|
|
Смирнов А.В. Публичность (открытость) судебной власти как условие демократии
в Росссии.
// https://kalinovsky-k.narod.ru/b/st/smirnov2004.htm
ПУБЛИЧНОСТЬ (ОТКРЫТОСТЬ) СУДЕБНОЙ ВЛАСТИ КАК УСЛОВИЕ ДЕМОКРАТИИ В РОССИИ
"Милость превозносится над судом"
(Иак. 2. 13)
Содержание
1. Вызовы демократии и государственности России
В этом году исполняется 20 лет с начала очередного витка реформаторства в России, начатого еще М. Горбачевым. За этот немалый срок произошло множество событий, разительно изменивших облик страны. Главным итогом их явилась смена общественно-политического строя - социализм умер, и обломки его поросли капиталистическим чертополохом, который постепенно набрал силу и расцвел ярким махровым цветом. Возродился общественный слой собственников-предпринимателей, в основном исповедующих новую национальную идею: не идти особым путем, не пытаться "догнать и перегнать" Запад, а сделаться просто нормальной частью созданной им цивилизации. Однако некоторыми эта мысль была воспринята превратно. Огромный ломоть общественного богатства быстро оказался в руках энергичного класса "новых русских", а имущественное расслоение в неготовой к такому обороту событий России стало подбираться к мировому рекорду. Сложился союз коррумпированного государственного механизма (в первую очередь, его разрешительно-распределительной части) и полутеневого, полудикого бизнеса. При этом качество новой капиталистической верхушки оставляет желать лучшего, ибо она так и не сумела обзавестись тем, что только и делает социальную элиту продуктивной и необходимой - подлинной моралью, традициями, корпоративной честью (как то: дворянская, купеческая, офицерская и т.д.). Вместо этого нувориши воспользовались тем, что было - "понятиями" блатного мира, идеологией этого эрзаца гражданского общества, который словно уродливых росток пробивался под пятой коммунистического тоталитаризма. Не только низы, но и современные политические деятели самых верхних эшелонов власти не гнушаются пользоваться в своей речи элементами откровенной "фени". Общий культурно-нравственный уровень населения России упал, ибо вместе с новой криминализированной "элитой" в социальном зеркале, на противоположном социальном полюсе, отразилось и ее уродливое отражение - народившийся в смутное время новый люмпен-пролетариат, охлос.
Однако к концу 90-ых годов XX века та часть государственного аппарата, которая не имела прямого доступа к распределению имущественных ресурсов (а это главным образом силовые и правоохранительные ведомства: Минобороны, МВД, ФСБ, суды, прокуратура и т.д.), вдруг стала чувствовать, что ее обходят, что крупный бизнес ("олигархи") в симбиозе с чиновниками-хозяйственниками, также стремительно обогащающимися за счет коррупции, стоит на пороге захвата государства, т.е. превращения его в основной правящий класс, политэкономическую элиту-плутократию. Но это уже было прямым покушением не только на личную выгоду государственной бюрократии, но и на сами цивилизационные основы, на исконное российское понимание государства как "положительно-правовую форму Родины, где истинным содержанием политики является отечество" (Ильин И.А. О сущности правосознания // Собр.соч. В 2 тт. Т. 1 . М., 1993. С. 176). Здесь уязвленный личный интерес нашел себе удобное оправдание в праведном гневе радетеля за державу. Чиновничество как истинный правящий в России (на протяжении, по крайней мере, последних 300 лет) класс оказалось не готовым уступить ведущую роль предпринимателям. Его главный стержень - силовики - вдруг ясно осознали необходимость единства, защиты своих общих корпоративных интересов. Отсюда такая популярность призыва обеспечить пресловутое "единство" страны. Надо признать, что социальной поддержкой этого лозунга бюрократия обязана значительной части населения России, не сумевшей адаптироваться к условиям рыночной экономики. Не в силах понять истинных, но скрытых от непосвященных причин политических сдвигов, маргинальная среда как всегда склонна видеть источник своих бед и общего нестроения державы в кознях врагов разных мастей - олигархов, массонов, инородцев и т.п. Но, уже решившись взять открытый реванш, силовые чины еще не вполне ясно понимают, как обеспечить свой имущественный интерес - за счет ли резкого повышения окладов, пенсий и льгот, либо путем эскалации устрашения, которое заставит бизнес покорно перераспределять общественное богатство в их пользу в виде взяток, пожертвований и доли в деле. Первый путь внешне легален, зато взрывоопасен на общем фоне низких доходов населения, второй же сулит быстрое и тайное обогащение, в первую очередь судьям, прокурорам, налоговикам, таможенникам, милиции и т.п., но лишь при условии соблюдения своего рода техники безопасности - круговой поруки снизу доверху. Впрочем, бюрократия пробует и тот и другой путь: так, правительство обещает судьям оклады на уровне европейских, но адвокаты тем не менее повсеместно пеняют, что в судах перед гражданами вдруг выросла настоящая "китайская стена", ибо почти ни один вопрос не решается положительно просто так, а если и решается, то в пользу государственных структур. То же самое наблюдается в милиции, прокуратуре и др. Не помеха "органам" ни международные нормы о правах человека, ни новые, усовершенствованные кодексы. Действуют своего рода ножницы: чем либеральнее законы, тем откровеннее безнаказанное противодействие им со стороны "правоохранителей", которые фактически охраняют от права самих себя. Очевидно, наступил предел той недолгой терпимости к либерализму, на которую была способна российская бюрократия.
Но, сойдясь между собой в политической схватке, олигархи и силовики забыли о третьей силе, которую до сих пор было как-то не принято брать в расчет, о так называемом среднем классе. Однако именно средний класс является сейчас на Западе тем локомотивом, который служит ведущей силой общества "Haitech", или, иначе говоря, новой, информационной цивилизации. По-видимому, сложился он и на пространстве, где существовал Советский Союз. Согласно некоторым оценкам количество людей в России, относящих себя к среднему классу, выросло с 1999 по 2002 год почти в два раза. Это средние предприниматели, менеджмент, квалифицированные инженерные и научно-технические кадры промышленности, профессорско-преподавательский состав вузов, лица "свободных" профессий (адвокаты, артисты, журналисты и т.д.), представители ряда политических сообществ, конструктивно настроенная часть элиты отечественных спецслужб и армии, а также гражданской бюрократии, не вовлеченной в личные отношения с олигархами, криминалитетом и теневым бизнесом. Подобные люди своими жизненными приоритетами обычно считают образование, творческую работу, широкую самореализацию личности, жизненный успех и, что немаловажно, законность и порядок, создающие условия для достижения названных целей. В общем, этот общественный класс склонен к ведению образа жизни, выработанного западной цивилизацией, при том, что он не чужд традиционного российского менталитета и истинного патриотизма. Не кто иной, как средний класс есть потенциальная база общественной стабильности, и именно он настроен на инновационную стратегию развития страны. Социологические исследования показывают явное преобладание у этой части населения "модернистских" настроений. Правда, в России средний класс до сих пор не слишком проявлял себя как политически и экономически активный субъект социального действия, однако он может и должен быстро освоить эту роль. Почему? Да потому, что он преимущественно состоит из людей, пробившихся к относительному благосостоянию и личному успеху через жесткую гребенку естественного отбора 90-ых годов и в массе своей обладает еще одним неоценимым качеством - это наиболее пассионарная часть общества, что косвенно подтверждают последние (ноябрь-декабрь 2004 г.) события на очень близкой нам по своим этническим, социально-экономическим и политическим условиям Украине. Мы вольны по-разному оценивать геополитическое значение этих событий, но удивительные порядок и организованность, бескровность и вместе с тем массовость и энергичность "оранжевой" революции не могут быть объяснены лишь проведением "спецоперации США" и подкупом всех пришедших на майдан Незалежности. Но они вполне могут быть следствием того, что социально эту революцию возглавил образованный и сознательный средний класс, который сам, как огня, страшится крови и насилия (может, поэтому цвет украинской революции подчеркнуто не красный, а оранжевый?). Все сказанное дает основание полагать, что этот общественный слой и есть та новая, нарождающаяся на постсоветском пространстве общественная элита, которая должна прийти на смену плутократии 90-ых, и ожидать этого по историческим меркам следует не сегодня - завтра.
Но в России средний класс пока молчит, а новые умонастроения еще политически не оформлены, не структурированы, не нашли для себя, как точно подмечают некоторые политологи, подходящего языка (см.: Ипполитов К.Х., Лепский В.Е. О стратегических ориентирах развития России: что делать и куда идти // Рефлексивные процессы и управление. Том 3. N 1. 2003. С.5-27.). Острота проблемы притуплена из-за страха российского общества перед исламским терроризмом, а также вследствие харизматичности нынешнего лидера страны и благоприятной рыночной конъюнктуры на нефть. Однако все эти факторы имеют так или иначе временный характер, и потому на очередной вызов истории отвечать придется неизбежно.
Каким может быть этот ответ, зависит от того, как долго будет закипать российский социальный котел, но то, что он постепенно нагревается не вызывает сомнений. По данным социологических опросов стране так и не удалось, несмотря на доверие большинства граждан к президенту, преодолеть господствующее у половины населения ощущение неправильности пути, по которому она движется. Так, соотношение ответов "дела идут в правильном направлении"/"страна движется по неверному пути" составляет 39 к 50 %. Общественное мнение существенно (18-19%) склоняется к тому, что бюрократизма и коррупции взяточничества при новом правительстве стало больше, чем прежде. Не верят в то, что правительство сможет изменить положение в стране к лучшему 39% (надеются на это только 24 %). На вопрос о том, нужны ли в России общественные движения, партии, находящиеся в оппозиции президенту и способные оказывать серьёзное влияние на жизнь страны, дали положительный ответ две трети опрошенных. В СМИ широко обсуждается вопрос о возможности создания единого оппозиционного фронта, и идут разговоры о поисках лидера оппозиции (см.: Л.Седов. Мнения и оценки жителей России в октябре 2004 // direct@levada.ru). Если власть снова станет делать вид, что ничего не происходит, а тем временем продолжится имущественное расслоение, закабаление бизнеса, попустительство коррупции, захват средств массовой информации и "черный" предвыборный пиар, то очередные выборы Президента также рискуют окраситься если не в красный, то в оранжевый цвет. Катализатором этого процесса могут выступить и нарушения в ходе ожидаемой приватизации российских земель, и возможные подтасовки на выборах. Но Россия не Украина - она уже федеративна и к тому же многонациональна и может этнически (Кавказ, Татарстан, Башкирия, Калмыкия, Бурятия и т.д.) не выдержать социального возмущения, которым не преминут воспользоваться в своих корыстных геополитических целях мощные внешние силы. Тогда грядущая за распадом великого государства смута неминуемо обернется большой кровью и крупнейшим международным конфликтом. Значит, именно воинствующая бюрократия и сопутствующая ей коррупция как историческое наследие имперского авторитаризма, представляют сейчас главную угрозу национальной безопасности страны.
Где же выход? Кто должен выстраивать стратегические ориентиры для стоящей на пороге новой элиты, чтобы удержать ее от нарастания радикальных настроений, но в то же время обратить пассионарную энергию среднего класса в мирном и созидательном направлении? Может быть, исполнительная или законодательная власть? Но государственный аппарат охвачен глубокой коррупцией, деморализован и неэффективен, он фактически снял с себя ответственность за участь страны. Чиновник рассматривает должностное кресло как бенефиций и не желает никаких иных перемен, кроме умножения собственного благополучия. Это отчетливо видно на примере проправительственной "партии власти", звучно имитирующей политическую активность, но, по сути, не имеющей какой-либо стратегической линии поведения и политической и программы, кроме "поддержки Президента" и сохранения своего статус-кво. Другие политические партии из ныне существующих также не способны возглавить средний класс, ибо все они созданы ad hoc и фактически являются лишь подпоркой для собственных лидеров. Недавно провозглашенная ставка на крупные парламентские партии могла бы принести ощутимую пользу, если бы российское общество было достаточно политически структурировано и уже готово к созданию их "снизу", в результате гражданской инициативы, но сформированные "сверху", по приказу, такие партии будут демократическим прикрытием для бюрократического правления.
Президент Российской Федерации обладает большими конституционными полномочиями, однако он не в состоянии действовать иначе, как посредством породившего его государственного аппарата, а в нем, как в трясине, вязнут любые новаторские начинания. Это доказал явно провалившийся опыт построения так называемой "вертикали власти", когда дублирующие местную администрацию представители Президента и органы федеральной власти по округам оказались пятым колесом в телеге российской государственности. По-видимому, та же судьба ждет и новое поветрие - назначение Президентом глав субъектов Федерации, ибо, во-первых, эта идея вступает в очевидное противоречие с конституционным федерализмом, а во-вторых, с кланово-этническим общественным сознанием в национальных республиках, поэтому Президенту России придется либо выбирать глав этих республик из списка предложенных ему на местах кандидатур либо пожать новую политическую бурю на Кавказе, в Поволжье и т.д.
Реальным влиянием и возможностями обладают в современной России мощные финансово-промышленные группы, однако в основном они настроены по-компрадорски и привыкли решать свои проблемы главным образом не за счет инноваций, а путем сращивания с властью и теневого использования ресурсов, поэтому вряд ли стоит ждать, что, будучи глобально отстраненными, они, подобно тихоокеанским индустриальным "тиграм", пожелают заняться направлением подспудной протестной энергии российского населения в русло очередного экономического "чуда".
Остается прийти к выводу, что единственной силой, которая может отвести от страну надвигающуюся катастрофу, является сам народ, точнее, его наиболее активная, средняя, часть, называемая нами новой элитой. Выход, очевидно, состоит в том, чтобы дать пассионариям из среднего класса возможность самим "перевоспитать" зарвавшуюся и ставшую опасной бюрократию, заставив ее быть по-веберовски полезной и эффективной. Речь не идет о ленинском "сломе" государственного аппарата, ибо в настоящих условиях это было бы самое худшее, что только можно придумать, напротив, востребованы должны быть лишь цивилизованные, правовые формы.
2. Судебная власть: значение и общая характеристика современного
состояния
Одновременная переделка всего государственного аппарата практически невозможна,
поэтому объектом первоочередного воздействия должна служить лишь одна его часть,
но такая, которая способна повлиять на весь государственный аппарат, научив
его на деле служить народу. Такой способностью обладает только судебная система,
ибо правосудие - своего рода реле, с помощью которого "слабым током" индивидуального
волеизъявления в соответствии с потребностями гражданского общества можно переключать
мощные "силовые поля" социальных отношений. Причем суд - это единственное место,
где индивид вправе рассчитывать на то, чтобы разговаривать с государством на
равных. Итак, суд есть как раз то уникальное звено, за которое можно вытащить
всю цепь. Это хорошо понимали авторы Концепции судебной реформы, принятой 24
октября 1991 г. Верховным Советом РСФСР. Они писали: "На арену общественной
жизни выходит независимый, свободный от корыстных интересов и политических симпатий
суд, выступающий гарантом законности и справедливости, играющий для государства
ту же роль, какая в человеке принадлежит совести. Поэтому ядром всякой судебной
реформы выступают преобразования суда и процесса, под знаком и во имя которых
изменяется предназначение и деятельность других органов и институтов". Однако
тринадцати лет, прошедших со дня утверждения данного документа, к сожалению,
оказалось недостаточно, чтобы эти идеи воплотились в жизнь. Следует признать,
что судейская система, будучи плоть от плоти государственной бюрократии, в массе
своей оказалась морально и профессионально не готова к выполнению новой роли
в демократическом обществе. Дарованные ей судебной реформой самостоятельность
и независимость были использованы не в интересах подлинного правосудия, а для
обеспечения собственной кастовой неприкасаемости. В отличие от большинства других
граждан, судьи, по Федеральному закону "О статусе судей в Российской Федерации"
от 15 декабря 2001 г. и согласно ст. 448 УПК РФ, наделены правом на особые условия
и порядок осуществления в отношении них уголовного преследования, которые практически
исключают привлечение коррумпированных судей к уголовной ответственности. Так,
решение о возбуждении уголовного дела в отношении судьи принимается лишь Генеральным
прокурором России на основании заключения особой судебной коллегии в составе
трёх судей о наличии в действиях судьи признаков состава преступления и, кроме
того, лишь с согласия самого судейского сообщества в лице соответствующей квалификационной
коллегии судей. При этом заключение судебной коллегии принимается по итогам
рассмотрения с участием прокурора, а также самого судьи и его защитника. Действия
судей, нарушающих уголовный закон, чаще всего остаются безнаказанными ввиду
полного отсутствия за ними какого-либо эффективного контроля. Это развращает
других членов судейского корпуса, вовлекая в коррупционные связи все новых участников.
Более того, сложилось что-то вроде системы круговой поруки в отношении судебных
решений, при которой, как и предупреждали авторы Концепции судебной реформы,
"надзор вышестоящих инстанций оказывается близоруким, суд покрывает ошибки обвинения,
прокурор горой стоит за выводы расследования, а следователь кое-что лишнее позволяет
оперуполномоченному. Мало кто хочет разрушать иллюзию успешности работы коллег,
идти "не в ногу". Отсюда проистекают борьба за стабильность приговора, …стремление
к самозасекречиванию". Результаты проведённого Комиссией по борьбе с коррупцией
анализа материалов о деятельности судебной системы Российской Федерации в основном
совпадают с итогами исследования фонда "Информация для демократии" (Фонд ИНДЕМ),
выполненного в 1999-2001 гг. путем социологических опросов граждан, предпринимателей
и должностных лиц (см.: http://kompromat.flb.ru).
Это исследование подтвердило, что среди всех органов, образующих правовую систему,
самым критическим звеном в данный момент являются суды, в первую очередь, арбитражные.
Опрошенные в подавляющем большинстве отрицательно оценивают работу судей, говоря,
что не желают обращаться в суды, ибо "не рассчитывают найти там справедливость"
(78,6% респондентов), "слишком высоки неофициальные затраты" (72,2% респондентов).
Проведенные исследования наводят на мысль, что вместо дальнейшего необоснованного
укрепления института неприкосновенности судей, необходимо разработать и законодательно
закрепить эффективный правовой механизм, который обеспечивал бы неукоснительное
соблюдение судьями законности и выполнение задач правосудия.
Сообщалось, что Комиссия Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации по борьбе с коррупцией провела изучение поступивших в 2000-2002 гг. материалов и обращений граждан, руководителей государственных и коммерческих организаций и других лиц, относящихся к коррупции в деятельности судебных органов. Их обобщение и анализ указывают на то, что основные задачи судебной реформы оказались недостигнутыми. Почти в каждом обращении в Комиссию излагались факты, заставляющие серьезно усомниться в объективности и личной незаинтересованности судей, которые вопреки нормам закона и обстоятельствам дела защищали интересы лишь одной из сторон. Из этих обобщений предстает отвратительная картина нарастающей волны коррупции среди судейского корпуса. И это невзирая на принятие целого ряда Кодексов (УК, УПК, ГК, ГПК, АПК РФ), в которых воплощаются либеральные правовые идеи и состязательные процессуальные механизмы. Судопроизводство в арбитражных судах порой превратилось в куплю-продажу решений, вследствие чего юридическая квалификация участников процесса утрачивает всякий позитивный смысл. Правда, обвинения в коррупции судейское сообщество решительно отвергает. Так, Председатель Верховного суда РФ В. Лебедев недавно заявил, что за весь 2003 год прекращены полномочия 68 судей, предупреждены 224 судьи. Генеральный прокурор выходил с представлением о даче заключения о наличии в действиях 7 судей признаков преступления, 6 обращений было удовлетворено, а осуждено 4 судьи (см.: Катанян К. Судьи скоро сойдутся на своем съезде. - Родная газета, № 37(72), 24 сентября 2004 г.) Но много это или мало? Думается, что на несколько десятков тысяч судей это чрезвычайно малая цифра, которая свидетельствует лишь о фактической неприкасаемости их касты.
Практическая реализация состязательных начал проходит трудно и в пореформенном уголовном процессе. Далеко не все российские судьи, прокуроры и следователи оказались готовы принять процесс как спор равных сторон перед лицом беспристрастного и независимого суда. Большинство прокуроров превратно поняли состязательность лишь как свое право с ожесточением преследовать избранную жертву, не слишком заботясь при этом об интересах истины. Вслед за А.И. Герценом, о таких можно сказать, что "прокурор, как ловкий тореадор, унижен и оскорблен, если травимый зверь уцелел" (Герцен А.И. Былое и думы. Ч. II. М., 1932. С. 119). Многие судьи по-прежнему отождествляют свои цели с задачами прокуратуры и предварительного расследования. Роль правосудия они видят не в беспристрастном и объективном разрешении спора обвинения и защиты, где реабилитация невиновного - такая же желанная цель, как и осуждение виновного, а в пресловутой "борьбе с преступностью". На усиление юридических гарантий стороны защиты, личности в целом инертная, а порой и прямо реакционная часть судебно-следственной системы отвечает откровенным снижением стандартов доказанности виновности, обоснованности и мотивированности решений, снисходительностью к процессуальным нарушениям и пренебрежением к законным интересам участников процесса. Не секрет, что паллиативом очевидному оправдательному приговору нередко становится условное осуждение невиновных. Слишком многие суды де-факто все еще остаются политическим придатком административной власти, боязливо оглядываются на прокуратуру и власть предержащих. Отсюда вытекает, что после принятия новых Кодексов первейшей задачей на пути реформ является решительное преобразование организации судов, прокуратуры и следствия, равно как и обеспечение действенного гражданского контроля за их деятельностью.
3. Публичность судебной власти как ее открытость для гражданского
общества
Судебная власть наиболее из всех ветвей власти может быть близка к народу, ибо переводит абстрактную общественную пользу законов в плоскость конкретных гражданских интересов. Здесь гражданин вправе разговаривать с государством как равный, и потому именно суды должны в первую очередь быть публичными органами. Публичность процесса - это, разумеется, проявление общественной силы, но, как гласит восточная мудрость, "величайший меч - тот, который никогда не бывает вынут из ножен". Публичность в современном цивилизованном судопроизводстве начинает восприниматься не только как официальность, но и как способность суда равно слышать голоса всех, а не только сильнейших. Задача новой публичности заставить не на словах, а на деле уважать индивида, его права и справедливые интересы, которые должны быть тщательно выяснены, взвешены и учтены. Это и социальная открытость судопроизводства гражданскому обществу.
Как отмечалось выше, именно переустройство российской судебной системы так, чтобы она максимально обратилась лицом к народу, может явиться средством борьбы наиболее пассионарной части граждан с коррупцией и эффективным способом воспитания ими "снизу" государственного аппарата. В нынешних условиях только это позволит относительно быстро снять социально-политическую напряженность, однако не революционным, а более конструктивным, эволюционным путем.
Но как этого добиться, если суд был и остается чисто государственным органом,
а общественная функция правосудия по-прежнему не обеспечена? Ответ на этот вопрос
дан давно и известен всем образованным правоведам. Суть его сводится к максимальному
"разгосударствлению" правосудия с тем, чтобы обеспечить его подлинную, а не
присвоенную государством публичность. Для этого мировая история суда, юридическая
наука и практика приготовили несколько действенных рецептов, которые можно сформулировать
в виде следующих максим:
1. Нет эффективнее оружия против судебного произвола бюрократии, чем суд присяжных.
Это такая форма организации суда, когда рассмотрение и разрешение одного дела
осуществляется двумя раздельными судебными составами - во-первых, жюри, состоящим
из народных представителей, и, во-вторых, профессиональными судьями (судьей),
причем первые разрешают вопрос о виновности подсудимого, а вторые - о применении
к данному случаю норм права на основе решения (вердикта) присяжных. Таким образом,
сущность суда с участием присяжных состоит в том, что разрешение вопроса о виновности
является исключительной прерогативой народных представителей, а профессиональных
судей к нему не допускают. Последние в силу принадлежности к государственному
аппарату почти всегда остаются ближе к государственному обвинению, чем к защите,
а потому профессиональный судья всегда (и не без основания) находится под подозрением
в пристрастности и склонности к первоочередной защите именно государственных
интересов. Напротив, жюри присяжных свободно от такого упрека, и условия для
состязания сторон обеспечивается здесь более полным и справедливым образом,
поэтому именно суд присяжных является политической гарантией против авторитаризма.
В России в 1996 - 1997 г. г. судом с участием присяжных было вынесено соответственно
19,1% и 22,9 % оправдательных приговоров от общего число дел, рассмотренных
в этой форме. В то же самое время всеми остальными судами оправдано: в 1996
г. - 0,4%, а в 1997 г. - 0,43 % подсудимых (Судебная статистика: преступность
и судимость (современный анализ данных уголовной судебной статистики России
1923-1997 гг.) / Под ред. И.Н. Андрюшечкиной. М., 1998. С. 54). То есть, в среднем
жюри присяжных более чем в 50 раз реже соглашалось с требованиями государственного
обвинения, чем обычные суды. Такое колоссальное расхождение не может быть объяснено
ни ошибками присяжных, ни особой "проницательностью" профессионалов. Оно продиктовано
различным восприятием правосудия присяжными и профессиональными судьями. Последние
фактически более склонны отождествлять свои задачи с задачами правоохранительных
органов (прокуратуры и предварительного расследования), а справедливость правосудия
видеть главным образом в достижении высшей цели - избавления общества от преступности,
в то время как присяжные заседатели чаще рассматривают правосудие как индивидуальную
справедливость, то есть эквивалентное воздаяние подсудимому за содеянное, при
условии доказанности его виновности в результате равного спора сторон. Концепцией
судебной реформы предполагалось внедрение суда с участием присяжных по делам
о преступлениях, грозящих виновному лишением свободы на срок свыше одного года,
то есть по подавляющему большинству дел. При этом по делам о преступлениях,
наказуемых смертной казнью, а также по некоторым другим, слушание перед жюри
хотели сделать обязательным, а в остальных случаях - факультативным, зависящим
от воли обвиняемого. По мысли авторов Концепции оправдательный приговор, если
он постановлен с соблюдением уголовного закона и всех процедурных правил, не
должен был отменяться вообще. Однако фактически роль суда присяжных оказалась
намного скромнее - он может действовать лишь по ограниченному кругу дел, подсудных
судам областного, краевого и равных им звеньев. Более того, суд с участием присяжных
постоянно служит мишенью нападок со стороны крупных чиновников силовых ведомств,
а Верховным Судом РФ отменяется множество оправдательных приговоров, вынесенных
на основе вердиктов присяжных. Говорят, что присяжные обходятся государству
слишком дорого. Это правда, но зато тогда государство дешевле обходится обществу.
Имеются и научные данные об оптимальном количестве жюри присяжных. Оно может
колебаться от 6 до 15 человек. Например, в штате Флорида коллегия присяжных
формируется из 6 человек. Кроме того, за рубежом этот суд, используемый лишь
по желанию обвиняемых, рассматривает, тем не менее, не более 3-4% дел, однако
он существует как гарантированная для всех возможность Так что разговоры о разорительности
суда присяжных не более, чем политический трюк. Только при условии широкомасштабного
введения суда присяжных можно рассчитывать на сохранение за юстицией самостоятельной
роли в системе сдержек и противовесов, а гражданам обеспечить судебную самозащиту
от предвзятых или состряпанных обвинений.
2. Мировые судьи - друзья народа. Этот институт зародился в Англии еще в средние
века как противовес судебным полномочиям королевских наместников - шерифов и
гарантия гражданских вольностей. Традиция отправления мирового правосудия неюристами,
не оплачиваемыми (и значит, ничем не обязанными государственной власти, поэтому
более объективными), сохранилась в Англии (а также в некоторых других странах,
например, в Италии, ЮАР) до сих пор. Довольно часто в качестве бесплатных мировых
судей выступают и профессиональные адвокаты (барристеры). Важно отметить, что
бескорыстное служение обществу в качестве судьи мира считается достаточным для
доступа гражданина к более высокой политической карьере (избранию в Палату общин
и т.п.). В известном смысле мировое судопроизводство есть как бы суд присяжных
в миниатюре, выполняя ту же самую роль независимого народного правосудия. Однако
на континенте, в том числе в царской России, мировые судьи, как правило, являлись
судебными чиновниками (магистратами) низшего ранга, получавшими жалованье от
государства; исключение из этого правила в ряде случаев составляли лишь так
называемые почетные мировые судьи, которыми обычно становились известные и уважаемые
люди. Институт мировых судей был воссоздан у нас Законом от 17 декабря 1998
г. "О мировых судьях в Российской Федерации", однако в его худшем, континентальном,
виде, причем без участия почетных судей. Фактически цель введения этого института
состояла в том, чтобы разгрузить федеральных судей от массы скопившихся в районных
судах дел, а заодно и снять часть финансового бремени с федеральной казны, ибо
в финансировании мировых судей принимают участие прежде всего субъекты Федерации.
Необходимо вернуться к истокам этого удивительного судопроизводства, сделав
мирового судью исключительно почетной должностью, не оплачиваемой вовсе либо
вознаграждаемой весьма скромно (лучше, за счет муниципальных средств). Занять
ее решились бы главным образом люди из среднего класса, не особо нуждающиеся
в получении содержания от государства и готовые работать "не за страх, а за
совесть", либо, по крайней мере, ради получения юридического опыта и известности,
для старта политической карьеры и т.д. Такие с избытком найдутся среди российских
адвокатов, политиков местного и муниципального уровней власти, членов политических
партий и общественных движений, преподавателей и выпускников юридических вузов.
Такое правосудие будет в самом деле наиболее открытым и прозрачным для гражданского
общества.
3. Высший совет магистратуры - демократическая разновидность квалификационных
судейских коллегий. Орган с подобным или близким названием функционирует в ряде
государств континентальной, главным образом романской, системы права (В Аргентине,
Италии, Испании, Израиле, Перу, Хорватии и др.). В этих странах он обычно состоит
не только из представителей судейского сообщества, прокуратуры, но и из делегированных
парламентом университетских профессоров, адвокатов и т.п., то есть, по сути,
является публичным согласительным органом, в котором участвуют представители
и государства, и общественности. Благодаря этому, вопросы назначения и дисциплинарной
ответственности судей полностью транспарентны, ибо находятся под пристальным
и непосредственным наблюдением гражданского общества. Переход к такому способу
формирования судейского корпуса в России, учитывая особую политическую остроту,
которую приобрела здесь данная проблема, а также наличие многочисленной и хорошо
образованной юридической общественности, был бы вполне оправдан.
4. Прозрачность судебной власти и правосудия - необходимое условие осуществление
за ними эффективного гражданского контроля. Юридической и общественной практикой
выработаны определенные формы контроля гражданского общества над правосудием.
Наряду с гласностью процедуры судопроизводства это и информированность общества
о механизме функционирования судебной власти, о принимаемых ею решениях, о назначениях
и личных качествах ее представителей, а также предание гласности и открытое
обсуждение всех этих вопросов в рамках публичного дискурса. Все вместе это составляет
"прозрачность", или транспарентность правосудия. Она призвана выполнять следующие
функции:
- контроль гражданского общества за независимостью и справедливостью судопроизводства;
- создание условий для единообразия практики применения и соблюдения закона;
- обеспечение юридической экономии, позволяющей участникам процесса полно
и оперативно охватить как весь нормативный материал, так и практику его судебного
применения.
Однако открытость судопроизводства должна выполнять не только, и не столько технические задачи обеспечения правового единообразия и юридической экономии, сколько преследовать цель кардинального повышения качества процессуальной деятельности и судебных актов за счет полного или, по крайней мере, достаточно репрезентативного их публичного освещения. В ходе обсуждения этой непростой проблемы возникает целый ряд вопросов, без разрешения которых практическая реализация этой идеи вряд ли возможна.
Первым и наиболее часто поднимаемым (главным образом, представителями судейского корпуса) является вопрос о готовности российской судебной системы к широкому освещению ее деятельности. Особенно много сомнений высказывается по поводу возможности опубликования всего массива судебных решений. Основной аргумент против этого состоит примерно в следующем: "Качество судебных решений пока оставляет желать лучшего, поэтому публиковать их надо и следует, но только после серьезного отбора и обработки. Сначала нужно повысить квалификацию судей, научить их, а уж потом спрашивать решения, за которые не стыдно". Однако против такой постановки вопроса выдвигается то справедливое возражение, что сама публикация решений является сильнейшим стимулом повышения их качества, а также улучшения состава судейского корпуса и повышения квалификации судей. Отмечается, что уже существуют локальные компьютерные сети, где судьи обмениваются своими судебными решениями, причем именно в том виде, в котором они были вынесены изначально. Это помогает судьям избежать повторения ошибок.
Другой вопрос, который требует обсуждения, связан с опасениями, что публикация приговоров и других судебных решений, а также освещение средствами массовой информации (СМИ) хода процесса (особенно в период, когда судебное разбирательство по делу еще проводится) окажется давлением на суд. Против этого находится тот аргумент, что видеозапись и телетрансляция судебных заседаний по закону может осуществляться только с разрешения председательствующего. Если же публикуются факты, имевшие место в открытом судебном процессе, то именно они, а не журналисты воздействуют на суд, что вполне законно, ибо эти факты есть ни что иное, как судебные доказательства и обстоятельства дела. Незаконное давление на суд могут оказывать лишь преждевременные и предвзятые комментарии к фактам в СМИ, ведь согласно закону оценка доказательств по делу является прерогативой только суда и сторон. В настоящее время на ряде сайтов Интернета отражаются судебные процессы, в том числе, в режиме реального времени.
Одна из основных проблем, связанных с правомерностью публикаций хода процессов и судебных решений, заключается в нахождении баланса между публичным характером судопроизводства и охраняемой законом тайной (государственной, врачебной, личной, семейной, телефонных переговоров и т.д.). В частности, высказано соображение о том, что "если стороны довели дело до суда,… то они должны понимать, что обратились они в орган публичной власти, который обязан действовать открыто и гласно, и что судебное решение, которое вынесет судья, даже если дело будет рассматриваться в закрытом заседании, будет открытым" (Проблема транспарентности судебной власти. М.: Гильдия судебных репортеров, 2001. С. 3). Вместе с тем, не вполне ясным остается вопрос о соотношении, с одной стороны, права суда публично оглашать судебное решение и с другой - права всех прочих лиц распространять почерпнутую из этого решения информацию, когда она в той или иной мере раскрывает тайну, специально охраняемую законом. В этой связи нуждается в раскрытии правовой режим различных видов охраняемых законом тайн и значение согласия их носителей для распространения соответствующих сведений.
Практически все специалисты сходятся в том, что открытость правосудия должна испытывать ограничения, вытекающие из законных интересов государства и прав личности на конфиденциальность определенных видов информации. Вопрос лишь в том, каковы должны быть эти ограничения. Почти ни у кого не вызывает сомнений, что судебные решения должны быть доступны не только судьям, прокурорам, следователям и адвокатам, но и всем желающим, учитывая, что современные телекоммуникации технически дают для этого возможность. Вместе с тем, дискуссионным остается чрезвычайно важный вопрос о том, с какого времени могут быть объектом распространения решения судов - с момента их провозглашения, или с момента вступления в законную силу. Одни считают, что решения должны быть доступны для каждого, коль скоро они публично провозглашены и обнародованы. Другие полагают, что этого делать не следует, ибо, публикуя решение, еще не вступившее в законную силу, мы рискуем достоверностью тиражируемых сведений - ведь всегда есть вероятность того, что данное решение может быть пересмотрено апелляционной или кассационной инстанцией. Особенно актуальна эта проблема для уголовного процесса, поскольку в силу презумпции невиновности до вступления приговора в законную силу обвиняемый еще продолжает считаться невиновным, поэтому распространение решения об осуждении способно причинить непоправимый урон его репутации. Иногда участники уголовного судопроизводства имеют право не на открытость и гласность, а, напротив, на конфиденциальность судебного разбирательства (например, несовершеннолетние обвиняемые). Возможно, следует определить (с учетом установленного законом времени для вступления решений в силу) сроки, по истечении которых возможно обнародование судебных актов, принятых судами первой инстанции.
Однако в практическом отношении ключевым, пожалуй, является вопрос об объеме судебных решений, подлежащих обязательной публикации. Все решения должны быть обнародованы или, с учетом их большого общего количества, только самые важные? Каковы могут быть критерии такого отбора? Кто должен осуществлять выборку и каковы гарантии беспристрастности этого субъекта? Следует ли публиковать лишь решения вышестоящих судов или необходимо освещать также и акты судов низовых звеньев? При ответе на все эти вопросы следует принимать во внимание реальные условия и обстоятельства. Известно, что в судах общей юрисдикции рассматривается огромное количество дел: если на верхнем уровне - десятки тысяч, на втором - уже сотни тысяч, то на третьем, нижнем, уровне - миллионы. Специалисты по правовой информатике считают, что поток документов верхнего уровня судебной власти технически может быть открыт, поток документов второго уровня - практически тоже. Но огромное море приговоров, определений, постановлений районных судов и мировых судей с трудом поддается обобщению, систематизации. Кроме того, такое обилие материала далеко не всегда нужно потребителю, который, даже вооружившись поисковой системой, просто рискует утонуть в нем, героически отыскивая нужное решение среди миллионов подобных.
Следует определиться также с видами судебных актов, подлежащими публикации, - должны ли это быть лишь итоговые решения (приговоры, постановления и определения о прекращении дела) или интерес для потребителя представляют также промежуточные и вспомогательные акты судопроизводства, такие, например, как постановление о возбуждении дела, о привлечении в качестве обвиняемого, обвинительное заключение (акт) и т.д. Насколько распространяется тайна предварительного расследования на опубликование материалов дела после его открытого судебного разбирательства?
Принципиальное значение имеет вопрос о пределах редактирования публикуемых судебных решений, то есть можно ли их купировать, фабулизировать или допустима лишь корректорская правка с точки зрения грамматики. Можно ли печатать реквизиты сторон и фамилии судей? Что касается арбитражных судов, то на уровне федеральных округов сложилась практика: и фамилии судей и реквизиты стороны открыты (например, в Северо-западном округе). Напротив, в публикациях Верховного Суда РФ используются инициалы сторон, а фамилии судей всегда опускаются. Иногда полагают, ссылаясь на исключительную судебную прерогативу определять содержание приговора, что нельзя даже ставить вопрос о купировании судебных решений. Имеется и противоположная точка зрения: когда это касается личной, семейной или иной охраняемой законом тайны, купирование решений - обычно по согласованию с ее носителем - не только возможно, но и обязательно.
Накопление и компьютерная обработка судебных решений нуждается не только в простом их размещении в Интернете, а в использовании профессиональных информационно-поисковых систем. Однако для этого необходимо принятие общих стандартов передачи информации и регламентов взаимодействия судебных органов с независимыми информационными агентствами.
Вызывает серьезные нарекания состояние нормативной базы, которая бы регулировала: вопросы доступа в здания судов граждан и представителей СМИ; возможность заблаговременного ознакомления с росписью дел, назначенных к слушанию, с информацией о биографии судьи, о том, какие дела данным судьей рассматривались, какие решения им выносились, насколько часто и по каким основаниям они отменялись вышестоящими инстанциями. Не урегулирована с точки зрения открытости деятельность квалификационных коллегий судей, возможность доступа на их заседания представителей общественности и СМИ. Нередко отказ журналистам, студентам юридических вузов, не говоря уже об обычных гражданах, в выдаче судебного решения по тому или иному делу мотивируется так: "Судебное решение выдается лишь сторонам по делу, а не каждому желающему". Только после длительных переговоров иногда делается уступка - предлагается подготовить официальное обращение главного редактора или руководства вуза на имя председателя суда, с обоснованием необходимости такого ознакомления. Отказ в доступе на заседания квалификационных коллегий обычно мотивируется тем, что рассмотрение ею вопросов является сугубо внутренним делом судейской корпорации, что может быть разглашена личная тайна судей и т.п.
Под предлогом того, что отсутствуют свободные места в помещении, где происходит
судебное заседание (нередко они проводятся прямо в кабинетах судей), в них не
допускается публика. Заметив в зале суда посторонних лиц, судья обычно человека
начинает выяснять, кто он, с какой целью находится в зале и почему пришел именно
на слушание этого дела. Во многих судах (особенно арбитражных) действует жесткий
пропускной режим, прямо противоречащий Конституции России, казалось бы, гарантирующей
открытое отправление правосудия во всех судах. Однако никакие судебные жалобы
не оказывают действия на произвол. Например, достоянием гласности стал факт,
когда 16 декабря 2003 года Басманный суд гор. Москвы отказал адвокату В. Буробину
в удовлетворении его иска о признании недействительными пунктов 2.1-2.6 инструкции
об организации пропускного режима в здании Арбитражного суда Москвы, в части
ограничения свободного доступа граждан в здание суда. "Ни в каком суде мира
в публичных заведениях нет и не может быть бюро пропусков"! - заявил В. Буробин
прессе после судебного заседания, что, впрочем, ничуть не помешало Мосгорсуду
отказать адвокату в удовлетворении его жалобы на решение Басманного суда (www.regnum.ru
от 14.05.2004).
С другой стороны, не урегулированы этические нормы взаимоотношений журналистов и судебной власти. Так, порой в публикациях о судебных процессах и решениях журналистами приводятся непроверенные сведения по делу, полученные из неопределенных источников, высказываются преждевременные суждения. В то же время судьи нередко упрекают СМИ в публикации данных, не соответствующих действительности. Конфликты в этой области связаны, прежде всего, с отсутствие в законодательстве четких критериев разграничения понятий "мнение" и "сведения". На практике это оборачивается ограничением свободы выражения мнения, поскольку суды, в нарушение ч. 3 ст. 29 Конституции о том, что никто не может быть принужден к отказу от собственных мнений, принимают решения, принуждающие журналиста к такому отказу.
Названные вопросы не исчерпывают всего круга проблем, возникающих в области взаимоотношений российского общества и судебной власти, однако они показывают, что гражданский контроль за осуществлением правосудия находится только в самой начальной стадии становления.
4. Заключение: открытость суда и милость правосудия
Как видно из предыдущего изложения судебную реформу рано считать завершенной.
Ее смысл намного глубже даже решения для страны проблемы хорошего и открытого
правосудия. Последнее для России сейчас есть нечто большее - недобровольное
средство возвращения некоего гражданского консенсуса, являющегося условием выживания
российской государственности. Возможно, здесь нам следует вспомнить Руссо, который
утверждал, что сила или односторонняя воля властвующего никогда не могут произвести
права; необходимой основой является взаимное и справедливое соглашение сторон.
Однако для того, чтобы достичь подлинного согласия, порой не достаточно даже
справедливости. Этос права, не ограничиваясь справедливостью, на высших ступенях
посвященности требует милосердия. Понятие милосердия, милости - более юридическое,
чем может показаться на первый взгляд, если под юридическим понимать признание
и развитие предшествующего правосознания в обществе. Вспомним устойчивую идиому
"суд милостивый," за которой тянется целый эмоционально-смысловой шлейф, так
понятный русскому сердцу. Идеал милосердия почти всегда, явно или подспудно,
присутствовал в нашем правосознании, как дань национальному, "византийскому",
идеалу юродивого и святого. Говоря о цивилизующей роли правосудия, его публичности,
всеобщей открытости не следует забывать о том, что это не единственное и не
абсолютное, а скорее экстраординарное средство социального действия, неразрывно
сопряженное с комбатантной моралью "успеха" и "победы" над соперником. Но, как
заметил проф. А. С. Панарин (см.: Панарин А. Народ без элиты: между отчаянием
и надеждой / "Наш современник", №11, 2001), энергетика самоутверждения разобщает
людей, а сферу реальности монополизирует новое племя беззастенчивых. Чтобы мобилизовать
(в том числе, посредством такого сильного средства, как правосудие - А.С.),
энергию лучших, а не худших, требуются новые общественные цели. Они состоят
в социальной и моральной реабилитации большинства, которому прогресс отказал
в перспективе. И возможно иная энергетика альтруизма, сострадания, сочувствия
даст миру источник истинного вдохновенья.
Вы можете направить автору статьи свои предложения,
замечания и комментарии.
|
|
