Уголовный процесс
Сайт Константина Калиновского

Бойков А.Д.
Третья власть в России. Книга вторая. Продолжение реформ. М., 2002.

Государственная политика борьбы с преступностью и ее отражение в праве и правосудии

1. Актуальные проблемы

В последние годы юридическая наука все настойчивее обращается к теме государственной политики борьбы с преступностью ¹. Это связано не только с ростом преступности в стране и малой эффективностью краткосрочных правительственных программ ее сдерживания, но и с процессом обновления отраслей права, призванных обслуживать и направлять работу правоохранительных органов в данной сфере.

Какими мы хотели бы видеть уголовное, уголовно-процессуальное и уголовно-исполнительное право? Обоснован ли эйфорический взгляд на них, только с позиций «защиты прав человека», характерных для начального периода судебно-правовых реформ в России? Какой должна быть карательная практика судов и каковы пределы применения мер процессуального принуждения в ходе предварительного расследования преступлений?

Популярной стала постановка вопроса об избыточной репрессивности уголовной политики и переориентации ее на «восстановительную уголовную политику», предполагающую декриминализацию значительной части преступлений ², либерализацию санкций уголовного Закона, ограничение возможностей заключения под стражу в качестве меры пресечения ³.

Эти гуманистические идеи, преследующие благую цель уменьшения зла, жестокости, атмосферы враждебной напряженности в обществе, можно было бы только приветствовать, если бы была уверенность, что высвобождение «тюремного контингента» не приведет к ситуации «холодного лета 53-го года».

Расцвет преступности, особенно таких ее видов, как всеобщая коррупция чиновного аппарата, появление организованных преступных сообществ и т.п. можно объяснить не только кризисными явлениями в социально-экономической сфере, но и в значительной мере снижением средств социального контроля, бездействием властей, низким уровнем работы правоохранительных органов, недостатками законодательства и т.п. С точки зрения преступной психологии анемия власти и закона вполне может оцениваться как несанкционированный гуманизм государства и общества. Удерживает ли он от преступлений? Увы.

Затронутые проблемы представляют исключительную сложность для правовой и других общественных наук, они являются вечной болью любого государства и общества, независимо от социально-экономического и политического строя.

Мы попробуем остановиться лишь на нескольких вопросах этой темы, нам наиболее близких. Это вопросы об идеологических детерминантах и сущности государственной политики борьбы с преступностью, некоторых аспектах ее отражения в праве и судебной практике.

2. Идеологический фон современной преступности в России

Криминологическая наука давно пришла к мысли о том, что преступность бедности — это еще не самая главная и не самая страшная часть современной преступности. Феномен Жан-Вольжана, укравшего булку с голоду и угодившего на каторгу, ныне воспринимается как наив «доброго старого времени». Сытая преступность оказалась и много изощреннее и общественно опаснее.

Изменилась и мотивация преступности, которая не обещает нам простых решений ни в борьбе в ней, ни даже с поисках средств ее сдерживания.

Появившаяся в последние годы теория «естественного роста преступности» в связи с переходом из тоталитарной системы к демократии содержит значительную долю лукавства, если не прямой лжи.

Тоталитаризм содержал различные формы государственного и общественного контроля поведения личности, от которых свободен «раскрепощенный человек» демократического общества. Но советское государство, объявленное тоталитарным, воздействовало на поведение человека не только разветвленными формами социального контроля, оно воздействовало идеологически. Пропагандировались простые нормы общечеловеческой нравственности, официально и через искусство утверждались установки на равенство и социальную справедливость, насаждалась идея коллективизма, что в значительной мере отвечало традиционному российскому менталитету, принимались на государственном уровне меры формирования правовой культуры и правосознания, поощрялись различные формы общественной самодеятельности, разумеется, в рамках государственной идеологии.

Упоминаемый ныне не иначе как всуе принцип социалистического реализма, приукрашивавший далеко не всегда приглядную действительность, нес и положительный заряд, ориентируя на образцы, достойные подражания.

Тогда популярны были слова поэта:

«Честь безумцу, который навеет

человечеству сон золотой».

О великих утопистах-мечтателях шла речь, об их вере во всеобщее процветание и счастье.

Нечто другое несут народу наши теперешние бесконтрольные, свободные от государственной опеки средства массовой информации.

Коммунистическая идеология подвергалась анафеме. Не надо обманывать себя, что она рухнула в одночасье под грузом собственной лжи — ее разрушали упорно и методически, не брезгуя спекулятивными приемами. Рухнула не столько идеология, сколько ее монопольный официальный носитель — ЦК КПСС, многие годы сам себя обожествлявший и отчаянно ограждавшийся от критики.

Насильственно изгнанную коммунистическую идеологию надо было чем-то заменить, ведь общество без идеологии — это вовсе и не общество, и даже не муравейник, как говорят некоторые — это скорее сборище враждующих индивидов, кланов, диких орд.

Реформаторы обратились к западным ценностям, взращенным свободным предпринимательством и отношениями рыночной экономики, и ныне со страхом взирают на деяние рук своих. За разукрашенным забором европейской цивилизации они не обнаружили ничего достойного подражания: индивидуализм, эгоизм, погоня за успехом любой ценой, волчья мораль «свободного рынка» — этими «ценностями» можно соблазнить нищающий народ, но ненадолго. Уже спешит сообщить миру новый Президент Польши Александр Квасьневский: «Мы отказались как от коммунистической утопии, так и утопии, уповающей на всесилие рыночной экономики». («Российская газета» 23 января 1997 г. С. 7).

Есть некий средний путь, но его надо еще увидеть и осознать.

Правда, запад в своем позитивном арсенале имеет яркий лозунг «защиты прав человека». Но, как известно, хорошо защищать права, которые практически реализуемы. А если они всего лишь провозглашены (право на труд, образование, медицинскую помощь, на свободу от посягательств и т.п.)?

Совсем недавно мы, наконец, услышали правду из уст Президента США: Америка предоставляет своим гражданам «не гарантии, а возможности» (см. «Звездный день Клинтона» — «Российская газета» 22 января 1997 г.).

Так блекнут краски на лозунге защиты прав человека — главном лозунге западной демократии: права без гарантий, возможности в зависимости от толщины кармана и размера кулака.

Да и можно ли говорить о реальной защите прав человека, если в таких процветающих странах, как США, Германия, Италия и др. жертвы преступлений исчисляются миллионами, а сама политика гегемона западной цивилизации — США — демонстрирует человеконенавистничество (войны во Вьетнаме, Ираке, Югославии и др.)? Все это не вдохновляет.

С подачи Президента РФ начались вселенские поиски объединяющей всех русской идеи. Дискуссия развернулась, но дальше идеи патриотизма, любви к Родине и идеи созидательного труда, кажется, не продвинулись.

Это — тоже кое-что, но ведь это, если не лукавить, были основные лозунги советского периода.

А пока идет спор о вдохновляющих идеях, господствует пещерная идеология, которой и определяется нынешняя преступность в России.

В основе скачкообразного роста преступности и ее опасных качественных изменений лежит, несомненно, кризис законности. Принцип законности, на неукоснительное соблюдение которого были нацелены многие государственные и общественные институты советской системы, имел основополагающее значение в обеспечении правопорядка. Его разрушение началось с переходом к «новой экономической формации» и определялось причинами как идеологического, так и экономического и политического характера. Начался процесс рассогласования законодательных и общественных потребностей, вызванных столкновением интересов различных политических группировок. В большом количестве стали появляться социально необоснованные, но выгодные для определенных группировок нормативные акты (примеры: акты о приватизации госсобственности, Указы, разрушающие следственный аппарат ФСБ в условиях незащищенных границ, об устранении монополии государства на производство алкогольных напитков, нормативные акты, разрывающие экономические связи предприятий и субъектов Федерации, позволяющие безнаказанное строительство т.н. экономических пирамид, вывоз стратегического сырья по бросовым ценам за рубеж и т.д. и т.п.).

Обобщение практики прокурорского надзора показало неприглядную картину массовых нарушений прав человека органами местного самоуправления. Игнорируются требования налогового, земельного, жилищного, трудового, административного законодательства. Устанавливаются непредусмотренные законом налоги и сборы, ликвидируются льготы отдельных категорий граждан.

Проводимые прокуратурой проверки в сферах местного законотворчества, исполнения законов и соблюдения прав человека рисуют удручающую картину с далеко не обнадеживающими негативными тенденциями, о чем свидетельствуют следующие данные:

Это данные из одного только источника — прокурорских проверок, но и они достаточны, чтобы понять и оценить критическое состояние законности в стране, продуцирующее преступность.

Извращенное законодательство и особенно практика его применения, открывшая широкие возможности для злоупотреблений, формировали соответствующий нравственно-психологический климат.

Так, в общественном сознании утрачивалась ценность продуктивного производительного труда, рождалось не только терпимое, но и одобрительное отношение многих граждан к способам поведения, ранее осуждаемым.

В результате не только роста общеуголовной преступности, но и вооруженных столкновений в ряде регионов страны происходило обесценивание личности. Утрачивалось доверие к государственной власти и ее установлениям.

Специальными исследованиями было зафиксировано неверие значительной части населения в устойчивость государственных институтов, стабильность власти, способность обеспечить нормальную жизнедеятельность общества, правопорядок, защиту прав и интересов граждан. Фиксируется крайне низкий престиж Президента, падает уровень доверия к правительству и другим политическим институтам, граждане перестают чувствовать себя защищенными в системе новых экономических отношений.

В сознании людей складывается негативный образ действительности, дополняемый неверием в возможности правоохранительной системы. И это становится еще одним стимулом совершения преступлений ⁴.

Разложению общественной нравственности в немалой степени способствовали печатные и особенно электронные средства массовой информации. Освободившись от государственного и общественного контроля, они стали на путь пропаганды аморализма, секса, перерастающего в порнографию, культа силы, индивидуализма, откровенной пошлости и цинизма — всего того, что традиционно отвергалось отечественной культурой, психологией и моралью россиянина.

Государственная программа борьбы с преступностью, по сути своей долженствующая стать программой формирования здоровых общественных отношений, не может, мы думаем, обойтись без опоры на новую идеологию, впитавшую достижения мысли лучших наших предшественников — философов, обществоведов, юристов.

Должна быть определена цель общественного и государственного развития России. Ибо только достойная общая цель способна разбудить активность и энергию народа. Обогащение любой ценой, стяжательство, стремление к безграничному потреблению — это ложная цель, навязываемая нам извне отнюдь не нашими доброжелателями.

Да и то надо иметь в виду, что всеобщий высокий уровень жизни недостижим уже в силу ограниченности ресурсов планеты. «Надо раз в 30 снизить потребление ресурсов в высокоразвитых странах, с тем, чтобы человечество приличнее жило в целом» ⁵.

Необходимо вернуть народу духовные ценности, здоровую мораль, веру в справедливость, презрение к неправедному образу жизни и нетрудовому обогащению, уважение к человеку, государству и государственной власти.

Это будут первые и главные этапы борьбы за нормальные человеческие отношения, за правопорядок, за победу над наиболее бесчеловечными формами преступности.

Чтобы реализовать эту часть государственной программы борьбы с преступностью, едва ли требуются длительные дискуссии об объединяющей идее. Для тех, кто хочет объединяться, идея очевидна — это укрепление державы на базе честного созидательного и справедливо оплачиваемого труда, создание приемлемых условий жизни для большинства народа, возрождение науки, культуры, образования под патронажем государства. И неукоснительное применение уголовного закона к тем, кто с ним не желает считаться.

Огромная роль в решении этой в значительной своей части воспитательной задачи должна принадлежать средствам массовой информации. Но для этого государство должно вырвать их из алчных рук идеологов чистогана и поставить их на службу народу.

С учетом этих соображений и современных российских бед должна строиться общая концепция государственной политики борьбы с преступностью. Правовые меры — лишь малая часть этой широкой проблемы.

3. К вопросу о сущности государственной политики борьбы с преступностью и ее правовых принципах

Политика борьбы с преступностью в нашей стране на протяжении многих десятилетий или не осознавалась в качестве самостоятельной проблемы, или отличалась крайней нестабильностью. Это касалось и социально-экономических, и правовых мер, и правоохранительной деятельности.

Периоды ужесточения карательной практики, «закручивания гаек» сменялись либерализацией, ослаблением репрессивной функции в правоприменении и даже широкой подменой общепринятых способов государственно-правового принуждения мерами общественно-воспитательного воздействия.

Мы все помним то время, когда периодическая смена установок сверху приводила к резким изменениям в работе следственных и судебных органов, к шараханиям (привычный термин советского периода) из одной крайности в другую. Сборники Постановлений Пленума Верховного Суда СССР содержат на этот счет достаточно яркие иллюстрации.

Эти колебания практики борьбы с преступностью едва ли были проявлением осмысленной и последовательной политики государства в данной области. Скорее это подтверждало отсутствие взвешенной научно-обоснованной концепции воздействия государственных органов и общественности на негативные процессы. Долгосрочная политика подменялась вкусовым экспериментированием, что вполне идеологически оправдывалось: преступность должна была отмирать с победой новых общественных отношений. Уже после того, как была развенчана утопическая программа КПСС (принятая ХХП съездом партии в 1962 году), провозглашавшая переход к коммунизму, ликвидацию преступности и устранение всех причин, ее порождающих, и даже после того, как отечественная криминологическая наука показала, что преступность при социализме явление имманентное, а не привнесенное извне, либо временно-пережиточное, уже после этого некоторые ведущие теоретики уголовного права видели важнейшее направление борьбы с преступностью исключительно в расширении абстрактно-гуманистических и общественно-воспитательных начал.

Именно с этих позиций готовились Основы уголовного законодательства Союза ССР и Союзных республик в начале перестройки ⁶.

Идея научной разработки Основ государственной политики борьбы с преступностью возникла в последние годы, которые мы именуем то переходным периодом, то периодом коренных реформ в политической, социально-экономической и правовой сферах.

Преступность этого периода в России характерна резким количественным ростом и такими качественными изменениями, которые угрожают превращению самого государства, объявившего себя правовым (ст. 1 Конституции РФ 1993 г.) в криминальное, как с точки зрения особенностей экономических отношений, так и с точки зрения форм и методов управления.

Впервые в качестве самостоятельной тема «Основы государственной политики борьбы с преступностью» была включена в план НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре РФ в 1995 г. ⁷

Приступая к работе над этой тогда еще непривычной для слуха проблемой, авторы отдавали себе отчет в сложности задачи.

Что может означать «политика борьбы с преступностью», если ее условия предопределены правом и жесткими рамками законности? Не заключена ли в самой этой формуле крамольная мысль подмены стабильных правовых ценностей так называемыми «актуальными» и «своевременными» управленческо-административными решениями, продиктованными конъюнктурными соображениями?

Такие опасения слышались уже на обсуждениях самых первых подходов к теме. Эти опасения благодетельны. Они оберегают от упрощенных решений, всегда губительных при вмешательстве в сложные социальные процессы.

Мы исходим из того, что государственная политика борьбы с преступностью в общих чертах означает определение задач органов государственной власти в этой сфере, принципов ее формирования, методов и средств реализации. (В этом смысле обычно говорят о политике государства в области образования, здравоохранения, защиты окружающей среды и т.д.).

Причины актуальности этой темы связаны не только с качественными изменениями преступности, захватившей госаппарат и угрожающей дальнейшему развитию общества и государства, но и с неудачными попытками исполнительной власти воздействовать на преступность путем принятия федеральных программ борьбы с преступностью без их обеспечения в экономическом, организационном и правовом отношениях, без отработанной научной базы.

Упреки исполнительной власти в беспомощности, а законодателя — медлительности, непоследовательности и низком профессионализме справедливы, но сами по себе эти упреки, как и всякая малоконструктивная критика, не способны изменить ситуацию к лучшему.

Если мы признаем, что живем в эпоху научно-технического прогресса, то решение проблем нужно искать не только в деятельности властей, но и в уровне научного обеспечения этой деятельности. В последние годы представители общественных наук в основном накапливали обиды из-за плохого финансирования и вызванного им сворачивания фундаментальных исследований, утечки мозгов за рубеж; из-за слабой востребованности властями ее рекомендаций.

Но необходимо оценить и степень собственной ответственности в условиях, когда страна под флагом широкомасштабных реформ скатывается к той критической черте, возврат от которой окажется более чем проблематичным.

Эта ответственность должна быть осознана прежде всего представителями общественных наук — философии, экономической науки, социологии, права. Именно они призваны обосновать тезис о том, что абстрактные призывы к общественному согласию должны быть дополнены консолидированными усилиями трех ветвей власти в решении важнейших задач нашего времени: возрождения экономики страны, обеспечения нормальных условий жизни масс и преодоления разрушительных тенденций преступности.

Теория разделения властей, соблазнительная на фоне абсолютной монархии и тоталитарного режима одной партийной группировки, как выяснилось, несет в себе скрытую опасность их противостояния и вражды, не менее гибельную для демократии, чем диктатура личности. Творцы Конституции 1993 года должны были бы подчеркивать не самостоятельность каждой из властей, неизбежно ведущую к их соперничеству, а взаимосвязь, взаимозависимость, взаимодополняемость. Субсидиарный характер ветвей власти — вот что могло бы предотвратить их трагическое столкновение в России в октябре 1993 г. и открыть пути к разумным, согласованным преобразованиям.

Ныне эта мысль становится популярной и это обнадеживает разработчиков крупных государственных проектов, в т.ч. в сфере борьбы с преступностью. Неоднократные заявления Президента об обеспечении общественного согласия дополняются движением ветвей власти навстречу друг другу. Так, уже принято Постановление Правительства РФ «О совершенствовании взаимодействия Правительства Российской Федерации с палатами Федерального Собрания Российской Федерации» ⁸.

Опубликован указ Президента РФ «Об обеспечении деятельности полномочного представителя Президента Российской Федерации в Конституционном Суде Российской Федерации» ⁹.

Можно надеяться, что этими и другими подобными решениями открывается путь к сближению и сотрудничеству ветвей государственной власти.

Это обстоятельство подчеркивается и парламентариями. Комментируя работу Правительства и Государственной Думы при принятии Закона «О федеральном бюджете на 1997 г.», Председатель Думы отметил, что «впервые за последние годы Правительство и парламент стали вместе искать пути выхода из кризиса, из этого экономического тупика, в котором мы оказались». Им подчеркивается и благотворное значение факта объединения ответственных политических сил страны, искренне заинтересованных в реальном переломе кризисной ситуации в России ¹⁰.

Конструктивной представляется и позиция Председателя совета Федерации, называющего вещи своими именами: «Нынешний кризис, — отмечает он, — это кризис отношений народа с властью… Идет открытая криминализация общества. Не на уровне простого человека, а на уровне власти. Посмотрите на руководителей, которые сменились за последние годы. Все они ушли богатыми людьми, хорошо набившими карманы за счет государства. И никого из них не посадили». Национальную идею он видит в созидании, в подъеме страны. Им предложен «координирующий орган типа Госсовета. Там Президент мог бы обсуждать с оппозицией судьбы Отечества» ¹¹. Но эти добрые идеи тонут в политической борьбе, что особенно наглядно демонстрирует предвыборная компания 1999 года.

Работая над теоретическими основами государственной политики борьбы с преступностью, наш коллектив ученых не мог не осознавать, что субъектами этой политики, ее творцами и исполнителями могли быть только все три ветви государственной власти; что усилия Совета Министров, периодически предлагающего стране варианты федеральной программы борьбы с преступностью, обречены на неудачу изначально, ибо они не только не подкреплены экономически, но и не сопровождаются своевременными законодательными решениями и соответствующими изменениями правоприменительной практики.

Печальные факты такой несогласованности общеизвестны:

• федеральная программа борьбы с преступностью 1994–1995 гг. не была выполнена, как и следующая за ней программа 1996–1997 гг.;
• поиски Президентом адекватных преступности правовых средств борьбы с ее наиболее опасными видами (Указ от 14 июня 1994 г. «О неотложных мерах защиты населения от бандитизма и иных проявлений организованной преступности») не были поддержаны законодателем;
• Уголовный кодекс, призванный отразить новые виды преступлений, принят с большим опозданием и оказался далеким от совершенства;
• перспективы принятия нового УПК туманны, ибо непримиримыми оказались позиции тех, кто видит в нем только бесконечный набор гарантий прав обвиняемого и тех, кто напоминает о необходимости защиты не только обвиняемого, но и интересов жертв преступных посягательств и публичных интересов.

Если преступность уподобить тяжкому заболеванию социального организма, то средства лечения не могут изыскиваться в отрыве от симптомов болезни и ее причин.

Нравственно-психологическое состояние общества, подрыв уважения к праву и институтам власти, появление болезненно искаженной шкалы ценностных ориентации личности и общностей людей — вот тот идеологический фон, уяснение которого должно стать первой ступенью конструкции, которую мы, может быть, несколько самонадеянно для первого этапа работы, назвали «Основами государственной политики борьбы с преступностью».

Далее следуют такие задачи, как уяснение целей, принципов и средств борьбы с преступностью; выделение государственных и общественных субъектов борьбы с преступностью с размежеванием их функций; определение стратегии и тактики борьбы с преступностью как на отрезках времени, характеризующихся определенными социально-экономическими, политическими и правовыми условиями, так и применительно к особенностям регионов; выделение приоритетов правовой и экономической защиты, в числе которых первое место должны занимать интересы жертв преступлений и публичные интересы гражданского общества; формирование представлений о современной системе профилактики, способах повышения престижа социальных норм поведения личности.

Научный подход к выработке основ государственной политики борьбы с преступностью требует определения ее исходных, обязательных принципов. Таковыми могут быть общие положения, касающиеся предупреждения преступлений, препятствующие возникновению социальных конфликтов, либо определяющие оптимальные способы их разрешения и устранения. Принципы социальной справедливости, национального равноправия, свободы религиозных убеждений и т.п. несомненно способны при их проведении в жизнь предупреждать причины многих преступлений, связанных с социальной напряженностью в разных сферах общественных отношений.

Исключительно важное значение имеют принципы правового регулирования деятельности правоохранительных органов в борьбе с преступностью. Касается это прежде всего определения общих требований к таким отраслям права, как уголовное, уголовно-исполнительное и уголовно-процессуальное. В последние годы все в большей степени осознается необходимость проведения криминологической экспертизы законопроектов, чтобы ответить на вопрос, каковыми могут быть ближайшие и отдаленные последствия предлагаемой правовой новеллы в сфере преступности ¹².

Однако и к экспертизе, как и к самому законопроекту, должны быть предъявлены определенные требования, вытекающие из общих принципов правового регулирования, имеющих очевидную связь с преодолением негативных социальных явлений.

Принципы государственной политики борьбы с преступностью выводятся из нормальных представлений о сущности и назначении социальных норм поведения и взаимоотношения людей — права, морали, обычаев, не деформированных криминальной идеологией.

Государственная политика борьбы с преступностью должна быть подчинена этим принципам, которые мы рассматриваем как минимальные, подлежащие дальнейшему развитию и углублению. Отступление от принципов есть способ разрушения единой политики борьбы с преступностью, способ уклонения государственной власти от выполнения одной из главных для нашего времени задач.

К принципам государственной борьбы с преступностью мы относим:

• принцип справедливости, который требует реального и неукоснительного воплощения и в законе, и практике правоприменения конституционного требования (пока — лозунга) равенства всех перед законом и судом — и социально незащищенных и сильных мира сего. Этот принцип включает и идею гуманизма, но гуманизма не абстрактного, не за счет жертв преступлений, а гуманизма созидательного, ориентированного на защиту гражданского общества;
• принцип законности средств борьбы с преступностью, ибо чрезвычайные меры, как учит наш собственный исторический опыт, развращают власть и не совершенствуют человека;

Конституция РФ допускает ограничение прав и свобод человека и гражданина федеральным законом, но только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения охраны страны и безопасности государства (ч. 3 ст. 55 Конституции). Однако это исключение из общего правила не подрывает принципа законности. Его необходимость должна быть доказана перед законодателем, который должен будет принять соответствующий ситуации федеральный закон, обязательный для всех.

• принцип неотвратимости ответственности за каждое совершенное преступление, учитывая, что уверенность в безнаказанности — один из стимулов преступного поведения. Реализация этого принципа на практике представляет особые трудности и именно их преодолению следует посвятить главные усилия правоохранительных органов и обслуживающей их науки;
• принцип соответствия наказания характеру и степени общественной опасности преступления и личности виновного. Никаких льгот высокопоставленным преступникам. История доказала, что символическая повязка на глазах богини правосудия не обеспечивает достижения этой цели. Требуется поиск новых средств воздействия на нее, не смущаясь отступлением в необходимых случаях от гипертрофированной судейской неприкосновенности, в частности, в случаях, когда речь идет об отступлениях самих органов правосудия от требований законности и справедливости.
• принцип обеспечения интересов жертв преступлений. Более широкий взгляд на преступность как фактор социальной дестабилизации позволяет выделить то общее, что, в конечном счете, объединяет все или почти все разновидности преступлений: это, разумеется, последствия преступных посягательств в виде жертв преступлений. Их миллионы, а с учетом латентности и низкой эффективности работы органов уголовной юстиции — десятки миллионов, нуждающихся в защите и не получающих ее.

Ощущение личной незащищенности граждан подрывает доверие к государственной власти, не способствует использованию общественного потенциала в наведении правопорядка.

Разработка научной концепции государственной политики борьбы с преступностью и совершенствование отраслей права, особенно криминального цикла, должны вопросы социальной и правовой защиты жертв преступлений поставить на одно из первых мест.

Работа в этом направлении выявила ряд упущений законодателя: УПК РФ сужает понятие вреда, причиненного потерпевшему; развитие отечественного законодательства шло по пути расширения процессуальных прав потерпевшего, дававших ему возможность самостоятельно защищаться и плохо используемых на практике; почти ничего не делалось для реального возмещения вреда потерпевшему. Общественных и государственных фондов помощи жертвам преступлений до сих пор не создано.

• принцип экономической невыгодности преступления требует пересмотреть правовые последствия судимости и пока еще очень ограниченные основания и размеры материальных взысканий, особенно с корыстных преступников; конфискация имущества должна стать непременным следствием крупных экономических преступлений;
• принцип экономического стимулирования реальных успехов органов ОРД, дознавателей и следователей по пересечению и раскрытие преступлений. Это требует существенного совершенствования системы оплаты труда в правоохранительных органах с учетом его результативности;
• принцип предупреждения преступлений должен стать непременной составной частью правовой системы, обязательным элементом правоохранительной деятельности и общественной активности населения. Частью деятельности по предупреждению преступлений должно стать целенаправленное формирование правовой культуры, без чего немыслимо продвижение к правовому государству;
• принцип правового и социального контроля, объявленный за его крайние проявления атрибутом тоталитарного государства, должен быть возрожден в цивилизованных формах, не противоречащих закону и идее защиты прав человека.

Это потребует усиления контрольных функций всех ветвей государственной власти за соблюдением законодательства как государственными органами, так и общественными объединениями и гражданами. Важное значение в этой связи должно быть признано за прокурорским надзором;

• принцип координации деятельности по выработке и реализации государственной политики борьбы с преступностью. Предлагается два уровня координации с определением соответственно функций, задач, методов действия и состава координирующих органов; высший уровень координации на базе специально созданного федерального координационного комитета и координационной деятельности Генеральной прокуратуры РФ в системе правоохранительных органов.

Таковы наиболее существенные исходные положения развития государственно-правовой политики борьбы с преступностью и обеспечения правопорядка.

Анализ норм и институтов отраслей права т.н. криминального цикла с позиции их соответствия принципам политики борьбы с преступностью позволит выявить слабые стороны правового регулирования и наметить пути его совершенствования.

4. Об уголовно-правовой и уголовно-исполнительной политике борьбы с преступностью ¹³

Ныне общепризнанным положением является мысль о том, что право, как инструмент формирования новых отношений, используется неэффективно. Законы принимаются с большим отставанием от политических и организационных решений, вместо того, чтобы им предшествовать. Ощущается постоянный разрыв между социальными потребностями и законодательством. Отрасли права, непосредственно связанные с борьбой с преступностью (уголовное, уголовно-процессуальное и др.) развиваются скорее хаотически, нежели целенаправленно. Преобладает идея «защиты прав человека», звучащая и воплощаемая в наших условиях достаточно фарисейски. Идея защиты публичного интереса, гражданского общества, миллионов жертв преступлений, идея повышения эффективности правовых средств борьбы с преступностью остаются в тени, не актуализируются, не востребуются законодателем и, как кажется, отторгаются им. Примеров тому множество, наиболее яркий из них — законы о приватизации.

Сама правовая идеология в наших условиях начинает приобретать криминальный оттенок, доказательством чему является и новый Уголовный кодекс РФ и многие решения, внедряемые в проект УПК РФ, нередко потворствующие преступности.

Среди многочисленных замечаний к вновь принятому УК РФ, свидетельствующих о слабом использовании средств уголовного права в обеспечении правопорядка, отмечаются ограничение юридического значения судимости, отказ от понятий рецидивиста и особо опасного рецидивиста, снижение ответственности за многие широко распространенные преступления, ограничение возможности конфискации имущества за корыстные преступления и т.д.

Необходимо признать, что в настоящее время в России не сформирована общая концепция уголовной политики, как и в целом концепция политики в сфере борьбы с преступностью. Федеральные программы, принятые на 1994–1995 гг. и 1996–1997 гг., хотя и содержат отдельные элементы концепции уголовной политики, однако в целом не отражают ее, они фрагментарны и зачастую противоречивы, что неизбежно негативно отразилось на характере формирования уголовно-правовых мер борьбы с преступностью.

Кроме того, они подвержены значительному влиянию складывающейся политической, идеологической и экономической конъюнктуры. Все это в конечном итоге обусловливает существенные недостатки в реализации ее задач. В первую очередь это относится к новому Уголовному кодексу РФ, принятому в 1996 г.

Основополагающим положением концепции уголовно-правовой политики является соответствие средств и направлений ее реализации социально-экономическим условиям жизни общества. В условиях экономического кризиса и обнищания населения закреплять в законе материально-затратные формы и средства ее реализации, означает, что они заведомо будут обречены на неудачу. Именно такая судьба ожидала некоторые виды наказаний, которые были включены в проект нового УК. Несмотря на возражения правоохранительных органов о нереальности применения в существующих экономических условиях таких наказаний, как арест, ограничение свободы и обязательные работы из-за невозможности ежегодного выделения в бюджете значительных средств для строительства и организации деятельности арестных домов, исправительных центров и органов, исполняющих обязательные работы, они были внесены в проект УК и приняты. Однако уже в законе о введении УК пришлось включить положение о том, что эти виды наказаний будут применяться начиная с 2001 г., хотя нет гарантий, что к этому времени условия для этого будут созданы.

Поскольку в новый Уголовный кодекс были включены перечисленные виды наказаний, они должны быть адекватно отражены в Уголовно-исполнительном кодексе, что и было сделано. Соответственно три главы кодекса оказались также отложены для применения. Такая ситуация с указанными законами нарушает их системность, сужает правовое поле для применения наказания, что противоречит сформулированным в них принципам (ст. 6 УК и ст. 8 УИК). В результате это влечет за собой более широкое применение лишения свободы как альтернативы аресту и ограничению свободы, что в свою очередь влияет на переполнение исправительных учреждений со всеми вытекающими из этого негативными последствиями.

Формирование уголовно-правовой политики должно находиться в тесной взаимосвязи с динамикой и структурой преступности в стране. Рост преступности, особенно насильственной, корыстно-насильственной и корыстной, обусловливает необходимость принятия более жестких решений по мерам борьбы с нею. Между тем, при разработке и принятии нового УК данная взаимосвязь была нарушена. Об этом свидетельствуют следующие факты.

В проекте УК, представленном для рассмотрения в Государственную Думу не была предусмотрена ответственность за бандитизм; отсутствовали нормы, предусматривающие ответственность за террористический акт, посягательство на жизнь работников правоохранительных органов по тем основаниям, что предусмотрена ответственность за убийство при отягчающих обстоятельствах. Лишь на последнем этапе работы над проектом УК на уровне согласительной комиссии была предусмотрена ответственность за указанные виды преступлений в самостоятельных статьях УК. На различных этапах подготовки проекта УК был декриминализирован целый ряд деяний, представляющих повышенную опасность. В противоречие с положениями Конституции РФ о защите прав личности в новом УК РФ были декриминализированы посягательства на трудовые права граждан (заведомо незаконное увольнение, задержка заработной платы, нарушение правил охраны труда и другие). Более 80% преступлений в сфере экономической деятельности, за которые впервые устанавливалась уголовная ответственность, были отнесены к категории небольшой и средней тяжести, что исключало применение дополнительного наказания в виде конфискации имущества.

На указанные недостатки нового УК обращается внимание средств массовой информации. Так, в статье «Бурелом в законе» отмечается: «Законодатели отнесли к преступлениям небольшой и средней тяжести легализацию денежных средств или имущества, приобретенных незаконным путем, невозвращение из-за границы средств в иностранной валюте, неоднократные уклонения от уплаты таможенных платежей и налогов. И это в то время, когда в стране глубочайший кризис неплатежей, пустой бюджет, хронические невыплаты заработной платы, хищническое разворовывание и вывоз за бесценок природных ресурсов!» («Московская правда» от 28 января 1997 г.).

По целому ряду статей УК о корыстных преступлениях, совершенных в сфере экономики и против государственной власти, относящихся к категории тяжких, не предусмотрена конфискация.

О несоответствии уголовно-правовой политики криминальной обстановке в стране при разработке проекта УК свидетельствует тот факт, что после принятия его Государственной Думой и отклонения Советом Федераций и Президентом РФ на согласительной комиссии было принято более ста поправок к проекту Уголовного кодекса, направленных на усиление уголовной ответственности за совершение наиболее тяжких и распространенных, прежде всего в сфере экономики, преступлений. Но и даже после принятия УК межведомственная комиссия правоохранительных органов в октябре 1996 г. вошла с предложением о необходимости внесения существенных поправок во вновь принятый УК.

Как отмечалось в письме, направленном Президенту РФ руководителями правоохранительных органов, «сохранение имеющихся существенных изъянов может не только оказать негативное влияние на формирование правоприменительной практики, но, главное, отрицательно сказаться на эффективности борьбы с преступностью».

Действительно, новый УК по сравнению с ранее действовавшим Кодексом вопреки сложившейся в стране криминогенной ситуации смягчил меры наказания за ряд наиболее распространенных и опасных преступлений. В 1995 г. в УК РСФСР в связи с ростом убийств и других тяжких преступлений, совершаемых с применением огнестрельного оружия, было повышено наказание за преступления, связанные с незаконным оборотом оружия. Хотя в 1996 г. криминогенная обстановка не улучшилась, а, напротив, численность такого рода преступлений увеличилась, продолжался рост незаконного оборота оружия, в новом УК, несмотря на замечания некоторых членов согласительной комиссии, наказание за незаконное хранение оружия было смягчено.

Руководителями правоохранительных органов было внесено также предложение об исключении из санкции статей наказания в виде штрафа за корыстные преступления, как не соответствующие степени общественной опасности этих деяний.

Наиболее существенным недостатком нового Уголовного кодекса является положение, сформулированное в ч. 2 ст. 24 «Формы вины», устанавливающей, что «деяние, совершенное по неосторожности, признается преступлением только в том случае, когда это специально предусмотрено соответствующей статьей Особенной части…» Анализ показал, что в Особенной части имеется 50 статей с двойной формой вины (23 процента всех статей Особенной части), диспозиция которых вопреки требованию части второй статьи 24 указания о неосторожности не содержит. Из сложившегося положения имеется два выхода: дополнение упомянутых статей указанием о формах вины либо исключение из статьи 24 УК части второй.

Отрицательное влияние на формирование уголовно-правовой политики оказали научные позиции некоторых ученых, принимавших участие в подготовке проекта нового УК. При широком и декларативном использовании таких понятий, как деполитизация, деидеологизация и демократизация законодательства в сфере борьбы с преступностью при проведении правовой реформы была предпринята попытка исключить из уголовного законодательства многие важные и оправдавшие себя институты и нормы.

В первоначальных вариантах проекта УК при определении понятия преступления был исключен такой его стержневой признак, как общественная опасность. Он был заменен категорией вреда. Такая позиция по существу размывала четкую грань между гражданско-правовым, финансовым, административным правонарушениями и уголовно-наказуемым деянием и создавала простор для необоснованной декриминализации деяний, что и было сделано в проекте Особенной части УК. Лишь после серьезной критики данной позиции категория общественной опасности была восстановлена при определении понятия преступления (ч. 1 ст. 14), при разделении преступлений на категории (ст. 15) и других статьях проекта УК.

Под предлогом демократизации из первого варианта проекта УК, представленного в Государственную Думу, был исключен институт судимости, который по мнению авторов проекта нарушает права гражданина, отбывшего уголовное наказание, и не влечет за собой в полном объеме восстановления гражданских прав. Между тем, исключение института судимости из уголовного законодательства криминологически необоснованно.

Даже после восстановления этого института в проекте УК такого рода позиция негативно отразилась на содержании Особенной части нового УК, поскольку судимость не предусматривается в качестве квалифицирующего признака состава многих преступлений. Новый УК признает в качестве квалифицирующего признака судимость при совершении лишь некоторых однородных преступлений против собственности (ст. 158–169 УК), против общественной безопасности (ст. 213 УК). Между тем судимость в качестве квалифицирующего признака не учитывается при совершении преступления в сфере экономической деятельности (гл. 22 УК), против общественной безопасности (кроме хулиганства), особенно за незаконный оборот оружия, а также незаконный оборот наркотиков (ст. 228–234 УК).

Под предлогом недемократичности и деполитизации из проекта УК были исключены такие виды наказаний, как конфискация имущества и исправительные работы. В связи с резкой критикой такой позиции со стороны правоохранительных органов и многих ученых эти виды наказаний были в последующих вариантах проекта восстановлены, хотя и в усеченном виде. Так, в новом УК исправительные работы предусмотрены только по месту работы.

С таких же позиций была предпринята попытка ввести в Уголовный кодекс новое основание, исключающее ответственность — юридическая ошибка, т.е. освобождение от ответственности в связи с незнанием закона. Применение этой нормы привело бы к освобождению от ответственности за многие деяния, совершаемые в сфере экономики, т.к. в силу запутанности и противоречивости нормативных правовых актов, регулирующих экономическую деятельность коммерческих структур, нетрудно было бы доказать наличие юридической ошибки и уклониться от ответственности. Лишь на последнем этапе в ходе работы согласительной комиссии указанная норма была исключена из проекта УК.

Из изложенных выше положений видно, что на формирование уголовно-правовой политики на современном этапе негативно влияют недостаточный учет социально-экономического положения общества, криминологической ситуации, а также стремление устранить или реформировать оправдывающие себя на практике ряд положений науки уголовного права под предлогом деполитизации и деидеологизаиии ее устоявшихся положений.

Очевидно, важным препятствием для дальнейшего деструктивного формирования уголовно-правовой политики, создания преград для влияния на нее политической и идеологической конъюнктуры может стать разработка целостной ее концепции как составной части общей политики государства в сфере борьбы с преступностью. В ней должны быть сформулированы цели, принципы и стратегия, основные средства и направления реализации, формы взаимосвязи с соответствующими положениями политики в сфере борьбы с преступностью и ее основными направлениями. Ее положения должны учитываться не только при формировании таких отраслей законодательства, как уголовное, уголовно-процессуальное и уголовно-исполнительное право, но и при проведении в целом судебно-правовой реформы.

Реформирование уголовно-исполнительной политики в новых социально-экономических и политических условиях, сложившихся в России в последние годы, а также подготовка на ее базе Уголовно-исполнительного кодекса, проходили не столь противоречиво. Этому способствовала достаточно длительная подготовка его концепции, в которую были включены основные положения (принципы) уголовно-исполнительной политики, ее цели и задачи, содержание и стратегия, всестороннее обсуждение и последующее одобрение в Государственной Думе.

Разработанная и одобренная концепция проекта Уголовно-исполнительного кодекса предопределила предмет и объем правового регулирования, структуру, а также принципы данной отрасли законодательства, основные положения порядка и условий отбывания уголовных наказаний, правовой статус осужденных и персонала учреждений и органов, исполняющих наказания, систему этих учреждений, а также формы контроля над ними.

Принятие Уголовно-исполнительного кодекса не означает завершение реформирования этой отрасли законодательства, напротив, наступает новый этап его развития. В отличие от УК, согласно которому новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в Кодекс (ч. 2 ст. 1), УИК, напротив, предусматривает, что уголовно-исполнительное законодательство состоит из данного кодекса и иных федеральных законов (ч. 1 ст. 2), а также иных нормативных правовых актов по вопросам исполнения наказания, основанных на законе (ст. 4).

В ряде статей УИК, а также в Законе о введении в действие УИК предусматривается принятие и иных законов нормативных правовых актов по вопросам исполнения наказания, в частности, таких крупных, как Законы «О мерах безопасности, применяемых к осужденным», «Об уголовно-исполнительной системе», «Об общественных объединениях, участвующих в исправлении осужденных» и т.д. Всего предстоит разработать и принять около десяти Федеральных законов и более двух десятков нормативных правовых актов, которые перечислены в УИК и Законе о введении в действие УИК.

Сопоставление положений уголовной и уголовно-исполнительной политики, целостности их концепций достаточно убедительно свидетельствует об их влиянии (как негативном, так и позитивном) на формирование соответствующих отраслей законодательства, последующее их применение. Это лишний раз подтверждает положение о необходимости дальнейшей работы по формированию концепции уголовной политики, которая является базовой для других направлений политики в сфере борьбы с преступностью.

5. Уголовно-процессуальное право как отражение и средство реализации государственной политики борьбы с преступностью

Уголовно-процессуальное право нередко рассматривают как «форму жизни уголовного закона», недооценивая его самостоятельную роль.

Между тем, процессуальное право, являясь совокупностью принципов, институтов и норм, образует т.н. процессуальную форму, имеющую огромное значение в жизни государства и общества, ориентированных на правовые средства решения стоящих перед ними задач. Процессуальная форма является гарантией законности в сфере борьбы с преступностью, обеспечивает защиту прав и свобод участников процессуальных правоотношений, есть показатель зрелости правовой системы в целом и уровня развития демократии.

Игнорирование процессуальной формы путем противопоставления политики праву всегда вело к произволу властей, к беззакониям и беззащитности личности.

Репрессии 30-х годов начинались, как известно, с ограничения действия уголовно-процессуальных норм и принципов: сокращались до минимума сроки расследования дел т.н. врагов народа, вредителей и диверсантов; из процесса удалялись стороны — обвинитель и защитник; устранялись состязательность и презумпция невиновности; использовались противозаконные средства получения доказательств, а вынужденное признание обвиняемым вины не требовало ни проверки, ни подтверждения, исключалось право обжалования приговора.

Все это в прошлом, но и ныне, реформируя уголовно-процессуальное право, мы не можем забывать об этом печальном опыте.

Вместе с тем, нельзя не понимать того, что под воздействием тех вопиющих беззаконий, делавших человека беззащитным перед репрессивными органами, произошла известная деформация общественной психологии, отразившаяся в поиске все новых средств защиты личности и общества от посягательств преступного государства.

Это отчетливо сказалось на теоретических разработках ученых нескольких последний десятилетий, которые часто в жертву гарантиям прав обвиняемого с готовностью приносили саму возможность эффективной процессуальной деятельности по раскрытию и расследованию преступлений. Большим успехом стала пользоваться фраза, приписываемая то Екатерине II, то Чезаре Беккариа о том, что лучше десять виновных не понесут ответственности, чем будет осужден один невиновный.

Ориентация на подобные «мудрые» изречения подрывает саму идею борьбы с преступностью. Для общества одинаково плохо и то и другое, поэтому в УПК РСФСР 1960 г. задача уголовного судопроизводства была записана как обеспечение правильного применения закона с тем, «чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден» (ст. 2).

Уголовно-процессуальная политика государства, как составная часть правовых основ политики борьбы с преступностью, есть обеспечение присущими ему властными средствами развития такого уголовно-процессуального законодательства, которое обеспечивало бы эффективную деятельность соответствующих правоохранительных органов и, разумеется, органов правосудия, по борьбе с преступностью, гарантируя вместе с тем защиту личности, ее прав и свобод, интересов общества и государства.

Важным требованием к уголовно-процессуальной политике является неукоснительное соблюдение правовых и нравственных принципов борьбы с преступностью, исключение противоречащих Конституции незаконных, чрезвычайных средств воздействия как на правоприменителя, так и на граждан, участвующих в уголовном судопроизводстве.

Эти соображения так или иначе учитывались авторскими коллективами, работавшими над вариантами проекта УПК РФ. И все же в пока еще не завершившихся спорах о том, каким быть новому УПК, к сожалению просматриваются попытки дискриминации процессуальной формы, отказа от многих выстраданных опытом процессуальных принципов и гарантий. Нередко навязывается односторонний подход к задачам судопроизводства, к субъектам процессуальной защиты, создаются предпосылки искусственного усложнения доказательственного права, снижения процессуального контроля за законностью принимаемых решений и т.п.

Все эти и подобные им вопросы мы относим к числу концептуальных проблем уголовно-процессуальной политики и считаем нужным остановиться на них, ибо речь идет о повышении эффективности правовых средств борьбы с преступностью и защиты прав личности в сфере уголовного судопроизводства.

Первый и достаточно болезненный вопрос, заслуживающий обсуждения и взвешенных решений — это вопрос об источниках уголовно-процессуального права.

Статья 1 УПК РСФСР 1960 г. (и соответствующие статьи УПК бывших союзных республик) устанавливает, что порядок производства по уголовным делам на территории РСФСР определяется Основами уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик и издаваемыми в соответствии с ними другими законами Союза ССР и Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР.

Отсюда вытекало принципиальной значимости правило: никакие другие правовые акты, не введенные надлежащим образом в уголовно-процессуальное законодательство, не могут приниматься во внимание при производстве по уголовному делу.

Ныне ситуация резко изменилась. Появились ссылки на «другие законы РФ» и, разумеется, на Конституцию РФ, как закон прямого действия.

Сохранение принципа законности как важнейшего, а иногда и единственного критерия оценки принимаемого процессуального решения на предварительном следствии и в суде, оказалось в этих условиях делом проблематичным.

Во-первых, нормы Конституции, являющиеся ее составными частями как «акта прямого действия», далеко не всегда обеспечены соответствующим правовым механизмом применения, в связи с чем Верховный Суд РФ в Постановлении от 31 октября 1995 г. «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» вынужден был прибегнуть к их классификации, достаточно сложной для правоприменителя.

Во-вторых, объявление составной частью правовой системы Российской Федерации «общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» (ч. 4 ст. 15 Конституции РФ) и, следовательно, придание им также значения юридических актов «прямого» и даже «приоритетного» действия, заставляет правоприменителя (орган дознания, следователя, прокурора, судью), а также адвоката и других участников процесса каждый раз решать для себя, где начинается и чем кончается отечественное уголовно-процессуальное право.

В этом конституционном решении мы видим не только фактор, размывающий процессуальную форму, но и акт ограничения государственно-правового суверенитета России.

«Общепризнанные принципы и нормы международного права» и международные договоры Российской Федерации, коль скоро они содержат принципиально важные правовые решения, должны расцениваться как рекомендации, обращенные к нашей законодательной власти, для введения их в правовую ткань отечественного законодательства, в нашем случае — процессуального.

Немалые сложности возникают и при объявлении источниками процессуального права «других законов РФ».

Как показала наша правовая действительность, таких законов, претендующих на параллельное действие с УПК, оказалось немало, причем отнюдь не безобидных. Они или ограничивают права участников процесса, или создают «процессуальные льготы» для определенных социальных слоев — явление, рожденное нашей демократией.

Так, например, Закон РФ «О государственной тайне» (21.03.93 г.), будучи актом административного права, ограничивает участие в уголовном судопроизводстве судей, прокуроров, следователей, адвокатов и др. условием оформления т.н. «допуска», в интересах сохранения государственной тайны. Это приводило к ограничению участия населения в отправлении правосудия, права выбора обвиняемым защитника по своему усмотрению, порождало определенные последствия и для других участников уголовного судопроизводства, не предусмотренные УПК РСФСР. Конституционный Суд РФ решением от 27 марта 1996 г. признал неконституционной практику распространения на адвокатов ст. 21 Закона РФ «О государственной тайне» об оформлении «допуска».

Но здравый смысл и справедливость торжествуют не всегда. Ряд федеральных законов («О статусе судей РФ», «О статусе депутата Совета Федерации и Государственной Думы Федерального собрания», «О выборах депутатов Государственной Думы» и др.) установил особый, усложненный порядок возбуждения уголовного преследования против соответствующих лиц, что по сути выводит их из-под юрисдикции правоохранительных органов. Хотя в УПК РСФСР и даже в проектах УПК нет и намека на особый порядок возбуждения уголовного дела, предъявления обвинения и применения мер процессуального принуждения в отношении данных категорий граждан, он соблюдается неукоснительно, являясь надежным прикрытием от ответственности за злоупотребления.

Так, в соответствии с ч. 4 ст. 16 Закона РФ «О статусе судей в Российской Федерации», «судья не может быть привлечен к уголовной ответственности, заключен под стражу, подвергнут приводу без согласия соответствующей квалификационной коллегии судей». Причем «уголовное дело в отношении судьи при соблюдении указанного условия может быть возбуждено не иначе как Генеральным прокурором РФ или лицом, его заменяющим (ч. 3 ст. 16). Конституционный Суд своим решением подтвердил соответствие этих норм Конституции РФ (Российская газета, 19 марта 1996 г.).

Равным образом была подтверждена конституционность и депутатского иммунитета (Российская газета, 29 февраля 1996 г.).

Эта очевидная тенденция уже нашла отражение в изменениях процессуального и материального права. Она четко прослеживается и в обсуждаемых ныне проектах УПК РФ. Есть попытки создания «адвокатского иммунитета» в некоторых проектах Закона об адвокатуре.

Таким образом, как бы создается параллельный УПК для избранных, что никак не вписывается ни в представление о демократии и правовом государстве, ни в нормальное понимание принципа единой для всех законности, ни в конституционное положение о равенстве всех перед Законом и Судом ¹⁴. Не может быть признана действенной с точки зрения создания условий борьбы с преступностью уголовно-процессуальная политика, подрывающая единство источников процессуальной формы, создающая иммунитеты и процессуальные льготы для отдельных слоев общества, позволяющая сановным преступникам укрываться «под сенью закона».

Судьба принципа законности применительно к уголовно-процессуальному праву заслуживает специального рассмотрения.

Нуждаются в разведении такие понятия, как «социалистическая законность» и оказавшийся в его негативной тени употребляемый ныне «принцип законности».

Требование социалистической законности было характерно для советской системы, ориентированной не на защиту личности, а на укрепление определенного государственного строя, опирающегося на коллективистскую экономику, централизованное плановое ведение хозяйства, необходимость жесткой дисциплины труда, лишенного экономических стимулов.

Этими требованиями определялись и приоритеты защиты советской правоохранительной системы.

Предмет защиты принципа законности в его современном понимании существенно изменился с изменением правовой идеологии и законодательства в ходе судебно-правовых реформ. Ориентир на построение правового государства в центре защиты ставит личность, ее права и законные интересы, не противоречащие интересам гражданского сообщества (а не только государства, как прежде).

Главные пороки социалистической законности — ее дегуманизация и игнорирование личности, избирательность, нарушение требования всеобщности, выводящее из-под действия Закона целые социальные группы, должны быть преодолены в соответствии с идеологией правового государства. И тогда законность станет реальной гарантией подлинного правосудия и прав человека.

Однако в последнее время и в теории и в законопроектной практике все явственнее просматриваются попытки дискредитировать принцип законности.

Делается это не только путем перенесения на него пороков «социалистической законности», но и путем противопоставления Закона праву. При этом право понимается не как совокупность фиксированных норм, определяющих правила поведения, а как некое интуитивное представление об идеальном правовом поле, формируемом под воздействием международных правовых актов, судебных прецедентов и в последнюю очередь — национального законодательства, которое можно игнорировать, если оно, по мнению правоприменителя, не вписывается в складывающееся представление.

В условиях социального расслоения и деградации нравственности принцип законности становится единственным надежным ориентиром для должностных лиц правоохранительной системы. Существенное нарушение закона при производстве по уголовному делу признавалось недопустимым и влекло отмену незаконных актов.

В нынешних проектах УПК это общее правило поколеблено.

Это касается, прежде всего, суда присяжных, вердикт которых не подчиняется требованиям закона, а оправдательный приговор, прекращение дела или иное решение, вынесенное в пользу подсудимого, не могут быть отменены кассационной палатой. Это правило уже есть в действующем законе о суде присяжных (ст. 465 ч. 3 УПК РСФСР), оно воспроизведено и даже расширено в проекте УПК, находящемся на обсуждении в Государственной Думе: по мотивам существенного нарушения уголовно-процессуального закона не могут быть отменены любые решения, вынесенные в пользу подсудимого. В этой связи возникает вопрос, правомерно ли включение в тот же проект УПК принципа законности с такими пугающими последствиями его нарушения: «нарушение закона при производстве по уголовным делам недопустимо и влечет за собой установленную законом ответственность, признание недействительными незаконных актов и их отмену» (ст. 7 ч. 2).

Получается, что нарушение закона допустимо только в интересах подсудимого — например, вынесение незаконного оправдательного вердикта, не подлежащего отмене.

Как легко дали себя убедить некоторые законотворцы, что суд не имеет никакого отношения к борьбе с преступностью и даже может поощрять ее! Ведь суд освободили почти во всех проектах УПК от обязанности возбуждения дела при выявлении новых эпизодов преступления и новых виновных лиц в ходе судебного разбирательства, суд пытаются освободить не только от обязанности, но и от права обращения дела к доследованию при пробелах в доказательствах. Оправдательный приговор — вот единственная его реакция на такую ситуацию. Преступление искусственно переводится в разряд латентных, а жертва преступления остается наедине со своими проблемами и бедами.

Созданию дополнительных оснований для развала обвинений и вынесения сомнительных оправдательных приговоров служит известная конституционная норма, произвольно толкуемая некоторыми правоприменителями: «При осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона» (ст. 50 ч. 2 Конституции РФ).

Казалось бы, эта норма призвана обеспечивать права личности и требования принципа законности. Но на практике бывает и иначе — используются мелкие промахи и ошибки предварительного следствия, чтобы опорочить собранные доказательства, отвести их как недопустимые. УПК РСФСР не поощрял таких вольностей, явно идущих во вред делу борьбы с преступностью, выделяя существенные нарушения уголовно-процессуального закона.

Закон о суде присяжных (ст. 433 ч. 3, ст. 435 ч. 3 УПК РСФСР) отдает решение о допустимости доказательств на усмотрение председательствующего, который «обязан решить вопрос об исключении из разбирательства дела в суде присяжных всякого доказательства, полученного с нарушением закона…». Никаких ограничений для судьи при оценке «нарушения закона» УПК не предусмотрел. Туманны и соответствующие положения т.н. Модельного УПК, рекомендуемого странам СНГ.

Ст. 144 этого Кодекса, посвященная «установлению недопустимости использования доказательств», содержит отдельные рекомендации о механизме соответствующих решений и ничего не говорит о характере нарушений закона при получении доказательств, делающих их недопустимыми. Иными словами, проект УПК открывает простор для субъективных толкований и решений, а следовательно и для злоупотреблений правоприменителя.

Все это примеры, как мы увидим далее, одностороннего подхода к развитию процессуальной формы, пониманию задач уголовного процесса и функций правосудия.

Назначение УПК — и это представляется очевидным — состоит в установлении оптимального режима расследования и судебного рассмотрения дел о преступлениях, обеспечивающего как защиту прав личности, так- и действенность правовых средств борьбы с преступностью. И уже здесь нас поджидает проблема, разводящая специалистов по разные стороны баррикад.

На различных этапах развития нашей правовой системы первая задача часто приносилась в жертву второй. Ныне явственно наметился крен в противоположную сторону. Под гипнозом идеи защиты прав человека многие готовы забыть о прямом назначении уголовной юстиции — сдерживании преступности, обретающей все более изощренные и разрушительные формы. Реформируя право, необходимо сочетать эти задачи, а не противопоставлять их.

Речь идет прежде всего об отношении к процессуальным гарантиям, о выделении из их необозримого числа гарантий, как обеспечивающих права личности, так и эффективное выполнение задачи раскрытия и расследования преступления, задачи вынесения законного и обоснованного приговора.

Условно последние можно было бы назвать гарантиями публичного интереса. Иногда их называют гарантиями правосудия в отличие от гарантий субъективных прав личности. С ними мы связываем понимание функций и задач уголовного судопроизводства, определение роли отдельных субъектов доказывания и характера взаимодействия судебного контроля и прокурорского надзора за законностью расследования, наполнение содержанием отдельных принципов процесса (состязательность, презумпция невиновности); соотношение процессуального статуса обвиняемого и потерпевшего и др. Между тем, нельзя не заметить, что в ходе судебно-правовой реформы развитие процессуальных гарантий преимущественно ориентировано на их традиционное понимание как, прежде всего, гарантий прав личности, причем не любой личности, а, главным образом, обвиняемого. Это ведет к искаженному, однобокому развитию процессуальной формы.

Вспомним в связи с этим, что есть процессуальные гарантии.

Уголовно-процессуальные гарантии — это система правовых средств обеспечения успешного решения задач правосудия и охраны прав и законных интересов его участников.

Следовательно, процессуальные гарантии должны быть классифицированы применительно к задачам судопроизводства. В общем плане речь может идти о двух типах гарантий — гарантиях публичного интереса и гарантиях субъективных прав личности. Они в какой-то, иногда значительной, части могут совпадать, но их отождествление недопустимо.

Условием реализации процессуальных гарантий является точное исполнение обязанностей должностными лицами и органами, осуществляющими уголовно-процессуальную деятельность, на основе процессуальных принципов и норм.

Ряд спорных положений относится к статусу прокурора в уголовном процессе.

Согласно ч. 2 ст. 33 проекта УПК РФ, обсуждаемого в рабочей группе Госдумы, «прокурор выступает в качестве государственного обвинителя». Это верно в отношении судов первой и апелляционной инстанции. Однако в кассационной инстанции и при пересмотре приговоров, вступивших в законную силу, а также в стадии исполнения приговоров прокурор обвинителем не является, его статус иной. Он может поддерживать протест (внесенный как в интересах обвинения, так и в совершенно ином направлении) либо высказать свое мнение по жалобе участника процесса.

Между тем процессуальное положение прокурора в контрольных судебных инстанциях не раскрывается. Получается, что и там он выступает в качестве обвинителя. Это порождает впечатление об односторонней направленности деятельности прокурора, оставляет в тени его правозащитную функцию и функцию надзора за законностью (кстати, анализ статистики и прокурорской практики показывает, что в кассационной и особенно надзорной инстанциях прокуроры чаще выступают вовсе не с позиций обвинения), не способствует повышению роли прокуратуры в реализации принципа законности в уголовном судопроизводстве.

Возникает неизбежно и такой вопрос: во имя каких целей ослабляется внешний профессиональный контроль в сфере правосудия? Известно ведь, что процессуальный контроль вышестоящих судов носит ведомственный, щадящий характер, что не способствует утверждению подлинного правосудия.

Крайне настораживает отказ от воспитательно-профилактической функции уголовного судопроизводства в некоторых проектах УПК РФ. Делаются попытки исключить участие общественности в уголовном судопроизводстве. Таким образом, ставится последняя точка на отечественном опыте по обеспечению правовых и организационных средств профилактики в сфере преступности. Достижения таких решений сомнительны, а потери очевидны.

Если в действующем УПК есть нормы и институты, которые обеспечивают законность и справедливость результата, не противоречат при этом Конституции и «общепризнанным принципам и нормам международного права и международным договорам Российской Федерации», менять эти нормы и институты во имя показной активности авторов и мнимой новизны — дело неблагодарное и, я бы сказал, безответственное. Этим мы только дезориентируем правоприменителя. Отказ от собственных традиций и опыта — а он не всегда был плохим — и слепое копирование чужих образцов — это свойство людей, нищих духом. Авторы известной «Концепции судебной реформы РФ» предлагают, в сущности, перечеркнуть отечественную процессуальную систему, основы которой были заложены судебной реформой 1864 г., игнорировать достижения родственных континентальных систем (Германия, Франция, Италия и др.) и переписывать институты англо-американской формы судопроизводства. А это ведь путь от статутного, систематизированного права к праву фрагментарному, прецедентному, т.е. — движение не вперед, а вспять.

Судебная реформа породила ряд сложных правовых феноменов, в процессуальной сфере, связанных с попыткой возрождения суда присяжных.

Суд присяжных введен в России в качестве эксперимента в нескольких областях в нарушение конституционного принципа равенства граждан перед Законом и Судом. Известно, что многие европейские государства отказались от этой формы правосудия. В Англии, США и Канаде суд присяжных рассматривает лишь от одного до четырех процентов всех уголовных дел. Непопулярность этой формы суда объясняется не только его дороговизной, волокитой и организационными сложностями. Суд присяжных — неэффективная форма правосудия из-за профессиональной некомпетентности, подверженности групповым пристрастиям, эмоциональному воздействию риторики сторон.

Проведение эксперимента с судом присяжных в России наших дней подтвердило все эти недостатки. Однако результаты эксперимента не были подвергнуты объективной оценке. И ныне призывы распространить суд присяжных на всю территорию страны есть не более чем способ доказать свою приверженность псевдодемократическим ценностям со стороны некоторых лиц, заинтересованных в соответствующей репутации, но отнюдь не озабоченных укреплением судебной системы, переживающей кризисное состояние и по причине плохого финансирования, и по причине отсутствия квалифицированного, готового к самоотверженной работе судейского корпуса.

Таким образом, мы видим, что уголовно-процессуальная политика есть важная составная часть государственной политики борьбы с преступностью и заслуживает того, чтобы занять самостоятельное место в научной разработке объявленной темы.

6. Роль суда в формировании и реализации государственной политики борьбы с преступностью

В условиях судебно-правовой реформы происходят определенные сдвиги в правовой идеологии общества. В социально-психологическом плане это, как уже отмечалось, — падение престижа права, правовой нигилизм. В концептуально-научном — отказ от многих прежних взглядов и оценок, касающихся роли права и правовых институтов. Так, право постепенно утрачивает значение абсолютной ценности: с его предписаниями можно не соглашаться в ходе правоприменительной практики, давать им критическую оценку, оспаривать их конституционность. Нередкими стали суждения об отсутствии у права, в частности, уголовного, функции общей превенции.

Пересматривается, как уже отмечалось, и роль суда. Явно гипертрофируется значение его правовой функции — правосудия, как способа решения правовых конфликтов в условиях определенной процессуальной процедуры с принятием обязательных к исполнению решений. В этой связи нарастает критическое отношение к теории и практике иных форм воздействия на правовые конфликты — через административные органы, органы прокурорского надзора и пр. Утверждается, что таким образом умаляется роль суда, ставятся препоны формированию судебной власти. Стремление к укреплению третьей власти нельзя не приветствовать, но и чрезмерное расширение ее подведомственности, без учета ее реального бедственного положения и кадровой слабости — это путь нарастания правовой незащищенности граждан.

Радея о сильной судебной власти, многие идеологи реформ сужают ее социальные функции, отрицая возможности и обязанности суда по воздействию на общественное и индивидуальное правосознание. Иными словами — отрицается воспитательно-профилактическая роль правосудия, а значит и какое бы то ни было участие суда в формировании и реализации общегосударственной политики борьбы с преступностью.

Здесь мы видим еще одно подтверждение неосторожной конституционной формулы о самостоятельности ветвей власти. Каждая власть — законодательная, исполнительная и судебная — обустраивает свою нишу. Сотрудничество властей с целью решения общегосударственных задач пока не получается. Не в этом ли причина многих современных трагедий России!

Стало чуть ли не признаком дурного тона и пещерного невежества говорить о предупредительно-воспитательной функции суда и тем более о его вкладе в политику борьбы с преступностью. Именно на основе таких представлений родилась в головах некоторых теоретиков уголовного права идея отказа от понятия общественной опасности преступления и замены его категорией т.н. вреда. Отсюда ведь прямой путь к установлению единственного критерия для определения наказания — личности виновного, ибо вред возмещается в порядке предъявления гражданского иска. Суд изолируется от социальных бедствий, ему нет дела до роста преступности.

В уголовно-процессуальном праве стремление к снижению социальной функции суда и правосудия обозначилось еще более отчетливо. Это выражалось в исключении в отдельных проектах УПК РФ из числа задач судопроизводства задачи формирования уважения к праву и правилам общежития, в отказе от частных определений суда (и представлений следователя), как средства воздействия на причины преступлений и условия, способствующие их совершению. Такого рода «демократические преобразования» процессуальной формы удавалось развенчать в ходе дискуссий. Но осталось немало других разрушительных идей, длительное время, препятствовавших принятию УПК РФ Государственной Думой.

Это касается прежде всего навязываемой некоторыми теоретиками пассивной позиции суда в доказывании, его отстраненности от борьбы сторон и поиска истины. Это касается и практически неограниченных возможностей дискредитации доказательств как недопустимых.

Любопытна в этой связи позиция самой третьей власти. Она охотно оставляет за собой только рассмотрение конкретных дел и споров, причем, желательно, на компромиссной основе, всячески отстраняясь от участия в реализации общегосударственной задачи сдерживания преступности, ее профилактирования, формирования уважения к праву и морали. Делаются попытки создания нового для России (впрочем, небывалого и для остального мира) суда — свободного от обязанности участия в доказывании и установления истины, свободного от общих проблем укрепления законности и правопорядка, чем, казалось бы, должна быть озабочена любая государственная власть.

Как известно, к числу гарантий правосудия относится принцип состязательности, который одновременно служит и инструментом защиты личности. Идея состязательности нашла отражение во всех подготовленных в ходе реформ проектах УПК. Однако значение этого принципа в обеспечении истины нередко недооценивается. Упускается, что состязательность — лишь инструмент судебного познания, обеспечивающий далеко не однозначный результат. Все зависит от того, в чьих руках инструмент — т.е. от судей, их воли, инициативы, активности.

Отказ от установления истины как цели судопроизводства, отказ от активной роли суда в обеспечении принципа объективности и всесторонности исследования обстоятельств дела, преувеличение роли состязательности, переложение ответственности за судьбу дела всецело на обвинителя — это и есть способ разрушения гарантий правосудия, снижения социальной роли Судебной власти, в частности ее роли в формировании и проведении уголовно-правовой политики государства.

Правосудие есть не только способ разрешения конфликтов, возникающих при правоприменении, не только форма реализации требований уголовного и административного права по отношению к конкретным актам противоправного поведения. Роль правосудия в государстве и обществе существеннее: оно повышает превентивное значение правовых запретов, создает уверенность в неотвратимости ответственности за преступления, воздействует на правовое и нравственное сознание населения, повышает престиж права. Сумятицу в определение роли уголовного судопроизводства как средства проведения политики борьбы с преступностью вносят отдельные решения Конституционного Суда РФ, которые мы анализируем ниже в статье «Опасность негативного правотворчества». Критикуемые нами решения КС по вопросам уголовного судопроизводства демонстрирует пренебрежение к сложным и ныне достаточно острым проблемам обеспечения безопасности граждан, их защиты от преступных посягательств.

Проблема борьбы с преступностью для КС чужда. Видимо потому, что политика борьбы с преступностью у судей ассоциируется с недавними обвинениями КС в «политизированости». Хотя речь идет о разных вещах.

Ныне общепризнанной является мысль о том, что неэффективность экономической реформы в России предопределена отсутствием научно выверенной экономической политики переходного периода, которая должна бы поставить четкие задачи реформ и определить способы их достижения органами государственной власти.

То же можно сказать и о судебной реформе. Мы хотели иметь суд независимый, справедливый, скорый. Получили нечто противоположное. Зависимость от партийного диктатора сменилась еще более страшной для общества и граждан зависимостью от воли неприкасаемого в силу завышенного юридического иммунитета чиновника, ориентированного на собственное выживание и ложно понимаемый престиж. Бюрократическая волокита и неправедность возросли пропорционально неприкосновенности судей ¹⁵. Интересы общества и государства в задачах нынешнего правосудия если и просматриваются, то с очень большим трудом. Вопросы борьбы с преступностью ставить даже в самой мягкой форме благодетельного воздействия судопроизводства на правосудие и нравственную культуру считается неуместным.

Отсюда неизбежен вывод: те реформы, свидетелями которых мы являемся, не реформы вовсе, а некие стихийные, чаще всего разрушительные набеги псевдореформаторов, оставляющие после себя хаотическое нагромождение идей, и дел, и мнений. России еще предстоит расчищать эти завалы, чтобы на их месте выстроить Суд, равно необходимый и гражданину, и обществу, и государству.

Примечание

Приведенная статья была опубликована в книге коллектива авторов Института международного права и экономики им. Грибоедова «Россия на рубеже тысячелетий» в 2000 г. Однако за прошедшее время состояние законности и правопорядка в стране в лучшую сторону не менялось. Более того, вновь принятый УПК РФ, как это показано в предыдущей статье, ситуацию не улучшит, ибо он не ориентирован на поиски правовых путей преодоления или хотя бы ограничения преступности. Процессуальный закон существенно ослабил возможности органов уголовного преследования, освободил суд от активных поисков истины и внесения своего вклада в защиту публичных интересов.

Теоретические вопросы государственно-правовой политики борьбы с преступностью и путей консолидации соответствующих усилий всех трех ветвей власти не только не утрачивают своего значения, но становятся все более актуальными.

Примечания

1. В НИИ проблем законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре РФ этой теме был посвящен ряд научных конференций 1997–1998 гг., материалы которых опубликованы в сборниках: «Преступность: стратегия борьбы». М., 1997. 253 стр.; «Преступность и реформы в России». М, 1998. 405 стр.; «Формирование государственной политики борьбы с преступностью». М., 1997. 153стр.
2. См.: Уголовная политика России — прошлое, настоящее и будущее: Сборник информационных материалов Общественного центра содействия реформе уголовно правосудия (Москва). 1997. Вып. I. С. 16 и др.
3. Именно с этими инициативами обратился Минюст РФ в Государственную Думу в 1999 году.
4. См. Коченов М. М., Ратинов А. Р., Ефремова Г. Х. «Некоторые социально-психологические аспекты состояния законности» в кн. Состояние законности в Российской Федерации (1993–1995 гг.). М. 1995 г.
5. Академик В. Коптюг. «Спасти человечество может наука». АиФ, № 4. Январь 1997.
6. См. Ведомости Союза народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР 1991 г., № 30. С. 1235–1255.
7. В авторский коллектив входили: Сухарев А. Я. (руков.), Бойков А. Д., Долгова А. И. (заместители руководителя), Шмаров И. В., Жевлаков Э. Н., Ермаков В. Д., Ларьков А. Н., Ратинов А. Р., Ефремова Г. Х., Забрянский Г. И., Панкратов В. В., Боголюбова Т. А., Токарева М. Е., а также другие сотрудники отделов, привлекаемые по мере необходимости. К сожалению, итоговые документы этой длительной работы не обрели официального статуса, не были востребованы государственной властью.
8. 21.XXII. 1996 г. «Российская газета». 9 января 1996 г.
9. 31.XXII. 1996 г. «Российская газета». 9 января 1996 г.
10. Геннадий Селезнев. Год прожит. Каков итог? «Российская газета». 16 января 1997 г.
11. Егор Строев. Единение славян никого не остановит. АиФ, № 3,1997 г.
12. Одно из ярких выступлений в печати на эту тему принадлежит В. В. Панкратову — заведующему отделом НИИ проблем законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре РФ — см. газету «Труд» от 6 августа 1999 г. С. 4. «Почему у наших реформ криминальное лицо».
13. В данном разделе частично использованы материалы отдела проблем уголовного и уголовно-исполнительного законодательства НИИ прокуратуры. См. сб. научных трудов «Проблемы уголовного права в связи с реформой уголовного законодательства». М., 1997; статьи Желвакова Э. Н., Шмарова И. В., Агамова Г. Д. и др.
14. В принятом новом УПК РФ этим вопросам посвящена глава 52.
15. См., к примеру, статьи В. Филиппова «Почему мы плачем от независимости суда». Российская газета, 25 августа 1999 г.; Сергея Ждакаева «Шемякин суд». Известия, 23 сентября 1999 г.