взяточничества и коммерческого подкупа, следует исходить из того, что нормы о преступном посредничестве во взяточничестве и коммерческом подкупе устанавливают уголовную ответственность за самостоятельное преступление, объективная сторона которого имеет свои особенности, отличающие посредника от иных видов соучастников, предусмотренных ст. 33 УК РФ.
Более того, нормы о соучастии и посредничестве во взяточничестве и коммерческом подкупе не соотносятся как общая и специальная. На это указывает запрет квалификации посредничества во взяточничестве в размере менее 25 тысяч рублей как соучастия в получении или даче взятки. Кроме того, квалификация в соучастии предполагает обязательное установление факта, на чьей стороне - взяткополучателя либо взяткодателя, или лица, дающего либо получающего коммерческий подкуп, действует соучастник. Если же он действует на стороне обоих соучастников, то содеянное образует совокупность преступлений, тогда как по ст. 291.1, 204.1 УК РФ лицо несет ответственность за посредничество в получении и даче взятки или коммерческого подкупа одновременно.
Из изложенного следует, что преступное посредничество как таковое представляет собой совместную согласованную деятельность по совершению преступления несколькими лицами, таким образом, предлагается рассматривать преступное посредничество как вид соучастия в системе норм института соучастия.
В целом считаем, озвученный выше подход к определению места посредничества в системе норм института соучастия позволяет правильно определить сущность посреднической деятельности и ее проявления в отдельных составах преступлений. В этом случае можно избежать таких ситуаций, когда лицо, совершая посреднические действий, признается и соисполнителем, и пособником, и даже при определенных условиях не исключена оценка его роли как организаторской и подстрекательской. При этом следует официально охватить понятием посредничества две его разновидности - физическую и интеллектуальную, а также акцентировать внимание на том, что посредник является лишь «представителем» участника криминальной сделки между двумя и более лицами, которым он обеспечивает создание условий для совершения преступления без личной выгоды от достижения преступного результата.
Введение в УК РФ ст. 2911 является первым шагом в законодательном закреплении преступного посредничества без кардинальной «перестройки» уголовного закона, которая потребовалась бы в случае введения понятия посредника либо признания посредничества видом соучастия. Тем не менее, с высокой вероятностью российский законодатель придет к этому решению, поскольку посредническая деятельность в силу ее разнообразия может состоять из действий, характерных для других видов соучастников.
Другим вариантом решения проблемы квалификации преступного посредничества, возможно, станет дополнение ч. 5 ст. 33 УК РФ указанием на отнесение к пособничеству посреднических действий. Однако такая корректировка представляется нежелательной, поскольку в силу отсутствия в законе понятия преступного посредничества как такового указание в ч. 5 ст. 33 УК РФ на возможность пособничества в виде посредничества приведет к неопределенности данной нормы уголовного закона.
Как минимум, в ближайшее время законодателю необходимо дать понятие преступного посредничества применительно к положениям ч. 5 ст. 184 УК РФ - посредничество при оказании противоправного влияния на результаты официального спортивного соревнования или зрелищного коммерческого конкурса, поскольку его отсутствие делает данную норму полностью нерабочей на практике.
С целью усовершенствования нормативно-правовых предписаний и повышения эффективности их применения, обеспечения реализации современной уголовной политики, одним из приоритетных направлений которой является борьба с преступлениями коррупционной направленности, предлагается рассмотреть вопрос о возможности признания преступного посредничества видом соучастия, а посредника - одним из соучастников преступления наряду с существующими в ст. 33 УК РФ. Предлагаемые изменения нацелены на способствование реализации принципа справедливости, усиление и дифференциацию уголовной ответственности, индивидуализацию наказания, достижению баланса публичных и частных интересов посредством уголовно-правового регулирования.
Список литературы
Аникин А. Посредничество во взяточничестве // «Законность». 2009 г. № 3 // СПС «КонсультантПлюс».
Козлов А. П. Соучастие: традиции и реальность. СПб., Издательство «Юридический центр пресс», 2001 г. 362 с.
Клименко Ю. А. Квалификация посредничества в коммерческом подкупе и взяточничестве // Право. Журнал высшей школы экономики. 2016. № 4. С. 99-105.
Шаргородский М. Д. Некоторые вопросы учения о соучастии // Правоведение. 1960 г. № 1.С. 84-97.
Шнейдер М. А. Соучастие в преступлении. Учебное пособие. Советское уголовное право. Часть Общая в 18 вып. Вып. 11. М., 1962. 67 с.
Гельдибаев М.Х.
Меры наказания за совершение преступлений исключительно в силу занимаемой должности или осуществляемой деятельности
Penalties for Crimes Committed Solely Based on Position or Activity
Аннотация. Статья посвящена анализу санкций, предусматривающих виды наказаний за совершение преступлений исключительно в силу занимаемой должности или осуществляемой деятельности.
Abstract. The author analyses the legal norms providing penalties for crimes committed solely by virtue of the position held or activities carried out.
Ключевые слова: уголовное законодательство, наказание, санкция, лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью
Key words: criminal law, punishment, sanction, deprivation of the right to hold certain positions or engage in certain activities.
Конституция Российской Федерации (ч.1 ст.37) определяет, что каждый имеет право свободно распоряжаться своими способностями к труду, выбирать род деятельности и профессию. Однако, данное конституционное положение может быть существенно ограничено при наличии к тому оснований и условий.
Так, уголовное законодательство (УК РФ) предусматривает систему наказаний, среди которых лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью занимает особое место в силу присущих ему специфических свойств (признаков). Обозначенный вид наказания может применяться в качестве как основного, так и дополнительного вида наказания (ч.2 ст. 45 УК РФ). При этом, данное свойство не является единственной особенностью рассматриваемой меры государственного принуждения.
Известно, что лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью в качестве наказания может применяться в том случае, если совершенное преступление связано или обусловлено занимаемой определенной должностью на государственной службе, в органах местного самоуправления либо осуществляемой определенной профессиональной или иной деятельностью.
Между тем, применение данной меры наказания не является обязательной даже в тех случаях, когда, то или иное преступление может быть совершено исключительно в силу занимаемой определенной должности и обладания различного рода полномочиями, предоставленных законом. В тех случаях, когда санкция статьи Особенной части УК РФ не предусматривает применение данного наказания, оно может быть назначено в качестве дополнительного наказания «... если с учетом характера и степени общественной опасности совершенного преступления и личности виновного суд признает невозможным сохранение за ним права занимать определенную должность или заниматься определенной деятельностью» (ч.З ст.47 УК РФ).
Из приведенного положения видно, что применение данной меры наказания в указанных случаях зависит от усмотрения суда. Данное положение, как нам представляется, требует изменений. Так, уголовно-процессуальное законодательство (УПК РФ), устанавливает круг обстоятельств, подлежащих доказыванию, к числу которых относятся те, что определены ч. 1 ст. 73 УПК РФ, например, событие преступления (время, место, способ и др.), виновность лица в совершении преступления и т.д.
Наряду с ними, в соответствии с ч.2 ст. 73 УПК РФ подлежат выявлению также обстоятельства, способствовавшие совершению преступлению. Однако, закон не устанавливает, в каких случаях эти обстоятельства подлежат обязательному выявлению и учету при назначении наказания в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью, что само по себе, негативно влияет на следственно-судебную практику.
Обратимся к анализу некоторых уголовно-правовых норм Особенной части УК РФ с позиции предусмотренных в них санкций за совершение об-щественно-опасных деяний (действий или бездействия), которые стали возможны исключительно в силу занимаемой определенной должности или осуществляемой определенной деятельности, т.е. при наличии обстоятельств, способствовавших совершению преступления (ч.2 ст.73 УПК РФ).
В главе 30 УК РФ «Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления» предусмотрены составы преступлений, совершаемых в силу занимаемой должности или осуществляемой деятельности: в ст. 285 «Злоупотребление должностными полномочиями», в ст. 2851 «Нецелевое расходование бюджетных средств», в ст.2852 «Нецелевое расходование средств государственных внебюджетных фондов», в ст. 2853 «Внесение в единые государственные реестры заведомо недостоверных сведений», в ст. 286 «Превышение должностных полномочий», в ст. 2861 «Неисполнение сотрудником органов внутренних дел приказа», в ст. 287 «Отказ в предоставлении информации Федеральному Собранию Российской Федерации или Счетной палате Российской Федерации». За совершение указанных преступлений применение наказания в виде лишение права занимать определенную должность или заниматься определенной деятельностью не является обязательным, несмотря на то, что их совершение становится возможным исключительно в силу занимаемой должности или осуществляемой деятельности.
В ч. 1 ст. 290 УК РФ «Получение взятки» применение дополнительного наказания в виде лишения права занимать определенную должность или заниматься определенной деятельностью является обязательным только в случаи назначения в качестве основного наказания в виде штрафа, исправительных работ или принудительных работ. При назначении наказания в виде лишения свободы за совершение рассматриваемого преступления лишение права занимать определенную должность или заниматься определенной деятельностью не является обязательным. За совершение деяний, предусмотренных в частях 2, 3, 4, 5 и 6 ст. 290 УК РФ лишение права занимать определенную должность или заниматься определенной деятельностью в качестве дополнительного наказания также не является обязательным.
В ч. 1 ст. 292 УК РФ «Служебный подлог» наказание в виде лишение права занимать определенную должность или заниматься определенной деятельностью не является обязательным, а в ч. 2 данной нормы указанный вид наказания предусмотрен в качестве альтернативы. Соответственно его назначение зависит от усмотрения суда. Примерно такая же ситуация и при совершении халатности, предусмотренной ст.293 УК РФ «Халатность».
Наиболее правильной с точки зрения санкций за совершение преступлений в силу занимаемой должности или осуществляемой деятельности представляется норма, предусматривающая ответственность в ст.285.4 УК РФ «Злоупотребление должностными полномочиями при выполнении государственного оборонного заказа» Данная норма предусматривает две части, в каждой из которых, лишение права занимать определенную должность или заниматься определенной деятельностью в качестве дополнительного наказания является обязательным.
Обращают внимание и другие составы преступлений, совершаемых в силу занимаемой должности или осуществляемой деятельности. К их числу можно отнести ст. 299 «Привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности или незаконное возбуждение уголовного дела»; ст.300 УК РФ «Незаконное освобождение от уголовной ответственности». В указанных составах применение наказания в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью законом не предусмотрено.
Между тем, данные преступления, могут быть совершены исключительно в силу занимаемой должности или осуществляемой деятельностью187. При этом субъект совершения этих преступлений специальный. В случае осуждение должностных лиц, отнесенных к их числу: прокурор, следователь, лицо, производящее дознание, то эти лица не будут назначены на соответствующие должности, несмотря на погашенную или снятую судимость. Однако это будет последствием отбытия наказания, а не следствием назначения наказания в виде лишения права занимать определенную должность или заниматься определенной деятельностью.
В ч.1 ст.301 УК РФ «Незаконное задержание, заключение под стражу или содержание под стражей» в качестве санкции предусмотрено лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью, но только в качестве альтернативы иным наказаниям, т.е., его применение не является обязательным для суда.
В сфере медицинской деятельности также имеются составы преступлений, которые могут совершаться исключительно в силу занимаемой должности или осуществляемой деятельности1. Так, ст.233 УК РФ «Незаконная выдача либо подделка рецептов или иных документов, дающих право на получение наркотических средств или психотропных веществ» в качестве альтернативы иным наказаниям, предусматривает лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью. Некоторые преступления могут совершаться и бездействием, путем неоказания помощи больному без уважительных причин лицом, обязанным ее оказать (ст. 124 УК РФ). В санкции данной статьи предусмотрено лишь возможность применения лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью.
Таким образом, проведенный анализ санкций применительно к отдельным составам преступлений, совершаемым исключительно в силу занимаемой должности или осуществляемой деятельности показывает, что назначение наказания в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью не является обязательным и зависит от усмотрения суда, что в нашем понимании не соответствует интересам правосудия, а также не способствует противодействию обозначенным и иным общественно-опасным посягательствам на охраняемые и регулируемые уголовным законом наиболее важные общественные отношения.
Исходя из изложенного полагаем, что назначение наказания в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенным видом деятельности в качестве дополнительного, должно быть обязательным во всех случаях совершения преступлений исключительно в силу занимаемой должности или осуществляемой деятельности для следует внести изменения в санкции статей Особенной части УК, предусматривающие ответственность и наказания за соответствующие общественно-опасные посягательства на наиболее важные отношения.
Список литературы
Гелъдибаев М.Х. Проблемы квалификации преступлений против правосудия. В: Проблемы уголовного права, криминологии и уголовно-исполнительного права: Курс лекций/ Под ред. Е. Н. Рахмановой. - М., РГУП. 2019. С. 274-294
Намиясева В.В. Преступления против правосудия: особенности освобождения от уголовной ответственности//Уголовное законодательство: вчера, сегодня, завтра (памяти профессора С.Ф.Кравцова): материалы ежегодной всероссийской конференции, 9-10 июня 2016 года: в 2 -ух частях. Ч.1/Под ред.С.А. Денисова, Л.В. Готчиной и А.В. Никулен-ко/ сост.: А.В. Никуленко, Л.В. Готчина. СПб.: СПб.: Изд-во СПб ун-та МВД России, 2016.-312 с.
Уголовная ответственность медицинских работников: вопросы теории и практики. Сборник статей по материалам Всероссийского круглого стола. 3 марта 2017 г. // Се-веро-Западный филиал ФГБОУВО «Российский государственный университет правосудия»/ Под общ. Ред. Е.Н. Рахмановой, доктора юридических наук, доцента - СПб.: ИД «Петрополис, 2017. -216 с.
Голикова А. В.
Содержание общественной опасности как криминообразующего признака умышленных и неосторожных преступлений
Public Danger as a Sign of Intentional and Negligent Crimes
Аннотация: В статье рассматривается проблема определения критериев общественной опасности умышленных и неосторожных преступлений, необходимых для криминализации деяний и дифференциации межотраслевой юридической ответственности. Предложенная автором статьи концепция определения различных критериев общественной опасности умышленных и неосторожных преступлений позволяет разграничивать публичную ответственность.
Abstract The article explores the frameworks of public danger concept in intentional and negligent crimes. Public danger is an important concept that helps to differentiate criminal acts. The author offers a new understanding of public danger criterions
Ключевые слова: общественная опасность, неосторожные преступления, дифференциация публичной ответственности.
Keywords: public danger, negligent crimes, differentiation of public responsibility
Общественная опасность, как свойство преступного деяния наделяется в теории отечественного уголовного права настолько разнообразным содержанием188 и функциями189, что усложняет любые попытки трактовать эту категорию и устанавливать ее признаки. В результате - отсутствие однозначного отношения к общественной опасности деяния, затруднение процесса правоприменения (особенно при оценке малозначительности содеянного или разграничении уголовно- наказуемых и административно- наказуемых правонарушений), вечная дискуссия на страницах научно- исследовательских работ практически по любым уголовно- правовым проблемам: от вопросов криминализации190 до использования оценочных признаков191 при конструировании составов преступлений. С учетом того, что именно это свойство деяния в науке уголовного права признается главным критерием преступления, а в уголовном законе используется для дифференциации деяний (ч. 2 ст. 14, ст. 15 УК РФ) и уголовной ответственности (например, ст. 75 УК РФ), сформулируем собственное отношение к данному термину, определив ключевые концептуальные предпосылки наших рассуждений.
Самое частое описание общественной опасности деяния сводится к понятной и простой его характеристике, как поведения человека, создающее угрозу наступления вреда либо причинившего вред общественным отношениям192. Известен и механизм причинения такого вреда - разрушение общественных отношений путем воздействия (иногда исключения из структуры этого отношения) либо субъекта (например, убийство или вред здоровью), предмета (например, кража либо повреждение имущества), искажение социальной связи между субъектами правоотношения (например, нарушение правил оборота огнестрельного оружия или процедуры оборота сведений, составляющих тайну). В каждом из указанных случаев связь между субъектами общественного отношения разрушается, и само отношение перестает существовать. При покушении на преступление разрыв обычно не успевает произойти, но создаются все необходимые условия для него, и лишь счастливая случайность не дает материализоваться высоковероятному вреду. То есть ключевая особенность деяния, представляющего интерес для уголовного права - вредоносность, то есть способность причинять вред.
Принципиальным моментом в причинении такого вреда классики теории уголовного права называли адресата, - общественное отношение193, а не потерпевшего. Страдания лица, который претерпевает вред, для публичной отрасли уголовного права могут представлять интерес лишь с позиции оценки его, как участника социума, и только в тех случаях, когда совершенное в его отношении преступление, изменило его статус в общественном отношении. Перестал быть полноценным субъектом, например при краже (ст. 158 УК РФ, когда утратил возможность распоряжаться своим имуществом) или похищении (ст. 126 УК РФ, когда сам стал рассматриваться в качестве имущества). В любом случае общественно- опасное деяние настолько изменяет окружающий мир, что это создает опасность разрушения общественного отношения.
В зависимости от модели поведения, продемонстрированного виновным, и ситуации развития причинно-следственной связи, которую он задействовал, вред либо наступит, либо нет. При этом вероятность наступления вреда при умышленном поведении равна 100%, потому что лицо специально задействует такие процессы, которые согласно элементарным законам физики обязаны привести к причинению вреда (конкретного при прямом умысле и многовариантного при косвенном). Таким образом, опасное деяние то, которое так изменило объективную реальность, в которой наступление вреда стало 100% вероятным, то есть - гарантированным.
В тоже время в неосторожном поведении такой гарантии нет, отсюда и отмечаемая законодателем неспособность легкомысленных и небрежных преступников предвидеть общественную опасность своего деяния. Опасность умышленных и неосторожных деяний для общественного отношения изначально различна по степени вероятности. Потому легко описать в законе запрещенный умышленный тип поведения, путем указания на способ причинения вреда, даже без описания последствий состава, так как его потенциал опасности ясен и закономерен. Но тяжело охарактеризовать опасность неосторожного поступка, не убедившись в наступлении вреда в его результате.
Различие в причинно-следственных механизмах нарушения общественного отношения отличают умышленные деяния от неосторожных. Когда деяние является одним из многочисленных условий изменения реальности, чье влияние не относится к категории определяющих, виновный не осознает опасность своего поступка, то есть действует неосторожно. В таких случаях (в сравнении с умышленными актами поведения это именно случаи) вероятность наступления вреда в момент совершения деяния достаточно низка, а потому недооценивается субъектом (легкомыслие) либо вообще оказывается за пределами его сознания (небрежность). Уголовная ответственность для таких моделей поведения объясняется тем, что лицо было обязано верно оценить складывающуюся обстановку и предвидеть опасность либо в силу жизненного опыта, либо в силу наличия специальных навыков.
Следовательно, неосторожное причинение вреда можно вменять в вину только если субъект преступления мог предвидеть такое развитие причинно- следственной связи и был обязан это сделать. Подобная формула приводит к мысли о том, что неосторожность всегда представлена юридически значимым бездействием лица. Во-первых, есть обязанность - предвидеть развитие причинно- следственной связи своих поступков. Обязанность, естественно, вытекает либо из предписаний закона, либо из подзаконных актов, договоров и соглашений, либо из предшествующего поведения виновного, создавшего ситуацию опасности. Во-вторых, обязательно должен наступить вред, иначе невозможно определить, какие именно последствия ускользнули от внимания виновного и в чем опасность его поведения. Не случайны предложения исследователей об изменении конструкции диспозиций статей, предусматривающих ответственность за неосторожные преступления. Вместо традиционных «нарушение правил... повлекшее причинение вреда» на формулу: причинение вреда вследствие нарушения правил...»194, что удачнее отражает социальную сущность и опасность неосторожности.
Традиционный подход, согласно которому наказываем за деяние195, а не за последствия, в отличие от умышленных преступлений здесь не работает. По этой же причине нет уголовной ответственности за покушение на неосторожное причинение вреда, его наступление зависит не только от самого виновного. Презумпция осведомленности о вероятных последствиях при неосторожном поступке действительно имеет смысл лишь при действиях специального субъекта. Не случайно подавляющее число неосторожных преступлений совершаются (согласно законодательной конструкции) бездействием, путем нарушения или несоблюдения правил и требований. В сущности, каждое нарушение правил можно рассматривать сквозь категорию риска, который может быть обоснованным или необоснованным. Обоснованно рисковать (нарушать правила, бездействовать в правовом смысле) и нести ответственность за это способен лишь тот, кто знает, чем рискует, то есть имеет навык предвидеть развитие причинно-следственной связи, наступление последствий и их свойства. Уголовная ответственность должна наступать лишь в случаях фактического причинения вреда бездействием, иначе -риск удался, с сохранением возможности иных видов юридической ответственности.
Вызывает сомнение оправданность уголовной ответственности за неосторожное поведение лиц, не обладающих свойствами специальных субъектов преступления, и не имеющих навыки предвидения общественно-опасных последствий. Речь идет в основном о ст. 109, 118, 219 УК РФ, вызывающих чрезвычайно большое число споров в науке, где обязанность (то есть презумпция знания или навыков) предвидеть последствия трактуется очень широко. Значит есть элемент несправедливости уголовной ответственности за бытовую неосторожность. Детальное обсуждение этого вопроса выходит за рамки нашего действительного исследования.
В поле действия уголовного закона попадают не любые опасные поступки людей, а те, что являются социально (общественно) опасными. Полагаем, термин «общественная опасность» несет в себе несколько большую информацию, чем «способность деяния разрушать общественные отношения»196. Дело в том, что для социума не любой вред разрушителен, а лишь тот, что подрывает систему общественных отношений, нарушает баланс интересов ее участников. Так законодатель от имени большинства не считает, что хищение имущества на сумму в 1000 руб. существенно меняет потерпевшего в его правовом статусе активного участника экономической жизни, не снижает его имущественную массу до уровня малоимущего или нищего. Следовательно, нарушение отношений собственности здесь есть, а вот изменения социального статуса собственника в отношении имущества не произошло. Аналогичные примеры можно привести по иным видам умышленных посягательств. Государство от имени общества определяет объем вреда для потерпевшего, который способен «подрывать» общественное отношения и серьезно изменять статус потерпевшего (человека, юридического лица, государства) в сравнении с его докриминальным состоянием.
Сказанное объясняет категорию «общественная опасность» как сумму двух свойств деяния: опасности разрушения общественного отношения путем причинения вреда и ее оценки социумом в лице государства в конкретную единицу времени (на момент совершения преступления или при сложившихся жизненных обстоятельствах после этого момента). Подтверждением вечной оценочности общественной опасности служат такие институты уголовного права, как «обстоятельства, исключающие преступность деяния», когда законодатель фиксирует правила причинения правомерного вреда, и институт сроков давности привлечения к уголовной ответственности, когда время «обнуляет» социальную значимость совершенного поступка, стирает актуальность для социума.
Подытоживая сказанное, приходим к выводу: признак преступления «общественная опасность» содержит в себе 2 критерия: опасность (объективную вредоносность) и оценочную социальную значимость в конкретную единицу времени (исторический момент).
Как отмечается в классической197 и современной198 юридической литературе, вредоносность (опасность) деяния определяется двумя критериями вреда: характером и степенью. Иными словами, она зависит от вида вреда, предопределяемого способом воздействия и предмета приложения силы виновным лицом: имущественный, моральный, организационный, физический; и объема вреда, который исчисляется лишь в случае материальных последствий преступления. Потому предпочтительно конкретизированное описание преступных последствий в тесте уголовного закона. Иначе оценочные признаки усиливают зыбкость уголовного запрета, основанного на подвижной общественной (социальной) значимости опасности любого деяния. Социальная значимость вредоносного поступка, как было указано выше, напрямую зависит от обстоятельств его совершения: места (например, при экологических преступлениях), временем причинения вреда (например, при соблюдении правил техники безопасности), состоянием субъекта преступления опосредованного мотивом (включая аффект, и цель через которые законодатель обычно описывает истинные намерения виновного). Указанные обстоятельства не меняют вредоносность (опасность) содеянного (она зависит от способа воздействия и его интенсивности), но влияют на оценку социальной значимости такого поступка.
При этом вред от поступка и его причина- способ, - носят универсальный характер, позволяющий определить деяние к тем нормам права, которые регулируют публичные типы отношений (уголовное и административное). Иными словами, способ совершения умышленного деяния и вред от неосторожного, - выступают единственными критериями так называемой типовой общественной опасности199, позволяющей отнести поступок в ряд преступных. Сказанное предопределяет устранение из текста уголовного закона так называемых «составов создания угрозы», потому что их типовая общественная опасность не имеет указанных критериев, а потому «размывает» границу между преступным и непреступным поведением.
Социальная значимость деяния отвечает за дифференцирование ответственности внутри публичного регулирования. Главная трудность здесь заключается в подвижности социальной оценки опасности и отсутствии четких критериев ее установления. Часто эти вопросы ставятся в зависимость от политических потребностей и не всегда отвечают реальным запросам социума. Да и сам законодатель в ч. 2 ст. 14 УК РФ указывает на неоднозначность общественной опасности.
Какими приемами можно было бы сократить (полностью устранить «зыбкость» общественной опасности преступления невозможно по указанным выше причинам, да и не нужно) содержание данной категории при криминализации и дифференциации деяний на преступления и правонарушения?
1. Необходимо иметь в виду, что опасность умышленных и неосторожных преступлений разная. Опасность умышленных деяний понятна и полностью определяется способом их совершения. Значит, для криминализации умышленных деяний ключевым критерием законодательного описания будет способ причинения вреда и, по необходимости, сам вред. Для неосторожных форм поведения - факт причинения вреда вследствие нарушения специальных правил, что относит эти виды преступлений к юридически значимому бездействию.
2. Зависимость социальной значимости деяния от факультативных признаков объективной стороны, а так же от свойств потерпевшего и мотива, позволяет сделать вывод о том, что их учет оправдан для дифференцирования уголовной ответственности внутриотраслевой и публичной ответственности в целом. Предмет преступления в главной своей функции ориентирует правоприменителя не на поиск общественной опасности, а является инструментом корректного установления объекта уголовно- правовой охраны (имущество, наркотики, информация и др.)
3. В неосторожных преступлениях главное свойство общественной опасности заключается в преступных последствиях, которые должны четко описываться законодателем. Иначе общественная опасность таких посягательств теряет свою очевидность. Диспозиции статей, содержащих в себе дефиниции неосторожных преступлений, кроме того, должны содержать указание на виды нарушаемых правил200 и предполагать ответственность только для специальных субъектов, во имя соблюдения принципа субъективного вменения.
4. Преступления, чьи признаки оформлены в диспозициях УК РФ в виде «составов создания угрозы» должны быть устранены из текста уголовного закона (либо получить полноценное описание последствий, либо трансформироваться в формальные составы умышленных преступлений с четким описанием опасных способ их совершения, исключающих бланкетный характер).
5. Социальное значение опасного деяния очень важно учитывать при криминализации, для исключения создания избыточных норм. Нельзя использовать уголовное право лишь как инструмент предупреждения (здесь- запугивания) совершения преступлений. Задача уголовного права в том, чтобы исправить ситуацию после совершенного преступления, расставить приоритеты и всем «раздать» соответствующие правовые статусы - судимого, потерпевшего, и др. Перекос в сторону устрашения уголовной ответственностью и судимостью искажает природу уголовного права как публичной отрасли.
Список литературы
Брайнин Я. М. Уголовная ответственность и её основание в советском уголовном праве. М., 1963,-275 с.
Герасимов А. М. Общественная опасность преступления: понятие, структура, сущностные характеристики // Мир юридической науки. 2018. -№ 8. -С. 45-56.
Гоитарь И. Я. Категория «общественная опасность» в уголовном праве: онтологический аспект // Уголовное право. 2007. -№ 1.- С. 16-19.
Гребенкин Ф. Общественная опасность преступления и ее характеристика // Уголовное право. 2006. -№ 1. -С. 22-26.
Демидов Ю. А. Социальная ценность и оценка в уголовном праве. М., 1975. 184 с.
Епифанова Е. В. «Общественная опасность» как признак преступления в доктринах российского уголовного права в XVIII-XIX в.в. // Юридическая наука. 2011. -№3.- С. 12-15.
Карпушии М. П., Курляидский В. М. Уголовная ответственность и состав преступления. М., 1974,-232 с.
Кашаиииа Т. В. Оценочные понятия в советском праве. Автореф. дис. ...к.ю.н. -Свердловск, 1974. 17 с.
Квашис В.Е., Махмудов Ш. Д. Ответственность за неосторожность - Душанбе: Ирфон, 1975.- 108 с.
Кленова Т.В. Общественная опасность - истинное свойство преступления // Библиотека криминалиста. 2013,- № 2(7) -С. 136-144.
Кобзева Е. В. Оценочные признаки в уголовном законе Под ред.: Лопашенко Н. А. - Саратов: Изд-во ГОУ ВПО «Саратовская государственная академия права», 2004. - 228 с.
Козлов А. П. Понятие преступления. СПб.: Юридический центр Пресс, 2004. - 819
с.
Коржаиский Н. И. Объект и предмет уголовно- правовой охраны. М., 1980,- 248 с. Кузнецова Н. Ф. Преступление и преступность. М. 1969, - 232 с. Курс уголовного права. Общая часть. Том 1: Учение о преступлении. / Ред. Н. Ф. Кузнецовой, И. М. Тяжковой. М., 1999, 592 с.
Лобанова Л. В. Мерность общественной опасности деяния как основа межотраслевой и отраслевой дифференциации юридической ответственности // Logos et Praxis.
2017. Т.16.-№4. -С. 126-133.
Лопашенко Н. А. Основы уголовно-правового воздействия. СПб: Юридический центр Пресс, 2004. -339 с.
Малиновский А. А. Оценочные понятия в законодательстве / Законотворческая техника современной России: состояние, проблемы, совершенствование. Т. 1. - Нижний Новгород, 2001. - 352 с.
Мальцев В. Категория «общественно- опасное поведение» и ее уголовно- правовое значение // Государство и право. 1995,- № 9. -С. 52-59.
МихлинА. С. Последствия преступления. М., 1969, - 103 с.
Никифоров Б. С. Объект преступления по советскому уголовному праву. М., 1960, -230 с.
Пионтковский А. А. Курс уголовного права. Т 2. М., 1970, - 156 с. Плохова В. И. Криминологическая и правовая обоснованность составов ненасильственных преступлений против собственности. Автореф. дисс. докт. юрид. наук. Екатеринбург, 2003,- 46 с.
Прозументов Л.М. Криминализация и декриминализация деяний. Томск: Изд-во Томского университета, 2012. - 142 с.
Рожнов А. П. Нужна ли российскому праву категория общественной опасности? // Правовая парадигма. 2017. -Т. 16,- № 3,- С. 38-42.
Смирнов А. М. К вопросу о критериях общественной опасности // Дневник науки.
2018. -№10(22). -С. 60-65.
Сотсков Ф.Н. Общественная опасность деяния в уголовном праве России: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2009. 178 с.
Церетели Т. В. Деликты создания опасности //Советское государство и право, 1970. -№8.-С. 56- 63.
Церетели Т. В. Причинная связь в уголовном праве - Тбилиси: Изд-во Тбил. ун-та, 1957. -276 с.
Евсикова Е. В.
Административная преюдиция как один из инструментов современной
уголовно-правовой политики: проблемы теории и практики
Administrative Prejudice as an Instrument of Modern Criminal Law Policy: Problems of Theory and Practice
Аннотация. В статье раскрываются понятие и особенности категории «административная преюдиция» как важного инструмента уголовно-правовой политики государства, исследуются различные подходы к обоснованию необходимости введения института административной преюдиции в уголовное законодательство, проблемы правоприменения и пути их разрешения.
Abstract. The article reveals the concept and features of the category "administrative prejudice" as an important tool of the criminal law policy of the state, explores various approaches to the rationale for the introduction of the institution of administrative prejudice in criminal law, the problems of law enforcement and ways to resolve them.
Ключевые слова. Административное правонарушение, преступление, административная преюдиция, уголовно-правовая политика.
Key words, administrative offense, crime, administrative prejudice, criminal law policy.
Как известно, в последнее время, одним из направлений современной уголовно-правовой политики (одного из видов государственной политики в сфере противодействия преступности) является повторное возрождение института административной преюдиции в уголовном законодательстве Российской Федерации. В свою очередь, Концепция развития российского законодательства предусмотрела достижение оптимизации средств согласования уголовно-правовых и административно-деликтных санкций путем расширения сферы административной преюдиции201.
При этом, серьезная проблема соотношения норм уголовного и административно-деликтного российского законодательства привела к значительным и коренным изменениям всего кодифицированного массива уголовного и административно-деликтного законодательства, дополняя нормы последнего все более жесткими санкциями.
В силу чего, в юридической науке поднимается вопрос о том, что законодательство об административной ответственности, по сути, превращается в хаотическое продолжение криминализации»202.
В то же время степень научной разработки проблемы позволяет говорить о различных подходах представителей юридической науки к пониманию термина «административная преюдиция» и обоснованию необходимости реализации института административной преюдиции в качестве важного и неотъемлемого инструмента современной уголовно-правовой политики.
Одним из первых, в уголовно-правовой науке понятие «административной преюдиции» предложил Грунтов И.О., который отмечал, что это закрепленная специальной конструкцией состава преступления преюдициальная связь между несколькими аналогичными правонарушениями, совершенными в течение года после применения к виновному мер административного взыскания за одно из правонарушений, в силу которой содеянное оценивается как преступление и к виновному применяются меры уголовной ответственности203 .
Серкова Т.В. отмечает, что административная преюдиция - это совершение лицом, ранее подвергнутым административному наказанию, нового тождественного или однородного административного правонарушения, за повторное совершение которого предусмотрена уголовная ответственность204.
Курченко В. Н. поддерживает позицию, что внедрение в уголовный закон составов с административной преюдицией делает более гибким в рассматриваемой сфере переход от административной к уголовной ответственности, что в полной мере отвечает правилам межотраслевой дифференциации ответственности. Однако, законодательные конструкции составов различных преступлений с административной преюдицией могут совпадать. Юридическая конструкция — это форма, а преступления отличаются прежде всего содержанием. Значит в рамках одной и той же конструкции может содержаться информация о разных преступлениях205.
Так, 3.3. Мамхягов указывает, что под административной преюдицией в российском уголовном праве традиционно понимается средство (способ) криминализации, при котором (при соблюдении определенных условий) повторное совершение административного правонарушения превращает последнее в преступление. При этом использование административной преюдиции для криминализации деяний приводит к тому, что в качестве единичного преступления объявляются несколько административных правонарушений, даже не имеющих между собой внутренней связи. В силу чего обосновывается недопустимость применения административной преюдиции в уголовном праве, поскольку, административные деликты не обладают признаком общественной опасности, а уголовное и административно-деликтное законодательство требуют четкого разграничения во избежание ошибочного правотолкования и правоприменения206.
Новикова Е. В. настаивает, что административная преюдиция предполагает переход от административной к уголовной ответственности за одно и то же деяние, указывая, на необходимость усовершенствования института административной преюдиции207.
Вишнякова Н.В. указывает на два проблемных аспекта административной преюдиции: законодательного и правоприменительного характера, которые требуют дальнейших научных разработок и исследования, указывая на то, что использование в уголовном законодательстве признака административной преюдиции с многократным совершением деяний, предусмотренных административно-правовыми нормами, носит преимущественно произвольный характер, а также, ссылаясь, на то, что более необходимым и эффективным является использование в уголовном законодательстве именно однократной административной преюдиции, тем более, что аналогичные нормы содержатся в законодательства ряда зарубежных, например, Республики Беларусь208.
Колосова Н.В. считает обоснованным введение в уголовное законодательство РФ института административной преюдиции, рассматривая его как инструмент предупреждения совершения правонарушений и преступлений, поскольку при назначении административного наказания лицо должно быть предупреждено о возможности уголовной ответственности при повторном совершении аналогичного правонарушения в течение определенного законом срока, что заставит его, оставаясь свободным в выборе своего поведения, попытаться вести законопослушный образ жизни209
Сидоренко Э. JL также указывает на необходимость разработки научно обоснованных рекомендаций по применению уже существующих норм с административной преюдицией, ссылаясь на тот факт, что в современном УК РФ расширения границ административной преюдиции приобрело характер устойчивого тренда210.
При этом непоследовательность в нормативном оформлении преюди-ционных норм ставит перед практикой ряд сложных проблем, прямо или косвенно касающихся согласования положений уголовного и административного законодательства. Одной из таких проблем является определение начального времени исчисления срока привлечения к административной ответственности. В случае административной преюдиции лицо может быть привлечено к уголовной ответственности, если только оно привлечено к административной ответственности.
Некоторые авторы, наряду с Акининой Н.Ю. считают, что причины возвращения административной преюдиции обусловлены сложностью установления грани между общественной опасностью преступления и вредоносностью административного правонарушения, особенно в преступлениях с криминообразуюгцими признаками деяния оценочного характера, а также желанием законодателя проведения либеральной политики уголовного законодательства. Ссылаясь, при этом, на то, что общественная опасность преступного деяния, основанного на административной преюдиции, определяется не только объективными, но и субъективными свойствами, в частности устойчивостью правонарушающего поведения субъекта211.
В свою очередь, Гошаев И.М. указывает, что формальные различия при определении административной преюдиции не влияют на ее общее правовое содержание и суть, указывая, что признаками норм с административной преюдиции являются: 1) повторное совершение одного или двух однородных или аналогичных административных правонарушений, ранее за которые лицо привлекалось к административной ответственности; 2) определенный срок, в течение которого совершались данные административные правонарушения212.
Анализ позиций различных ученых показывает, что дискуссии вокруг института административной преюдиции в основном сводятся к тому, что с одной стороны речь идет о сохранении отраслевой чистоты уголовного законодательства, поскольку, состав преступления образуется за счет признаков административного правонарушения, а в качестве критерия разграничения преступления и проступка выступает факт предшествующего наложения административного взыскания за такое же деяние, с другой - решение проблемы повышения эффективности правоохранительной деятельности за счет перераспределения репрессивных мер.
Ряд авторов во главе с Лопашенко Н. А. вообще отстаивают позицию, что «административная преюдиция неприемлема для уголовного закона, для криминализации», и обращают внимание на то, что преступление с административной преюдицией противоречит теории преступления и существовать не может, поскольку в природе отсутствует такое явление! Это полностью искусственно созданная конструкция, не имеющая под собой никаких оснований213.
Однако, вернувшись в 2009 г. в Уголовный кодекс Российской Федерации (далее - УК РФ), институт административной преюдиции получает все большее распространение, однако, в уголовном законодательстве нет норм, определяющих на законодательном уровне понятие, сущность и признаки такой юридической категории, как «административная преюдиция», за исключением ст. 90 УПК, которая содержит понятие «преюдиция», т.е. совокупность определенных обстоятельств, установленных гражданским, арбитражным или административным судопроизводством, которые признаются судом, прокурором, следователем, дознавателем без дополнительной проверки. При этом такие приговор или решение не могут предрешать виновность лиц, не участвовавших ранее в рассматриваемом уголовном деле.
Вместе с тем возвращение к институту административной преюдиции носит достаточно спорный характер и сопряжено рядом проблем.
Анализ составов с административной преюдицией показывает, что, как правило, квалифицирующим признаком данных преступлений выступает неоднократность деяния или повторность, на что прямо указывается в диспозиции нормы (ст. 154; 180) и примечании к статье, в котором указывается, что лицо должно быть подвергнутыми административному наказанию за аналогичное деяние, в период, когда лицо считается подвергнутым административному наказанию (ст. 151.1;157; 215.4), либо совершение деяния лицом, подвергнутым административному наказанию за аналогичное деяние (ст. 116.1), либо просто указание на совершение конкретного правонарушения, предусмотренное КоАП РФ без указания на неоднократность или повторность (ст. 158.1; 264.1), либо указание на то, что лицо должно быть ранее привлечено к административной ответственности (а не подвергнуто административному наказанию) за совершение административных правонарушений, предусмотренных ст. 20.2 КоАП РФ, более двух раз в течение 180 дней (ст. 2121), либо указание на то, что лицо должно быть ранее привлечено к административной ответственности за аналогичное деяние 2 раза в течение 1го года (ст. 2841; 3141).
Как видим, указанные расхождения не способствуют соблюдению принципа системности, который является важнейшим условием совершенства любой отрасли законодательства и предполагает внутреннюю согласованность всех ее положений, норм и институтов, отсутствие коллизий и несоответствий между ними, а скорее, наоборот. При этом, расхождения начинаются от указания на неоднократность либо повторность деяния, привлечения лица к административному наказанию либо административной ответственности и заканчивая периодом в течение которого лицо должно привлечено к административной ответственности, что, по общему правилу, составляет один год со дня вступления в законную силу постановления о назначении административного наказания и до окончания исполнения данного постановления.
В свою очередь, совокупность статей с административной преюдицией не может рассматриваться как завершенная логическая система, построенная по одним и тем же правилам, что обусловлено недостаточной системной координацией отдельных норм.
Таким образом, предлагается изменить и выработать единую формулировку указанных уголовно-правовых норм с административной преюдицией, имеющих ссылку не на неоднократность деяния (ранее привлекалось) и привлечение к административной ответственности, в том числе, в течение 180 дней или более 2х раз в течение года, а общую формулировку, что лицо должно быть ранее подвернуто административному наказанию за аналогичное деяние.
При этом, сроки давности административного наказания, необходимые для привлечения лица к уголовной ответственности, должны соответствовать требованиям ст. 4.6 КоАП РФ, т.е. лицо, подлежащее уголовному наказанию по одной из статей УК РФ с административной преюдицией должно быть подвергнутым административному наказанию, т.е. до истечения одного года со дня вступления в законную силу постановления о назначении административного наказания и до окончания исполнения данного постановления. Указанные предложения, по нашему мнению, должны обеспечить системность и единообразие применение норм административно-деликтного и уголовного законодательства РФ.
В соответствии со ст. 4.5 КоАП РФ, сроки привлечения к административной ответственности исчисляются с момента совершения административного правонарушения до вынесения постановления по делу. Из этого законоположения можно сделать вывод, что именно постановление по делу является юридическим фактом привлечения к административной ответственности.
Вопрос, однако, заключается в том, с какого времени начинает исчисляться этот срок: с момента вынесения постановления или его вступления в юридическую силу. В судебной практике он не имеет однозначного решения.
Так, Федеральный закон от 31.12.2014 № 528-ФЗ, вступивший в силу с 01.07.2015214, внес изменения в нормы УК РФ об ответственности за совершение правонарушений в сфере безопасности дорожного движения, в результате чего, УК РФ был дополнен ст. 2641, которой предусмотрена уголовная ответственность за управление автомобилем, трамваем либо другим механическим транспортным средством лицом, находящимся в состоянии опьянения, подвергнутым административному наказанию за управление транспортным средством в состоянии опьянения или за невыполнение законного требования уполномоченного должностного лица о прохождении медицинского освидетельствования на состояние опьянения либо имеющим судимость за совершение преступления, предусмотренного данной ст. либо ч. 2, 4 или 6 ст. 264 УК РФ.
Применительно к нормам КоАП РФ ответственность по ст. 2641 УК РФ наступает тогда, когда лицо считается подвергнутым административному наказанию по ч. 1 и ч. 3 ст. 12.8 КоАП РФ; ч. 1 и ч. 2 ст. 12.26 КоАП РФ.
В этих случаях прямому применению подлежит ст. 4.5 КоАП, согласно которой лицо считается подвергнутым данному наказанию со дня вступления в законную силу постановления о назначении административного наказания до истечения одного года со дня окончания исполнения данного постановления.
С учетом того, что санкция указанных статей КоАП РФ в качестве вида административного наказания наряду со штрафом предусматривает лишением права управления транспортными средствами на определенный срок, в каждом случае необходимо учитывать нормы ст. 32.7 КоАП РФ, которые предусматривают, что течение срока лишения специального права начинается со дня вступления в законную силу постановления о назначении административного наказания в виде лишения соответствующего специального права. Так, в течение трех рабочих дней со дня вступления в законную силу постановления о назначении административного наказания в виде лишения соответствующего специального права лицо, лишенное специального права, должно сдать документы, предусмотренные ч. 1 - 3 ст. 32.6 КоАП РФ, в орган, исполняющий этот вид административного наказания.
Однако, в случае уклонения лица, лишенного специального права, от сдачи соответствующего удостоверения (специального разрешения) или иных документов срок лишения специального права прерывается. Течение срока лишения специального права начинается со дня сдачи лицом либо изъятия у него соответствующего удостоверения (специального разрешения) или иных документов, а равно получения органом, исполняющим этот вид административного наказания, заявления лица об утрате указанных документов.
Таким образом, уплата административного штрафа, при последующем уклонении лица, лишенного специального права, от сдачи соответствующего удостоверения (специального разрешения) или иных документов, не является днем окончания исполнения постановления и срок, когда лицо считается подвергнутым административному наказанию, прерывается. А, при рассмотрении уголовных дел анализируемой категории необходимо учитывать течение срока лишения специального права в случае назначения лицу, лишенному специального права, административного наказания в виде лишения того же специального права.
Как показывает практика, в материалах уголовных дел данной категории в обязательном порядке должны быть копии постановлений об административном наказании с отметкой о дате вступления постановления в законную силу и сведения об исполнении административного наказания (справки ГИБДД, приставов-исполнителей), сведения о том прерывался или нет срок давности исполнения административного наказания в соответствии с требованиями ст. 31.9 КоАП РФ. В большинстве своем дела содержат заверенные надлежащим образом копии судебных постановлений, справки ГИБДД о сроках сдачи водительского удостоверения с указанием истечения срока лишения специального права, срока его исчисления и истечения.
Вместе с тем, по некоторым материалам уголовных дел отсутствуют сведения о том, прерывался или нет срок давности исполнения административного наказания в соответствии с требованиями ст. 31.9 КоАП РФ. По ряду дел копии постановлений мировых судей о ранее привлечении к административной ответственности не заверялись надлежащим образом, т.е. заверены сотрудниками полиции - инспекторами ДПС, дознавателями и являются светокопиями с копий процессуальных решений (постановлений) судей215.
Таким образом, введение уголовной ответственности за неоднократное нарушение охраняемых административно-деликтным законодательством общественно-значимых ценностей допустимо - если она эквивалентна характеру и степени общественной опасности подпадающего под нее деяния, не влечет избыточного уголовного принуждения и не приводит к отступлению от принципов равенства, соразмерности и справедливости, - а потому с конституционно-правовой точки зрения не может рассматриваться как выходящее за рамки дискреционных полномочий федерального законодателя.
Вместе с тем, на сегодняшний день, административная преюдиция, предусмотренная рядом статей УК РФ не соответствует принципам системности и соразмерности, в силу чего, требует существенной доработки и усовершенствования в части выработки единой формулировки и квалифицирующих признаков таких составов и единой конструкции таких составов.
Список литературы
Акииииа Н.Ю. Возвращение к институту административной преюдиции в Уголовном кодексе Российской Федерации // Юридические науки. - 2017. № 4. - С. 1-6.
Вишнякова Н. В. Преступления с административной преюдицией: проблемы законодательного и правоприменительного характера // Вестник Сибирского юридического института МВД России. - 2019
Гошаев И.М. Административная преюдиция в уголовном законодательстве: понятие и виды // Вестник Московского университета МВД России. - 2016. № 7. - С. 81-86.
Грунтов И.О. Уголовно-правовые нормы с административной преюдицией: автореф. дис. ... канд. юрид. наук - Минск, 1985. - 22 с.
Евсикова Е. В. Некоторые аспекты возрождения института административной преюдиции в уголовном законодательстве РФ// Сборник материалов Межрегиональной научно-практической конференции профессорско-преподавательского состава, аспирантов и студентов «Уголовно-правовые и криминологические направления противодействия преступности». 2019. С. 61-67.
Колосова В. И. Административная преюдиция как средство предупреждения преступлений // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского, 2011, № 5 (1). - С. 246-254.
Курченко В. Н. Парадигма административной преюдиции в уголовном праве // Российское право: образование, практика, наука. - 2018. № 2. - С. 10-21.
Лопашенко Н. А. Административной преюдиции в уголовном праве - нет! // Вестник Академии Генеральной прокуратуры Российской Федерации. - 2011. № 3 (23). - С. 64-71.
Мамхягов 3.3. Об административной преюдиции в уголовном законодательстве // Общество и право. - 2016. № 1 (55). - С. 100-102.
Новикова Е. В. Административная преюдиция: дискуссия продолжается // Вестник университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА). -2018. № 12. -С. 108-112.
Синюков В.Н. Рецензия на книгу «Научные концепции развития российского законодательства» (монография. 7-е изд., доп. и перераб.; отв. ред. Т. Я. Хабриева, Ю. А. Тихомиров. М., 2015. 544 с.
Серкова Т.В. Неоднократное преступное поведение: теоретико-прикладное исследование: автореф. дис. ...канд. юрид. юрид: 12.00.08 - Нижний Новгород, 2016. - 34с.
Сидоренко Э. Л. Административная преюдиция сквозь призму междисциплинарных связей // Пробелы в российском законодательстве. - 2016. № 5. - С. 28-33.
Зарецкая Е. А.
Нормативное определение состояния ограниченной вменяемости согласно действующего уголовного законодательства
Legal Definition of Limited Liability According to the Current Criminal Law
Аннотация. Статья посвящена такой важной части механизма нормотворчества, как юридическая техника. Автор приходит к выводу, что совершенство, четкость, логичность и лаконичность текста закона обусловлена грамотным использованием юридических терминов. Именно конкретные, проверенные на практике средства, приемы, способы, правила во многом предопределяют качество и эффективность принимаемых правовых актов. Целью исследования является разработка рекомендаций по совершенствованию УК РФ и практики его применения.
Abstract. The article is dedicated to such an important part of the rule-making mechanism as the legal technique. The author concludes that the perfection, clarity, consistency and conciseness of the text of the law depend on the competent use of legal terms. Specific, field-proven means, techniques, methods, rules largely determine the quality and effectiveness of the adopted legal acts. The aim of the study is to develop recommendations for improving the Criminal Code of the Russian Federation and the practice of its application..
Ключевые слова: нормотворчество, юридическая техника, ограниченная вменяемость.
Key words: rulemaking, legal technique, limited liability.
Средства юридической техники призваны придавать правовым понятиям такое словесно-логическое выражение, которое сводит к минимуму необходимость в грамматическом и логическом толковании принятых юридических актов и их структурных элементов. Права, обязанности, дозволения, запреты, льготы, санкции и другие конструкции правовых актов, адресованные субъектам права, должны однозначно восприниматься всеми участниками жизненных ситуаций, регламентируемых правом. Однозначность усвоения указанных правовых конструкций обусловлена уровнем правосознания, правовой культуры, наличием или отсутствием юридического опыта, не последняя роль отводится и умело применяемым средствам юридической техники.
Вопрос об уголовной ответственности лиц с психическими аномалиями, не исключающими вменяемости урегулирован ст. 22 УК РФ: «Уголовная ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости:
1. Вменяемое лицо, которое во время совершения преступления в силу психического расстройства не могло в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими подлежит уголовной ответственности.
2. Психическое расстройство, не исключающее вменяемости, учитывается судом при назначении наказания и может служить основанием для назначения принудительных мер медицинского характера».
На наш взгляд данная статья содержит две значимые проблемы, первая касается юридической техники, вторая - практики применения ч.2 ст. 22 УК РФ.
При анализе данной нормы, первое, на что мы обращаем внимание это название статьи, а именно на то, что в тексте закона не используются термины «уменьшенная вменяемость» или «ограниченная вменяемость». Вместо этого в названии статьи 22 УК РФ указывается на уголовную ответственность для лиц с психическими расстройствами, хотя это же следует из текста самой статьи. К тому же, в названии статьи указан один лишь медицинский критерий ограниченной вменяемости - психическое расстройство, не исключающее вменяемости, и не упоминается о психологическом критерии - невозможности вследствие данного расстройства в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. Как отмечает в своей работе Тугушев P.P.: «При полном указании всех критериев ограниченной вменяемости в сегодняшней редакции название статьи носило бы чрезмерно объёмный характер, фактически, дублировало бы текст самой статьи. Необходимости в этом нет. Ограниченную вменяемость как юридический признак субъекта преступления необходимо подчеркнуть в названии статьи, которая специально посвящена ей и в которой уже указано на юридические последствия установления факта ограниченной вменяемости - на то, что лицо подлежит привлечению к уголовной ответственности и на возможность применения принудительных мер медицинского характера в случаях, предусмотренных законом»216. Мы так же считаем, что в перспективе развития уголовного законодательства, возможно, появится значительный перечень правовых норм об уголовной ответственности указанной категории граждан, и тогда, по нашему мнению, целесообразно было бы ввести в УК раздел с таким названием. А на сегодняшний день существует норма ст. 22 УК РФ, название которой, как мы полагаем, должно быть следующим: «Ограниченная вменяемость». В такой редакции названия статей главы 4: «Лица, подлежащие уголовной ответственности» образовывали бы стройную систему норм: сначала ст. 19 УК, в которой указываются два признака субъекта преступления - возраст и вменяемость (ограниченная вменяемость), далее - статья 20 УК о возрасте, с которого наступает уголовная ответственность, после неё статья о вменяемости, следом за ней - статья о невменяемости, а далее - статья об ограниченной вменяемости и т.д. Так же можем предположить, что в законе изложена, на наш взгляд, неверная формулировка в связи с тем, что законодатель не признаёт промежуточного состояния между вменяемостью и невменяемостью. Но, хотим подчеркнуть, что «ограниченную вменяемость» принято считать не пограничным состоянием, а частью вменяемости.
Определённые затруднения вызывает практика применения ч.2 комментируемой статьи. Указание на то, что наличие у виновного психических аномалий, не исключающих вменяемости, учитывается судом при назначении наказания и может служить основанием для применения принудительных мер медицинского характера, в научном сообществе до сегодняшнего дня вызывает множество споров. Как показывает правоприменительная практика, суды испытывают затруднения при принятии решений по данному вопросу217.
Затруднения, при этом, вызывает то, что в законе не оговаривается, как именно суд учитывает данное обстоятельство.
До настоящего времени не выработано единого мнения среди работников правоохранительных органов по вопросу о том, в какой мере и как следует учитывать данное состояние при вынесении приговора. Существуют полярные мнения — от смягчения наказания в обязательном порядке при подтверждении факта наличия у подсудимого психического расстройства, не исключающего вменяемости, до рассмотрения как отягчающего обстоятельства, к примеру, в случае совершения таким лицом нового преступления, если оно ранее уклонялось от исполнения назначенного ему принудительного амбулаторного лечения. В поддержку данной позиции, в разное время высказывались такие исследователи как В. Н. Кудрявцев, С.Н. Шишков считая, что нельзя всех лиц с психическими аномалиями признавать менее ответственными за свои поступки, аргументируя свою позицию тем, что на человека с психическими аномалиями ложится дополнительная обязанность по контролю за своим поведением218.
Представляется, что подход к оценке психических расстройств в качестве отягчающего обстоятельства является неверным. Исходя из принципа гуманизма, болезнь никогда не должна ухудшать положение лица, совершившего преступление, поэтому психические аномалии не могут рассматриваться как отягчающее обстоятельство.
Судебная практика показывает, что уголовная ответственность лица, признанного ограниченно вменяемым, должна наступать на общих основаниях, так как лицо в данном случае признаётся субъектом преступления. На основании ч.2 ст.61 УК РФ медицинский критерий ограниченной вменяемости может учитываться судом лишь в качестве смягчающих обстоятельств, и ни при каких условиях не может быть признан обстоятельством, отягчающим уголовную ответственность, в связи с тем, что перечень отягчающих обстоятельств, предусмотренный ст.63 УК РФ, является закрытым и не подлежит расширенному толкованию.
Так же, при оценке судом конкретного деяния необходимо учитывать, имелась ли причинная связь между этими психическими аномалиями и совершенным правонарушением. И только в тех случаях, когда психические аномалии являлись если не решающим, то по крайней мере важным звеном в общей системе причинных связей, приведших к совершению правонарушения и наступлению преступного результата, наказание виновному может быть смягчено219. Учет имеющегося у субъекта преступления психического расстройства всегда должен соотноситься с этиологией психического расстройства. Если психическое расстройство является результатом какой-либо антиобщественной привычки или аморальности поведения лица (злоупотребление алкоголем, наркотиками и т. п.) или если общественно опасное деяние было совершено в состоянии алкогольного или наркотического опьянения, то все смягчающие вину последствия к этому лицу отношения не имеют220. Нельзя ставить вопрос о смягчении наказания уменьшено вменяемому лицу, если вследствие того или иного психического расстройства преступление приняло особенно жестокий или дерзкий характер.
Таким образом, на основании, ст. 60 УК РФ лицу, признанному виновным в совершении преступления, назначается справедливое наказание с учетом характера и степени общественной опасности преступления и личности виновного, в том числе и обстоятельств, смягчающих и отягчающих наказание, а также влияния назначенного наказания на исправление осужденного, формулировку ч.2 ст. 22 УК «учитывается судом» следует понимать именно как учет данного факта, а не как обязательные и какие-либо конкретные последствия этого учета.
В обобщенном виде норма ст. 22 УК РФ характеризуется следующими признаками: является категорией уголовного права, характеризующей интеллектуальное и волевое отношение лиц с психическими аномалиями к совершенному преступлению; относится только ко времени (моменту) совершения лицом преступления и самостоятельно никаких правовых или иных последствий после отбывания наказания не несет; является составной частью вменяемости, а не промежуточной категорией между вменяемостью и невменяемостью; никогда и ни при каких условиях не может быть истолкована как обстоятельство, отягчающее вину;
• может служить основанием для определения режима содержания осужденных к лишению свободы при назначении им принудительных мер медицинского характера, сочетаемых с уголовным наказанием.
Таким образом, с целью обеспечения совершенства ст. 22 УК РФ законодательно необходимо решить вопрос юридической техники. Учитывая при этом конкретные требования, предъявляемые к процессу выработки уголовно-правовой нормы, основанные на методах юридической техники. В ходе разработки статьи решаются вопросы точности и адекватности её текстуальной формы. Особое внимание необходимо уделить лингвистическим методам (соответствие терминов понятиям, которые они фиксируют; обеспечение компактности юридического документа; повышение информативности правового документа; обеспечение ясности и доступности правовых актов.), использование данных методов связано с тем, что правовое регулирование воздействует на сознание людей. Любая мысль (законодателя, толкователя или правоприменителя) имеет лингвистическую форму.
Список литературы
Аргунова Ю. Применение нормы об ограниченной вменяемости // Российская юстиция. 1999. № 7.
Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть: курс лекций. М., 1997.
Таганцев Н. С. Курс русского уголовного права - С. Петербург.: Типография М. Стасюлевича. -1874.
Тугушев P.P. Невменяемость: Уголовно-правовое значение и проблемы отграничения от вменяемости и ограниченной вменяемости: Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук. - Саратов, 2002.
Шишков С. Н. Об ограниченной (уменьшенной) вменяемости // Рос. юстиция. -1995,-№2. -С. 24-26.
Карпов К.Н.
Условия освобождения от уголовной ответственности в связи с возмещением ущерба (ст. 761 УК РФ)
Terms of Exemption from Criminal Responsibility Due to Compensation of Damage (art. 761 of the Criminal Code)
Аннотация. В связи с внесением изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации в части корректировки содержания ст. 76 УК РФ автором рассматриваются вопросы определения условий освобождения от уголовной ответственности в связи с возмещением ущерба. С учетом выработанных доктриной уголовного права подходов к определению условий, выполнение которых позволяет констатировать отсутствие необходимости реализации мер уголовной репрессии, а также современных требований в части предупреждения совершения преступлений, автором выявляет некорректность закрепленных в ст. 761 УК РФ условий, выполнение которых не способствует решению задач уголовного кодекса и предлагает изменить предписания данной нормы УК РФ.
Abstract. The author considers the issues of determining the conditions for exemption from criminal liability in connection with compensation for damage linked to the introduction of amendments to the Criminal Code of the Russian Federation regarding the adjustment of the content of Art. 761 of the Criminal Code of the Russian Federation. Taking into account the doctrinal approaches to determining the conditions allowing to state the absence of the need to implement criminal repression measures, as well as modern requirements of crime prevention, the author reveals the incorrectness of the Art. 76.1 of the Criminal Code of the Russian Federation, that in its current state does not address the tasks of the criminal code, and proposes to change the provisions of the Criminal Code of the Russian Federation
Ключевые слова', освобождение от уголовной ответственности, возмещение ущерба, основание освобождения от ответственности, условия применения ст. 76221 УК РФ, преступление.
Keywords: exemption from criminal liability, damages, grounds for exemption from liability, art. 761 of the Criminal Code, crime
В соответствии с Федеральным законом (далее ФЗ) от 27.12.2018 № 533-ФЗ в УК РФ были внесены изменения, предусматривающие возможность. Действующая редакция ст. 761 УК РФ (освобождение от уголовной ответственности в связи с возмещением ущерба) предусматривает безоговорочное освобождение от уголовной ответственности лиц, впервые совершивших преступление, предусмотренное статьями 198 - 1991, 199222, 199223 УК РФ, если ущерб, причиненный бюджетной системе РФ в результате преступления, возмещен в полном объеме, а так же лиц, впервые совершивших преступление, предусмотренное ч. 1 ст. 146, ч. 1 ст. 147, ч. ч. 5-7 ст. 159, ч. 1 ст. 1591, ч. 1 ст. 1596, ч. 1 ст. 160, ч. 1 ст. 165 УК РФ и другими статьями, преимущественно относящимися к категории преступлений в сфере экономической деятельности, возместившие ущерб потерпевшему и перечислившие в федеральный бюджет денежное возмещение в размере двукратной суммы причиненного ущерба (полученного дохода, эквивалента размера убытков, которых удалось избежать).
Изменение данной нормы связывают с очередной попыткой гуманизации уголовного законодательства и включения диспозитивных начал в сферу разрешения уголовно-правовых конфликтов в экономической сфере. Не углубляясь в политическую обоснованность и целесообразность подобного решения законодателя, необходимо отметить, что статистика применения указанного основания освобождения от уголовной ответственности свидетельствует о незначительном количестве случаев освобождения от ответственности.
Так, за 2017 год ст. 761 УК РФ была применена всего лишь 39 раз1. При этом 35 раз применялась именно ч. 1 ст. 761 УК РФ, при совершении налоговых преступлений (ст. ст. 198-199224 УК РФ), в рамках которой не требовалась дополнительная выплата в бюджет Российской Федерации двукратного размера причиненного ущерба. И всего 4 раза лица соглашались не только на возмещение причиненного вреда, но и на дополнительные выплаты, предусмотренные уголовным законом в качестве условия освобождения от уголовной ответственности. Учитывая, что за указанный период более 400 человек были осуждены за совершение преступлений в сфере экономической деятельности, становится очевидным, что количество желающих добровольно возместить причиненный ущерб является крайне низким, а желание простимулировать данную категорию преступников к возмещению вреда, при этом остается весьма обоснованным и необходимым.
Внесенные в ст. 76225 УК РФ поправки затронули ряд условии, выполнение (соблюдение) которых влечет освобождение от уголовной ответственности. В рамках существующих оснований освобождения от уголовной ответственности (ст. 75-76226 УК РФ) данные условия делят на объективные и субъективные в зависимости от возможности их появления после совершения преступления1. Так объективными условиями выступают: совершение преступления впервые, отнесение преступления к определенной категории, к субъективным же относят такие как факт возмещения вреда, причиненного преступлением и осуществление выплат в федеральный бюджет2.
Исходя из задач уголовного законодательства предполагается, что применение оснований освобождения от уголовной ответственности повлечет за собой предупреждение преступлений и позволит осуществить охрану различных прав и свобод человека и гражданина (например, права собственности). При этом условия должны непосредственно способствовать решению указанных задач. Однако, представляется, что на сегодняшний день произошедшие изменения в ст. 761 УК РФ содержат не вполне прозрачные и недостаточно объективные условия, позволяющие избегать уголовного преследования и наказания.
Во-первых, был изменен перечень преступлений, за совершение которых лицо может быть освобождено от уголовной ответственности. При этом закрепленный в ст. 761 УК РФ круг преступлений вызывает вопрос относительно его условной соотносимости с принципом равенства227, и в настоящее время этот вопрос приобретает особую актуальность. Так, рассматривая общие основания освобождения от уголовной ответственности, A.M. Балафендиев отмечал допустимость «возможности, различного подхода к определению правовых последствий в отношении лиц, совершивших деяния одинаковой степени общественной опасности, при равной общественной опасности их личности, в связи с законодательной регламентацией освобождения от уголовной ответственности в ст. 75, 76 УК РФ: «Лицо... может быть освобождено...» . Однако подход, использованный в ст. 761 УК РФ, предполагает обязательное освобождение от уголовной ответственности, что порождает и вопросы относительно обоснованности формирования такого особого правового положения освобождаемых.
Следующим обязательным условием прекращения уголовного преследования выступают выплаты в бюджет Российской Федерации и возмещение причиненного вреда при совершении налоговых преступлений, а равно преступлений в сфере экономической деятельности. Однозначно обоснованным является мнение о существенном снижении уровня общественной опасности совершенных деяний и целесообразности стимулирования подобных постпреступных действий в части совершения преступлений в сфере экономической деятельности, так как речь идет об осуществлении предпринимательской деятельности на свой страх и риск и экономическая составляющая является преобладающей. Так бесспорным является утверждение Н. А. Лопашенко о том, что «в основе криминализации налоговых преступлений должен лежать ущерб, который причиняется бюджетам различных уровней, а не статус субъекта налогового правонарушения (частное физическое лицо, индивидуальный предприниматель, организация)»228. В то же время, относительно других преступлений, попавших в перечень, предусмотренный ст. 761 УК РФ, нельзя высказаться столь же однозначно относительно значимости факта возмещения вреда для констатации утраты их общественной опасности. Избирательное включение в ст. 761 УК РФ лишь отдельных составов хищения чужого имущества, существенно различающихся по категориям преступлений и предусматривающих санкции от наказаний, не связанных с лишением свободы, до 10 лет лишения свободы, объективно не может способствовать достижению задач уголовного законодательства. Так, невключение ч. 1 ст. 159 УК РФ в содержание ст. 761 УК РФ создает неравные условия освобождения от уголовной ответственности по отношению к другим лицам, совершившим по сути аналогичные деяния (ч. 1 ст. 1591, 1592, 1593, 159s, 1596 УК РФ, а также ч. 1 ст. 160, ч. 1 ст. 165 УК РФ). Представляется, что основания для дифференциации уголовной ответственности и наказания (а равно и закрепления оснований об освобождении от ответственности) должны носить значимый характер, определяющийся существенными признаками, оказывающими влияние на общественную опасность совершенного деяния, последствия преступления восстановление социальной справедливости и предупреждение преступлений. Сравнение признаков статей, включенных в настоящее время в ч. 2 ст. 761 УК РФ, демонстрирует выборочный несистематизированный подход к определению содержания основания освобождения от уголовной ответственности. Так, ч. 1 ст. 1593 УК РФ предусматривает наказание до 3 лет лишения свободы, что предполагает большую общественную опасность данного деяния по сравнению с ч. 1 ст. 1591, 1592, 159s, 1596, где наказание в виде лишения свободы вообще не устанавливается. Менее опасными в данном контексте выступают даже деяния, предусмотренные ч. 1 ст. 160, ч. 1 ст. 165 УК РФ, санкции которых предусматривают наказание в виде лишения свободы на срок до 2 лет. Данные обстоятельства должны оказывать существенное влияние на вопросы освобождения от уголовной ответственности, однако, в рамках ст. 761 УК РФ этого не происходит.
В то же время другие преступления против собственности, предусматривающие возможность возмещения вреда и во многом криминализированные именно по признакам наступления существенных материальных последствий для потерпевшего, не вошли в указанный перечень. Так, ч. 1 ст. 167 УК РФ, предусматривающая наказание в виде лишения свободы на срок до 2 лет, а также ст. 168 УК РФ (до 1 года) напрямую связаны с причинением крупного и значительного имущественного ущерба, а соответственно предполагают возможность его возмещения, особенно в случае уничтожения имущества по неосторожности (ст. 168 УК РФ). При этом размер причиняемого вреда является сопоставимым с основными составами мошенничества в части причинения значительного ущерба. В случае же причинения крупного ущерба (250 тыс.) по неосторожности, этот показатель является существенно меньше размера ущерба, причиняемого в результате совершения преступлений, предусмотренных ч. ч. 5-7 ст. 159 УК РФ (более 3 млн. рублей, более 12 млн. рублей). При этом в ч. ч. 5-7 ст. 159 УК РФ предусматривается наказание в виде лишения свободы на 5, 6 и 10 лет соответственно. В то же время ч. 1 ст. 159 УК РФ, не содержащая даже причинение значительного ущерба потерпевшему (т.е. до 5 тысяч рублей) и предусматривающая наказание до 2 лет лишения свободы, не вошла в содержание ч. 2 ст. 761 УК РФ, что соответственно не позволит такому лицу претендовать на освобождение от уголовной ответственности.
Учитывая, что данные составы предусматривают ответственность за однотипные общественные посягательства - хищение имущества путем обмана либо злоупотребления доверием, возникает ситуация когда выполнение предписанных в УК РФ условий не позволяют говорить о принципиальном снижении общественной опасности совершенного деяния и решении задачи предупреждения совершения новых преступлений
Рассматриваемая ситуация, применительно к указанному основанию освобождения от уголовной ответственности, до настоящего времени не воспринималась как несоответствующая принципу равенства. Это было связано с тем, что существующие виды освобождения уголовной ответственности (ст.ст. 75-76, 762 УК РФ), являются средствами поощрения правомерного постпреступного поведения лиц, совершивших преступления, которые таким образом получают возможность доказать свое исправление (утрату общественной опасности), позволяют решить задачу по возмещению вреда, причиненного преступлением. Определение же круга таких лиц определяется законодателем, а решение о применении данных норм находится в компетенции правоприменителя. Однако особенность ст. 761 УК РФ выражается в обязательности и безоговорочности ее применения при выполнении лицом обозначенных условий.
Данная норма по сути закрепляет право преступника быть освобожденным от уголовной ответственности и соответственно обязанность государства прекратить уголовное преследование в случае, если он возместит вред, причиненный преступлением, в связи с чем лица, совершившие преступления, указанные в ст. 76229 УК РФ, приобретают своими постпреступными правомерными действиями соответствующее право, и государство обязано предоставить возможность данное право реализовать.
В то же время другие лица, совершившие порой менее тяжкие преступления, очень схожие по своей правовой природе и механизму совершения (ч. 1 ст. 159 и ч. 1 ст. 1591, ч. 1 ст. 159230, ч. 1 ст. 159 и др.), фактически лишаются такого права. При этом признак, положенный в обоснование такого решения, остается неочевидным, непонятным и спорным.
В частности, выборочное включение отдельных видов хищения имущества ставит в неравное положение лиц, совершивших во многом схожие преступления. Например, в случае совершения мошенничества, предусмотренного ч. 1 ст. 159 УК РФ, и мошенничества, предусмотренного ч. 1 ст. 1595 УК РФ, а также наличия прочих равных условий, в рамках постпреступного поведения (возмещение вреда и т.д.), лицо, совершившее первое преступление, не получает права на освобождение от уголовной ответственности, а в отношении второго государство обязано прекратить уголовное преследование без учета воли потерпевшего и даже мнения суда о целесообразности подобного решения.
Представляется, что подход к формированию оснований освобождения от уголовной ответственности должен соответствовать не только потребностям в смягчении средств уголовно-правовой репрессии, но и конституционным принципам равенства всех перед законом, а также быть логически непротиворечивым.
Очевидно, что стимулирование возмещения вреда в результате совершенного преступления является одним из важных элементов уголовно-правового воздействия, однако вводимые поощрительные нормы не должны умалять интересы других участников, вовлеченных поневоле в указанные правоотношения. В частности, анализируемое законодательное решение приводит к тому, что потерпевшие в результате совершения преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 159, ст. 167, ст. 168 УК РФ, находится также в более ущербном положении по сравнению с потерпевшим от преступления1, предусмотренного ч. 1 ст. 1591 или ч. ч. 5-7 ст. 159 УК РФ, так как их интересы менее защищены государством.
Отмечая безусловный положительный эффект существования в УК РФ поощрительных норм, стимулирующих правомерное постпреступное поведение лица в части возмещения вреда, причиненного преступлением. Однако подход к конструированию данных норм необходимо строить на началах равенства возможностей лица вне зависимости от их финансового положения, а также не ставить возможность либо невозможность освобождения от уголовной ответственности в зависимость от несущественных факторов.
С учетом сказанного и в целях систематизации уголовно-правовых норм считаем, что в качестве условий освобождения от ответственности необходимо использовать и закрепить в статьях УК РФ устоявшиеся признаки: а) категорию преступления; б) отсутствие тяжких последствий; в) ненасильственный характер; г) группировку преступлений, объединенных едиными признаками (объектом, объективной стороной, последствиями), например, хищения чужого имущества, налоговые преступления и т.д.
Список литературы
Балафендиев A.M. Принцип равенства и вопросы освобождения от уголовной ответственности // Ученые записки Казанского государственного университета. Серия Гуманитарные науки. 2007. № 6.
Власенко В. В. Субъективные условия освобождения от уголовной ответственности по делам о преступлениях в сфере экономической деятельности (ч. 2 ст. 76.1 УК РФ)
Лопашенко Н. А. Уголовная политика. М., 2009.
Матвеева Я. М. Проблемы освобождения от уголовной ответственности за преступления в сфере экономической деятельности // Правоведение 2014. № 1.
Разгальдиев Б.Т. Конституционное равенство и его отражение в уголовном праве России // Вестник Саратовской государственной юридической академии. 2013. № 4. С. 208-213.
Сабитов РА., Сабитов Т.Р. О несоответствии некоторых норм УК РФ принципу равенства граждан перед законом независимо от имущественного и должностного положения // Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия Право. 2012. № 31. С. 69-74.
Сверчков В. В. Концептуальные основы решения проблем освобождения от уголовной ответственности: Дисс... д-ра. юрид. Наук / Н. Новгород, 2008.
Кафиатуллина А.В.
Лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью в системе мер государственного принуждения
Disqualification to Hold Certain Positions or to Practice Certain Professions in a System of State Enforcement Measures
Аннотация. Статья посвящена месту наказания в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью в системе мер государственного принуждения. На основе анализа различных точек зрения обосновывается необходимость сохранения за лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью статуса самостоятельного вида уголовного наказания.
Abstract The article is dedicated to the place of punishment in the form of disqualification to hold certain positions or to practice certain professions in the system of state enforcement measures. The effectiveness and importance of that kind of criminal punishment are proved by doctrinal analysis.
Ключевые слова, система уголовных наказаний, основное наказание, дополнительной наказание, лишение права, занимать определенные должности, заниматься определенной деятельностью.
Key words, criminal penalties system, main punishment, additional punishment, disqualification to hold certain positions or to practice certain professions.
В последнее время в литературе значительное внимание уделяется вопросам совершенствования системы уголовных наказаний путем включения новых наказаний, исключения или совершенствования существующих231. Много полемики можно слышать относительно карательного потенциала того или иного вида наказания. Достаточно дискуссионным является и вопрос о месте наказания в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью и его роли в системе мер государственного принуждения.
Исторический опыт России показывает, что лишение виновного определенных прав, связанных с его социальным статусом, известно русскому законодательству вот уже более тысячи лет. В разные исторические периоды оно имело различные социальные предпосылки, но всегда главной целью такой меры принуждения выступало отстранение от сферы, в которой произошло нарушение таким лицом предоставленных ему прав.
В настоящее время лишение права занимать определенные должности или заниматься определенно деятельностью занимает второе место в лестницы наказаний, и является, по задумке законодателя, вторым по репрессивности видом наказания после штрафа. В. П. Малков, полагает, что такое положение несправедливо и, по его мнению, названный вид наказания следует поместить в ст. 44 УК РФ на восьмое место, то есть перед наказанием в виде лишения свободы на определенный срок232.
В.А. Уткин вообще предлагает исключить лишение права из системы уголовных наказаний, предусмотрев его как установленную законом меру безопасности в УК РФ либо в более широком плане - в общеотраслевом (конституционном, трудовом, административном и т. п.) законодательстве233.
По мнению А.В. Звонова, лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью как основной вид наказания демонстрирует «некую несостоятельность указанной меры в качестве самостоятельного наказания» по сравнению с дополнительным234.
Мы вынуждены не согласиться с такими суждениями. Проводимые профессором В. С. Устиновым в конце 1980-х гг. социологические исследования показали, что для представителей сферы торговли лишение права трудиться в торговых предприятиях являлось самым строгим наказанием за совершенные ими преступления. Аналогичное исследование, проведенное нами среди осужденных, лишенных права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью, также показало, что наложенный судом запрет отразился на материальном положении, существовавшем до осуждения, на это указали 60 % респондентов; назначение данного вида наказания привело к лишению доходов, которые приносила занимаемая должность или деятельность, - 58,8 %; лишению привилегий и комфорта, связанных с должностью (деятельностью), - 20,5 %; утрате престижа занимаемой должности - 17,6 %. При анкетировании судей Ивановской, Московской, Мурманской, Костромской областей и Пермского края установлено, что лишь 4 % судей считают данный вида наказания малоэффективным, 13 % посетовали на невозможность контроля за наложенным запертом и 19 % указали на то, что роль лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью выполняет судимость.
Позволим себе высказать промежуточный вывод, что лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью как основной вид наказания не исчерпал своего потенциала. Реализация данного наказания не позволяет осужденному совершать новые преступления с использованием должности или вида профессиональной или иной деятельности. Данный вид наказания избирательно воздействует на определенные проявления и свойства личности преступника, способствовавшие совершению преступления. Это особенно актуально в условиях совершения преступлений с использованием служебного положения. Кроме того, лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью не преследует цели - унижение человеческого достоинства, так как в случае судебной ошибки нарушенное право обратимо, то есть субъекту всегда можно вернуть те права, которых он лишен. Этот вид наказания экономичен с точки зрения расходов федерального бюджета.
Особенность наказания в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью заключается в том, что оно является смешанным, то есть может быть назначено как в качестве основного, так и в качестве дополнительного наказания. В настоящее время судебная практика демонстрирует, что это самый востребованный вид дополнительного наказания. В связи с этим, И.А. Подройкина отстаивает позицию, согласно которой, лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью следует исключить из числа «смешанных» и сохранить его только в качестве дополнительного, аргументируя это тем, что сам законодатель лишению права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью ведущее значение придает именно как дополнительному наказанию, поскольку оно включено в санкции статей Особенной части УК РФ в качестве дополнительного в 5 раз больше, чем как основного235. В очередной раз мы вынуждены не согласиться с мнением ученого. Действительно, в санкциях статей Особенной части УК РФ лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью в качестве дополнительного вида наказания мы встречаем чаще. И даже полагаем, что и этого количества недостаточно. Хотя, в силу специфики его назначения в порядке ч. 3 ст. 47 УК РФ, этот пробел может быть восполнен правоприменителем. Проблему мы видим не столько в недооценке судами карательного потенциала анализируемого вида наказания, а в уголовной политике, не ориентированной в настоящее время на альтернативные лишению свободы виды наказаний.
А. Ю. Чупрова говорит о том, что «весьма трудно ограничить в правах лицо, выполняющее управленческие функции, злоупотребляющее своими полномочиями, а также тех, кто использует предоставленные по службе возможности при незаконном распространении порнографических материалов или предметов. При посягательствах на осуществление правосудия отсутствует возможность лишить виновных права занимать должности в этой системе. Вышеуказанные лица после отбытия наказаний могут вернуться к тому же виду деятельности (если в специальных нормативных актах не будут установлены соответствующие ограничения) и на аналогичные должности, что повышает опасность рецидива»236. Это не совсем так. В настоящее время суды проявляют вариативность в формулировках налагаемых запретов. Например, за факт изготовления и оборота материалов с порнографическим изображениями несовершеннолетних виновному, работающему до назначения наказания сторожем, запрещено заниматься педагогической деятельностью237.
Мы полностью согласны с В.П. Силкиным, который полагает, что лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью является одним из самых перспективных видов наказания238. Это подтверждается и тем, что подобного рода запреты предусмотрены не только в уголовном праве, при применении института уголовной ответственности, но и в других отраслях права. Так, Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях в качестве административных наказаний предусматривает лишение специального права и дисквалификацию. Федеральным законом от 18 апреля 2018 г. № 72-ФЗ в Уголовно-процессуальный кодекс РФ (далее - УПК РФ) введен новый вид меры пресечения - запрет определенных действий (ст. 105.1 УПК РФ), который заключается, в числе прочих ограничений, в возложении на подозреваемого или обвиняемого запрета на управление автомобилем или иным транспортным средством. В соответствии со ст. 114 УПК РФ в отношении подозреваемого или обвиняемого возможно применение иной меры процессуального принуждения - временное отстранение от должности239.
Итак, высказываемые идеи сводятся к следующим предложениям: 1) исключить лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью из числа основных видов уголовных наказаний по причине его редкого назначения в таком качестве; 2) изменить место расположения наказания в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью в перечне ст. 44 Уголовного кодекса РФ; 3) исключить лишение права из системы уголовных наказаний, предусмотрев его как установленную законом меру безопасности в УК РФ либо в более широком плане - в общеотраслевом (конституционном, трудовом, административном и т. п.) законодательстве.
Наиболее взвешенным представляется подход к сохранению за лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью статуса самостоятельного уголовного наказания, место расположения которого определено законодателем верно. Это проявляется в ограничении целого ряда конституционных прав осужденного лица, длительном сроке пребывания в статусе осужденного.
Список литературы
Звонов А.В. Реализуемость уголовных наказаний в практической деятельности судов: аналитический обзор // Вестник Самарского юридического института. - 2019. - № 1 (32).-С. 51-57.
Кафиатулина А.В. Лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью: законодательное регулирование и правоприменительная практика // Уголовная политика и правоприменительная практика. Сборник статей по материалам VI Международной научно-практической конференции 2 ноября 2018 г. / Отв. ред. Е. Н. Рахманова. СПб. - 2019. - С. 178 - 185.
Кафиатулина А.В. Лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью: проблема сроков // Вестник Костромского государственного университета. - 2017. - № 3 (23). - С. 268 - 272.
Малков В. П. Еще раз о противодействии коррупционной и иной преступности наказанием в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью // Актуальные проблемы экономики и права. -2007. - №3(3).-С.161 - 170.
Подройкииа И.А. Лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью в судебной практике // Академический вестник Ростовского филиала Российской таможенной академии. - 2017. - № 4 (29). - С. 66 - 71.
Подройкииа И А., Улезко С.И. Система уголовных наказаний в иерархии мер юридической ответственности // Вестник Краснодарского университета МВД. - 2016. - № 2 (32).-С. 40-44.
Силкии В.П. О размерах уголовного наказания в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью // Проблемы назначения и исполнения уголовных наказаний в России и за рубежом. Сборник материалов круглого стола международной научно-практической конференции. - 2018. - С. 270 -274.
Чупрова А. Ю. Практика применения наказания в виде лишения права занимать определенные должности в России и за рубежом // Вестник Владимирского юридического института. - 2007. - № 2 (3). - С. 226 - 230.
Кокин Д.М.
Основание уголовной ответственности за неоконченное преступление, совершённое в соучастии
Basis of Criminal Liability for an Unfinished Crime Committed in Complicity
Аннотация: В данной статье рассматриваются аспекты оценки юридически-значимых признаков неоконченных преступлений, совершаемых в соучастии, их значение для квалификации и применение на практике оценки общественно-опасного деяния.
Abstract The article discusses aspects of the assessment of legally significant signs of unfinished crimes committed in complicity, their importance for the qualification and practical application of the assessment of socially dangerous acts.
Ключевые слова: неоконченное преступление, приготовление к преступлению, покушение на преступление, соучастие, квалификация.
Key words, unfinished crime, preparation for crime, attempted crime, complicity, qualification
Особое место в противодействии преступной деятельности занимает выявление и пресечение преступлений на ранних стадиях, как показывают статистические данные, в 2018 году на стадии приготовления или покушения было выявлено 87,4 тыс. преступлений, что составляет 4.4% от общего числа зарегистрированных преступлений240. Такое положение дел говорит об актуальности выработки единого подхода к противодействию неоконченным преступлениям, правильной и единообразной уголовно-правовой оценки всех юридически-значимых аспектов такой деятельности и доведения этого подхода до сведенья правоприменителя.
Уголовный кодекс содержит нормы, устанавливающие ответственность за два вида предварительной преступной деятельности, отличающиеся степенью продвижения субъекта к достижению преступного результата в своей деятельности. Это стадии приготовления и покушения на преступление. Дальнейшее достижение преступного результата переносит антисоциальную деятельность лица на стадию оконченного преступления. Предшествующая приготовлению интеллектуальная деятельность по обнаружению умысла на совершение преступления не влечёт наступления уголовной ответственности и не отражается в тексте уголовного закона.
В соответствии с точкой зрения авторов большинства источников док-тринального толкования, приготовление и покушение на преступление возможна только в умышленных преступлениях. Умысел может быть конкретизирован (кража конкретной вещи, убийство конкретного человека) или не определён (кража кошелька с неизвестной суммой денег, убийство неизвестных виновному жильцов квартиры при разбойном нападении), но в каждом случае он должен быть прямым для наличия возможности предварительной преступной деятельности.
О невозможности покушения на преступление с двумя формами вины пишет, например, А.И. Рарог: «Приготовление и покушение юридически невозможны в преступлениях с двумя формами вины. Если вследствие частичного выполнения действий, образующих объективную сторону конкретного состава преступления, наступают причинно связанные с ними последствия, играющие роль квалифицирующего признака, субъективное отношение к наступлению которых выражается в неосторожности, содеянное следует квалифицировать по правилам идеальной совокупности преступлений»241. Н. А. Карпова придерживается противоположной точки зрения: «, По нашему мнению, стадия приготовления недопустима в преступлениях, совершенных с двумя формами вины, а стадия покушения может присутствовать»242. Признавая доводы обеих сторон, следует отметить, что точка зрения Г. А. Есакова, А.И. Рарога и А.И. Чучаева, представляется более обоснованной.
Закономерные вопросы возникают при попытке разграничения деяний как преступления и предварительная преступная деятельность при наличии признаков возможного или имевшего место соучастия. Часть 5 ст. 34 УК РФ устанавливает правила, в соответствии с которыми: «В случае не доведения исполнителем преступления до конца по не зависящим от него обстоятельствам остальные соучастники несут уголовную ответственность за приготовление к преступлению или покушение на преступление». Таким образом, правовая оценка общественной опасности деятельности подстрекателя, пособника и организатора преступления будет зависеть от успешности действий исполнителя. На первый взгляд это положение соответствует общим принципам и логике установления оснований уголовной ответственности. Как наступление более тяжких последствий, к которым виновный относится неосторожно, повышают степень общественной опасности деяния, так и успешные действия исполнителя, в достижении совместного преступного результата усиливают общественную опасность такой деятельности в целом. Однако, если рассмотреть взаимосвязь отграничения оконченного и неоконченного покушения друг от друга, и наличия возможности добровольного отказа всех соучастников от совершения преступления, картина может несколько измениться.
Покушение признаётся оконченным в момент, когда субъект совершил все необходимые действия для достижения преступного результата, однако результат не наступил по независящим от него обстоятельствам. Неоконченным является покушение, когда виновный, по независящим от него обстоятельствам не совершил всех действий, необходимых для достижения преступного результата.
В качестве примера рассмотрим хищение автомобиля с использованием механических и программно-аппаратных средств. В данном сложном технологическом процессе, направленном на установление контроля над основными функциями автомобиля, подавление противоугонных систем и поддержании работоспособности транспортного средства, для изъятия его у собственника, предмет преступления используется, в том числе как одно из средств совершения преступления. Стадию приготовления могут составлять сбор информации о предмете преступления, о распорядке дня предполагаемой жертвы, наличии в предполагаемом месте преступления препятствий к совершению кражи, в том числе систем видеонаблюдения, подбор орудий, в том числе подходящих для конкретной модели транспортного средства, сговор с другими лицами, охранником стоянки, знакомым предполагаемой жертвы, сотрудником станции технического обслуживания, где происходит ремонт предполагаемого предмета преступления и так далее. Переход к стадии покушения будет происходить в тот момент, когда исполнитель окажется в непосредственной близости от предмета преступления с орудием (-ями) и намереньем реализовать запланированное изъятие автомобиля. Пока исполнитель не совершил все действия, направленные на достижение преступного результата, сохраняется возможность добровольного отказа от совершения преступления, следовательно, иные соучастники могут избежать появления оснований уголовной ответственности. Далее исполнитель механически открывает дверь автомобиля (применяя вороток, разбивая стекло и т. д.), в этот момент преступление ещё не окончено, предмета преступления не изъят, хотя потерпевшему уже причинён материальный вред в размере стоимости восстановления повреждённого имущества. Возможность добровольного отказа сохраняется. Преступник смог преодолеть систему противоугонной защиты и запустить двигатель, действия для хищения автомобиля всё ещё не все, субъект совершает отказ от доведения преступления до конца и покидает салон автомобиля, за несколько кварталов от места происшествия его задерживают с орудиями преступления, проанализированные обстоятельства позволяют сделать вывод о наличии добровольного отказа. Если же в тех же условиях злоумышленнику не удалось запустить двигатель автомобиля, и он решил не продолжать пытаться и покинул место происшествия, его действия будут содержать признаки оконченного покушения с негодными средствами и возможность добровольного отказа при возникновении препятствий в реализации преступного намеренья будет отсутствовать вплоть до устранения данного препятствия.
Список литературы
Есаков Г.А., Рарог А.И., Чучаев А.И. Настольная книга судьи по уголовным делам / отв. ред. А.И. Рарог. М.: Велби, Проспект, 2007
Карпова Н. А. Неоконченная преступная деятельность (понятие и проблемы квалификации): учебное пособие / отв. ред. Н.Г. Кадников. М.: Юриспруденция, 2017.
Краснова К. А.
Введение уголовного проступка: проблемы и решения Criminal Misconduct: Problems and Solutions
Аннотация. В данной статье автор предпринимает попытку выявить проблемные вопросы в проекте федерального закона «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в связи с введением понятия уголовного проступка», анонсированном Верховным Судом Российской Федерации 31 октября 2017 года, а также предлагает варианты их устранения.
Abstract. In this article the author makes an attempt to reveal problematic issues in the draft federal law «About Introduction of Amendments to the Criminal Code of the Russian Federation and the Code of Criminal Procedure of the Russian Federation in connection with Introduction of a Concept of Criminal Offence», announced by the Supreme Court of the Russian Federation on October 31, 2017 and also offers options of their elimination.
Ключевые слова', уголовная репрессия, уголовная политика, уголовный закон, уголовный проступок, судимость.
Key words, criminal repression, criminal policy, criminal law, criminal offense, criminal
record.
Перспектива реформирования отечественного уголовного законодательства, связанная с введением института уголовного проступка, вот уже третий год вызывает оживленную дискуссию на научных форумах различного уровня и страницах ведущих юридических изданий243.
К.А. Сыч244, в частности, напоминает об исторических корнях данной уголовно-правовой категории и говорит об устоявшемся в дореволюционном уголовном законе понимании проступка как нарушения «правил, предписанных для охранения определенных законами прав и общественной или же личной безопасности или пользы»245.
С. А. Старостин, рассуждая о возможности и условиях законодательного закрепления категории «уголовный проступок», обращается к положениям Уголовного уложения 1903 года, которыми устанавливались три категории уголовных деяний: тяжкие преступления, преступления и проступки246.
Другие ученые апеллируют к современной законотворческой практике и анализируют первые результаты аналогичной новеллизации, прошедшей относительно недавно в одной из республик постсоветского пространства -Казахстане247.
Однако наибольший интерес у специалистов и судей ожидаемо вызвал проект, подготовленный Верховным Судом Российской Федерации248. Анализ положительных сторон проекта изложены в целом ряде публикаций249. Считаем целесообразным остановиться на его недостатках.
1. Относительно сущности уголовного проступка в проекте, представленном высшей судебной инстанцией, предполагается, что он будет одной из категорий преступлений. Этот вывод можно сделать, исходя из следующих фактических обстоятельств. Во-первых, уголовный проступок формулируется как преступление небольшой тяжести, отличаясь от последнего, по сути, лишь отсутствием в санкции наказания в виде лишения свободы. Во-вторых, в законопроекте не сформулированы изменения в названии ст. 15 УК РФ. Также рассматриваемый проект не предусматривает изменений названия и содержания ст. 14, названия главы 3 и раздела II УК РФ. Если в рамках ретроспективного анализа обратиться к Уложению, то в нем проступок упоминается и в названии первого раздела («О преступлениях, проступках и наказаниях вообще»), и первой главы («О существе преступлений и проступков и о степенях вины»), и первого отделения («О существе преступлений и проступков»). Тем самым дореволюционным законодателем подчеркивалась самостоятельность исследуемой уголовно-правовой категории.
2. К очевидному минусу рассматриваемого проекта следует отнести нерешенность вопроса о соотношении уголовного проступка и рецидива преступлений. Косвенно вопрос о вероятности повторного привлечения к уголовной ответственности за уголовный проступок затронут в ст. 1 проекта, в той части, где предложена новая редакция примечания к ст. 76250: «... лицо признается впервые совершившим уголовный проступок, если оно не имеет неснятой или непогашенной судимости». Тем самым логично предположить, что возможен рецидив уголовных поступков, то есть наличие на момент оглашения приговора (в его вводной части) указания на неснятую или непогашенную судимость за ранее совершенный уголовный проступок и/или преступление. Однако еще на стадии подготовки данного проекта Председатель Верховного Суда Российской Федерации особо подчеркивал, что привлечение к ответственности за совершение уголовного проступка не может образовывать судимость251.
В условиях, когда до сих пор в приговорах российских судов встречаются ошибки при признании рецидива преступлений, а также необоснованные ссылки на погашенные судимости, несложно представить, с какой практической проблемой столкнутся судьи при решении вопроса о рецидиве преступлений в случае неурегулированности данного вопроса в уголовном законе. Здесь возможны два варианта. В том случае, если в положениях ст. 86 УК РФ будет закреплено правило об учете уголовного проступка при признании рецидива преступлений, то тем самым будет поддержан общий репрессивный курс всей правоохранительной системы в нашей стране (при декларируемой направленности реформы на гуманизацию уголовного законодательства) в условиях ежегодного роста рецидивоопасности российской преступности. Так, в 2018 г. доля повторных деяний в общей структуре преступности составила уже 58,3%2. Если же будет закреплено правило, согласно которому, не подлежат учету судимость за уголовный проступок, то необходимо внесение соответствующих изменений в п. 4 ст. 18 УК РФ, где перечислены виды судимости, не учитываемые при признании рецидива преступлений. Оставление этого вопроса неурегулированным будет создавать вполне конкретные проблемы на практике вследствие того, что в предложенном высшей судебной инстанцией определении «уголовного проступка» сделано указание на то, что это преступление небольшой тяжести (следовательно, влекущее за собой судимость), за которое не предусмотрено наказание в виде лишения свободы. Напомним, что в действующей редакции п. «б» ч. 3 ст. 86 УК РФ речь идет о порядке погашения судимости в отношении «лиц, осужденных к более мягким видам наказаний, чем лишение свободы».
3. В настоящем проекте не определена общественная опасность уголовного проступка. Если проектом подразумевается, что привлечение к ответственности за уголовный проступок не повлечет за собой судимости, тогда возникает вполне резонный вопрос: по какому критерию должна определяться степень общественной опасности правонарушения? И если в отношении действующих составов преступлений она будет определена по критерию наказания - санкция не должна предусматривать лишение свободы. То в случае будущей криминализации новых деяний у законодателя не будет четких ориентиров для выбора формы ответственности - административное правонарушение или уголовный проступок. В этой связи следует также упомянуть о зарубежном опыте новеллизации норм об уголовном проступке, которая прошла в 2015 году в уголовном законодательстве Республики Казахстан и сопровождалась криминализацией части административных правонарушений, предусматривавших штрафные санкции и административный арест, в качестве уголовного проступка во вновь принятый УК РК \ Полагаем, данный аспект исследуемой проблемы не был учтен высшей судебной инстанцией при разработке проекта.
В заключении резюмируем. Введение института уголовного проступка в уголовное законодательство могло бы стать одним из перспективных направлений экономии уголовной репрессии. В проекте высшей судебной инстанции уголовный проступок определяется по одному критерию: наказание (не предусмотрено лишение свободы). При этом только совершеннолетних лиц, впервые совершивших уголовный проступок, предлагается освобождать от уголовной ответственности с применением иных мер уголовно-правового характера (судебный штраф, обязательные или исправительные работы).
Однако представленный проект, в случае его принятия, вызовет не только многочисленные теоретические вопросы, но и проблемы в правоприменительной практике, особенно по такому чувствительному вопросу, не только для судейского сообщества, но и для граждан и общества в целом, как рецидив. В этой связи целесообразно обратить особое внимание на соответствие возможных последствий совершения уголовного проступка, в том числе повторно, действующим положениям уголовного закона.
Список литературы
Дикаев С.У. Нужно ли Казахстану кардинальное изменение уголовного законодательства и нужна ли уголовная ответственность за проступки? // Криминология: вчера,
сегодня, завтра. - 2013. - № 2 (29). URL: https://cyberleninka.ru/article/ri/nuzhno-li-kazahstanu-kardinalnoe-izmenenie-ugolovnogo-zakonodatelstva-i-nuzhna-li-ugolovnaya-otvetstvennost-za-prostupki (дата обращения: 29.06.2019).
Жестеров П.В. Введение уголовного проступка как одно из направлений экономии уголовной репрессии // Вестник университета (Российско-Таджикский (Славянский) университет).-2018.-Т. 1.-№1 (61). - С. 42-46.
Жестеров П.В. Медиация как форма разрешения гражданско-правового деликта: актуальные вопросы экономии уголовной репрессии при проступках // Научные исследования в частном праве России. Сборник научных трудов юридического факультета Российского государственного социального университета. Под ред. P.P. Ленковской. Москва: Издательство «Саратовский источник», 2018. С. 65-70.
Корсуи Д.Ю. Анализ законопроекта Верховного суда РФ о введении в УК РФ понятия уголовного проступка: за и против // Юридическая наука. - 2018. - № 1. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/analiz-zakonoproekta-verhovnogo-suda-rf-o-vvedenii-v-uk-rf-ponyatiya-ugolovnogo-prostupka-za-i-protiv (дата обращения: 29.06.2019).
Официальный сайт МВД России: Краткая характеристика состояния преступности в Российской Федерации, за январь - декабрь 2018 года. [Электронный ресурс]. URL: https://xn—blaew.xn—piai/folder/101762 (дата обращения: 29.06.2019)
Россия. Законы и постановления. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. - Санкт-Петербург: Тип. 2 отд-ния собств. е. и. в. канцелярии, 1845. - [4], IV, 898, XVII с. URL: https://dlib.rsl.ru/viewer/01002889696#?page=9 (дата обращения: 29.06.2019).
Старостин С. А. Уголовный проступок: взгляд административиста // Вестник Омской юридической академии. - 2017. - Том 14. - № 4. URL: httpsV/cyberleninka.ru/article/n/ugolovnyy-prostupok-vzglyad-administrativista (дата обращения: 29.06.2019).
Сыч К.А. Уголовно-правовой проступок и меры наказания за его совершение // Вестник УЮИ. - 2018. - № 4 (82). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/ugolovno-pravovoy-prostupok-i-mery-nakazaniya-za-ego-sovershenie (дата обращения: 29.06.2019).
Кузнецова Н.В.
Тенденции развития международного уголовного права в условиях континентальной интеграции
International Criminal Law Development Trends in the Context of Continental Integration
Аннотация: настоящая статья посвящена анализу современного международного права и вопросу о его месте относительно национальных систем права различных стран -участниц различных международных объединений континентального (регионального) уровня. Здесь же сформулированы предположения относительно перспектив развития международного уголовного права в условиях развития тенденций межгосударственной экономической, социальной и иной интеграции.
Abstract: The author analyses modern international criminal law and questions its place in context of different national law systems and various international associations of the continental (regional) level. Author makes assumptions about the prospects for the development of international criminal law according to the latest trends of multinational economic, social and other integration.
Ключевые слова: международное уголовное право, межгосударственная интеграция, российская система права, международные союзы и объединения, преступления международного характера.
Key words: international criminal law, multinational integration, Russian law system, international unions and associations, international crimes.
147
Создание межгосударственных объединений является закономерным итогом процесса глобализации, направленного на всемирную экономическую, политическую, культурную интеграцию. На наш взгляд наиболее успешно указанный процесс влияет на экономическую сферу, поскольку процесс объединения национальных экономик участников подобных союзов положительно сказывается на функционировании единого рынка, свободном межгосударственном перемещении товаров, работ, услуг, капитала, рабочей силы, способствуя повышению жизненного уровня населения государств-участников, вхождению в мировую экономическую систему.
Протекающие в мировом сообществе интеграционные процессы в значительной степени отражаются на состоянии и тенденциях развития преступности. Фиксируемое в России в последнее десятилетие снижение абсолютных показателей преступности в целом и ее отдельных видов свидетельствует о ее качественном изменении.
На изменение показателей преступности накладывают отпечаток процессы глобализации, которые детерминируют деятельность транснациональных преступных группировок и сообществ, международных террористических и экстремистских организаций, специализирующихся на незаконной торговле наркотиками, оружием, произведениями искусства и людьми, контрабанде стратегических товаров и ресурсов, совершении киберпреступ-лений, отмывании денег, полученных преступным путем, организации незаконной миграции и др.
На международный уровень выходят и российские преступные сообщества. В настоящее время общее количество преступлений, совершенных организованными группами или преступными сообществами (преступной организацией) составляют лишь 1% от общего количества расследованных преступлений. Однако каждое девятое преступление в структуре организованной преступности совершено организованной группой или преступным сообществом (преступной организацией), сформированным по этническому признаку252.
Состояние транснациональной преступности вынуждает мировое сообщество искать различные направления сотрудничества, разрабатывать механизмы правовой защиты. В этой связи, наряду с теоретическими вопросами, связанными с установлением причинного комплекса, детерминирующего международную преступность, все большую потребность вызывают практические меры, эффективность которых должна быть очевидна. По мнению А.Р. Каюмовой, рост взаимозависимости государств в отдельных областях, предопределил общемировую тенденцию «коллективного» решения различных вопросов, в том числе касающихся борьбы с преступностью в рамках международных объединений253. В сложившихся условиях можно предположить, что международное уголовное право в ближайшее время продемонстрирует очередной виток своего развития. В первую очередь это будет связано с установлением запретов на посягательства, которые способны причинить вред интересам участникам государственных союзов и иных международных объединений, в состав которых включены различные страны. На основе соответствующих региональных международных соглашений будут формироваться в национальном уголовном законодательстве новые группы преступлений международного характера.
По разным причинам вопрос о правомерности формулирования дефиниции «международное уголовное право» в научной сфере не получил своего окончательного решения. Сторонники такого решения предлагают рассматривать международное уголовное право или в качестве специальной отрасли международного права254, или специальной отраслью международного публичного права255, или даже как часть внутреннего права, поскольку многими национальными нормативными актами, имеющими высшую юридическую силу, международному праву отдается приоритет в случае возникновения коллизий с внутренним правом.
Мы разделяем точку зрения тех авторов, которые указывают на международное уголовное право как на право комплексного значения. Оно представляет собой систему международно-правовых принципов и норм, регулирующих сотрудничество различных субъектов по вопросам противодействия международным и трансграничным преступлениям, оказания правовой помощи по уголовным делам, экстрадиции преступников, взаимодействия в области уголовного правосудия.
Анализ общего понятия международного уголовного права помогает раскрыть его сущность, которая состоит в разработке эффективного механизма, обусловленного общей, взаимной волей большинства государств или международных организаций, позволяющего привлекать виновных лиц к ответственности за совершение международных и транснациональных преступлений. При этом не имеет значения, каким органом осуществляется уголовное преследование: международным судом или судом конкретного государства в соответствии с международными уголовно-правовыми нормами.
Учитывая, что международное уголовное право начало развиваться сравнительно недавно, то вполне вероятно возникновение вопросов, не урегулированных нормами международного уголовного права. В этой связи представляется правильным применять национальные правовые нормы, не противоречащие международному уголовному праву. При указанных условиях применение национального законодательства следует также отнести к общим принципам международного уголовного права.
Говоря о международной и транснациональной преступности, следует определиться, за совершение каких преступлений применяются (или могут применяться в ближайшей перспективе) нормы международного уголовного права. Международные преступления понимаются как наиболее тяжкие нарушения принципов и норм международного права, затрагивающие глобальные интересы человечества и представляющие угрозу международному миру и безопасности. Повышенная опасность преступлений по международному праву определяет особенности субъектов уголовной ответственности. В настоящее время указанный вид ответственности может возлагаться на страну в целом, а также на конкретных лиц, действовавших от имени и (или) в интересах государства, признанные виновными в установленном международном порядке.
Основные составы деяний, признающиеся преступлениями по международному праву, определены Уставом Международного Военного трибунала для суда и наказания главных военных преступников европейских стран. В современных условиях, наиболее распространенными источниками международного уголовного права, признаются международные договоры, решения и резолюции международных организаций, судебные прецеденты. Среди них основными источниками международного уголовного права являются международные договоры, существующие в виде конвенций, уставов, статутов, соглашений, деклараций и др.256
В настоящее время точное количество многосторонних и двусторонних международных договоров, посвященных преступности и наказуемости деяний и действующих как на универсальном, так и региональном уровне превышает несколько сотен. Многие из них, как и прежде, посвящены вопросам оказания взаимной помощи по уголовным делам, выдаче преступников, их судебному преследованию, установлению ответственности за отдельные международные преступления и преступления международного характера.
Международные двусторонние договоры, как правило, посвящены вопросу выдачи и передачи преступников, оказания правовой помощи. Однако, в условиях сближения отдельных государств и создания межгосударственных объединений, преследующих, преимущественно, не военные, а иные цели: экономическое сотрудничество, миграционное регулирование, транспортная и экологическая безопасность, - возникает потребность регламентации общих начал уголовной ответственности именно за те преступления, совершение которых на территории одной из стран может негативно отразиться на интересах иной страны или всех государств, которые входят в союзное международное объединение: ЕС, ЕАЭС, ЛАГ и др. По этой причине уже сегодня можно наблюдать активную правотворческую деятельность надгосударственных органов перечисленных объединений по выработке нормативных актов - источников нового международного уголовного права257.
Учитывая изложенное, международное уголовное право, с определенными оговорками на особенности национальных правовых систем, предусматривает, что ряд уголовно-правовых понятий государства применяют согласно своим правовым принципам. Учет особенностей внутригосударственного уголовного права допустим, когда они не противоречат общепризнанным международным принципам и нормам. Поэтому, принимая во внимание цели создания межгосударственных объединений регионального (континентального) уровня можно прогнозировать, что международное уголовное право, будучи сформированное как право ответственности за посягательства на мир и мирное сосуществование всех народов планеты, сегодня дополнится существенным количеством преступлений, которые посягают на общественные отношения в сфере экономической и управленческой деятельности, а равно причиняют существенный вред экологической и транспортной безопасности.
Список литературы
Каюмова А.Р. Уголовная юрисдикция в международном праве: вопросы теории и практики: Дис. д-ра юрид. наук. - Казань, 2016. -447 с.
Каюмова А. Р. Международное уголовное право: становление и современные тенденции развития. Казань: изд-во Казанского государственного университета. - 1998. - 94
Комплексный анализ состояния преступности в Российской Федерации и расчетные варианты ее развития: Аналитический обзор / Ю.М. Антонян, Д.А. Бражников, М.В. Гончарова и др. - М.: ВНИИ МВД России. 2018. - 86 с.
JIvKauivK И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. - М.: Спарк, 1999. -287 с."
Измайлова П.Р. Международные преступления // Труды Института государства и права Российской академии наук. - 2011. -№ 5. - С. 180-187.
Лопашенко Н. А.
Сравнительно-правовой анализ уголовного наказания последнего советского и современного периода сквозь призму уголовной политики258
Comparative Legal Analysis of the Criminal Punishment in the Late Soviet Period and Modern Times through the Lens of Criminal Policy
Аннотация. Правильно оценить изменения уголовной политики в области уголовного наказания возможно, лишь принимая во внимание целый ряд моментов. Одним из них является исторический аспект, который позволяет сравнить состояние системы уголовных наказаний ранее и в настоящее время. Опираясь на изучение уголовного законодательства последнего советского периода и сравнивая его с действующим уголовным законодательством, автор приходит к выводу о том, что современный уголовный закон гораздо более репрессивен, нежели УК РСФСР 1960 г.
Abstract. Correct assessment of the changes in criminal policy in the field of criminal punishment is possible only if you consider certain condition. The firs is the historical context which allows to compare the previous system of criminal penalties to the modem one. Drawing from the study of the criminal legislation of the late Soviet period and comparing it with the current criminal legislation, the author comes to the conclusion that modern criminal law is much more repressive than the Criminal Code of the RSFSR of 1960.
Ключевые слова. Система уголовных наказаний, УК РСФСР, уголовная политика, лишение свободы, штраф.
Key words: criminal penalties, Criminal code, criminal policy, imprisonment, fine
Об уголовном наказании сквозь призму уголовной политики можно говорить бесконечно долго и, к сожалению, почти по всем моментам с констатацией, по меньшей мере, упущенных возможностей, а чаще - просто ошибок, злоупотреблений, перегибов, приводящих к невозможности достижения того, ради чего это наказание применяется, - восстановления социальной справедливости, а также исправления осужденного и предупреждения совершения новых преступлений. Потому остановлюсь здесь только на одном моменте, достаточно иллюстрирующем сказанное: на сравнении уголовного наказания последнего советского и современного периода.
Как известно, определив когда-то необходимость борьбы с опасными разновидностями человеческого поведения посредством объявления его в ряде случаев преступным (и таких случаев, опять-таки, к сожалению, становится все больше, при этом, отнюдь не всегда, а правильнее - практически никогда, это не связано с возникновением новых реальных опасностей), человечество не придумало ничего лучше, как за это поведение предусматривать уголовное наказание, т.е. самые строгие в любом государстве меры, применяемые к лицам, презревшим уголовно-правовой запрет. Перечень и жестокость (или жесткость) этих наказаний значительно разнились в разные исторические эпохи. Понятно, разумеется, что в России (нельзя говорить в данном случае обо всем мире) уже невозможны калечащие или уродующие (членовредительские) наказания; нет и так называемых религиозных наказаний. Многие виды уголовных наказаний, в то же время, особенно для близких временных эпох - повторяются.
Попробуем оценить современную уголовную политику России, сравнивая уголовные наказания советского и постсоветского периодов; правда, принимая во внимание конец советской эпохи и сегодняшнее состояние уголовного закона.
К концу своего действия УК РСФСР 1960 г. уже освободился от таких видов уголовных наказаний, как ссылка и высылка (исключены в феврале 1993 г.), и системе уголовных наказаний, в соответствии со ст. 21 УК РСФСР, включала в себя девять видов наказаний, - 1) лишение свободы; 2) исправительные работы без лишения свободы; 3) лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью; 4) штраф; 5) увольнение от должности; 6) возложение обязанности загладить причиненный вред; 7) общественное порицание; 8) конфискация имущества; 9) лишение воинского или специального звания. Воинское наказание в виде направления в дисциплинарный батальон в систему не входило, оговаривалось в той же статье отдельно. Стояла за рамками системы и смертная казнь, предусмотренная ст. 23 УК РСФСР и именуемая исключительной мерой наказания. Законодательно было возможно и пожизненное лишение свободы, которое стояло тоже за рамками системы уголовных наказаний; оно применялось в случае замены в порядке помилования смертной казни лишением свободы (ст. 24 УК РСФСР).
Согласно ст. 44 УК РФ 1996 г., система уголовных наказаний представлена тринадцатью видами: 1) штрафом; 2) лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью; 3) лишением специального, воинского или почетного звания, классного чина и государственных наград; 4) обязательными работами; 5) исправительными работами; 6) ограничением по военной службе; 7) ограничением свободы; 8) принудительными работами; 9) арестом; 10) содержанием в дисциплинарной воинской части; 11) лишением свободы на определенный срок; 12) пожизненным лишением свободы; 13) смертной казнью. Вне системы никакие наказания не предусмотрены; отмечаем и принципиально иной порядок изложения системы наказаний. Если в УК РСФСР система начиналась с самого тяжкого наказания - с лишения свободы (учитывая, что пожизненное лишение свободы и смертная казнь в систему не входили), то в УК РФ принят обратный порядок представления наказаний в системе: они располагаются, начиная с самого мягкого - штрафа (по мнению законодателя, которое с моим не совпадает) и заканчивая самым жестким - смертной казнью.
Посмотрим, для наглядности, в таблице.
Таким образом, и советский, и российский уголовный закон знают штраф, лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью, лишение воинского или специального звания, исправительные работы, срочное лишение свободы. С оговорками оба УК предусматривают содержание в дисциплинарной воинской части (направление в дисциплинарный батальон), пожизненное лишение свободы, смертную казнь, конфискацию имущества.
В УК РФ есть, в отличие от УК РСФСР, такие достаточно жесткие наказания, как принудительные работы (хотя указанный вид наказания и не связан с изоляцией осужденного от общества) и арест (последний, правда, так и не введен в действие). Таким образом, даже по количеству высоко карательных видов наказаний современный УК обходит советский кодекс, то есть является более жестким.
УК РСФСР был богат наказаниями, которые можно рассматривать как очень мягкие и которые не воспринял современный законодатель - увольнение от должности, возложение обязанности загладить причиненный вред, общественное порицание. Однако, в свою очередь, УК РФ предусматривает такой мягкий вид наказания, неизвестный ранее, как ограничение свободы и специальный вид наказания для военнослужащих - ограничение по военной службе. Хотя по количеству мягких наказаний первенство, опять, принадлежит советскому уголовному закону.
Посмотрим на суть повторяющихся наказаний
Таблица Же 1.
Виды уголовных наказаний по УК РСФСР и УК РФ_
|
Виды наказаний / УК |
УК РСФСР |
УК РФ |
|
Штраф |
Есть |
Есть |
|
Лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью |
Есть |
Есть |
|
Лишение специального, воинского или почетного звания, классного чина и государственных наград |
Есть, но только лишение воинского или специального звания |
Есть |
|
Обязательные работы |
Нет |
Есть |
|
Исправительные работы |
Есть, с оговоркой - без лишения свободы |
Есть |
|
Ограничение по военной службе |
Нет, с оговоркой в отношении лиц, которым заменяются исправительные работы содержанием на гауптвахте. Но пересечений слишком мало. |
Есть |
|
Ограничение свободы |
Нет |
Есть |
|
Принудительные работы |
Нет |
Есть |
|
Арест |
Нет |
Есть |
|
Содержание в дисциплинарной воинской части |
Есть, в виде направления в дисциплинарный батальон (вне системы наказаний) |
Есть |
|
Лишение свободы на определенный срок |
Есть, без оговорки по срокам |
Есть |
|
Пожизненное лишение свободы |
Есть, вне системы и при замене смертной казни лишением свободы |
Есть |
|
Смертная казнь |
Есть, вне системы |
Есть |
|
Увольнение от должности |
Есть |
Нет |
|
Возложение обязанности загладить причиненный вред |
Есть |
Нет |
|
Общественное порицание |
Есть |
Нет |
|
Конфискация имущества |
Есть |
Нет, в виде уголовного наказания, но предусмотрено в качестве иной меры уголовно-правового характера |
Таблица Же 2.
Штраф по УК РСФСР и УК РФ_
|
Характеристики / УК |
УК РСФСР |
УК РФ |
|
Место в системе наказаний |
Признавался самым мягким из ныне известных наказаний (мягче только увольнение от должности и пр.) |
Самое мягкое наказание |
|
Принцип исчисления |
В виде суммы, соответствующей количеству МРОТ, установленных законодательством РФ, либо в виде суммы, исчисляемой из кратного размера причиненного ущерба |
В виде точной суммы или в размере заработной платы или иного дохода осужденного либо исчисляется в величине, кратной стоимости предмета или сумме коммерческого подкупа, подкупа |
|
Размеры (в твердой сумме) |
В пределах от одной второй МРОТ до пятидесяти МРОТ259 |
От пяти тысяч до пяти миллионов рублей |
Чтобы понять порядок цифр в размерах штрафа, переведем МРОТы в рубли. Например, на 1 января 1996 г. МРОТ составлял 63250 неденоминированных рублей, или, в современных деньгах, - 63 руб. 25 коп. Таким образом, пределы уголовно-наказуемого штрафа в этот период составляли 31 руб. 63 коп. - 3162 руб. 50 коп. В отдельных случаях (в ч. 2 ст. 30 УК РСФСР оговаривалось: «Размер штрафа за существенное нарушение законодательства Российской Федерации о труде, а также за нарушение правил и норм охраны труда и производственной санитарии, повлекшие за собой несчастные случаи с людьми или иные тяжкие последствия, может быть увеличен до пятисот минимальных размеров оплаты труда»), максимальный размер штрафа, в пересчете МРОТ на рубли составлял 31625 руб. При этом в январе 1996 г. средняя зарплата в России, по данным статистики, составляла 634,7 руб.260, т. е. равнялась примерно 10 МРОТам.
На 1 января 2019 г. один МРОТ в России составляет 11280 руб.261. Средняя заработная плата в 2018 г. - 37100 руб., то есть, примерно, 3,3 МРОТ (соответственно, в МРОТ средняя зарплата упала с середины девяностых годов в три раза). Максимальный размер штрафа сейчас, если исчислять его в МРОТах, равен 443,3 МРОТ.
Таким образом, максимальный штраф как уголовное наказание вырос за двадцать с небольшим лет с 50 до 433 МРОТ. И только по отдельным видам преступления он был раньше в МРОТах больше.
Как к этому относиться?
С одной стороны, штраф, конечно, не лишение свободы, и если он будет назначен кому-то взамен, следует это только приветствовать. Но, с другой стороны, исполнимость наказания в виде штрафа - самая минимальная. Фактически по большим размерам штрафа (особенно по кратным размерам) он почти не исполняется. То есть штраф, при всей его привлекательности, стал непосильным наказанием для многих, к кому он применен или мог бы применен (суды, вынося приговор, учитывают это обстоятельство и назначают более строгое наказание), с одной стороны, а с другой есть, разумеется, и проблема уклонения, в том числе, злостного, осужденного от этого вида наказания.
Таблица Же 3.
Лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной _деятельностью по УК РСФСР и УК РФ_
|
Характеристики / УК |
УК РСФСР |
УК РФ |
|
Сроки как основного наказания |
От одного года до пяти лет |
От одного года до пяти лет |
|
Сроки как дополнительного наказания |
От одного года до пяти лет |
От 6 месяцев до трех лет, но в отдельных случаях - до двадцати лет |
Сравнительный анализ демонстрирует схожесть лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью в том случае, если оно выступает в качестве основного наказания. Если же принять во внимание этот вид наказания как дополнительное наказание, жесткость действующего уголовного закона бросается в глаза: в ряде случаев лишение права сегодня превышает срок лишения в советское время в четыре раза.
Таблица Же 4.
Исправительные работы по УК РСФСР и УК РФ_
|
Характеристики / УК |
УК РСФСР |
УК РФ |
|
Сроки |
От двух месяцев до двух лет |
От двух месяцев до двух лет |
|
Размеры удержаний из заработной платы |
В пределах от пяти до двадцати процентов |
В пределах от пяти до двадцати процентов |
Можно констатировать, что по основным положениям уголовная политика в отношении исправительных работ не изменилась. Если закрыть глаза на гораздо более высокую сейчас ценность постоянной работы. Следовательно, и карательность нынешних исправительных работ, видимо, выше, в сравнении с советским периодом. Хотя вопрос об ответственности в случае злостного уклонения от отбывания наказания в виде исправительных работ ныне решается для осужденного более льготно: по УК РСФСР суд может заменить неотбытый срок исправительных работ наказанием в виде лишения свободы на тот же срок (ч. 2 ст. 28), в то время как по УК РФ - суд может заменить неотбытое наказание принудительными работами или лишением свободы из расчета один день принудительных работ или один день лишения свободы за три дня исправительных работ (ч. 4 ст. 50).
Более высокая жесткость и карательность наказания в виде лишения свободы по действующему УК совершенно очевидна. Максимальные сроки наказания выросли в два (с 10 до 20 лет) или в полтора (с 15 до 20 лет) по тяжким и некоторым другим преступлениям. А система назначения наказания в виде лишения свободы при совокупности преступлений и совокупности приговоров в советское время и сейчас отличается вообще разительным образом: по совокупности преступлений срок лишения свободы увеличился в 2,5 или три раза; по совокупности приговоров - в три или 3,5 раза.
Таблица Же 5.
Лишение свободы (срочное)_
|
Характеристики / УК |
УК РСФСР |
УК РФ |
|
Сроки |
От трех месяцев до десяти лет, а за особо тяжкие преступления, за преступления, повлекшие особо тяжкие последствия, и для особо опасных рецидивистов в случаях, предусмотренных законодательством Союза ССР и Особенной частью УК РСФСР, - не свыше пятнадцати лет |
От двух месяцев до двадцати лет |
|
Максимальные сроки при совокупности преступлений |
Не меняется, «в пределах, установленных статьей, предусматривающей более строгое наказание» (ч. 1 ст. 40 УК РСФСР) |
Не более 25 лет (ч. 4 ст. 56 УК РФ) По некоторым преступлениям - не более 30 лет (ч. 5 ст. 56 УК РФ) |
|
Максимальные сроки при совокупности приговоров |
Не меняется: «общий срок наказания не должен превышать максимального срока, установленного настоящим Кодексом для данного вида наказания. При сложении наказаний в виде лишения свободы общий срок наказания не должен превышать десяти лет, а за преступления, по которым настоящим Кодексом допускается назначение лишения свободы на срок более десяти лет, не должен превышать пятнадцати лет» (ч. 2 ст. 41 УК РСФСР) |
Не более 30 лет (ч. 4 ст. 56 УК РФ) По некоторым преступлениям - не более 35 лет (ч. 5 ст. 56 УК РФ) |
Что же такого случилось в стране и в мире, когда мы полностью поменяли жесткость системы наказания? Риторический вопрос. Напомню, в середине девяностых мы еще радовались пришедшей в страну демократии, большей свободе во всех отношениях, чем была раньше, непривычному рыночному изобилию, возможности (впервые полученной за многие десятилетия) поехать куда-то за границу (если доходы позволяли). Ужесточение уголовной политики в сфере наказания - это было своеобразной платой за перечисленные блага? Для наведения порядка? Но разве его нужно было с этой стороны наводить? Никто не жаловался, между тем, на мягкую репрес-сионность уголовного наказания в советской России...
Оценивать уголовную политику нужно, непременно принимая во внимание высочайшую степень закриминализованности самых разных видов отклоняющегося поведения. Не просто неразумную, а категорически вредную для государства. С учетом этого фактора следует констатировать, что УК демократического государства, которым мы себя провозглашаем, оказался на порядок (а то и несколько) жестче УК последнего советского пе-
157
риода. Вызвало ли это позитивные изменения в преступности? Основываясь на данных статистики - вряд ли. Добавила ли эта политика уважения к уголовному закону? - Точно нет, с учетом избирательности его действия, иногда прямого игнорирования правоприменителем верхних пределов санкций, а главное - с учетом непонимания основной массой населения обоснованности уголовно-правового запрета (исключая ответственность за традиционные общеуголовные преступления).
Марчук В. В.
К вопросу о правилах квалификации неоконченного преступления Understanding Qualification an Unfinished Crime
Аннотация. Рассматривается вопрос о проблеме квалификации деяний, при совершении которых объективная сторона квалифицированного состава, сформулированного в соответствующей статье уголовного кодекса, не получает в конкретной уголовно-правовой ситуации логического завершения в рамках умысла виновного лица.
Abstract The article analyses the situation of unfinished crime. Author considers the challenges that arise since the physical stages of the offence, mentioned in the relevant article of the criminal code, don't come to a logical end in the specific criminal situation according to the intent of the perpetrator.
Ключевые слова: неоконченное преступление, нормы с квалифицирующими обстоятельствами, правила квалификации покушения на преступление.
Key words: unfinished crime, norms constituting offences, rules applied to attempt to commit a crime
В теории уголовного права термин «неоконченное преступление» обычно употребляется в собирательном значении как родовое понятие приготовления к совершению преступлению и покушения на его совершение.
В соответствии с п. 2 и п. 3 ст. 10 УК Республики Беларусь (далее -УК) приготовление к совершению преступления и покушение на совершение преступления являются самостоятельными разновидностями преступного деяния как основания уголовной ответственности. Указанные положения ст. 10 УК предполагают отражение в квалификации преступления норм соответствующих статей Общей и Особенной части УК.
Известны общие черты, характеризующие неоконченное преступление:
1. В своем внешнем проявлении неоконченное преступление выражается в совершении действия (бездействия).
2. Содеянное не образует оконченного преступления, т. е. в полном объеме либо частично отсутствуют признаки объективной стороны преступления, которые предусмотрены конкретной статьей Особенной части УК.
3. Неоконченное преступление есть поведение, которое прервано по независящим от виновного лица обстоятельствам.
4. Субъективная сторона неоконченного преступления характеризуется прямым умыслом и наличием определенной преступной цели.
Следует заметить, что в теории и практике квалификации преступления до настоящего времени не выработаны четкие правила квалификации неоконченного преступления. Наиболее остро они проявляется в вопросах уголовно-правовой оценки покушения на преступление. И одним из проблемных является вопрос о квалификации деяния при наличии нескольких квалифицирующих обстоятельств.
Законодатель достаточно часто использует уже давно апробированный им прием конструирования квалифицированных составов преступления, выделяя в статье несколько частей, в которых помимо основного состава преступления формулируются квалифицированные и особо квалифицированные составы.
Однако возникают вопросы при уголовно-правовой оценке ситуаций, при которых объективная сторона квалифицированного состава, сформулированного в одной и той же части соответствующей статьи не получает в конкретной уголовно-правовой ситуации логического завершения в рамках умысла виновного лица.
Уголовно-правовую ситуацию, когда в отношении одного квалифицирующего признака умысел был реализован полностью (например, группа лиц по предварительному сговору), а в отношении другого, предусмотренного этой же частью статьи признака, - лишь частично (например, стремление причинить вред нескольким потерпевшим), в литературе предлагают решать по-разному. В.Ф. Щепельков единственно допустимым и основанным на системных началах дифференциации уголовной ответственности видит следующий вариант оценки: «Здесь посягательство на охраняемые уголовным законом интересы необходимо квалифицировать как преступление, предусмотренное квалифицированной нормой, без ссылки на ст. 30 УК РФ. Критерием окончания преступления в таких ситуациях будет наступление последствий, указанных в основном составе. Так, умышленное причинение смерти только одному человеку из корыстных побуждений при замысле убить двух или более лиц необходимо квалифицировать по п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ... Квалификация содеянного в таких случаях, как покушения на соответствующие преступления, существенным образом необоснованно улучшает положение виновного. Ведь в случае, если умысел не был направлен на причинение квалифицированных последствий, содеянное оценивалось бы как оконченное преступление с отягчающими обстоятельствами. Вариант квалификации содеянного как совокупности преступлений также не выдерживает критики, поскольку тогда возможное наказание будет больше, нежели при доведении посягательства до конца»262.
Такого рода ситуации С.А. Иванчина уточняет необходимостью учета «недовыполненной объективной стороны преступления» при назначении наказания: «Например, грабеж в составе организованной группы, несмотря на фактическое изъятие только четверти от планируемой миллионной суммы, подлежит оценке по п. «а» ч. 3 ст. 161 УК как оконченный особо квалифицированный грабеж. Нереализованный же умысел на выполнение п. «б» ч. 3 ст. 161 УК, не меняя квалификации содеянного, подлежит учету при назначении наказания»263.
Еще более сложные ситуации могут возникать при уголовно-правовой оценке деяний в ситуациях, когда в содеянном присутствуют квалифицирующие признаки, предусмотренные разными частями одной и той же статьи, но умысел в отношении одного из квалифицирующих обстоятельств не был реализован полностью. Некоторые законодательные комбинации конструирования квалифицированных и особо квалифицированных составов преступлений могут порождать весьма странные ситуации с уголовно-правовой оценкой. И не всегда это связано с квалифицирующими последствиями.
Рассмотрим этот вопрос на примере конкретного дела из практики белорусских правоохранительных органов. По одному из уголовных дел о даче-получении взятки было установлено, что между взяткодателем и взяткополучателем было достигнуто соглашение о передаче взятки в крупном размере. Существовала также договоренность, что заранее обусловленная сумма взятки будет передаваться частями. После передачи первой части суммы взятки виновные были задержаны.
Нет проблем с квалификацией действия взяткодателя: он должен быть привлечен к ответственности за покушение на дачу взятки в крупном размере (ч. 1 ст. 14 и ч. 2 ст. 431 УК). Однако взяткополучателем было должностное лицо, занимающее ответственное положение, что согласно ч. 3 ст. 430 УК является особо квалифицирующим обстоятельством получения взятки. Между тем, получение взятки в крупном размере является квалифицирующим признаком в рамках ч. 2 ст. 430 УК. Содеянное было квалифицировано судом по ч. 3 ст. 430 УК. При этом формально было применено правило квалификации при конкуренции норм с отягчающими обстоятельствами, если они предусмотрены разными частями одной и той же статьи, то есть уго-ловно-правовая оценка была дана по норме, предусматривающей наиболее тяжкий квалифицирующий признак. При этом содеянное было признано оконченным преступлением.
Вместе с тем объективная сторона данного преступления не достигла стадии оконченного преступления. Умысел на получение взятки в крупном размере должностным лицом не был реализован полностью. Здравый смысл подсказывает, что незавершенность преступного поведения в таких ситуациях должна быть отражена в формуле квалификации.
В контексте анализа уголовного закона Республики Беларусь следует обратить внимание на еще одно обстоятельство юридико-технического свойства. Одним из требований законодательной техники при конструировании квалифицированных составов преступлений в современном уголовном законодательстве зарубежных стран, является необходимость цифрового или буквенного обозначения в уголовно-правовой норме каждого квалифицирующего или особо квалифицирующего обстоятельства в случае, если соответствующая часть статьи содержит два или более квалифицирующих признака. Такого рода обозначение соответствующих квалифицирующих обстоятельств некоторые авторы называют «индексацией»264. Этот технический прием достаточно широко использован в современном уголовном законодательстве многих государств-участников СНГ. Изучение норм зарубежных уголовных кодексов показывает, что законодатели в основном выдерживают, за некоторыми исключениями, рассматриваемый прием (правило) при конструировании статей Особенной части УК, содержащих квалифицирующие обстоятельства.
Вместе с тем в Особенной части УК Республики Беларусь «индексация» квалифицирующих обстоятельств использована только в шести нормах: ч. 2 ст. 139 (квалифицированное убийство), ч. 2 ст. 147 (квалифицированное умышленное причинение тяжких телесных повреждений), ч. 2 ст. 181 (квалифицированная торговля людьми), ч. 2. ст. 1811 (квалифицированное использование рабского труда), ч. 2 ст. 182 (квалифицированное похищение человека), ч. 2 ст. 291 (квалифицированный захват заложников). В данных статьях УК используется цифровое обозначение соответствующих квалифицирующих обстоятельств. При этом к названию статьи 1 УК есть сноска, объясняющая использование арабских цифр при юридической технике конструирования составов преступлений: «Части статей и примечаний (за исключением имеющих одну часть) в настоящем Кодексе нумеруются арабскими цифрами с точкой, пункты частей статей - арабскими цифрами со скобкой».
Анализ норм УК Республики Беларусь показывает, что критерий введения цифровых обозначений для соответствующей группы квалифицирующих обстоятельств не имеет логического объяснения. Первоначально при конструировании статей Особенной части УК 1999 г. белорусский законодатель использовал цифровое обозначение квалифицирующих обстоятельств только в тех случаях, когда в соответствующей части статьи УК указывалось на семь и более квалифицирующих признаков. Потом предел множественности обстоятельств, необходимых для «индексации», был снижен до шести. В 2008 г. УК Республики Беларусь был дополнен ст. 1811, в которой была установлена ответственность за использование рабского труда. Часть 2 данной статьи содержит шесть квалифицирующих признаков, четко определенных соответствующими цифровыми обозначениями: «Те же действия, совершенные: 1) в отношении заведомо несовершеннолетнего; 2) в отношении двух или более лиц; 3) группой лиц по предварительному сговору; 4) должностным лицом с использованием своих служебных полномочий; 5) в отношении заведомо для виновного беременной женщины; 6) лицом, ранее совершившим преступления, предусмотренные настоящей статьей, статьями 171, 1711, 181 или 187 настоящего Кодекса». Однако в системе происходящих изменений в УК этот подход не был последовательным. За год до введения в УК Беларуси ст. 1811 были внесены изменения в ч. 3 ст. 328 УК Республики Беларусь, в соответствии с которыми квалифицированный состав незаконного оборота наркотических средств, психотропных веществ или их прекурсоров стал характеризоваться также шестью альтернативными квалифицирующими признаками: «Действия, предусмотренные частью 2 настоящей статьи, совершенные группой лиц, либо должностным лицом с использованием своих служебных полномочий, либо лицом, ранее совершившим преступления, предусмотренные статьями 327 - 329 или 331 настоящего Кодекса, либо в отношении наркотических средств или психотропных веществ в крупном размере, либо в отношении особо опасных наркотических средств или психотропных веществ, либо сбыт наркотических средств, психотропных веществ либо их прекурсоров на территории учреждения образования, организации здравоохранения, воинской части, исправительного учреждения, арестного дома, в местах содержания под стражей или в месте проведения спортивных, культурно-массовых либо иных массовых мероприятий». Однако указанные квалифицирующие признаки не были выделены («индексированы») арабскими цифрами. Непонятно, почему при наличии одинакового количества квалифицирующих признаков, предусмотренных ч. 2 ст. 1811 и ч. 3 ст. 328 УК Республики Беларусь, использованы разные приемы законодательной техники при конструировании нормы? Кроме того, во многих рассматриваемых статьях УК Беларуси помимо квалифицирующих признаков, предусмотрены особо квалифицирующие обстоятельства (ч. 3 ст. 147, ч. 3 ст. 181, ч. 3. ст. 1811, ч. 3 ст. 182, ч. 3 ст. 291). Их количество меньше (три или четыре признака). По форме изложения такие нормы вызывают достаточно странное восприятие. Так в ч. 2 ст. 1811 УК Беларуси шесть квалифицирующих обстоятельств «оцифрованы», но в ч. 3 этой же статьи указано на четыре особо квалифицирующих обстоятельства, описанных по правилам сложносочиненного предложения с разделительными союзами.
Использование или неиспользование цифрового обозначения квалифицирующих признаков предопределяет разные правила квалификации преступления, если его совершение было сопряжено с наличием нескольких квалифицирующих признаков, предусмотренных одной частью соответствующей статьи. К примеру, ч. 2 ст. 147 УК Республики Беларусь предусматривает десять квалифицирующих признаков умышленного причинения тяжкого телесного повреждения. Не исключена ситуация, когда совершение этого преступления будет сопряжено со всеми десятью квалифицирующими обстоятельствами. Содеянное, в таком случае, мы будем квалифицировать по п. п. 1-10 ч. 2 ст. 147 УК Беларуси. Но если при наличии тех же квалифицирующих обстоятельств умышленное причинение тяжкого телесного повреждения будет совершено, например, повторно и в отношении двух потерпевших (особо квалифицирующие признаки), то преступление будет квалифицировано по ч. 3 ст. 147 УК. Почему при наличии нескольких квалифицирующих обстоятельств формула квалификации требует предельной точности, а при установлении двух и более особо квалифицирующих обстоятельств (курс, автора) они не находят четкого обозначения в квалификации преступления? Указание в приведенном примере только на часть третью ст. 147 УК смазывает формулу квалификации преступления. Уго-ловно-правовая оценка в таком случае является неполной, неопределенной, порождает неясность в объеме и содержании нарушенного запрета. В таких случаях правоведы говорят о том, что наличие нескольких квалифицирующих признаков должно отражаться в формуле обвинения. Но, к сожалению, органы, ведущие уголовный процесс, не всегда выдерживают это требование. Изучение материалов некоторых уголовных дел показывает, что иногда соответствующие обстоятельства, имеющие квалифицирующие значение, не находят отражения в предъявляемом обвинении, хотя материалы дела очевидно показывают их наличие при совершении соответствующего преступления. Государственный обвинитель в таких случаях не всегда принимает решение об изменении обвинения, а суд, не может на это прореагировать соответствующим образом, поскольку его решение будет противоречить требованиям о недопустимости поворота к худшему. Таким образом, могут быть ситуации, когда государственному обвинителю и суду известно о наличии отягчающего обстоятельства, но оно не находит отражения ни в обвинении, ни тем более в квалификации преступления. Соответствует ли такое правосудие требованиям социальной справедливости? С другой стороны, исключение из обвинения одного из квалифицирующих признаков, вмененных необоснованно на стадии предварительного расследования, не влечет никаких изменений в формуле квалификации преступления. Согласно ч. 4 ст. 301 УПК Республики Беларусь государственный обвинитель вправе исключить из обвинения отдельные пункты. При этом составления нового постановления о привлечении в качестве обвиняемого не требуется. В таких случаях формула квалификации внешне остается неизменной (если не происходит переквалификации на ту часть статьи, которая предусматривает менее тяжкое по степени общественной опасности обстоятельство), хотя объем обвинения реально сужается. В этом контексте Т.А. Лесниевски-Костарева отметила, что такие ошибки даже не признаются в практике ошибками в квалификации265. Получается, что при наличии одной и той же квалификации преступления объем обвинения в суде может меняться. При этом могут быть существенно нарушены права обвиняемого. Можно ли такое состояние дел признавать нормальным? Почему существующие подходы к формуле квалификации в таких случаях позволяют скрывать ошибки и недочеты правоприменительной деятельности? Представляется, что основные пределы и объем обвинения должны предопределяться формулой квалификации совершенного преступления. И изменение обвинения должно влечь корректировку формулы квалификации преступления. Во всяком случае, соответствующее нормативное предписание, сформулированное в диспозиции и гипотезе уголовно-правовой нормы, должно находить адекватное отражение в формуле квалификации преступления.
Таким образом, в целях унификации законодательного подхода в конструировании квалифицированных составов преступлений, с учетом накопленного законодательного опыта по этому вопросу в государствах-участниках СНГ, необходимости обеспечения принципов уголовного права и уголовного процесса, соблюдения точности и полноты формулы квалификации преступления в УК Республики Беларусь следует «оцифровать» те квалифицирующие обстоятельства, количество которых в соответствующей части статьи Особенной части УК составляет не менее двух.
Однако вернемся к вопросу об уголовно-правовой оценке деяний в ситуациях, когда в содеянном присутствуют квалифицирующие признаки, предусмотренные разными частями одной и той же статьи, но умысел в отношении одного из квалифицирующих обстоятельств не был реализован полностью. Оригинальный подход в уголовно-правовой оценке подобных ситуаций предлагает И. П. Семченков. Предлагая идею о необходимости закрепления в ст. 30 УК РФ специальной нормы о частично реализованных покушениях указанный автор предлагает следующее: «В подобной ситуации, поскольку один из признаков не реализован, содеянное надлежит квалифицировать как покушение, то есть наказание должно назначаться с послаблением (ч. ч. 3, 4 ст. 66 УК РФ). Однако реализация другого признака требует назначения наказания не как за покушение, а как за оконченное преступление, то есть без послаблений, предусмотренных ст. 66 УК РФ для покушений... Проблему квалификации, возникающую в подобного рода случаях, сможет решить только частично реализованное покушение - ч. 4 ст. 30, п.п. «а», «б» ч. 2 ст. 165 (п. «а» ч. 2 ст. 165) УК РФ, а также предлагаемая редакция ч. 5 ст. 66 УК РФ»266. Предлагаемое И. П. Семченковым дополнение в ст. 30 УК РФ выглядит следующим образом: «4. Частично реализованным покушением признается умышленное деяние, при совершении которого умысел лица реализован в определенной его части. При квалификации частично реализованного покушения предусмотренные настоящим Кодексом признаки преступления, характеризующие реализованную часть деяния, указываются в скобках после основной квалификации покушения»267.
Можно понять стремление автора сформулировать через создание нормы о «частично реализованных покушениях» универсальное правило квалификации. Вместе с тем, представляется, что упразднять проблемные вопросы квалификации следует через устранение причин, содержащихся непосредственно в уголовном законе.
В этом контексте верно утверждение Н.А. Бабия о том, что «корни проблемы с квалификацией изложенных случаев кроются в допущенном нарушении системности построения УК в части употребления в качестве дифференциации уголовной ответственности квалифицирующих обстоятельств»268.
Список литературы
Бабий НА. Учение о стадиях преступления и неоконченных преступлениях. - М.: Юрлитинформ, 2017. - 752 с.
Иваичииа С. А. Оконченное преступление. - М.: Юрлитинформ, 2013. - 192 с.
Лесииевски-Костарева Т. А. Дифференциация уголовной ответственности. Теория и законодательная практика. - М.: Норма, 2000. - 389 с.
Семчеиков И. П. Актуальные проблемы квалификации частично реализованных покушений // Вестник Калининградского филиала Санкт-Петербургского университета МВД России. - 2012. - № 4. - С. 13-20.
Щепелъков В.Ф. Квалификация посягательств при частичной реализации умысла // Журнал российского права. - 2002. - № 11. - С. 25-29.
Миронова Г. Н.
Практика назначения наказания за преступления, предусмотренные ст.
204269 УК РФ (Мелкий коммерческий подкуп)
Judicial Practice in the Field of Petty Commercial Bribery
Аннотация. В статье анализируется судебная практика назначения наказаний за совершение мелкого коммерческого подкупа, используются статистические данные Судебного Департамента Верховного Суда Российской Федерации, Федеральной службы судебных приставов Российской Федерации, а также приговоры судов, размещенные на официальных сайтах районных, областных, краевых и республиканских судов. Автором сформулирован вывод о том, что самым часто назначаемым наказанием за мелкий коммерческий подкуп является штраф, предложен способ повысить эффективность его исполнения. Отмечена целесообразность назначения дополнительных наказаний в виде штрафа и лишения права заниматься определенной деятельностью наряду с основными видами наказаний.
Abstract The article analyses the judicial practice of sentencing for committing a petty commercial bribery. The research is based on the data provided by Judicial Department of the Supreme Court of the Russian Federation, the Federal bailiff service of the Russian Federation, as well as the courts decisions published on the official websites of district, regional, provincial and national courts. The author concludes that the most frequently imposed punishment for petty commercial bribery is a fine and proposes a way to improve the efficiency of its execution. Author notes the expediency of imposing additional penalties in the form of a fine and deprivation of the right to engage in certain activities along with the main types of punishment.
Ключевые слова', мелкий коммерческий подкуп, назначение наказания, наказание в виде штрафа, эффективность исполнения наказания в виде штрафа, дополнительные виды наказаний.
Key words: petty commercial bribery, sentencing, penalty in the form of a fine, the effectiveness of the penalty in the form of a fine, additional penalties.
Статья об ответственности за мелкий коммерческий подкуп введена в УК РФ с июля 2016 года270, а ее фактическое применение датируется лишь концом указанного года. В действующей редакции ч. 1 ст. 204271 УК РФ санкция за коммерческий подкуп на сумму, не превышающую десяти тысяч рублей, предусматривает следующие виды наказаний: штраф в размере до ста пятидесяти тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех месяцев; обязательные работы на срок до двухсот часов; исправительные работы на срок до одного года; ограничение свободы на срок до одного года.
По данным официальной статистики Судебного департамента Верховного Суда Российской Федерации, в 2017 году при рассмотрении уголовных дел о преступлении, предусмотренном ч. 1 ст. 2042 УК РФ, осуждено 35 человек. Из указанного числа 1 человек осужден к ограничению свободы (2,8%), такое же количество составило осуждение к обязательным работам и условное осуждение к лишению свободы. Большинство, а именно 80%, или 28 человек, осуждены к штрафу, назначенному в качестве основного наказания. В отношении двух человек (5,7%) применено условное осуждение к другим наказаниям, два человека освобождено от наказания по амнистии2.
В 2018 году по ч. 1 ст. 2042 УК РФ было осуждено 15 человек, из них к штрафу - 8 человек (53% осужденных), к обязательным работам - 2 человека (13,3% осужденных), по одному человеку к ограничению свободы, исправительным работам (по 6,6%). По ч. 2 ст. 2042 УК РФ судами дела не рассматривались, что согласуется со статистическими данными органов внутренних дел, по данным которых дела указанной категории в отчетном периоде не возбуждались272. В результате анализа приговоров, размещенных в открытом доступе в информационно-телекоммуникационной сети Интернет на официальных сайтах районных, областных, краевых и республиканских судов, на официальном сайте Судебного Департамента Верховного Суда Российской Федерации, установлено, что самым часто назначаемым наказанием за мелкий коммерческий подкуп является штраф. Размер назначаемого штрафа варьируется от 7 ООО руб. до 90 000 руб.
Исходя из данных официальной статистики, основная доля назначаемых наказаний (около 80%) приходится именно на штраф. По содержанию изученных приговоров, размещенных на официальных сайтах судов, процент назначенного штрафа составил 45,5%. По 20,3% приговоров, отмеченных на диаграмме как «иные принятые судами меры в отношении осужденных», приняты решения о прекращении уголовных дел в связи с истечением сроков давности привлечения к уголовной ответственности. Такая ситуация связана с переходным моментом действия норм, изменением категории тяжести совершенного преступления, что, как следствие, привело к истечению установленных сроков привлечения лица к уголовной ответственности. А именно, в соответствии с разъяснениями Президиума Верховного Суда Российской Федерации 28 сентября 2016 г. уголовные дела, возбужденные по ст. 204 УК РФ, где сумма подкупа составила менее десяти тысяч рублей, подлежали пересмотру273.
Диаграмма 1
Наказания, назначаемые по приговорам судов
штраф ■ о вязат. работы "Ограничен.своерды "Исправ-работы "Иное
Важно отметить, что штраф, назначенный судами в качестве наказания, исполняется не настолько эффективно в сравнении с другими видами наказаний, например, с лишением свободы. Подтверждением данному тезису являются статистические данные Федеральной службы судебных приставов Российской Федерации, на которую в соответствии с действующим законодательством (Уголовно-исполнительный кодекс Российской Федерации, Федеральный закон «Об исполнительном производстве») возложена обязанность по исполнению указанного вида наказания. Анализ данных официальной статистики показал, что в 2017 году процент фактического исполнения штрафа составил 31,8 % от общего количества находящихся на исполнении исполнительных производств по взысканию штрафов, назначенных в качестве наказания за преступления. В 2018 году процент фактического исполнения штрафа составил 36% от общего количества находящихся на исполнении исполнительных производств по взысканию штрафов, назначенных в качестве наказания за преступления.
Диаграмма 2
Исполнение штрафов за совершенные преступления
2017 г.
2018 г.
□ Всего находилось ■ Исполнено
В целях повышения эффективности исполнения уголовных штрафов, назначенных в качестве основного наказания, применительно к преступлениям коррупционной направленности, в том числе мелкого коммерческого подкупа, на наш взгляд, целесообразно установить нижнюю границу назначаемого штрафа, которая не должна быть меньше тридцати тысяч рублей. Установление именно такого нижнего предела штрафа позволит согласовать нормы разных отраслей права: уголовного, уголовно-исполнительного, исполнительного.
Предложенная нижняя граница возможного назначаемого штрафа, с одной стороны, будет посильной «карой» для осужденного, с другой - позволит органу, осуществляющему исполнение, применять дополнительные ограничения в отношении осужденного, а именно: у субъекта-исполнителя данного вида наказания появятся дополнительные рычаги воздействия на осужденного. Так, в соответствии со ст. 67 Федерального закона от 2 декабря 2007 г. № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве» судебный пристав-исполнитель вправе вынести постановление о временном ограничении на выезд должника из Российской Федерации при неисполнении должником-гражданином в установленный для добровольного исполнения срок без уважительных причин требований исполнительного документа на сумму тридцать тысяч рублей и более. В настоящее время средняя сумма штрафа не превышает 25 тысяч рублей, а именно в 60% случаев вынесенных приговоров в 2017 году, в 80% случаев в первом полугодии 2018 года. Такой размер штрафа существенно ниже медианы установленного санкцией размера штрафа. В результате назначение штрафа в сумме, не превышающей 30 ты-
168
сяч рублей, фактически лишает субъекта-исполнителя данного вида наказания применить к осужденному весь комплекс мер, направленных на стимулирование последнего понести возложенную на него обязанность. В сформировавшихся условиях несогласованности различных отраслей законодательства штраф, являясь одним из наиболее часто назначаемых видов наказания, также выступает в качестве одного из наименее исполнимых способов воздействия на виновного, а неисполнимость наказания оказывает серьезное влияние на снижение авторитета как самого наказания, так и в целом уголовного закона. Предложенные изменения будут способствовать повышению уровня исполняемости штрафа, что позволит обеспечить возможность реализации идеи неотвратимости уголовного наказания. Предложенное изменение сегодня необходимо именно с позиции формирования в обществе уверенности в своей защите со стороны государства, повышения авторитета уголовного закона и его восприятия в общественном сознании как хотя и жесткого, но объективного акта официально-властного волеизъявления в отношении лиц, противопоставляющих себя общественному и государственному устройству посредством совершения преступлений коррупционной направленности.
О рассогласованности не только уголовного и уголовно-исполнительного законодательства, но и норм законодательства об исполнительном производстве, также отмечается специалистами в области уголовного процесса274.
В настоящий момент основная идея законодателя, предусматривающего возможность использования штрафа в качестве дополнительного наказания, в своей основе строится на необходимости усиления карательного потенциала санкций. Таким образом, в целях предотвращения совершения лицами новых преступлений коррупционной направленности, а также эффективного достижения целей наказания считаем также возможным назначать наряду с основными видами наказаний, такими как ограничение свободы, исправительные или обязательные работы, дополнительные, такие как штраф, лишение права заниматься определенной деятельностью или занимать определенные должности.
Все остальные виды наказаний, предусмотренные санкцией ч. 1 ст. 204275 УК РФ, также в той или иной мере используются судьями при постановлении приговоров. Так, наказание в виде обязательных работ назначено в 13,7% проанализированных приговоров. Назначаются обязательные работы на срок от 90 до 180 часов при максимальном пределе, установленном санкцией нормы, 200 часов. Так, по приговору № 1-318/2016 от 15 августа 2016 г. в отношении С., осужденного по ч. 1 ст. 2042 УК РФ (по трем установленным фактам указанного преступления), а именно за получение подкупа за составление акта разграничения балансовой принадлежности электросетей, технических условий по согласованию замены электрокабелей, технических условий на подключение электроснабжения торгового павильона, Октябрьским районным судом г. Кирова назначены за каждое совершенное преступление обязательные работы на срок 160 часов. На основании ч. 2 ст. 69 УК РФ по совокупности преступлений, путем частичного сложения назначенных наказаний, С. назначено наказание в виде 300 часов обязательных работ276.
Наказание в виде ограничения свободы назначалось в 11,4% приговоров. Сроки ограничения свободы установлены судами от 4 до 6 месяцев. Так, приговором Кировского районного суда г. Ростова-на-Дону в отношении Ж. по девяти эпизодам преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 204277 УК РФ, назначено 4 месяца ограничения свободы. На основании ч. 2 ст. 69 УК РФ, по совокупности преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 204" УК РФ, путем частичного сложения назначенных наказаний окончательно назначено наказание в виде ограничения свободы сроком на 6 месяцев2. Приведенный пример не является единичным, а, скорее, выступает в качестве иллюстрации общей картины, которая уже сформировалась сегодня в отечественной практике назначения данного вида наказания.
Исправительные работы назначаются судами чуть реже, примерно в 9,1% случаев на срок от 4 до 8 месяцев с удержанием 10% заработка осужденного, при максимальном сроке исправительных работ по санкции нормы -один год. Так, приговором Нижнекамского городского суда г. Нижнекамска в отношении Ф. за выдачу фиктивных документов о сдаче экзаменов назначены исправительные работы на срок 5 месяцев с удержанием из заработной платы 10%278.
В двух случаях судами применено дополнительное наказание в виде лишения права занимать определенные должности на срок от 6 месяцев до 1 года, а в одном случае в качестве дополнительного наказания применен запрет на выдачу листков нетрудоспособности. Определенный интерес в этом отношении представляет следующий пример. Заводским районным судом г. Саратова осуждена С., которая, реализуя свой преступный умысел, находясь в помещении аптечного пункта ООО, являясь его директором, передала председателю фонда защиты прав потребителей А. денежные средства за ненаправление составленного акта фиксации результатов проведенного общественного контроля за соблюдением законодательства в сфере защиты прав потребителей с выявленными нарушениями. Суд признал С. виновной в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 204 УК РФ, и назначил ей наказание в виде штрафа с лишением права занимать руководящие должности, связанные с выполнением управленческих функций в коммерческих и иных организациях, сроком на 1 год. Судом апелляционной инстанцией приговор был изменен. Действия осужденной переквалифицированы на ч. 1 ст. 204279 УК РФ, по которой назначено наказание в виде штрафа в размере 10000 рублей280.
Считаем, что дополнительные наказания в условиях современной государственной политики, направленной на снижение количества лиц, осужденных к реальному лишению свободы, являются весомым аргументом в вопросе достижения целей уголовно-правового воздействия.
Анализ практики назначения наказания за исследуемое посягательство позволяет сформулировать некоторые рекомендации, осмысление и теоретическая разработка которых в дальнейшем способны существенно повысить эффективность механизма реализации карательного воздействия за мелкий коммерческий подкуп. Полагаем, что наряду с основными видами наказаний, такими как ограничение свободы, принудительные или обязательные работы, в целях предотвращения совершения лицами новых преступлений коррупционной направленности, эффективного достижения целей наказания следует назначать дополнительные наказания в виде штрафа, лишения права заниматься определенной деятельностью. Устранение пробелов в правовом регулировании данного вопроса будет способствовать повышению эффективности исполнения такого распространенного вида назначаемого наказания, как штраф, процент исполнения которого на настоящий момент не превышает 40%. В связи с этим для достижения установленных законом целей уголовных наказаний, обеспечения исполнения назначаемых наказаний в виде штрафа предлагаем установить нижнюю границу назначаемого штрафа - тридцать тысяч рублей.
Список литературы
Булатов Б.Б., Николюк В.В. Замена штрафа лишением свободы в связи со злостным уклонением осужденного от его уплаты // Уголовный процесс. -2017. - № 7. - С. - 64-65.
Никуленко А. В.
Уголовно-правовая политика в сфере применения нормы о необходимой обороне
Criminal Law Policy and the Regulation of Self-Defense
Аннотация. Статья рассказывает о об обстоятельствах, исключающих преступность деяния, в уголовном праве России. Затронуты вопросы применения нормы о необходимой обороне, в том числе ряд вопросов применения оружия сотрудниками правоохранительных органов. Подвергается критике, действующий порядок правовой оценки пределов необходимой обороны и применения оружия полицейскими. Предлагаются возможные пути разрешения указанных проблем.
Abstract. The article is dedicated to the circumstances changing the criminal nature of an act by the criminal law of Russia. Author discusses the challenges of self-defense regulation, and specifically the issues of the use of arms by law enforcement officers. The current procedure for the legal assessment of the limits of the self-defense and the use of arms by the police deserves critique. Author suggests possible ways of solving these problems.
Ключевые слова', уголовное право, уголовное законодательство, преступление, обстоятельства, исключающие преступность деяния, необходимая оборона, применение оружия сотрудниками правоохранительных органов.
Key words, criminal law, criminal law, the crime, the circumstances excluding wrongfulness of an act, self-defense, use of weapons by law enforcement officials
Издревле право на необходимую оборону (ст. 37 УК РФ) являлось важнейшим средством защиты. И сейчас, право на необходимую оборону является важнейшим средством реализации гражданином своего права на защиту: «Каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом»281.
Прогрессивная тенденция уголовной политики обеспечила возможность законодательного закрепления в качестве абсолютного права необходимой обороны (ч. 1 ст. 37 УК). Именно в этом законодательном установлении реализована конституционная норма, гарантирующая гражданам право защищать свои права и законные интересы.
Институт необходимой обороны в уголовном праве претерпел значительные изменения. Из текста нормы о необходимой обороне против опасного для жизни нападения изъят существовавший ранее ограничительный критерий защитных действий, что предоставило возможность гражданам любым способом осуществлять защиту от посягательства, сопряженного с насилием, опасным для жизни, или непосредственной угрозой применения такого насилия.
В условиях, когда государство не всегда может обеспечить эффективную защиту жизни, здоровья, чести, достоинства, собственности и других благ законопослушного населения, оно должно предоставить возможность осуществлять такую защиту самим гражданам. Это право гарантируется государством за счет включения в Уголовный кодекс России института необходимой обороны.
Не оставил без внимания механизм реализации указанного права и Верховный Суд России. Так, в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 сентября 2012 г. № 19 «О применении судами законодательства о необходимой обороне и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление» разъяснено: «Уголовно-правовая норма о необходимой обороне, являясь одной из гарантий реализации конституционного положения о том, что каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом (часть 2 статьи 45 Конституции Российской Федерации), обеспечивает защиту личности и прав обороняющегося, других лиц, а также защиту охраняемых законом интересов общества или государства от общественно опасного посягательства».
Институт необходимой обороны нацелен на поощрение любой правомерной активности граждан, направленной на пресечение общественно опасных посягательств. Именно так уголовный закон ориентирует законопослушных граждан на нетерпимое отношение к нарушениям закона. Одновременно он осуществляет превентивную функцию, обращаясь и к неустойчивым лицам, способным встать на путь совершения преступления, предупреждая их о том, что совершение ими общественно опасного посягательства может вызвать достойное сопротивление, связанное с причинением серьезного вреда.
Регламентируя институт необходимой обороны, законодатель стремится обеспечить права обороняющегося от общественно опасного посягательства для того, чтобы стимулировать его на подобные действия и оградить от возможного необоснованного привлечения к ответственности, в частности за эксцесс необходимой обороны или даже простое причинение вреда жизни и здоровью (что нередко встречается в судебно-следственной практике).
Следует подчеркнуть, что законодательство и следственно-судебная практика далеко не всегда лояльны к гражданам, которые применяют физическую силу, специальные средства и, тем более, огнестрельное оружие в ситуациях необходимой обороны.
Полагаем, что, несмотря на значительную правовую разработанность и глубокие исторические корни, институт необходимой обороны так и не заработал в полную силу и не может полноценно обеспечить защиту прав и законных интересов, прежде всего, простых граждан, так как нормы ст. 37 УК РФ не дают надёжных гарантий однозначной уголовно-правовой оценки совершенных деяний282. Кроме того, статистика не свидетельствует об однозначном улучшении ситуации в рассматриваемой сфере: например, в 2010 г. в России по статье 108 УК РФ зарегистрировано 473 преступления, выявлено лиц, совершивших преступление - 631, в 2011 г. 389 преступлений, а выявлено 415 лиц, их совершивших, в 2012 г. уже 351 преступление, а выявлено 377 лиц, их совершивших в 2013 г. - 408 преступлений, а выявлено 448 лиц, их совершивших, в 2014 г. уже 280 преступлений, а выявлено 426 лиц, их совершивших, в 2015 - 308 преступлений, в 2016 - 292, в 2017 - 244. По статье 114 УК РФ в 2010 г. зарегистрировано 1067 преступлений, выявлено лиц, совершивших преступление - 1313, в 2011 г. соответственно 1123 преступления и 1406 лиц, совершивших преступление, в 2012 г. соответственно 1117 преступлений и 1386 лиц, совершивших преступление, в 2013 г. соответственно 1224 преступления и 1389 лиц, совершивших преступление, в 2014 г. соответственно 1094 преступления и 1296 лиц, совершивших преступление, в 2015 - 1297 преступлений, в 2016 - 1272, в 2017 - 1143283.
Таким образом, на фоне значительного сокращения количества зарегистрированных убийств с привилегированным составом (ст. 108 УК РФ), количество деяний, связанных с причинением вреда здоровью, предусмотренных ст. 114 УК РФ, остается практически неизменным. Разумеется, указанная статистика не может в полной мере отразить действительное положение дел, в том числе, динамику данных преступлений, что требует проведения более глубокого исследования.
Неужели остальные случаи обоснованно квалифицированы как правомерная необходимая оборона и правомерное причинение вреда при наличии остальных обстоятельств, исключающих преступность деяния? Полагаем, что ответ на этот вопрос отрицательный. Эти данные также позволяют нам сделать вывод о том, что содеянное было квалифицировано по общим (не привилегированным) нормам Особенной части УК РФ о преступлениях против личности.
Изучением института необходимой обороны в разные отрезки времени занимались такие ученые, как А. Ф. Кони, Н. Н. Розин, И. И. Слуцкий, В.И. Ткаченко, В В. Меркурьев, В В. Орехов, Ю Н. Юшков, Е.А. Бравилова, Д.А. Черкасов и другие.
Довольно важно заметить, что институт необходимой обороны чаще рассматривался в уголовно-правовом контексте. Криминологический аспект института необходимой обороны затрагивался крайне редко.
Так, например, В. В. Меркурьев в своей диссертации отчасти затронул данную проблему: «Принципиальное решение вопроса об условиях правомерности необходимой обороны и пределах ее допустимости всегда находилось в прямой зависимости от положения личности в государстве»284.
Исходя из диспозиции ст. 37 УК РФ, вред в состоянии необходимой обороны должен причиняться только при защите прав личности и прав обороняющихся или других лиц, а также охраняемых законом интересов общества и государства.
Отсюда следует, что правом на необходимую оборону может воспользоваться любой гражданин. Однако, защита должна быть от посягательства, которое сопряжено с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, или же с непосредственной угрозой применения вышеуказанных действий, т.е. посягательство должно быть сопряжено с причинением легкого, среднего или тяжкого вреда здоровью, или же с непосредственной угрозой причинения данного вреда (в данном случае имеет место быть защита с упреждением).
Однако, практика показывает, что право на необходимую оборону используется гражданами довольно редко. Причиной этого является негативная судебная практика, складывающаяся по делам, связанным с причинением пределов необходимой обороны. В. В. Меркурьев в проведенном социологическом исследовании называет следующие причины редкого применения права на необходимую оборону гражданами: «незнание данного права — 15,5%, незнание конкретных правил поведения в таком состоянии — 23,4%, боязнь наступления нежелательных правовых последствий — 53%, известный гражданину негативный опыт наступления подобных последствий для обороняющихся — 13,6% и только 6,5% опрошенных недооценивают собственные силы и возможности при отражении посягательства»285.
Интересно, что необходимая оборона, может быть не только правом, но и обязанностью для сотрудников органов внутренних дел Российской Федерации.
Важно отметить, что сотрудники органов внутренних дел Российской Федерации, как и граждане Российской Федерации, боятся использовать свое право на необходимую оборону.
Вышеизложенное подтверждает проведенный нами в 2016 году опрос сотрудников органов внутренних дел Российской Федерации (полиции), который показал, что из 127 опрошенных, 100 респондентов ответили, что им приходилось осуществлять акт необходимой обороны или применять меры, необходимые для задержания преступника (правонарушителя), что является 89% от общего числа опрошенных. Если за 100% взять количество сотрудников органов внутренних дел, которым приходилось задерживать преступника (правонарушителя), то более 70% опрошенных боялись наступления уголовной (или иной - чаще дисциплинарной) ответственности за неправомерные действия при осуществлении необходимой обороны или мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление.
79% от общего числа опрошенных ответили, что в Федеральном законе №-3 ФЗ «О полиции» от 07.02.2011 г. досконально не прописан порядок применения физической силы, специальных средств и огнестрельного оружия, что порождает скрытые возможности для судебно-следственного усмотрения при квалификации действий полицейских, связанных с применением силовых способов обороны. Опрошенные свидетельствуют о многочисленных ограничениях (прежде чем применить силу, необходимо разъяснять права хулигану, применение наручников (п. 6. ст. 21 федерального закона №-3 ФЗ «О полиции» от 07.02.2011 г.) связано с особыми ограничениями, что чревато появлением жалоб на неправомерные действия, случаи попыток завладения огнестрельным оружием нередки, но оцениваются весьма субъективно (в том числе контролирующими инстанциями) что создаёт повышенный риск наступления неблагоприятных последствий для самих сотрудников и сдерживает возможную инициативу.
61% от общего числа опрошенных полагают, что статья 37 УК РФ требует уточнения и изменения (причём многие респонденты заявляют, что в реальной ситуации применения силы сотрудник полиции действует на свой риск и законодательно не защищен). Респонденты отмечают, что норма не работает в крупных городах и в ней содержится мало конкретизирующих и характеризирующих признаков действий обороняющегося и посягающего, в связи с чем, по мнению опрошенных, следователь неправильно понимает смысл дефиниций и, по своему усмотрению, определяет среди оппонентов обороняющихся и посягающих.
И в первом случае, когда необходимая оборона является правом -субъект: гражданин, и, во втором случае, когда необходимая оборона является обязанностью - субъект: сотрудник правоохранительного органа, нередки судебные и следственные ошибки необоснованного привлечения к уголовной ответственности лиц, действующих в состоянии необходимой обороны286.
Граждане и сотрудники полиции, призванные стоять на страже законности, опасаются использовать конституционное право на необходимую оборону по причине как неудачных (не конкретизированных) законодательных формулировок норм статьи 37 Уголовного кодекса РФ, так и складывающейся правоприменительной практики, отнюдь не лояльной к гражданам, занимающим активную позицию и правоохранителям, выполняющим свой служебный долг.
Для исправления сложившейся ситуации необходимо тщательно проанализировать законодательство в области необходимой обороны и обсудить возможность внесения соответствующих поправок.
Предлагается перечислить в норме уголовного закона о необходимой обороне конкретные преступные посягательства, при пресечении которых возможно причинение любого вреда посягающему.
В работе же отечественных правоохранительных органов сложилась «недобрая» практика, когда по фактам причинения вреда здоровью и, тем более, жизни, уголовное дело возбуждается по общей норме об умышленных преступлениях против личности. Такая квалификация на первоначальном этапе ведёт к избранию меры пресечения - ареста для лица, которое возможно находилось в рамках правомерной необходимой обороны или даже может быть и превысило её пределы. В дальнейшем, в ходе предварительного расследования изменить квалификацию на более «мягкую» статью представляется практически невозможным делом. Ведь правоохранители уже отчитались о раскрытии более опасного преступления. Таким образом, «горе-обороняющемуся», находящемуся в СИЗО не менее 6 месяцев (именно столько расследуется дело, например, об убийстве или причинении тяжкого вреда здоровью, предусмотренные ст. ст. 105 и 111 УК РФ в том числе по объективным причинам - проведения соответствующих экспертиз) приходится рассчитывать лишь на помощь квалифицированного адвоката, если к тому же у него есть средства для оплаты его работы. И, наконец, в суде, когда вся правоохранительная машина работала над сбором доказательств инкриминируемого деяния, то есть общей нормы, опровергнуть их выводы и доказать свою невиновность представляется весьма трудной задачей. И большая удача, в суде кассационной или апелляционной инстанции, это переквалификация действий «виновного» на норму о превышении пределов необходимой обороны и назначении условного наказания. Вынесение оправдательного приговора в суде первой инстанции практически невозможно!
Пессимизм автора связан как раз с тем, что, несмотря на усилия в сфере обеспечения общественной безопасности287, государство фактически выводит из сферы уголовно-правового регулирования такие составы преступлений, как побои и др.288, выполнявшие роль профилактики тяжких и особо тяжких преступлений, прежде всего, направленных против личности, связанных с насилием.
Фактически это будет ограничивать и права граждан по противодействию подобного рода «правонарушениям», ведь возможности осуществить правомерную защиту от таковых посягательств существенно снижаются289.
Необходимо качественно повысить уровень правовой культуры населения, значительная часть которого видит в уголовном праве лишь карательное начало и не учитывает позитивного содержания норм, регулирующих условия правомерности обстоятельств, исключающих преступность деяния, содержащихся в главе 8 Уголовного кодекса Российской Федерации, а также иных нормативно-правовых актах.
Коренного изменения требует и правовое мышление работников правоохранительных органов, которое, в первую очередь, должно быть ориентировано на обеспечение прав человека, прежде всего потерпевших, в сфере уголовной юстиции. Важно и то, что нормы об обстоятельствах, исключающих преступность деяния, являются в большинстве своём дозволительными (управомочивающими), то есть рассчитанными на их активную реализацию гражданами, однако без достаточных юридических знаний, дополнительных разъяснений малоприменимы как гражданами, так и сотрудниками правоохранительных органов.
Все это обусловливает необходимость выработки единого подхода к квалификации обстоятельств, исключающих общественную опасность деяния, способной удовлетворять потребностям как науки, так и эффективной законодательной и правоприменительной деятельности290.
О необходимости внесения коренных изменений, расширяющих права и конкретизирующих условия правомерности причинения вреда, в ст. 37 УК РФ с нами согласились 89% опрошенных нами представителей судейского сообщества и 92% сотрудников иных правоохранительных органов (ОВД РФ, СК РФ).
На наш взгляд, в основу такового подхода должно быть положено законодательное закрепление определения обстоятельств, исключающих преступность деяния, ошибки в наличии таковых обстоятельств, включение в состав УК РФ обстоятельств, регулирующих правомерное причинение вреда, предусмотренных иными законами и даже подзаконными актами291.
Следует также поддержать инициативу Палаты молодых законодателей при Совете Федерации РФ передать на рассмотрение судов присяжных все дела, так или иначе связанные с необходимой обороной292. Несмотря на прогрессивное изменение УПК РФ, внесенные Федеральным законом от 23 июня 2016 г. № 190-ФЗ (значимые положения вступили в действие с 1 июля 2018 г.) «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в связи с расширением применения института присяжных заседателей», интересующие нас составы преступлений не попали в перечень рассматриваемых судом присяжных.
Хотя для обеспечения прав и законных интересов граждан в ходе предварительного расследования, на наш взгляд, целесообразно выделение следователей ОВД и СК РФ, специализирующихся на делах данной категории.
Для совершенствования нормы УК о необходимой обороне и практики её применения, как мы уже говорили, необходим, прежде всего, переход к перечневой системе защищаемых благ, при которых возможна, так называемая, «беспредельная» оборона.
В этот «перечень» должны входить: здоровье, личная свобода, половая свобода и половая неприкосновенность, защита от противоправного насильственного вторжения в жилище или помещение, а также случаи группового и вооруженного нападения и т. п.
На наш взгляд, не стоит опасаться казуистичности такого подхода.
Ведь за каждым из таких случаев стоит человеческая судьба. В завершении, предлагаем авторскую редакцию статьи о необходимой обороне.
«Статья 37. Необходимая оборона
1. Не является преступлением причинение вреда посягающему лицу в состоянии необходимой обороны, то есть при защите личности и прав обороняющегося или других лиц, охраняемых законом интересов общества или государства от общественно опасного посягательства, если это посягательство было направлено на жизнь, здоровье, личную свободу, половую свободу или половую неприкосновенность, неприкосновенность жилища, помещения или иного хранилища. Указанные условия правомерности распространяются также на случаи совершения посягательства на государственные и (или) общественные интересы, если это посягательство было сопряжено с причинением или угрозой причинения вреда вышеуказанным общественным отношениям, охраняемым уголовным законом, а также случаи совершения группового посягательства или посягательства с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия.
2. Защита от посягательства, не сопряженного с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с непосредственной угрозой применения такого насилия, является правомерной, если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны, то есть умышленных действий, явно не соответствующих характеру и опасности посягательства. Указанные положение не распространяются на случаи, предусмотренные в части первой настоящей статьи.
3. При оценке правомерности причинения вреда при необходимой обороне, учитываются, наряду с характером и степенью общественной опасности совершенного посягательства, данные о личности посягающего, способы посягательства, разумная необходимость в причинении вреда при оборонительных действиях, силы и возможности обороняющегося, его психическое состояние и иные обстоятельства, связанные с обстановкой обороны.
4. Не подлежит уголовной ответственности лицо, которое в силу неожиданности посягательства, замешательства, испуга, страха или по другим обстоятельствам, находилось в состоянии душевного волнения и потому, превысило пределы мер необходимой обороны.
5. Провокация посягательства не порождает состояния необходимой обороны, за исключением случаев, когда она выразилась в правомерных действиях, предусмотренных статьей 391 настоящего Кодекса.
6. Превышением пределов необходимой обороны признается умышленное применение обороняющимся от общественно опасного посягательства, указанного в ч. 2 ст. 37 УК РФ, лицом такого способа защиты, применение которого явно, очевидно для обороняющегося, не вызывалось характером и опасностью посягательства, когда посягавшему, без необходимости, умышленно был причинен тяжкий вред здоровью или смерть.
7. Положения настоящей статьи в полной мере распространяются на всех лиц, независимо от их профессиональной или иной специальной подготовки или служебного (должностного) положения, а также независимо от возможности избежать общественно опасного посягательства или обратиться за помощью к другим лицам или органам власти. В случае противоречия содержания норм других законодательных или подзаконных нормативных правовых актов применяются положения настоящей статьи».
Список литературы
Меркурьев В. В. Необходимая оборона: уголовно-правовые и криминологические аспекты: Автореф. дисс... канд. юр. наук. - Рязань, 1998. - 27 с.
Меркурьев В. В. Состав необходимой обороны. - СПб.: Юридический центр Пресс, 2004.-216 с.
Милюков С. Ф., Никулеико А. В. Причинение вреда при задержании лица, совершившего общественно опасное деяние. - СПб.: Издательство «Юридический центр», 2015.-560 с.
Никулеико А. В., Ручкии В. А. Необходимая оборона и ее роль в профилактике преступности // Система профилактики преступности: современное состояние, проблемы и перспективы развития. - СПб., 2016. - С. 178-183.
Никулеико А. В. Проблемы оценки условий правомерности причинения вреда при задержании лица, совершившего общественно опасное деяние // Уголовное законодательство: вчера, сегодня, завтра (памяти профессора С. Ф. Кравцова): Материалы ежегодной всероссийской научно-практической конференции: Санкт-Петербургский университет МВД России. - СПб., 2016. - С. 173-181.
Никулеико А. В. Обстоятельства, исключающие преступность деяния: концептуальные основы уголовно-правовой регламентации. Автореферат дисс. ... докт. юрид. наук. Санкт-Петербург, 2019. -48 с.
Осипов М. Ю.
Ложные нормы в уголовном праве России: понятие и причины их возникновения
False Norms In The Criminal Law of Russia: The Concept and Causes Of Their Occurrence
Аннотация. В статье рассматриваются особенности и причины возникновения ложных норм в уголовном праве России. Делается вывод о том, что под ложными нормами в уголовном праве России следует понимать такие нормы уголовного права, которые неадекватно отражают правовую реальность. К числу основных причин появления ложных норм в уголовном праве России следует отнести игнорирование законодателем некоторых закономерностей становления, развития и функционирования уголовного права. Поэтому для профилактики появления «ложных» норм в уголовном праве России необходимо осуществлять повышение квалификации законодателя, приглашение представителей депутатского корпуса на научные конференции, посвященные, в том числе проблемам уголовного права, вручение им сборников докладов указанных конференции, иными словами налаживание обратной связи законодателей с научным юридическим сообществом.
Abstract. The article discusses the features and causes of false norms in the criminal law of Russia. False norms are such norms of criminal law, that inadequately reflect the legal reality. One of the main reasons for the emergence of false norms in the criminal law of Russia is the legislators disregard to some of the rules of criminal law formation, development and functioning. Therefore, to prevent the emergence of «false» norms in the criminal law of Russia, it is necessary to improve the qualifications of the legislator, invite representatives of the deputies to scientific conferences devoted to, inter alia, criminal law issues, hand them collections of reports of the said conference, in other words expand the feedback between the legislators and the legal community.
Ключевые слова', ложные нормы, уголовное право, юридическая наука, закономерности права.
Keywords, false norms, criminal law, legal science, laws of law.
Одной из актуальных проблем, стоящих перед наукой уголовного права, является проблема осмысления феномена «ложных норм» в уголовном праве России. Необходимо отметить, что впервые вопрос о возможности существования ложных норм в праве был поставлен профессором В. М. Барановым. Как справедливо отмечает профессор В.М. Баранов в своей докторской диссертации «истинность — интегративное свойство нормы советского права, выражающее проверяемую практикой социалистического строительства меру пригодности ее содержания и формы в виде познавательно-оценочного образа, соответственно отражать тип, вид, уровень либо элемент развития в конкретных условиях места и времени прогрессивной человеческой деятельности»293. По его мнению, «ложность отдельных норм права — элемент консервативного механизма государственного управления. Ложность — оценка нормы советского права, выражающая несоответствие содержащихся в ней знаний отражаемой прогрессивно развивающейся деятельности и влекущая малую эффективность либо вредные социальные последствия. В прогностическом контексте ложные нормы советского права представляют собой конкретный вариант социального перегиба в форме забегания вперед»294. «Критерием же истинности норм права выступает прогресс юридической практики, т. е. социально-преобразующая деятельность, в результате которой демократично изменяются политико-правовые отношения и всесторонне развиваются субъекты права. Эмпирическими эквивалентами прогрессивной юридической практики при критериальной проверке юридических норм выступают конкретные свидетельства прогресса правотворчества и правореализации»295 Однако, при таком подходе к проблеме истинности норм права возникает опасность смешения критериев «истинного и прогрессивного» «истинного и эффективного», «истинного и правильного» и т.д.
Кроме того, такой подход к определению критериев истинности норм права открывает возможность объявлять некоторые истинные нормы права ложными, поскольку, будучи прогрессивными на определенном этапе исторического развития нормы права становятся реакционными и препятствуют прогрессу. Если рассматривать нормы права с подобной точки зрения, тогда получается, что истинным объявляется все то, что служит по мнению того или иного исследователя прогрессу, а ложность все то, что препятствует такому прогрессу. Между тем категория истины и лжи имеет в философской литературе несколько иную трактовку.
Классическая концепция истины гласит о том, что «истину можно определить как адекватное отражение объективной реальности познающим субъектом, в ходе которого познаваемый предмет воспроизводится так, как он существует вне и независимо от сознания»296. Иными словами истина - это соответствие суждений действительности или фактам.
Поэтому, если норму права рассматривать просто как факт действительности, ей нельзя приписывать категории истины и лжи. Но если норму права рассматривать как суждение, тогда ей вполне возможно приписывать категорию истины и лжи. Возникает вопрос, каким образом это возможно сделать.
Для этого необходимо понять, что же, собственно говоря, делает норма права.
Мы говорим она вместе с другими нормами, образующими институт регулирует общественные отношения. Регулируя общественные отношения, норма права преодолевает рассогласование между сущим и должным в правовой сфере.
Преодоление рассогласования между сущим и должным в правовой сфере возможно только при признании двойственности норм права: принадлежности нормы права к обоим мирам: миру сущего и миру должного
Принадлежность нормы права к миру сущего предполагает, что она (норма права) отражает правовую реальность, принадлежность нормы права к миру должного означает, что норма права проектирует правовую реальность
Следовательно, и отражательная и проектировочная функции нормы права в равной степени присущи правовой норме.
Поэтому, когда мы говорим об истинности норм права то мы рассматриваем только отражательную функцию норм права: то есть насколько адекватно норма права отражает правовую реальность. Когда же мы говорим об эффективности, правильности, полезности норм права, то мы говорим прежде всего о проектировочной функции права, а не об отражательной функции.
Поэтому в исследованиях проблем истинности норм права следует различать эти два аспекта или две функции норм права им не смешивать их друг с другом.
Возникает, однако, вопрос, что отражает нормы права. Утверждается, что предмет правового отражения и предмет правового регулирования совпадают»297 По нашему мнению это не так.
Дело все в том, что нормы права отражают объективную реальность: регулируемые общественные отношения не в полном объеме, не во всем их многообразии, но определяют кто может быть субъектом данных общественных отношений и какие деяния в отношении того или иного объекта дозволены, предписаны или запрещены.
При этом нормы права естественно отражают реальность, но не в категории действительного, но в категории возможного. Определяя круг субъектов общественных отношений, круг объектов этих отношений, основания их возникновения и прекращения, способы и сроки реализации субъективных прав и обязанностей, и меры защиты и меры ответственности за их нарушения субъект правотворчества исходит не из мнимых, а из реально существующих субъектов общественных отношений, объектов этих отношений, возможных деяний и социальных фактов, которые существуют в реальной действительности и которые отбирает законодатель для конструирования нормы права.
В этом смысле норма права действительно отражает правовую реальность и закрепляет ее в своих положениях. В этом смысле под истинностью норм права следует понимать способность права адекватно отражать правовую реальность.
Если в нормах права адекватно отражается правовая реальность, значит норма права истинная, если она неадекватно отражает правовую реальность значит она ложная.
Таким образом, под ложными нормами в уголовном праве России следует понимать такие нормы уголовного права, которые неадекватно отражают правовую реальность.
Далее рассмотрим некоторые виды ложных норм в уголовном праве России.
Одной из разновидностей «ложных норм» в уголовном праве России является «ложные нормы», касающиеся института административной преюдиции. Как отмечается в литературе: «В 2011 г. в УК РФ появились первые уголовно-правовые нормы с административной преюдицией (ст. 151298 УК РФ «Розничная продажа несовершеннолетним алкогольной продукции»), не утратившие силу до настоящего времени. В 2014 г. введены еще три состава преступлений с административной преюдицией (ст. ст. 2121, 2641, 3141 УК РФ), в 2015 г. административная преюдиция появляется в составах преступлений, закрепленных ст. ст. 2154, 2841 УК РФ, в 2016 г. - ст. ст. 1161, 157, 1581 УК РФ, и наконец, в 2017 г. уголовный закон дополнен ст. 1714 УК РФ.
Уголовную ответственность за преступление с административной преюдицией может нести не любое вменяемое физическое лицо, достигшее 16-летнего возраста, а лицо, повторно (неоднократно) совершившее деяние, аналогичное тому, за которое оно ранее привлекалось к административной ответственности или, как указано в примечаниях к статьям УК РФ, подвергалось административному наказанию»1 примечаниях к статьям УК РФ, подвергалось административному наказанию». Возникает вопрос, каким образом административное правонарушение, под которым Кодекс РФ об административных правонарушениях понимает «противоправное, виновное действие (бездействие) физического или юридического лица, за которое Кодексом РФ об административных правонарушениях или законом субъектов Российской Федерации об административных правонарушениях установлена административная ответственность превращается в преступление, то есть виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное Уголовным кодексом РФ под угрозой наказания». Более того, согласно Постановлению Европейского суда по правам человека по делу «Сергей Золотухин против России» было установлено, что учитывая максимальный срок наказания в виде 15 суток ареста, предусмотренный за данное нарушение статьей 158 Кодекса об административных правонарушениях, и три дня ареста, которые заявитель в действительности отбыл, пришла к выводу о том, что признание виновным в рамках разбирательства 4 января 2002 г. представляло собой «уголовное» осуждение в значении статьи 4 Протокола N 7 к Конвенции. Таким образом, в основе так называемой «административной преюдиции» лежит нежелание законодателя признавать такую категорию уголовный проступок1 Как справедливо отмечается в литературе: «Институт уголовного проступка является предметом бурных дискуссий правоведов уже более 25 лет. Неоднозначность мнений и долгие полемики в основном связаны со значительным количеством правовых последствий, которые повлечет внедрение данного института. Данный вопрос требует отдельного рассмотрения, так как существует острая необходимость оценки необходимости и эффективности внесения соответствующих изменений в систему уголовного права приводимых стран. Н. Ф. Кузнецова еще в 1969 г. сформулировала дефиницию уголовного проступка, понимая под ним, во-первых, умышленное либо неосторожное малозначительное по характеру и степени общественной опасности деяние»2. На наш взгляд, под уголовным проступком следует понимать запрещенное Уголовным кодексом под угрозой наказания виновно совершенное деяние, не представляющее большой общественной опасности как преступление. Идею введения уголовного проступка в качестве самостоятельной категории уголовного права России, также поддержал Пленум Верховного суда РФ, который внес в Государственную думу законопроект о введении понятия «уголовный проступок» в российское законодательство. Однако, в нем понятие уголовный проступок раскрывалось через понятие «преступление»: «"Преступление небольшой тяжести, за которое настоящим Кодексом не предусмотрено наказание в виде лишения свободы, признается уголовным проступком»1. По нашему мнению, все же следует учесть опыт Франции, которая в своем уголовном кодексе разделила все нарушения уголовного законодательства на преступления, проступки и нарушения.2 По нашему мнению введение в уголовный кодекс РФ понятие уголовного проступка, понимаемого как вид правонарушения, запрещенного уголовным законом под угрозой наказания, но которое, в отличие от преступления не представляет большой общественной опасности, позволит избежать использования «мифической конструкции» административная преюдиция, которая не может в действительности иметь место в уголовном праве России, поскольку согласно статье 4, протокола № 7 к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод . Никто не должен быть повторно судим или наказан в уголовном порядке в рамках юрисдикции одного и того же Государства за преступление, за которое уже был оправдан или осужден в соответствии с законом и уголовно-процессуальными нормами этого Государства. Кроме того, подобное положение вещей противоречит принципу поп bis in idem - никто не может быть судим дважды за одно и то же.
В силу этого принципа административная преюдиция является мифом уголовного права России. Почему? Дело все в том, что для того, чтобы признать человека виновным в совершении преступления, преступления, предусмотренного к примеру ст. 1511. Розничная продажа несовершеннолетним алкогольной продукции необходимо установить что лицо неоднократно продавало несовершеннолетним алкогольную продукцию, а для этого необходимо дважды провести разбирательство в порядке, предусмотренном Кодексом РФ об административных правонарушениях, что противоречит принципу поп bis in idem.
Аналогичная ситуация со ст. 11 б1 УК РФ, согласно которым «нанесение побоев или совершение иных насильственных действий, причинивших физическую боль, но не повлекших последствий, указанных в статье 115 Уголовного Кодекса, и не содержащих признаков состава преступления, предусмотренного статьей 116 настоящего Кодекса, лицом, подвергнутым административному наказанию за аналогичное деяние», для этого необходимо в силу принципа презумпции невиновности провести рассмотрение дела дважды в порядке, предусмотренном Кодексом РФ об административных правонарушениях, а затем уже провести судебное разбирательство в порядке уголовного судопроизводства, что, на наш взгляд, противоречит принципу поп bis in idem и нарушает единство процессуальной формы.1 Для исправления этой ситуации предлагается ввести в уголовный кодекс РФ понятие уголовного проступка и к ним отнести все деяния неоднократное совершение которых образует состав преступления.
Следующей разновидностью ложных норм в уголовном праве России являются нормы, о так называемом «неосторожном соучастии»2. Суть данных «ложных» норм состоит в том что ч. 3 ст. 2631 УК РФ предусматривает, что возможно совершение преступления, предусмотренного ст. 2631 Уголовного кодекса РФ «Неисполнение требований по соблюдению транспортной безопасности на объектах транспортной инфраструктуры и транспортных средствах, если это деяние повлекло по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью человека либо причинение крупного ущерба», группой лиц, группой лиц по предварительному сговору или организованной группой. С точки зрения теории уголовного права - это нонсенс, поскольку состав преступления, предусмотренный ст. 2631 УК РФ является материальным с неосторожной формой вины. Следовательно, при анализе данной ситуации невозможно рассуждать о преступлениях с двойной формой вины3, поскольку преступление, предусмотренное ст. 2631 УК РФ является преступлением с материальным составом и с неосторожной формой вины, а, следовательно, оно является неосторожным преступлением. Согласно ст. 32 УК РФ соучастием в преступлении признается умышленное совместное участие двух или более лиц в совершении умышленного преступления, в неосторожном преступлении соучастия быть не может.
Кроме того, согласно ч. ч. 1-3 ст. 35 УК РФ преступление признается совершенным группой лиц, если в его совершении совместно участвовали два или более исполнителя без предварительного сговора.
2. Преступление признается совершенным группой лиц по предварительному сговору, если в нем участвовали лица, заранее договорившиеся о совместном совершении преступления.
3. Преступление признается совершенным организованной группой, если оно совершено устойчивой группой лиц, заранее объединившихся для совершения одного или нескольких преступлений.
В силу этих причин положения ч. 3 ст. 2631 УК РФ, в части установления такого квалифицирующего признака как совершение неосторожного преступления», группой лиц, группой лиц по предварительному сговору или организованной группой является ложной нормой.
Каковы же причины появления ложных норм в уголовном праве России.
На наш взгляд одной из главных причин появления ложных норм в уголовном праве России является влияние мифов и стереотипов на правосознание законодателя.
Необходимо отметить, что что категория «миф в праве», а тем более категория «миф» в уголовном праве, н получила пока надлежащее отражение в юридической литературе. Отсутствует само определение понятия «миф в праве». Обычно в юридической литературе понятие «миф» используется в качестве метафоры в заголовках некоторых статей.299 Однако наука, а тем более юридическая наука не вправе использовать какие- либо понятия в метафорическом значении этого слова без определения данных понятий2. Возникает вопрос, что же представляет собой миф в уголовном праве России. Для того, чтобы ответить на данный вопрос, необходимо, прежде всего, понять, а что такое миф вообще, и что представляет собой миф в праве. При этом понятие мифа в философской литературе трактуется неоднозначно3.
При этом в научной литературе выделяются понятия «научная картина мира» и «мифологическая модель мира»4 Мифологическая модель мира -это «сокращенное и упрощенное отображение всей суммы представлений о мире внутри данной традиции, взятых в их системном и операционном аспектах»300 Если исходить из данной концепции, тогда получается, что под «мифом в праве» следует понимать сокращенное и упрощенное отображение всей суммы представлений о праве и правовой системе внутри данной правовой традиции, взятые в их системном и операционном аспектах»301. В чем же это упрощение выражается? По нашему мнению, оно выражается в игнорировании законодателем закономерностей становления, развития и функционирования государственно - правовых явлений, а также в игнорировании некоторыми учеными существующей правовой реальности.
Применительно к уголовному праву можно сказать, что под мифом в уголовном праве следует понимать сокращенное и упрощенное отображение всей суммы представлений об уголовном праве и правовой реальности, которая выражается в игнорировании законодателем некоторых закономерностей становления, развития и функционирования уголовного права.
При этом понятно, что игнорирование законодателем некоторых закономерностей становления, развития и функционирования уголовного права приводит к ложным нормам уголовного права, то есть нормам, которые неадекватно отражают правовую реальность.
В заключение необходимо отметить, что для предотвращения появления «ложных» норм в уголовном праве России необходимо осуществлять повышение квалификации законодателя, приглашение представителей депутатского корпуса на научные конференции, посвященные в том числе проблемам уголовного права, вручение им сборников докладов указанных конференции, иными словами налаживание обратной связи законодателей с научным юридическим сообществом.
Указанные меры на наш взгляд будут способствовать развенчиванию мифов и стереотипов у законодателя в том числе в сфере уголовного права и повышению эффективности уголовно - правовой политики российского государства.
Список литературы
Александров А., Головко Л., Есаков Г., Пашин С., Пастухов П., Бастраков А. Уголовный проступок: новые грани уголовного закона // Закон. -2016. - № 9. - С. 18-23.
Архипов В. В. Киберспортивное право: миф или реальность? // Закон. - 2018. —№ 5.-С. 80-92.
Баранов, В. М. Истинность норм советского права: Проблемы теории и практики: Авторефдисс ...доктора, юридич. наук. - М., 1990.-33 с.
Гаврилов Б. Я. Мифы и реалии института предъявления обвинения: нужен ли он российскому досудебному производству? // Судья. - 2018. —№ 4. С. 57 - 60.
Грибков А.В. К вопросу о неосторожном соучастии// Современные проблемы права, экономики и управления.-2015. - № 1. — С. 18-21.
Григонис Э.П. Понятие уголовного проступка в законодательстве зарубежных стран и перспективы его введения в российское уголовное законодательство // Мир юридической науки. -2015,- №9. - С. 36-41.
Истина и ее критерии// http://www.grandars.ru/college/filosofiya/istina.html (дата обращения 24.06.2016)
Несвит Е.А. Уголовный проступок: от идеи к комплексной реформе деликт-ного законодательства Российской Федерации // Мировой судья. - 2018. - № 8. - С. 28 - 37.
Румянцев Н. В., Фумм A.M. АУЕ: миф или реальность? // Уголовно-исполнительная система: право, экономика, управление. -2018. - № 1.-С. 16 - 19. DOI: 10.18572/2072-4438-2018-1-16-19 (www.doi.org).
Садыкова М. А. Сопоставление понятий «картина мира» и «модель мира»: архетип - миф - религия - наука // Современные проблемы науки и образования. - 2007. - № 3
Тарасов А. А., Развейкина Н.А. Проблемы единства и дифференциации процессуальной формы осуществления правосудия // Уголовно-процессуальное право. Актуальные проблемы теории и практики: Учебник для магистров / Под ред. В. А. Лазаревой, А. А. Тарасова. - М.: Юрайт, - 2012.
Уржанова Д.Т. Институт уголовного проступка: опыт Республики Казахстан // Мировой судья. - 2018. - № 3. - С. 33 - 36.
Цветков И. В. Партнерство в налоговой сфере: миф или реальность? // Налоговед. -2008. - № 6. - С. 22 - 27.
Цепов Г.В. Выйти из тумана метафор, или Ответственность контролирующего лица перед кредиторами компании // Закон. - 2015-. № 4. - С. 83 - 97.
Чагинскгш А.А. О понятии «миф» в русской философии XIX века// Вестник Московского городского педагогического университета. Серия: Философские науки. - 2015. -№3(15).-С. 51-59.
Эргашева З.Э. Обстоятельства, имеющие значение для квалификации по делам о преступлениях с административной преюдицией //Российский следователь. - 2018. - № 4.-С. 62-65.
Юрченко И. А. Мелкое преступление: новеллы российского уголовного законодательства и вопросы его совершенствования // Вестник Омской юридической академии. -2018. - № 1. -С. 58 - 63. DOI: 10.19073/2306-1340-2018-15-1-58-63 (www.doi.org).
Петрашева Н.В. Институт соучастия в новом прочтении: закон и практика Re-examining the Institute of Complicity: Law and Case-study
Аннотация. Статья посвящена вопросам разъяснения в Постановлениях Пленума Верховного Суда РФ содержания признаков соучастия и условий квалификации преступлений, совершенных совместными усилиями двух и более лиц.
Abstract. The article clarifies the Resolutions of the Plenum of the Supreme Court of the Russian Federation that list the signs of complicity and the conditions for qualifying crimes committed by the joint efforts of two or more persons.
Ключевые слова, соучастие, Постановление Пленума Верховного Суда РФ, соучастник, квалификация преступления, ответственность соучастников.
Keywords, complicity, Resolution of the Plenum of the Supreme Court of the Russian Federation, accomplice, qualification of a crime, responsibility of accomplices.
Институт соучастия имеет довольно высокую степень разработанности как в науке, так и в уголовном законе, однако вопросы квалификации совместно совершенных преступных посягательств вызывают дискуссию по многим аспектам правоприменения.
Сложившаяся ситуация, по нашему мнению, обусловлена тем, что нормы о соучастии, закрепленные в Общей части УК РФ наделены определенной долей догматизма, тогда как современные реалии объективной действительности наглядно иллюстрируют необходимость реформирования законодательства, предусматривающего ответственность за групповые формы проявления преступной деятельности. Такие реформы, безусловно, должны касаться, в первую очередь, базовых понятий, основы анализируемого уго-ловно-правового института, а в реалии попытки модернизировать институт соучастия сводятся к разъяснению отдельных вопросов соучастия в нормах Особенной части УК РФ. Справедлив подчеркивает Ю. А. Клименко, что «УК РФ регулярно пополняется новыми нормами о соучастии»302. При этом дополнения вносятся не в Общую, а в Особенную часть Уголовного закона. Закрадывается мнение, что таким образом законодатель стремится помочь правоприменителю в сложных вопросах квалификации преступлений, совершенных совместно действующими лицами, свести к минимуму ошибки, путем детализации деятельности тех или иных соучастников в контексте конкретного общественно опасного посягательства. Действительно, немало спорных вопросов возникает при уголовно-правовой оценке «сложного соучастия», где имеет место распределение ролей.
Зачастую, так называемые второстепенные соучастники, остаются за рамками уголовной ответственности, ввиду сложности установления в их деятельности состава преступления. В связи с этим, в Особенной части УК в ряде статей данный вид соучастия приобретает характер признака самостоятельного состава преступления. Суть проблемы в этом аспекте сводится к тому, что в соответствии с законом, правоприменитель сталкивается с необходимостью квалификации единолично совершенного общественно опасного посягательства, а по факту в этом деянии проявляются признаки соучастия в преступлении. Естественно, применение новелл Уголовного кодекса, вызывает разночтение, избежать которого помогают рекомендации высшей судебной инстанции, которые, к сожалению, появляются уже после того, как редакционные правки Уголовного кодекса приобретают законную силу. А создаваемые разъяснения довольно часто просто дублируют закон. В итоге, теоретический инструментарий квалификации преступлений, совершенных в соучастии, «не работает», а альтернативы не выработано.
Например, норма, предусматривающая ответственность за финансирование терроризма уравнивается с деятельностью по подстрекательству к террористической деятельности, допуская, таким образом, мысль, что, по степени общественной опасности эти формы причастности к террористической деятельности идентичны. Это обстоятельство косвенно находит подтверждение в примечании 1 к ст. 2051 УК РФ. При этом «уравнивание» прослеживается не только в степени опасности, но и в содержании этих видов деятельности, т. е. в контексте ч. 1.1. ст. 2051 сращиваются понятия подстрекательства и пособничества. Завершает эту «сложную конструкцию» название статьи: «Содействие террористической деятельности». Очевидно, законодатель предпринимает попытки таким образом уйти от идентификации данной уго-ловно-правовой нормы с институтом соучастия, однако, в других частях указанной статьи, оперирует терминами, присущими этому правовому институту, а в примечании и вовсе практически дублирует положения ст. 33 УК РФ, в части определения пособничества. Разница усматривается лишь в акцентах, где в ч. 5 ст. 33 УК РФ раскрывается понятие пособника, а в примечании I1 к ст. 2051 УК РФ внимание направлено на пособническую деятельность. Вывод, соответственно напрашивается такой: в контексте преступлений террористической направленности пособническую функцию может выполнить любой участник преступления, без привязки к роли пособника. Идет ли это вразрез с положениями ст. 33 УК РФ? Полагаем, что да.
Редакционные правки, внесенные в Постановление Пленума Верховного Суда № 1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности» от 03.11.2016 г. расширили понятие склонения, вербовки или иного вовлечения определенного лица (группы лиц) в совершение хотя бы одного из преступлений, перечисленных в части 1 статьи 205303 УК РФ, за счет внесения термина «угрозы».
Тем самым, это определение практически идентифицировалось с понятием подстрекателя, путем перечисления способов склонения другого лица к совершению преступления. Помимо указанных изменений в данное Постановление был включен абзац, согласно которому: «склонение, вербовку или иное вовлечение лица в совершение хотя бы одного из преступлений, перечисленных в части 1 статьи 2051 УК РФ, следует считать оконченным преступлением с момента совершения указанных действий, независимо от того, совершило ли вовлекаемое лицо соответствующее преступление террористической направленности»1. Это правило квалификации идет вразрез с положениями ч. 5 ст. 34 УК РФ, где прямо указано, что так называемое «неудавшееся подстрекательство» квалифицируется как приготовление к преступлению. В итоге сущность преступного проявления одна, а уголовно-правовая оценка абсолютно разная. В п. 17.1. этого же документа судам рекомендовано учитывать, что ответственность за пособничество по части 3 статьи 2051 УК РФ наступает при условии, если оно имело место в совершении хотя бы одного из преступлений, предусмотренных статьей 205, частью 3 статьи 206, частью 1 статьи 208 УК РФ и квалификации по совокупности со ст. 205, частью 3 статьи 206 или частью 1 статьи 208 УК РФ не требует. Здесь правило квалификации можно косвенно сопоставить с положением о том, что деятельность исполнителя преступления квалифицируется без ссылки на статью 33 УК РФ.
Далее по тексту Пленума отмечается, что, если имеет место организация или руководство преступлением террористической направленности, или содействием террористической деятельности, вид которой не указан в ст. 2051 УК РФ, данная деятельность подлежит квалификации по правилам положений ст. 34 УК РФ. Получается для того, чтобы исключить ошибки в квалификации преступлений, совершенных в соучастии, необходимо им-плементировать общие положения этого правового института в каждый состав преступления, закрепленный в особенной части УК РФ. Но тогда и без того «истерзанный» фундаментальный правовой институт утратит свою целесообразность.
На примере Постановления Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам о взяточничестве и об иных коррупционных преступлениях» мы видим, что в п. 15 отмечено следующее: «действия лиц, не обладающих признаками специального субъекта, предусмотренными статьей 290 или статьей 204 УК РФ, участвующие в получении взятки или предмета коммерческого подкупа в составе группы лиц по предварительному сговору, квалифицируются как посредничество во взяточничестве (статья 291304 УК РФ) или соучастие в коммерческом подкупе (статья 204 УК РФ со ссылкой на статью 33 УК РФ)»1. Правило квалификации коммерческого подкупа, совершенного в составе группы, полностью дублирует ч. 3 ст. 34 УК РФ. Вполне достаточно было бы в п. 15 отметить особенность квалификации, выходящей за общее правило, что по умолчанию позволило бы применить в остальных случаях нормы о соучастии, закрепленные в гл.7 УК РФ.
Еще один пример, где указано правило квалификации, в котором нет необходимости это п. 7. Постановления Верховного Суда РФ «О судебной практике по уголовным делам о нарушениях требований охраны труда, правил безопасности при ведении строительных или иных работ либо требований промышленной безопасности опасных производственных объектов» в котором указано: « если требования охраны труда, правила безопасности при ведении горных или иных работ, а равно правила промышленной безопасности опасных производственных объектов были нарушены двумя или более лицами, обладающими признаками субъекта преступления, предусмотренного статьями 143, 216 или 217 УК РФ, то содеянное каждым из них влечет уголовную ответственность по данным нормам при условии, что допущенные ими нарушения специальных правил находились в причинной связи с наступившими последствиями, указанными в названных статьях Уголовного кодекса Российской Федерации»305. Упомянутые в тексте Пленума статьи раскрывают признаки неосторожных преступлений, соответственно соучастие в них исключено, согласно прямого указания в тексте ст. 32 УК РФ о том, что групповая форма преступного поведения допустима только в умышленных преступлениях.
Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» отводит вопросам квалификации п. 27, в котором предписывается учитывать положения статей 32, 33, 35 УК РФ при выяснении, какие конкретно действия, непосредственно направленные на исполнение объективной стороны преступления выполнял каждый из соучастников306. На наш взгляд этот абзац является излишним в контексте положений Пленума, так как не содержит никакой информации, способствующей квалификации анализируемых в этом документе преступлений. Более того, в ч. 1 ст. 34 УК РФ все вышеизложенное находит свое отражение.
В данной статьи мы привели лишь некоторые примеры, наглядно иллюстрирующие теоретические проблемы применения уголовного закона в вопросах квалификации преступлений, совершенных в соучастии. Опубликованные Постановления Верховного Суда становятся для правоприменителей источником уголовного права de facto307, соответственно, содержащиеся в них разъяснения по вопросам квалификации должны быть тщательно проработаны, отвечать нуждам правоприменителя и не идти вразрез с положениями Уголовного закона.
Список литературы
Клименко Ю. А. Правила квалификации преступлений, совершенных в соучастии //Журнал российского права. - 2017. — №4. -С. 114.
Яни П. С. Проблемы понимания соучастия в судебной практике. Статья 1 // Законность. -2013,- №7. -С. 44.
Сафонов В.Н.
Обещание или предложение коррупционных действий в контексте учения о стадиях преступления
Promise or Offer of Corrupt Practices According to the Stages of Crime Theory
Аннотация. В статье рассматриваются проблемы криминализации конвенционных преступлений - обещания или предложения посредничества во взяточничестве и обещания или предложения взятки. Автор приходит к выводу о необходимости комплексного учёта при этом фундаментальных положений учения о стадиях преступления, глобализационных процессов и традиционных требований юридической техники.
Abstract The article deals with the problems of conventional crimes criminalization - the promise or offer of mediation in bribery and the promise or offer of a bribe. The author concludes that it is necessary to integrate the fundamental provisions of the stages of the crime theory with the globalization processes effects and traditional governmental requirements of legal technique.
Ключевые слова: стадия совершения преступления, обнаружение умысла, приготовление к преступлению, глобализация, криминализация, обещание взятки, обещание или предложение взятки, обещание или предложение посредничества во взяточничестве.
Key words: stages of crime, the detection of intent, the preparation for a crime, globalization, criminalization, the promise of a bribe, the promise or offer of a bribe, the promise or offer of mediation in bribery.
Совершенствование нормативной базы противодействия коррупции -одно из наиболее активно развивающихся направлений российского уголовного законодательства последних лет. Характерная особенность современного этапа уголовной политики в этой сфере - дуалистический подход к некоторым конкретным проблемам, один из которых-традиционный отечественный, второй сводится к некритической имплементации международных уголовно-правовых норм в национальное законодательство. В последнем случае речь идёт о глобализации в сфере правового регулирования308.
Двойственность правотворчества в этой сфере привела к нормативно -терминологической неточности и неопределённости правоприменительной практики. Всё это в свою очередь вызвало энергичные дебаты в доктрине уголовного права, участники которой отстаивают полярные точки зрения.
Дискуссия, в частности, касается удачности, а точнее сказать, - не-удачности криминализации российским законодателем посредничества во взяточничестве. Напомним, федеральным законом №97 от 04 мая 2011г. (далее- ФЗ №97) УК РФ был дополнен ст.2911, в рамках которой посредничество во взяточничестве стало самостоятельным преступлением. Остроту спорам придают открывшиеся неожиданности, связанные с применением нового состава преступления, предусмотренного ст.2911 УК РФ. Это преступление поименовано как обещание или предложение посредничества во взяточничестве (ч.5)
В обобщённом виде проблемы применения этой нормы права сводятся к следующему перечню: 1. сложность отграничения рассматриваемого деяния от ненаказуемого этапа развития преступления (по мнению других исследователей - стадии преступления) - обнаружения умысла; 2. различное понимание момента окончания преступления в силу неоднозначности семантических особенностей категорий «обещание» или «предложение»; 3. спорные перспективы вменения этого преступления при обещании или предложении посредничества в получении или даче взятки в сумме до 25000 рублей, а именно с этого порога криминализирован основной состав посредничества во взяточничестве; 4. сомнительность юридической техники, когда в одну норму включаются разные составы преступлений; 5. в ряд ли оправданная строгость санкции, что хорошо просматривается на фоне основных, более тяжких составов преступлений. Так, максимальный вид наказания за обещание или предложение посредничества во взяточничестве -лишение свободы на срок до семи лет с дополнительными наказаниями в виде штрафа в размере до тридцатикратной суммы взятки или лишения права занимать определённые должности или заниматься определённой деятельностью на срок до пяти лет, что выше, чем санкция за получение взятки (ч.ч. 1-2 ст.290 УК РФ) и за дачу взятки (ч.ч.1-2 ст.290 УК РФ); 6. отсутствие возможности добровольного отказа при наличии таковой применительно к основным и более опасным составам преступлений (получение, дача взятки, остальные виды посредничества во взяточничестве).
Дискуссия о состоятельности криминализации и технико-юридических особенностях состава преступления (обещания или предложения посредничества во взяточничестве) стала частью более широкого дискурса, часть которого также - необходимость криминализации института предложения или обещания взятки.
Поскольку доводы сторонников и противников включённого в УК РФ состава обещания или предложения посредничества во взяточничестве и предлагаемого (предложения или обещания взятки) распространяются на обе эти юридико-технические конструкции, целесообразно рассматривать проблемы состоявшейся и предлагаемой криминализации коррупционных действий, связанных с обещанием или предложением коррупционных действий, системно.
Напомним предысторию проблемы. Криминализация обещания или предложения посредничества во взяточничестве - это минимум от конвенционных обязательств, взятых на себя Россией. Многие конвенционные положения, например Конвенции Организации экономического сотрудничества и развития (далее - ОЭСР) по борьбе с подкупом должностных лиц иностранных государств при проведении международных деловых операций 1997 г. (ст. 1), Конвенции ООН об уголовной ответственности за коррупцию 1999 г. (ст. 2, 3, 8, 12), Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности 2000 г. (ст. 8), Конвенции ООН против коррупции 2003 г. (ст. 15, 16), в совокупности содержат рекомендацию о внедрении в национальное уголовное законодательство обещания и предложения в двух структурно сложных блоках преступлений: во-первых, обещания и предложения активного и пассивного подкупа в частном и публичном секторах; во-вторых, обещания и предложения выгод в целях получения каких-либо преимуществ в результате злоупотреблений служебным и должностным положением.
1 февраля 2012 г. Президент Российской Федерации подписал ФЗ № 3 о присоединении к ОЭСР по борьбе с подкупом иностранных должностных лиц при осуществлении международных коммерческих сделок 1997 г. Присоединение к конвенции дало старт трём фазам оценки национального уголовного и административного законодательства на предмет реализации в нём положений конвенции309. С этого времени проделана значительная работа по приведению российского законодательства в соответствие с антикоррупционными требованиями ОЭСР: УК РФ и КОАП РФ дополнены понятиями «иностранное должностное лицо», «должностное лицо международной организации», усилена ответственность физических и юридических лиц за подкуп иностранных должностных лиц (ст. 291 УК РФ и 19.28 КоАП РФ), установлена административная ответственность юридических лиц за подкуп иностранных должностных лиц и определены соразмерные штрафные санкции за коррупционные преступления (ФЗ от 4 мая 2011 г. № 97-ФЗ). Но рабочая группа посчитала эти меры недостаточными. В рамках второй фазы обзора России было рекомендовано обеспечить криминализацию «предложения» и «обещания» взятки, расширить предмет взятки за счёт неденежных выгод и др.
В декабре 2013 г. на закрытом заседании рабочей группы был заслушан доклад о прохождении РФ второй фазы обзора. По его итогам было рекомендовано: расширить наказуемость коррупционных преступлений за счёт криминализации предложения и обещания взятки; добиться соответствия размеров штрафов и конфискуемого имущества размерам взятки, даваемой должностному лицу; установить уголовную ответственность за фальсификацию документов, мошенничество и иные злоупотребления в бухгалтерской сфере, совершаемые в рамках подкупа иностранных должностных лиц310.
Комментаторы отмечают, что особенностью конвенции ОЭСР является «мягкое» закрепление жёстких требований к её участникам311. Таким образом, криминализация обещания или предложения посредничества во взяточничестве есть частный случай имплементации международно-правовой нормы в российскую правовую материю и представляет собой влияние глобализации на российскую правовую сферу.
Поскольку предпринятые и обсуждаемые изменения российского антикоррупционного уголовного законодательства в той или иной мере продиктованы феноменом глобализации, нелишне обратиться хотя бы к тем её сторонам, которые связаны с уголовным правом.
Исследуя феномен глобализации в интересующем нас контексте, Е.Н. Рахманова, в частности, заключает, что Россия - участник глобализацион-ных процессов, которые самым существенным образом модифицируют ее внутреннее экономическое, политическое, социальное устройство. Причем содержание и направление этих изменений в России выдержано в общем русле тех трансформаций, которые происходят в странах, присоединившихся к глобализации. Важно подчеркнуть, что глобализация и сопровождающие ее последствия является процессом, причем процессом нелинейным и неоднозначным; в науке до сих пор нет четких представлений о его конечной цели312. Процессы глобализации, отмечает Е. Н. Рахманова, с неизбежностью сопровождаются универсализацией уголовного права, которая предполагает формирование единых для всех стран принципов уголовно-правовых запретов. Концептуальным, содержательным ядром универсализации уго-ловно-правовых систем национальных государств является международный стандарт прав человека. Однако, будучи объективным требованием времени, универсализация уголовного права не должна входить в противоречие с национальными интересами страны, которые предполагают сохранение за каждым государством его естественных возможностей включать в своё законодательство нормы, соответствующие возможностям его позитивных традиций, правовой культуры и адекватные объективным условиям его жизнедеятельности313 .
Выводы Е. Н. Рахмановой подтверждает анализ практики глобализа-ционной экспансии в национальные системы права, предпринятый Э. JL Сидоренко314. В частности, констатирует исследователь, несмотря на общую политику криминализации коррупционных деяний, существующую в Европе практику трудно назвать единообразной. Например, Германия, устанавливая ответственность за предложение взятки, существенно сужает его содержание315.
Таким образом, глобализационных процессы, с одной стороны, возлагают на страны определённые обязательства, а с другой стороны, они не должны оказывать разрушающего действия на сложившиеся правовые институты. Не следует забывать, что влияние глобализации на правовую систему нередко болезненно воспринимается в разных странах в контексте её альтернативы - национального суверенитета.
Анализ мнений исследователей относительно конвенционных обязательств России в части реформирования антикоррупционного уголовного законодательства и удачности редакции ч.5 ст.291.1 УК РФ позволяют выделить различные позиции. Так, Э.Л. Сидоренко316 и А.В. Федоров317 убеждены в необходимости оперативного и полного исполнения конвенционных обязательств России, поддерживают предпринятые меры, оправдывают появление ч. 5 ст. 2911 УК РФ, равно как и отдельного состава посредничества во взяточничестве и обосновывают необходимость криминализации обещания и предложения взятки. В более поздних работах Э. JI. Сидоренко делит возникшие проблемы на стратегические и тактические и относит к последним сложности криминализации обещания и предложения взятки318.
Н.В. Бугаевская считает, что обещание или предложение посредничества во взяточничестве не может прижиться на российской почве и вряд ли в целом является удачной, так как буквальный перевод конвенционных норм расходится в некотором роде с основными постулатами доктрины российского уголовного права319. С Н.В. Бугаевской солидарны Н.В. Пантюхина и С.Д. Бражник320, а также И. О. Ткачев1. А. Магуза проблемы криминализации обещания и предложения взятки рассматривает преимущественно в плоскости толкования и правоприменения321. О.И. Семыкина, считая исторически обусловленной криминализацию предложения и обещания взятки, предлагает три варианта (дословно - «модели») юридико-технической конструкции состава предложения и обещания взятки.
Несложно заметить, что семантический аспект обещания и предложения посредничества во взяточничестве, равно как обещания или предложения взятки, вкупе со сложившейся теорией и практикой понимания таких этапов (стадий) развития преступления как обнаружения умысла и приготовления к преступлению требует осторожного подхода к криминализации этих действий. Как нами уже указывалось выше, частными проблемами здесь являются основания ответственности, понимание момента окончания этих деяний, пределы наказуемости и др.
В условиях российской действительности ещё достаточно свежа практика оценки предложений совершения преступления как действий, не выходящих за пределы обнаружения умысла3. Поэтому в одночасье, под влиянием международных обязательств России по криминализации ряда коррупционных действий, отказавшись от фундаментальных положений уголовного права, в частности, учения о стадиях преступлений, а также игнорируя приемлемые формы глобализационных процессов, сложно ожидать «мягкое» закрепление жёстких требований международных конвенций.
Подводя итог попытки анализа некоторых аспектов криминализации коррупционных деяний, связанных с обещанием или предложением коррупционных действий, считаем уместным предложить следующие выводы.
1. Криминализация коррупционных деяний - обещание или предложение посредничества во взяточничестве, а равно обещание или предложение взятки обусловлена конвенционными обязательствами России.
2. Диспозиция состава преступления обещания или предложения посредничества во взяточничестве (ч.5 ст.291.1УК РФ) обнаружила целый ряд конструктивных недостатков, которые привели к полярным мнениям в доктрине уголовного права и нестабильности правоприменительной практики.
3. В доктрине уголовного права назрела необходимость более детального исследования «границ» стадий совершения преступления, в особенности - «демаркационной линии» между обнаружением умысла и приготовлением, что, возможно, повлечёт пересмотр сложившихся представлений о тех же «границах» в правоприменительной практике.
4. Особенности криминализации рассматриваемых коррупционных действий требуют необходимости комплексного учёта фундаментальных положений учения о стадиях преступления, глобализационных процессов, в которые вовлечена Россия, и традиционных требований юридической техники.
Список литературы
Бугаевская Н.В. Обещание или предложение посредничества во взяточничест-ве//Человек: преступление и наказание. 2013. №2 (81). С.41-43.
Магу за А. Особенности криминализации и обещания предложения взятки в свете международных антикоррупционных обязательств//Уголовное право. 2013. №5.
Пантюхина И.В., Бражник С.Д. Обещание или предложение посредничества во взяточничестве: вопросы теории и правоприменения //Актуальные вопросы борьбы с преступлениями.2016. №1. С.8-13.
Рахманова Е. Н. Государство и право в условиях глобализации// Современное государство: Политико-правовые и экономические исследования Сб. науч. тр. Сер. «Правоведение» Центр социал. науч.- информ. исслед.; Отв. ред. Е. В. Алферова. М., 2010. С. 14-36.
Рахманова Е. Н. Защита прав человека от преступности в условиях глобализации. Автореф. дис...д.ю.н.. наук // Всероссийский научно-исследовательский институт МВД РФ. СПб.. 2010.
Семыкина О.И. Историческая обусловленность института предложения и обещания взятки//Журнал российского права.2016. № 4. С.93-100.
Сидоренко Э.Л. Реформирование российского антикоррупционного законодательства: требование ОЭСР или правовая необходимость/ Вестник МГИМО Университета. 2014. №3 (36). С. 188-194.
Сидоренко Э. Л., Катмамбетов М.И. Обещание и предложение взятки: международные стандарты и перспективы их реализации в УК РФ//Международное уголовное право и международная юстиция.2017. № 3. С.22-26.
Сидоренко Э. Л. К вопросу о целесообразности криминализации и обещания предложения взятки//Общество и право.2017. №1 (59). С.40-45.
Ткачев И. О. Ответственность за обещание или предложение посредничества во взяточничестве// Правовое государство: теория и практика. 2012. № 1 (27). С. 53-57. С.58-62.
Федоров А. В. Антикоррупционная конвенция ОЭСР и совершенствование российского уголовного законодательства//Юридическая наука: история и современность. 2013. №10. С.163-184.
Семенова В. В.
Назначение наказаний за склонение к потреблению средств и веществ, представляющих угрозу здоровью населения
Encouraging Consumptions of Substances Posing a Threat to Public Health
Аннотация. Основным способом приобщения лиц к потреблению средств и веществ, представляющих угрозу здоровью населения, является их склонение к этому. Именно оно является начальным звеном в преступной цепи незаконного оборота наркотиков.
Abstract. The main way of introducing people to the consumption of substances that pose a threat to public health is an encouragement to try them. That it is the initial link in the criminal chain of illicit drug trafficking.
Ключевые слова, склонение к потреблению, наркотики, назначение наказания.
Key words, encouraging consumption, drugs, sentencing
Потребление наркотиков способствует распространению ВИЧ-инфекции, при этом ежегодный прирост ВИЧ-инфицированных в России составил уже более 100 тыс. чел.322. Поэтому группа преступлений, ответственность за которые предусмотрена ст.ст. 2281, 230, 232, 234 и 2341 УК РФ, характеризуется повышенной общественной опасностью, т. к. в данных преступлениях помимо основной цели, предусматривается дополнительная -склонение к потреблению.
За совершение преступлений, связанных со склонением к потреблению средств и веществ, представляющих угрозу здоровью населения, предусматриваются различные виды наказаний от штрафа до пожизненного лишения свободы.
По изученным уголовным делам за 2013-2018 гг. судьями федеральных районных судов были применены различные виды наказаний и способы их отбывания (в %)2: лишение свободы - 55; условное лишение свободы -36; лишение свободы и дополнительно штраф - 1,5; штраф - 7 и ограничение свободы - 0,5. По нашему мнению, процент назначения условного осуждения слишком велик, а применения наказания в виде штрафа - мал.
Так, по ч.ч. 1 ст.ст. 2281, 234 и 2341 УК РФ самый строгий вид наказания предусмотрен ст. 2281 УК РФ (8 лет лишения свободы), а самое мягкое среди максимальных сроков наказаний ст. 2341 УК РФ (ограничение свободы до 2 лет). Анализ уголовных дел, возбужденных по ч. 1 ст. 2281 УК РФ, показал, что к 12 % осужденных применено наказание в виде лишения свободы на срок от 4 до 5 лет и 88% назначено условно на срок от 4 до 5 лет. Основанием назначения условного осуждения послужило применение в отношении их положений статьи о назначении наказания при наличии смягчающих обстоятельств (ст. 62 УК РФ). Отметим, что в ст. 2281 УК РФ такой вид наказания, как штраф, отсутствует. По нашему мнению, он является обязательным видом наказания, который должен устанавливаться за совершение преступлений, связанных с извлечением незаконной прибыли.
По ч. 2 ст. 2281 УК РФ законодателем предусмотрен максимальный срок наказания в виде лишения свободы до двенадцати лет. За совершение преступлений, предусмотренных данной частью, в 74% случаев назначены наказания в виде лишения свободы от 1 до 4 лет и в 26% - от 5 до 6 лет.
Обратим внимание, что в перечне квалифицирующих признаков ч. 3 ст. 2281 и ч.ч. 2 ст.ст. 234 и 2341 УК РФ закреплен аналогичный признак -совершенные группой лиц по предварительному сговору, где максимальное наказание предусмотрено в ст. 2281 УК РФ (15 лет лишения свободы), и в 7% случаях виновные за совершение преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 2281 УК РФ, осуждены к лишению свободы на срок от 4 до 5 лет, в 22% от 6 до 7 лет, а в 19% - от 8 до 9 лет. Минимальное наказание предусмотрено ст. 234 УК РФ (5 лет лишения свободы). Необходимо отметить, что по ч.ч. 1 ст.ст. 234 и 2341 УК РФ законодатель считает незаконный оборот сильнодействующих или ядовитых веществ в целях сбыта наиболее общественно опасным преступлением, однако по вторым частям данных статей мы видим, что большую опасность представляют деяния, закрепленные в ст. 2341 УК РФ, что свидетельствует о нарушении дифференциации наказания. Так, С. Ф. Милюков и А. Д. Щербаков указали, что отсутствие в санкции ч. 1 ст. 2341 УК РФ лишения свободы, не может надежно препятствовать деятельности сбытчиков новых потенциально опасных психоактивных веществ1. С чем нельзя не согласиться.
Отметим, что ч. 4 ст. 228 и ч. ч. 3 ст.ст. 234 и 234 УК РФ имеют общий квалифицирующий признак - совершенные организованной группой, а ст.ст. 2281 и 234 УК РФ - совершенные в отношении средств и веществ в крупном размере. По ст. 2281 УК РФ предусмотрен самый максимальный срок лишения свободы (20 лет лишения свободы), а по ст.ст. 234 и 2341 УК РФ - лишение свободы до 8 лет. Данные преступления относятся к категории тяжких и особо тяжких, однако в 43 % анализируемых уголовных делах, возбужденных по ч. 4 ст. 2281 УК РФ, вынесено наказание в виде лишения свободы на срок от 2 до 4 лет, 48% - от 5 до 7 лет и 9% - от 8 до 10 лет. За совершение преступлений, предусмотренных ч. 3 ст. 234 УК РФ в 33% случаях назначены наказания в виде лишения свободы условно на срок от 1 до 2 лет, в 43% - от 3 до 4 лет и в 24% - штраф. Отметим, что при назначении наказания по ч. 3 ст. 234 УК РФ в виде штрафа и лишения свободы условно от 1 до 2 лет судом применялись положения ст. 62 УК РФ. В изученных 43% уголовных дел, возбужденных по ч. 3 ст. 234 УК РФ, по которым лицам было назначено условное осуждение от 3 до 4 лет не выявлено ни смягчающих, ни отягчающих обстоятельств.
По ч. 5 ст. 2281 УК РФ предусмотрено наказание в виде пожизненного лишения свободы, но виновным в 83% случаях назначено наказание в виде лишения свободы на срок от 4 до 5 лет и в 17% - 16 лет лишения свободы со штрафом 150 тыс. руб.
Обратим внимание на то, что в 60 случаях, что составляет 34% от всех изученных уголовных дел, возбужденных по ч.ч. 2-5 ст. 2281 УК РФ судьями на основании ст. 64 УК РФ (Назначение более мягкого наказания, чем предусмотрено за данное преступление) и ст. 66 УК РФ (Назначение наказания за неоконченное преступление) назначено наказание ниже низшего предела, предусмотренного санкцией уголовно-правовой нормы. При этом штраф за совершение указанных деяний назначался редко.
Так, в 67% анализируемых уголовных делах, возбужденных по ч. 1 ст. 230 УК РФ вынесено наказание в виде лишения свободы условно сроком на 3 года, в 16,3 % - 3 года реального лишения свободы и в 8,35% - 1 год лишения свободы условно и ограничение свободы на 2 года. Отметим, что при назначении двух последних видов и сроков наказаний судом применялись положения ст. 62 УК РФ, а при назначении реального лишения свободы, лицо было признано виновным в совершении преступлений по совокупности ст.230 и ч. 2 ст. 228323 УК РФ.
По п. «в» ч. 2 ст. 230 УК РФ, в 76% случаях, судом применялись положения ст.сг. 62 и 64 УК РФ и виновным назначены наказания в виде лишения свободы на срок от 2 до 4 лет лишения свободы и только в 24% минимальный размер наказания, предусмотренный санкцией, также в уголовных делах, возбужденных по п. «а» ч. 3 ст. 230 УК РФ, выявлено, что в 100% изученных случаев, при назначении наказания судом применялись положения ст.сг. 62 и 64 УК РФ и назначались наказания в виде 4 лет лишения свободы.
Исследуя уголовные дела, возбужденные по признакам преступлений, предусмотренных ст. 232 УК РФ, отметим, что по ч. 1 в 19% случаях виновным назначено лишение свободы на срок от 1 до 2 лет и в 81% случаев они получили условное осуждение, в случаях назначения реального наказания лицу судом принимались во внимание обстоятельства, отягчающие наказание (ст. 63 УК РФ), например, такие, как «рецидив преступления», по ч. 2 во всех 100% изученных уголовных дел, виновные были приговорены к лишению свободы на срок 2 года условно.
Проанализировав приговоры уголовных дел, можно сделать вывод, что назначенные наказания за преступления, предусмотренные ст.ст. 2281, 230, 232 и 234 УК РФ, слишком мягкие несмотря на то, что санкции статей позволяют судьям выносить более строгие наказания. Назначение лишения свободы условно, по нашему мнению, не являются соизмеримым со степенью причиненного вреда.
Также считаем, что количество вынесенных приговоров с назначением виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст.ст. 2281 и 234 УК РФ, наказаний в виде штрафа должно увеличиться в связи с тем, что лицо от совершения преступных действий получает доход.
На основании вышеизложенного, предлагаем в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 15.07.2006 № 14 «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами»1 расширить пункт 35 обстоятельствами, установление которых необходимо при решении вопроса о назначении наказания. Изложив его в следующей редакции: «... Уголовного кодекса Российской Федерации. При этом устанавливать возможность назначения виновному дополнительного наказания в виде штрафа, если он предусмотрен санкцией соответствующей статьи УК РФ».
Список литературы
Милюков С.Ф. Наркоагрессия против России: поиск асимметричных ответов // Криминология: вчера, сегодня, завтра. - 2015. - № 1 (36).
Щербаков АД. Уголовная политика в области противодействия незаконному обороту наркотиков в Российской Федерации: проблемы и перспективы решения // Уголовная политика и правоприменительная практика. Сборник статей по материалам III Всероссийской научно-практической конференции. СПб, Петрополис. -2015. С. 406-413
Семенова В. В. Уголовная ответственность за склонение к потреблению средств и веществ, представляющих угрозу здоровью населения: автореф. ... канд. юрид. наук: 12.00.08.-СПб, 2019
Шкеле М.В.
Уголовная политика и толкование уголовного закона
Criminal Law Policy and Interpretation of the Law
Аннотация. Уголовно-правовая политика традиционно считается прерогативой законодателя. Полагаем, что круг субъектов уголовно-правовой политики шире. Кроме законодательной власти субъектами уголовной политики выступают Президент Российской Федерации, органы судебной и исполнительной власти, что находит свое отражение в формулировании стратегических задач, направлений противодействия преступности, в расстановке приоритетов, в направлении законодательных инициатив, в правоприменительной деятельности по привлечению к уголовной ответственности.
Abstract. Criminal law policy is traditionally viewed as a legislature's prerogative. But there are more subjects of this policy. Besides the legislature, the subjects of the criminal law policy are the President of the Russian Federation, judicial authorities and executive agencies. They largely influence the definition of the strategic tasks, counteractions to crime, legislative initiatives and criminal prosecution.
Ключевые слова', уголовная политика, уголовно-правовая политика, борьба с преступностью, толкование закона, применение закона.
Key words, criminal policy, criminal law policy, war on crime, interpretation of the law, application of law
Вопросам понятия, содержания и направлений уголовной политики посвящено значительное количество научных исследований. Не остался в стороне от этой тематики и автор данной статьи324. Однако следует отметить, что за последнее время значительно усилилась политическая составляющая общественной и государственной жизни в России. Так, например, в мае этого года был принят Федеральный закон «О внесении изменения в статью 27 Федерального закона «О статусе военнослужащих», направленный на уточнение ответственности командиров в части, касающейся морально-политического и психологического состояния подчинённого личного состава1