Уголовный процесс
Сайт Константина Калиновского

 Макаркин Андрей Иванович

СОСТЯЗАТЕЛЬНОСТЬ НА ПРЕДВАРИТЕЛЬНОМ СЛЕДСТВИИ

К оглавлению

§ 4. Проблемы истины, права на защиту, дифференциации и законности в публично-состязательном уголовном процессе

Стремление к истине не юридической, но материальной (объективной) характерно именно для публичного процесса. Не исключение здесь и розыскные разновидности, где стремление к истине также декларировалось, хотя фактически не выдерживалось и было лишь предлогом для осуществления тотального вмешательства в общественную и частную сферы, оправданием нарушений прав участников процесса. Девиз инквизиции - “Цель оправдывает средства” - можно считать визитной карточкой розыскного процесса во всех его разновидностях.  Чего только стоит знаменый тезис А.Я. Вышинского “Признание обвиняемым своей вины – царица доказательств”? Здесь мы фактически имеем дело с презумпцией истинности признания, что роднит розыск с частно-исковым процессом[45]. И только публичная состязательность способна не бояться этого, заявив объективную истину не целью, а средством осуществления судопроизводства.

Стремление к объективной истине традиционно признавалось в российской и советской теории уголовного процесса. Однако в последние годы проблема истины в литературе обсуждается особенно активно, что напрямую связано с постановкой проблем состязательности[46]. Как правило, спор ведётся между сторонниками двух основных точек зрения. Первая заключается в том, что состязательному процессу претит стремление к объективной истине, свойственной розыскному процессу. Сторонники второй позиции утверждают, что стремление к объективной истине, обеспечивающее справедливое разрешение дела, является характерной чертой российской системы уголовного судопроизводства. Указанные разногласия подпитываются старым теоретическим штампом, выражаемом хрестоматийной фразой, кочующей в разных вариациях из одного учебного пособия в другое "Англо-американский уголовный процесс является чисто состязательным"[47]. Так данный морфологический тип судопроизводства, отрицающий объективную истину, полностью отождествляется с состязательным идеальным типом и автоматически воспринимается как готовая модель для построения состязательного процесса. Ущербность такого подхода отчетливо просматривается с позиции теории типов процесса. Во-первых, искусственное смешение идеальной и морфологической типологий принципиально недопустимо, а, во-вторых, здесь не учитываются исторические особенности формирования морфологических англо-американского и французского типов процесса[48]. Французский тип сформировался на основе следственной разновидности розыскного публичного процесса, а англо-американский на частно-исковой основе. В розыскной период развития процесса необходимость поиска объективной истины признаётся, но она трудно достижима. Это обусловлено отсутствием должного инструментария, нет процедуры исследования решения вопросов с различных позиций, и судопроизводство осуществляется однобоко. “…Следственный процесс, как и всякий другой, допускает условность судебной истины, зная правила о сроках и т. п.”[49]. Частно-исковому процессу истина вообще не нужна, поскольку главная его цель установление общественного спокойствия, а поэтому спор, как правило, разрешается формально.

И.Я. Фойницкий в своё время утверждал: “…Стремление к материальной истине имеет место и в процессе состязательном и даже исковом, и всякий суд властен стремиться к разъяснению себе дела в его настоящем виде”[50]. В.А. Рязановский, разделяя подобную точку зрения, сделал более точное утверждение: "Интересы публичные, интересы правильного отправления правосудия требуют достижения материальной истины, которая является целью процесса"[51]. Действительно, принцип истины не является принадлежностью какого бы то ни было морфологического типа судопроизводства, это признак публичности судопроизводства.

При этом стремление к объективной истине есть не требование законодателя к каждому участнику процесса, а скорее непреодолимое условие их деятельности. Будучи уверенной в своей правоте, каждая из сторон, не боясь разоблачения в суде, заявляет и исследует доказательства в ходе гласной и открытой процедуры, ведет уголовно-процессуальный спор, стараясь обосновать свою позицию. А суд создает необходимые процессуальные условия для всестороннего и полного исследования доказательств всеми участниками процесса.      «Установить  истину  в  уголовном  процессе, - утверждает П.А. Лупинская, -   означает  познать прошедшее событие и все обстоятельства, подлежащие установлению по  уголовному  делу в соответствии с тем, как они имели место в действительности»[52]. Именно на достижение объективной истины направлена деятельность по установлению фактических обстоятельств дела[53].

Безусловно, потребовать стремления к объективной истине законодатель вправе далеко не от всех участников судопроизводства, а лишь от органов уголовного преследования, поскольку именно их деятельность зачастую является главным источником движения процесса, только они обладают всеми возможностями государственной власти. Они в силу этого требования обязаны осуществлять поиск как обвинительных, так и оправдательных доказательств. Противоположная сторона и иные участники вправе этого не делать, что не лишает их возможности и воспользоваться этим правом. Очевидно, что такой порядок предоставляет стороне защиты дополнительное преимущество. И только суд в состязательном процессе не только не обязан, но и не вправе осуществлять поиск новых доказательств. Принцип истины в его деятельности находит своё выражение в том, что суд оценивает исследованные доказательства в совокупности по своему внутреннему убеждению и определяет, насколько они соответствуют истине, решая, какие из них заслуживают доверия с точки зрения их относимости, допустимости, достоверности и достаточности. «…То, что признаётся судьей, должно быть согласно с действительностью, должно быть истиною»[54]. Данное положение закрепляется принципом свободной оценки доказательств, или оценки доказательств судом по внутреннему убеждению[55]. Только такой способ оценки доказательств свойственен независимому суду.

В современном уголовном процессе принцип преимуществ защиты, способствуя упрочению функционального равенства сторон, направлен на удовлетворение обоснованных материально-правовых претензий, то есть на установление истины[56]. Преимущества защиты своим содержанием охватывают следующие узкие направления уголовно-процессуальной деятельности: наделение защиты исключительными правами, обеспечение права обвиняемого на защиту и дополнительное гарантирование этих преимуществ ''принципами-регуляторами'' (толкованием сомнений в пользу обвиняемого и презумпцией невиновности)[57]. При этом исключительность прав обвиняемого и обеспечение права обвиняемого на защиту приобретают значение специфических принципов публичной состязательности.

Утверждения о том, что установлению  истины не только не противодействует, но и  способствует  разделение  процессуальных  функций субъектов процесса, не лишены оснований[58]. Действительно системообразующий принцип закрепляет структуру уголовно-процессуальной деятельности, свойственную только состязательной модели.  Размежевание основных функций при этом является главным условием протекания уголовно-правового спора, а тот в свою очередь условием установления истины по уголовному делу, поскольку предостерегает познание от возможного субъективизма и односторонности[59]. «В споре рождается истина», - гласит древняя мудрость.

Очевидно, что достижение объективной истины по каждому уголовному делу невозможно. И в целом ряде случаев суд всё же бывает вынужден довольствоваться истиной формальной (процессуальной, юридической). Идеальным результатом производства по уголовному делу признаётся совпадение объективной и процессуальной истин[60]. А критерием соответствия формальной истины истине материальной  по праву может считаться внутреннее убеждение, то есть сформировалась ли уверенность у судьи по поводу предмета конкретного уголовно-правового спора[61]. Формальная истина, понимаемая как соответствие процесса требованиям процессуального права, в последнее время рассматривается некоторыми авторами в качестве единственно приемлемой в уголовном процессе[62]. Согласиться же с такой позицией значило бы признать, что итоговое решение по уголовному делу должно основываться не на истине, а на вероятности. Это значило бы, что привлечение к уголовной ответственности возможно на основе неполной уверенности суда в виновности лица в совершении преступления. Не трудно представить, к каким последствиям может привести установление подобного порядка. Об этом А. Ларин заявил следующее: "… Единственное, чему может служить отрицание принципа объективной истины, это оправдание следственных и судебных ошибок"[63]. Эта мысль разделяется и другими авторами[64].

Однако в публично-состязательном процессе всё же возможно использование элементов юридической истины, но лишь как средства приближения к материальной истине. Среди таковых используются юридические фикции и мировые соглашения[65]. К фикциям относятся презумпции (невиновности, вменяемости…), условно предполагающие существование какого-либо факта до тех пор, пока не будет установлено обратное[66], и правила об исключении доказательств, согласно которым доказательство, добытое незаконным путём, считается не имеющим юридической силы и не учитывается судом при принятии решения по делу.

Презумпции невиновности в процессуальной науке также придаётся по праву и значение самостоятельного принципа, поскольку отрицать сквозную роль данного института в состязательном судопроизводстве на всех его стадиях попросту бессмысленно[67]. "…Непризнание презумпции невиновности обвиняемого неизбежно связано с отрицанием (или сведением на нет) и его права на защиту"[68]. Более того, как отмечалось выше, она рассматривается также и в качестве важнейшей гарантии установления истины[69]. Значение здесь также имеет и его тесная связь с другими принципами процесса. Принцип презумпции невиновности предполагает, что лицо, привлечённое к производству, считается невиновным в совершении преступления до момента вступления в законную силу решения суда, которым фиксируется вывод о виновности. К таким решениям могут быть отнесены не только обвинительный приговор суда, как это следует из ст. 49 Конституции РФ, но и иные решения, фиксирующие факт установления вины лица в совершении преступления (прекращение уголовного дела по нереабилитирующим обстоятельствам: в связи с деятельным раскаянием, примирением с потерпевшим…)[70]. Таким образом, презумпция невиновности действует до момента наступления уголовной ответственности, а точнее уголовная ответственность наступает после того как будет опровергнута в законном порядке презумпция невиновности, когда она потеряет юридическую силу.

Презумпция невиновности, понимаемая как презумпция добропорядочности граждан, их невиновности не только в совершении преступления, но и любого другого правонарушения[71], может пониматься и как презумпция добросовестности исполнения лицом своих процессуальных прав и обязанностей. Представляется, что в соответствии с принципом равноправия сторон можно предположить наличие адекватного права (права считаться добросовестным участником процесса) не только у стороны защиты, но и у стороны уголовного преследования. Более того, действие подобной презумпции может быть распространено и на остальных участников процесса. К тому же фактически она в таком виде и действует. Предполагается, что свидетель даёт правдивые показания, эксперт – верное заключение, а судья принимает решения по делу, руководствуясь исключительно внутренним убеждением. То есть в системе презумпций публично-состязательного процесса необходимо учитывать и презумпцию добросовестности участников процесса, которая также имеет сквозное значение для всего уголовного судопроизводства. Она является самостоятельным принципом и играет роль отличную от роли презумпции невиновности, поскольку последняя, как уже отмечалось, всё же призвана гарантировать преимущество стороны защиты.

С ней связана другая презумпция: "Суд знает всё о праве". Благодаря ей в нашем процессе действует правило, не позволяющее эксперту вмешиваться в решение вопросов правового характера, поскольку предполагается, что суд в процессе является крупнейшим специалистом в этой области. В противном случае участие судебного органа при урегулировании спора потеряло бы всякий смысл. Наличие данной презумпции является оправданным, так как государство наделило суды исключительными полномочиями по отправлению юстиции, именно руководствуясь такими соображениями, а общество признало это справедливым. Она находит своё выражение в межотраслевом принципе авторитетности суда, обеспечивающем обособление функции юстиции, независимость суда и применение арбитрального метода правового регулирования.

Типичным примером юридических фикций являются сделки о признании вины (презумпция истинности признания). Мировые соглашения к числу юридических фикций не относятся, а являются лишь юридической формой окончания уголовно-процессуального спора, при которой стороны признают факт установления материальной истины. Так мы вплотную приблизились к вопросу о том, допустима ли дифференциация производства по уголовным делам с точки зрения публичной состязательности, или ему должно быть свойственно единообразие.

Широкое применение дифференцированного подхода в уголовном судопроизводстве позволяет выделить в системе принципов публично-состязательного процесса принцип дифференциации уголовного судопроизводства. Принцип дифференциации производен от принципа целесообразности и подразумевает наличие, помимо производства в общем порядке, альтернативных ему упрощенных или усложнённых форм.

 Дифференциация в виде упрощённых форм свойственна и построзыскному процессу России (дознание, протокольная форма, сокращённое судебное следствие), и предсостязательному процессу США (сделки о признании вины). Можно вспомнить германский судебный приказ, французское производство в полицейских трибуналах и коррекционализацию, суммарное производство Великобритании, испанский конформидад и итальянское паттеджаменто[72]. Смысл альтернативных (упрощенных) форм судопроизводства состоит в экономии средств и времени путем упрощения производства по уголовным делам в случаях, когда нет необходимости проведения процесса по общему правилу с соблюдением всех процессуальных правил. Актуальность данной проблемы для российского процесса обусловлена низкой эффективностью применяемой у нас системы дифференциации судопроизводства. Об этом же свидетельствуют и данные, проведённых нами, социологических исследований. Так за дальнейшее расширение дифференциации форм производства по уголовным делам высказались 85 % опрошенных судей, 72 % адвокатов, 70 % работников прокуратуры и 89 % следователей МВД. В литературе в целом необходимость дифференциации также не отрицается[73]. Необходимость развития упрощённых форм судопроизводства наряду с реализацией состязательности отмечалась ещё на Втором Всероссийском съезде судей в июне 1993 года[74].

Как показывает мировая практика, сокращение производства возможно как на досудебных, так и судебных стадиях судопроизводства. Однако в нашем уголовном процессе широко применяется лишь досудебное упрощённое производство в виде протокольной формы подготовки материалов[75]. В судебных же стадиях упрощенная форма применяется только в виде сокращённого судебного следствия при производстве у мирового судьи в порядке ст. 475 УПК, что представляется недостаточным. При упрощенной процедуре предварительное (досудебное) производство осуществляется в ярко выраженной розыскной форме в виде полицейского дознания, а производство в стадии судебного разбирательства при этом возможно в двух вариантах, то есть по общему правилу либо с сокращенным судебным следствием. Применение розыскных процедур вовсе не противоречит сути публично-состязательного порядка, если они производятся только с согласия лица, привлеченного к производству[76]. Принцип дифференциации обусловлен сочетанием принципов целесообразности, диспозитивности и процессуальной экономии. Это предполагает, что толчком к применению упрощённого производства станет лишь обоюдное волеизъявление сторон.

При этом необходимо учитывать, что применение упрощённых процедур остаётся воплощением принципа дифференциации производства тогда, когда в уголовно-процессуальном законе будут сформулированы критерии этой дифференциации, что напрямую связано с уголовно-правовой классификацией преступлений[77]. Так, согласно классификации преступлений, существующей в действующем уголовном законодательстве (ст. 15 УК РФ), представляется допустимым производство в упрощённом порядке по нижеследующим критериям: 1). по преступлениям небольшой и средней тяжести с сокращением как досудебного, так и судебного производства; 2). по тяжким преступлениям лишь с сокращением досудебного производства. По делам же о преступлениях особо тяжких применение упрощённых процедур не допустимо совсем в силу повышенной общественной опасности этой категории преступлений.

Дальнейшее развитие системы дифференциации уголовного процесса России должно происходить с использованием огромного опыта, накопленного отечественным судопроизводством в связи с многолетним применением производства в протокольной форме досудебной подготовки материалов о преступлениях[78].

Дифференцированный подход необходим в публичном процессе при производстве в отношении различных категорий лиц. Например, по делам о преступлениях несовершеннолетних необходимо привлечение педагогов, представителей органов опеки и попечительства, иных лиц[79], что не устраняет принципиальной возможности применения упрощенных процедур. По делам о применении принудительных мер медицинского характера также существует своя специфика. Важно учесть, что дифференциация производства по различным категориям уголовных дел предполагает наличие целого ряда дополнительных презумпций: частичной (ограниченной) уголовно-процессуальной дееспособности несовершеннолетнего, недееспособности лица, в отношении которого имеются основания полагать наличие у него психического расстройства здоровья, и иных[80].

Реализация принципа дифференциации процесса напрямую связана с проблемой специализации в системе уголовной юстиции. Специализированный подход необходим как по вышеуказанным категориям дел, так и по видам преступлений (экономические, экологические, воинские и т.п.). Это обусловлено тем, что судопроизводство  по делам об отдельных видах преступлений имеет свою специфику. По такому пути давно идёт практика. Судьи, специализирующиеся на рассмотрении уголовных дел по тем или иным видам преступлений, давно уже стали объективной реальностью. Практика их деятельности доказала эффективность такой специализации органов юстиции. Данная форма организации судебной деятельности позволяет судьям сосредоточиться исключительно на производстве по определённым категориям уголовных дел, глубже постичь нюансы такого производства, а значит и продуктивнее его осуществлять. "Принцип специализации судей… отвечает потребностям общества в обеспечении компетентного разбирательства любого дела при соблюдении равенства прав сторон"[81]. Специализация юстиции не должна стать основой для дробления судебной системы, дабы не нарушать её единства и, соответственно, единства судебной практики. Специализация допустима в форме специализации отдельных судей и создания специализированных составов суда[82]. Данную точку зрения мы целиком разделяем, так как придерживаемся мнения о принципиальном единстве судопроизводства.

Дифференциация всей системы уголовной юстиции представляется допустимой лишь по формам судебной деятельности (судебный контроль, правосудие в виде мировой юстиция и судов общей юрисдикции). В рамках этих направлений возможна специализация самих судей и составов суда, поскольку значение опыта нельзя недооценивать. Создание же специальных судов таит в себе потенциальную опасность ущемления прав и законных интересов участников, что для состязательности вредно. Формой такой специализации является юстиция чрезвычайная, свойственная розыскному процессу.  Оправдание её соображениями "крайней необходимости" абсолютно недопустимо в демократической среде. В качестве таких оправданий для военно-полевого суда, например, являются критические военные условия, а для уголовно-административной расправы условия также критические, но уже политического характера[83]. Это связано с тем, что в ведомственном порядке будет не сложно осуществлять целенаправленную политику при осуществлении судопроизводства.

Особый резонанс в отечественной процессуальной науке вызвала идея введения сделок о признании вины[84]. Главным аргументом против этого выдвигается противоречие принципу объективной истины[85], что верно лишь отчасти. Объективная истина может пострадать тогда, когда в обмен на признание вины сторона уголовного преследования сокращает объем обвинения, изменяет квалификацию. Однако если ''предметом торга'' становится лишь вопрос о мере наказания, истина не пострадает, будут достигнуты цели правосудия и сэкономлены средства налогоплательщиков. Действительно, вряд ли можно утверждать, что принципам публичной состязательности противоречит следующая ситуация. Сторона уголовного преследования заявляет о том, что ею установлены обстоятельства совершения преступления в непроцессуальном порядке, а лицо, привлечённое к производству, признало правомерность применяемого в отношении его преследования и согласилось с предложенной ему мерой уголовной ответственности. В этом случае «в наличии нет правового спора (конфликта сторон) по определённому кругу вопросов»[86]. При этом право окончательного решения по делу остаётся за судом. Таким образом, применение сделок не поколеблет ни начал состязательности, ни публичности.

Справедливости ради, следует всё же признать, что условность достигнутой истины имеет место, так как сделка, на самом деле, является презумпцией истинности признания. Однако данная условность допускаема с той целью, чтобы не нарушить иные принципы состязательности, такие как целесообразность, диспозитивность, процессуальная экономия, а также право быть судимым без неоправданной задержки и право на защиту, которое не должно становиться обязанностью обвиняемого. Поэтому в качестве дополнительной гарантии необходимо предусмотреть возможность проверки судом по собственной инициативе или по ходатайству кого-либо из заинтересованных в исходе дела лиц фактической стороны дела выборочно, то есть не в полном объёме. Если истинность признания не получит своего подтверждения в ходе такой проверки, процесс должен быть продолжен в общем порядке с соблюдением всех установленных законом процедур. Подобный порядок нельзя считать проявлением розыскных рудиментов, поскольку вполне вписывается в пределы активности суда допустимые для публично-состязательного процесса. Нами не разделяется отрицательное отношение А.В. Смирнова к сделкам о признании вины как противоречащим природе публично-состязательного процесса. Выдвигается тезис о том, что сделки есть проявление частно-искового правосознания, главная их цель утилитарна – это целерантность, то есть быстрейшее "снятие" конфликта ради процессуальной экономии[87]. Возможно, но тем не менее разрешённый конфликт ценнее конфликта не разрешённого. Пословица гласит: "Плохой мир лучше доброй ссоры".

Законность не рассматривается нами в качестве отдельного принципа судопроизводства. Здесь мы присоединяемся к тем авторам, что полагают её правовым режимом, а не принципом[88]. И даже те авторы, что признают законность принципом процесса делают об этом сложную оговорку, как бы признавая неоднозначность своего утверждения: "Законность - принцип принципов уголовного процесса. Собственно процессуальные (специализированные) принципы - это принципы реализации законности в уголовном процессе"[89]. Она имеет место в условиях любого типа судопроизводства и не может быть свойственна только какому-то одному из них. Содержание законности в условиях того или иного типа процесса как раз и составляют его специфические принципы и особый метод правового регулирования. Таким образом, законность в уголовном процессе понимается как правовой режим производства по уголовным делам, заключающийся в соблюдении уголовно-процессуальных норм всеми участниками судопроизводства, который отражен через общественное правосознание в системе уголовно-процессуальных принципов[90]. В условиях публично-состязательного уголовного процесса законность составят арбитральный метод регулирования и обеспеченные им принципы состязательности. Иначе говоря, в состязательном судопроизводстве законной считается процедура, при которой не страдают независимость суда и равноправие сторон[91].

* * *

Безусловно, перечень основных начал уголовного судопроизводства публично-состязательного типа можно расширить и далее, и, по всей вероятности, процесс этот будет бесконечен. Однако мы попытались осветить лишь те из них, что, по нашему мнению, представляют наибольший интерес именно в контексте настоящего исследования. Затронутые вопросы до последнего времени активно обсуждались, что указывает на их несомненную актуальность для решения проблем реформирования уголовного судопроизводства России.

Подавляющее большинство исследованных начал уголовного процесса применимы и в состязательном гражданском процессе, что является дополнительным аргументом в пользу концепции судебного права. Этой концепцией признаётся принципиальное единство, имманентной общности главных, органических признаков судопроизводства по гражданским и по уголовным делам[92]. Как утверждал В.А. Рязановский, наука процесса едина, а отдельные процессы есть лишь отдельные отрасли единой науки процессуального (или судебного) права[93]. Опыт, накопленный наукой и практикой гражданского процесса, неоценим для развития уголовно-процессуальной состязательности, поскольку является образцом структурного построения состязательного процесса, хотя бы и частно-искового[94]. Однако, признавая такую общность, мы отнюдь не стираем грань между этими отраслями права. Различия между ними, как отметил К. Стефановский, определяются разницей их предметов, то есть состоят "в порядке охраны прав публичных и частных"[95].

Изложенные принципы могут дать желаемую публично-состязательную форму только при их безусловной последовательной реализации в судопроизводстве. Оправданием отступления от данного жёсткого правила не могут служить даже соображения опасности "впадания в "состязательную" крайность"[96]. Разумеется, велик соблазн отказаться от некоторых принципов состязательности, мотивируя "творческим подходом к решению вопроса о процессуальных функциях"[97] или даже необходимостью выполнения судом "функции сдерживания преступности"[98]. При таком подходе вести речь о какой бы то ни было реформе уголовного процесса невозможно.

Рассмотрение начал публично-состязательного процесса как целостной системы позволяет сделать следующие выводы:

Размежевание трех основных процессуальных функций в уголовном судопроизводстве формирует структуру процессуальной деятельности, образуя состязательную модель. Публичный характер этой деятельности формирует соответствующую систему принципов и придает состязательному процессу конкретно-исторический облик. В связи с этим уголовный процесс приобретает публично-состязательной характер современного идеального типа уголовного судопроизводства.

"…Итак, принцип суда по совести и стремление к истине материальной, не довольствуясь истиной формальной, совместимы как с публичным, так и с частным началами процесса; равным образом; с тем и другим началами как состязательное, так и сыскное производство, смешение же процессуальных функций в одинаковой степени противоречит и частному, и публичному началам"[99].

НА ГЛАВНУЮ

К СПИСКУ ЛИТЕРАТУРЫ

НАЗАД