|
|
Азаров В.А. , Таричко И.Ю. Правовые предпосылки воссоздания функции судебного контроля в российском уголовном процессе
// Актуальные вопросы уголовного процесса современной России:
Межвузовский сборник научных трудов. - Уфа: РИО БашГУ, 2003.
К оглавлению сборника
В.А. Азаров - Заслуженный юрист РФ,
д-р юрид. наук, профессор
Омской академии МВД России
(г.Омск)
И.Ю. Таричко - соискатель
Омской академии МВД России
г.Омск)
ПРАВОВЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ВОССОЗДАНИЯ
ФУНКЦИИ СУДЕБНОГО КОНТРОЛЯ
В РОССИЙСКОМ УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ
Начало ХХ века отмечено процессом обширных реформ. К 1907 году, проанализировав действие на практике Судебных Уставов 1864 года, приняв во внимание зарубежный опыт, российские юристы и реформаторы в полный голос говорили о необходимости нормативно закрепить гарантии прав и свобод человека. В первую очередь это относилось к сфере уголовного процесса, где, как мы уже отмечали, граждане оказываются в наиболее уязвимом положении.
6 марта 1907 года, представляя депутатам 2-ой Государственной Думы законопроекты, подготовленные Министерством внутренних дел, П.А. Столыпин отмечает острую необходимость законодательно урегулировать свободу слова, собраний, печати, союзов, и, что связано с предметом нашего исследования, неприкосновенность личности, жилища, тайну корреспонденции. "Преобразованное по воле монарха, - писал П.А. Столыпин, - Отечество наше должно превратиться в государство правовое, так как, пока писаный закон не определит обязанностей и не оградит прав отдельных русских подданных, права эти и обязанности будут находиться в зависимости от толкования и воли отдельных лиц, то есть не будут прочно установлены."1
2 июня 1907 г. Комиссия Государственной Думы второго созыва представила законопроект "О неприкосновенности личности, жилища и тайне корреспонденции". Первый пункт данного документа содержал положение, которым руководствовались авторы проекта при составлении каждой последующей нормы: "Личность каждого неприкосновенна". Исходя из этого было определено, что задержание, заключение под стражу, личный обыск, полицейский надзор или иное ограничение свободы возможно лишь по предъявлении и вручении копии постановления надлежащего судебного органа (ст.4). Исключение из этого правила составляли случаи, когда лицо было застигнуто при совершении преступного деяния или сразу же после его совершения, когда очевидцы прямо указали на подозреваемое лицо, когда на подозреваемом или в его жилище найдены явные следы преступления и когда вещи, служащие доказательством преступного деяния принадлежат подозреваемому или оказались при нем. Все указанные случаи задержания были возможны только в том случае, если подозреваемый мог скрыться. Более того при каждом варианте задержания лица без письменного постановления судебной власти следовало либо немедленное освобождение задержанного, либо доставление его к судье или судебному следователю в течение последующих 24 часов. Контроль за соблюдением установленных законом правил задержания возлагался авторами закона на судью и прокурора.
Согласно проекту судебное постановление должно было требоваться также в случаях ограничения в избрании места пребывания, осмотра, выемки, обыска (здесь исключения были возможны, если полиция застигла совершающееся или только что совершившееся деяние и когда до прибытия на место происшествия представителя судебной власти следы преступления могли исчезнуть), нарушения тайны почтовых, телеграфных и телефонных сообщений.
Данный законопроект не был единственным представленным Государственной Думе и касающимся неприкосновенности личности. Однако все подготовленные тогда материалы связывали защиту прав человека в сфере уголовного судопроизводства с наличием функции судебного контроля, возвышением статуса судебной власти и были объединены общей идеей: Россия вступает на путь правого развития. В объяснительной записке к законопроекту "О неприкосновенности личности", внесенному в Государственную Думу 9 апреля 1907 года, отмечалось, что основным условием действенности подобного закона является восстановление общего и единого для всех суда и права. "Охрана личной неприкосновенности в духе настоящего закона, отмечают авторы, может стать действенной и практически осуществимой лишь в том случае, если на страже гражданской свободы будет стоять суд авторитетный и влиятельный, не знающий рядом с собой никаких других судов и подчиняющий всех велению единого и равного для всех закона… Только при этом условии возможно ожидать практического осуществления настоящего закона, и только в этом случае получат силу провозглашаемые им начала. Что касается этих начал, то в основу их положено одно общее требование: непрерывный и неизменный надзор общего суда над администрацией. Это повсюду испытанное средство ограждения личности от произвольных действий исполнительной власти есть вместе с тем и единственное средство, которым располагает в данном случае право."2
Мы намеренно подробно привели здесь положения законопроектов и мнения их авторов с тем, чтобы проиллюстрировать тот уровень правовой мысли, которого достигла Россия накануне Октябрьской революции, и хотя идеи эти так и не были законодательно оформлены (в силу объективных причин), уже само стремление провести их в жизнь со стороны ученых и политиков того времени было существенным прорывом по пути построения правового государства. Более того, если рассматривать данные законопредложения с позиций исследуемой нами темы, то можно смело констатировать факт окончательного оформления в теории российского уголовного процесса идеи судебного контроля. Предоставив судам столь широкие контрольные полномочия в сфере уголовного судопроизводства, законодатели, тем самым, добились бы, во-первых, возвышения роли и статуса судебной власти и, во-вторых, на нормативном уровне оградили бы личность, ее права и свободы и свободы от возможных злоупотреблений со стороны административной власти. Решение этих задач в российском уголовном процессе пришлось отложить более чем на 80 лет. "Пролетарская революция, - писал Н.Н. Полянский,- смела до основания старый суд. Слом старых судебных учреждений повлек за собой и крушение дореволюционной буржуазной науки о суде."3 Несмотря на то, что новая социалистическая, пролетарская наука все же не смогла отказаться от многих дореволюционных институтов русского уголовного процесса, задачи и цели, которые теперь ставились перед уголовным судопроизводством были искажены до неузнаваемости.
Сегодня уже далеко в прошлом остались ленинские декреты, сталинские репрессии, правовой нигилизм Брежневского периода. С началом перестроечных процессов и падением железного занавеса Россия стала критически относиться к своему историческому прошлому и более пристально, без однозначно негативной оценки, вглядываться и осмысливать исторический опыт Запада. Провозгласив демократический путь развития и поставив цель построения правового государства, мы, наконец, стали обращаться к тем положениям в области прав и свобод человека, которые уже не одно столетие являются неотъемлемыми и естественными для всех цивилизованных стран мирового сообщества. Огромное значение в этом плане имеет Всеобщая декларация прав человека 1948 г., ставшая ориентиром в создании национальных концепций по правам человека не менее чем для 90 государств. Однако разработка Декларации носила для российской истории весьма трагичный характер. Дело в том, что в процессе обсуждения текста данного документа выявились довольно острые, а порой - и неразрешимые противоречия между странами социалистического лагеря и западными капиталистическими державами. Позиция Советского Союза основывалась на том, что человек получает свои права исключительно от государства, "которое по своему усмотрению закрепляет их в законодательстве."4 Западные страны придерживались точки зрения, опирающейся на законодательные документы, закрепляющие как и Декларация естественные права человека. Более того, предоставление их не в коей мере не должно зависеть от места проживания лица, а "их содержание не может определяться исключительно государством."5 Тем не менее принятие данной позиции означало бы для Советского Союза отказ от проводимой политики и шло вразрез с социалистической идеологией и правом. Если сегодня мы приводим внутригосударственное законодательство в соответствие с общепризнанными нормами международных документов, то тогда при подготовке Декларации глава российской делегации настаивал на включении в ее текст положений, закрепленных в Конституции СССР 1936 г. Так, в частности по мнению А.Я. Вышинского необходимо было закрепить в Декларации лишь право каждого народа и каждой нации на самоопределение, о равенстве прав каждого народа и каждой национальности в пределах государства.6 Ни о каких-либо личных естественных правах не было и речи. Под давлением социалистических государств из Пактов о правах человека полностью были изъяты "какое-либо упоминание о праве владеть собственностью и о запрещении насильственного и произвольного лишения этого права.7 Во всем мире уже давно бесспорным стал тот факт, что в любом обществе определяющими являются отношения власти и собственности. На практике это может означать прямую зависимость прочности личных, политических, экономических, социальных прав граждан от возможности реализовывать последними права собственности. "При неразвитости права собственности, - пишет И.Б. Михайловская, - его монополизации государством юридические гарантии прав человека теряют свою надежность и легко превращаются в декларацию."8 Тем не менее, институт частной собственности полностью противоречил представлениям коммунистов о равенстве и свободе и являлся (по их же мнению) фундаментом эксплуатации человека. Декларация все же оказалась довольно гибким документом, способным соотносить права личности, общества и государства в странах с различным общественно-экономическим строем.9 Несмотря на то, что Декларация носит рекомендательный характер, ее положения давно стали общепризнанными нормами международного права в области прав и свобод человека. На ее текст ссылаются большинство наиболее значимых документов, созданных в мире за последние пятьдесят лет. Так, Конвенция о защите прав и основных свобод 1950 года в преамбуле содержит следующую формулировку: "Принимая во внимание Всеобщую декларацию прав человека, провозглашенную Генеральной Ассамблеей Организации объединенных наций 10 декабря 1948 года, учитывая, что эта Декларация имеет целью обеспечить всеобщее и эффективное признание и соблюдение провозглашенных в ней прав.." Концепция более подробно регламентирует вопросы защиты личности. Статья 5 содержит незыблемый постулат о том, что никто не может быть произвольно лишен свободы и личной неприкосновенности. Исключение составляют случаи законного содержания под стражей на основании признания виновности лица компетентным судом, законного ареста или задержания лица за невыполнение решений суда либо каких-то иных законных предписаний, законного ареста или задержания лица, произведенных в целях передачи его компетентному судебному органу по обоснованному подозрению в совершении правонарушения или в случае, когда имеются достаточные основания полагать, что таким образом будет предотвращено совершение преступления либо лицо скроется после его совершения.10 Важным моментом является также и то, что Конвенция именно на суд возлагает функцию проверки законности задержания лиц. П. 4 ст. 5 закрепил правило, согласно которому каждое лицо, лишенное свободы путем ареста или задержания, имеет право на судебное разбирательство, в ходе которого суд быстро решает вопрос о законности его задержания и выносит постановление о его освобождении, если задержание незаконно. Подобные положения содержит также Международный пакт о гражданских и политических правах 1966 года. В ряду данных международных документов нельзя не упомянуть о Хартии Европейского Союза об основных правах, подписанной в 2000 году в Ницце. Исследователи международного права называют ее уникальным документом, подводящим итог работы человечества по правовой защите прав и свобод за два тысячелетия и отражающим тенденции и перспективы развития правового статуса человека и гражданина на национальном, региональном, интеграционном, региональном и международном уровнях.11 В действительности многие входящие в Европейский Союз страны уже давно на конституционном уровне закрепили функцию судебного контроля в качестве эффективного механизма защиты личности в уголовном судопроизводстве. Так, Конституция Королевства Дании содержит положение, по которому любое лицо, взятое под стражу должно предстать перед судьей в течение двадцати четырех часов (п. 3 ст. 71). Статья 72 предусматривает также, что обыск жилища, арест и перлюстрация писем и других документов, нарушение тайны почтовых, телеграфных отправлений, телефонных переговоров могут иметь место только на основании судебного приказа, если исключения не установлены законом.12 Статья 6 Конституции Греции гласит: "Никто не может быть подвергнут аресту либо тюремному заключению без обоснованного судебного ордера, который должен вручаться в момент ареста или задержания. Исключение составляет арест на месте преступления".13 Статья 9 предусматривает иммунитет жилища и возможность любого домашнего обыска только в присутствии представителя судебной власти.14 Подобные нормы содержатся также в Конституциях Австрии и Бельгии.
Без сомнения положительный зарубежный опыт не мог остаться незамеченным. Более того, провозгласив демократический путь развития и признав невозможность существования государства на основе коммунистических идей и принципов Россия, таким образом, взяла на себя серьезные обязательства по построению свободного цивилизованного общества. Ответственность за этот шаг государство должно нести прежде всего перед своими гражданами. Сегодня практически каждое научное выступление или публикация, касающиеся проведения судебной реформы в сфере уголовного процесса, не обходятся без упоминания о контрольных функциях суда в ходе расследования преступлений. Проблема "реального включения суда в досудебные стадии уголовного процесса с самого начала, с тем, чтобы все основные процессуально значимые решения - и прежде всего решения о применении к лицам, вовлеченным в орбиту уголовного судопроизводства, мер уголовно-процессуального принуждения - принимались судом"15 уже давно и остро обсуждается в научных кругах. Однако, правовые предпосылки для воссоздания функции судебного контроля в Российском уголовном процессе появились с принятием Верховным Советом РСФСР Декларации прав и свобод человека и гражданина16 - документа с подписанием которого начался для России отсчет "нового" времени. В преамбуле четко была определена задача приведения законодательства России в соответствие с общепризнанными международным сообществом стандартами прав и свобод человека. Статья 1 впервые в отечественном законодательстве закрепила положение, согласно которому права и свободы человека принадлежат ему от рождения, признав тем самым "буржуазную" концепцию прав человека и гражданина. Серьезным шагом на пути воссоздания функции судебного контроля явились статьи Декларации прав и свобод человека и гражданина, определяющие порядок задержания, заключения под стражу, ограничения тайны переписки, телефонных переговоров, телеграфных и иных сообщений, обыска, иных действий, совершаемых с проникновением в жилище. Тем не менее, как правильно заметил Евгений Догот, "институт прав человека - новое для России явление, требующее заметного изменения правосознания в обществе".17 Добавим, что не только "изменения правосознания" было недостаточно на том этапе для полного восстановления контрольной функции суда в уголовном процессе. В 1991 году мы были в самом начале длинного этапа реформ. Несмотря на нормативное закрепление в Декларации положения о том, что общепризнанные международные нормы, относящиеся к правам человека, имеют преимущество перед законами РСФСР и непосредственно порождают права и обязанности граждан РСФСР (п.2 ст.1), несмотря на положения, устанавливающие судебный контроль, Россия все еще жила по принципам Конституции РСФСР 1978 года. Концепция судебной реформы, разработанная и одобренная в тот же период, поставила перед законодателем определенные цели и задачи, задала общее направление деятельности по приведению законодательства в соответствие с нормами международного права. Однако, проблема заключалась в том, что уже имея хорошую правовую основу для реализации контрольных полномочий, суды в отсутствие конституционного закрепления демократических принципов и процессуальной регламентации оказались не готовы принять на себя столь обширные полномочия по защите прав и законных интересов граждан в сфере уголовного судопроизводства. В 1992 году Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР был дополнен статьями 220-1 и 220-2, позволяющими подавать в суд жалобы на применение органом, производящим предварительное следствие, заключения под стражу в качестве меры пресечения, продление срока содержания под стражей, а так же предусматривающими судебную проверку законности и обоснованности ареста или срока содержания под стражей. Механизм реализации данных норм, мягко говоря, определен опять-таки не был. На помощь судам, как в старые добрые времена, пришел Пленум Верховного Суда РФ, разъяснив на какие моменты следует обратить внимание при рассмотрении таких жалоб.18 Конечно, судьи испытывали немало трудностей в процессе реализации контрольных полномочий. Тем не менее, положительный результат от введения института судебного контроля был отмечен практически сразу. Посмотрим: в 1992г. судами было рассмотрено 14387 жалоб на арест обвиняемых (подозреваемых), в 1993 году их число увеличилось до 53874.19 О значимости и действенности судебного контроля говорит также и тот факт, что зачастую принесение в суд жалобы на необоснованность ареста или содержания под стражей уже само по себе становилось поводом для более внимательного пересмотра следователем принятого им решения. В подтверждение данного тезиса Председатель военного суда Екатеринбургского гарнизона В. Бозров приводит такие цифры: "20% поданных в военный суд Екатеринбургского гарнизона жалоб на незаконность ареста производством прекращено, поскольку к моменту их рассмотрения органы предварительного следствия сами изменили заключение под стражу на иную меру пресечения."20
1993 год был ознаменован принятием новой Конституции Российской Федерации. Основной Закон обновляющегося государства провозгласил ряд демократических принципов, отсутствие которых во многом затруднило, а скорее сделало бы невозможным воссоздание на практике функции судебного контроля в уголовном процессе.
Еще одним важным моментом является то, что Конституция РФ имеет высшую юридическую силу и прямое действие. Данное положение является гарантией того, что ее нормы не станут очередной декларацией. Статья 15 провозгласила также, что общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международный договор предусматривает иные по сравнению с внутренним законодательством правила, то применяются нормы международного договора. Закрепление данных положений на конституционном уровне еще раз подтверждает стремление нашего государства приблизиться к мировым стандартам, окончательно отойти от тоталитарного прошлого, определив при этом, что права и свободы человека являются основой, приоритетом при осуществлении любой государственной и иной деятельности. Этими же устремлениями во многом руководствовались и авторы нового Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. Анализ его норм позволяет сделать вывод о том, что законодатель попытался не без учета, с одной стороны, общепризнанных международных норм и, с другой стороны, российских особенностей создать совершенно иную, по сравнению с ранее существовавшей, модель уголовного судопроизводства. В связи с этим, естественным, на наш взгляд, является то, что институты и принципы нового уголовного процесса, как пришедшие вновь (например институт судебного контроля), так и впервые появившиеся в нашем законодательстве имеют своих критиков и сторонников. По крайней мере активное обсуждение, разворачивающееся на страницах научных журналов, большой спектр мнений ученых и практиков свидетельствует о преодолении известной правовой апатии и нигилизма доперестроечного периода. Насколько действенным и рабочим окажется новый УПК говорить пока рано. Однако не стоит относится к его нормам как к чему-то навсегда и абсолютно обусловленному. Думается, что и сами его авторы не могут дать однозначный ответ о том, "приживутся" ли на российской почве предложенные новеллы и насколько гармоничным является новое "детище" в целом. Однако высказывания по этому поводу отличаются своей нелогичностью и непоследовательностью выводов. Так, например, С.П. Ефимичев и П.С. Ефимичев, ратуя за соответствие норм отечественного законодательства правилам Всеобщей Декларации прав человека, утверждают, что "суд - орган государства - назван судебной властью и выведен в связи с этим из числа органов, ведущих борьбу с преступностью и защищающих права личности и общества."21 Данное высказывание абсолютно не соотноситься ни со статьей 18 Конституции РФ, имеющей прямое действие и устанавливающей, что именно правосудие обеспечивает права и свободы гражданина, ни с иными нормами Основного Закона, предусматривающими приоритет этих прав и устанавливающих судебный контроль за действиями и решениями органов следствия в ходе уголовного процесса. Еще более непонятной кажется нам позиция авторов статьи, желающих оградить права личности от всевозможных злоупотреблений, касающаяся процедуры рассмотрения судами жалоб на необоснованность ареста. "Нет необходимости, - пишут ученые, - допускать обвиняемого и его защитника к участию в рассмотрении судом их жалобы на законность ареста. Такое расширение прав обвиняемых (подозреваемых) и их защитников ставит под контроль названных участников процесса всю деятельность органов расследования, прокуратуры и суда." Как соотнести данное предложение со статьей 9 Международного Пакта о гражданских и политических правах 1966 года, закрепляющих, что каждое арестованное или задержанное по уголовному обвинению лицо в срочном порядке доставляется к судье или иному должностному лицу, которому по закону принадлежит право осуществлять судебную власть? Комментируя п. 4 ст. 5 Конвенции о защите прав и основных свобод, предусматривающей право каждого лишенного свободы путем ареста и задержания, на разбирательство, в ходе которого суд быстро решает вопрос о законности его задержания, Дженнис Марк справедливо отмечает, что "крайне важно, чтобы заинтересованное лицо имело доступ в суд и возможность быть заслушанным лично, а при необходимости, через ту или иную форму представительства; в противном случае ему не будут предоставлены фундаментальные процессуальные гарантии, применяемые при лишении свободы."22 Европейский Суд по делу Шиссер против Швейцарии в 1979 году постановил, что судья должен действительно выслушать арестованного, что, естественно, невозможно без личного (или через своего представителя) участия лица в разбирательстве его дела.23
Далее рассуждая об эффективности восстановления в правах компетентными судами авторы указанного сочинения предлагают при рассмотрении судами жалоб на отказ в возбуждении уголовного дела наделить суд правом возбуждать уголовные дела. Более того отсутствие у судов данного права ограничивает, по их мнению, полномочия суда, лишает его самостоятельности, делает его неспособным выполнять в полном объеме стоящие перед ним задачи.24 Данное высказывание кажется нам несостоятельным в том числе и с точки зрения соответствия российского законодательства международно-правовым нормам. Новая концепция уголовно-процессуального права предполагает состязательность судопроизводства с разделением процессуальных функций и равноправие сторон. Мы не будем сейчас рассматривать проблему полного разделения функций обвинения, защиты и разрешения уголовного дела, хотя она и требует детального осмысления. Однако необходимость четкого разграничения функции обвинения и судебного разрешения уголовного дела в рамках новой концепции уголовно-процессуального законодательства назрела давно и подтверждается практикой и постановлениями Конституционного Суда РФ. Непонятно насколько сильно пострадает самостоятельность суда при отсутствии права на возбуждение уголовного дела, но то, что наличие у последнего такого права будет означать сужение полномочий стороны обвинения и нарушение прав граждан совершенно ясно. Возбуждая по жалобе заявителя уголовное дело суд тем самым принимает на себя задачи, которые стоят перед стороной обвинения и тем самым подменяет ее деятельность. Авторы указанной статьи в подтверждение своих положений говорят о том, что нельзя рассматривать возбуждение уголовного дела как акт обвинительной направленности, ибо это есть решение компетентного органа начать деятельность в связи с сообщением о наличии признаков преступления.25 Однако, делая данный вывод, авторы статьи видимо забывают, что именно с этим "необвинительным" актом начинается публичное уголовное преследование от имени государства, а значит создаются правовые основания для осуществления органами, осуществляющими данное преследование процессуальной деятельности. Не будем забывать и о том, что возбуждение уголовного дела есть самостоятельная первоначальная стадия уголовного процесса. Являясь активными сторонниками приведения российского законодательства в соответствие с международными стандартами, авторы все же упустили из вида тот факт, что суд в международных документах выступает как беспристрастный, компетентный и независимый орган (например ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах). Наделение же суда правом возбуждать уголовные дела не согласуется ни с указанным документом ни с положениями Конституции РФ о независимом правосудии, осуществляемом на основе состязательности и равноправия сторон (ст. 18, ст. 46, ст. 120, ст. 123 Конституции РФ).
Появление правовых предпосылок для воссоздания данной функции было обусловлено серьезными социальными изменениями, произошедшими в обществе как минимум за последние десять лет. Это был долгий процесс, в ходе которого ломалось общественное мировоззрение и изменялось правосознание. Россия отказалась от прежних представлений о собственности и о правах личности, отказалась от коммунистической идеологии, признав тупиковым социалистический путь развития. За это время было создано довольно много правовых актов, с принятием которых можно связывать появление правовых предпосылок для воссоздания функции судебного контроля, однако, многие из этих нормативных актов пока не привели к положительным результатам. Ст. 58 Конституции СССР предоставляла российским гражданам право (но не реальную возможность) обжаловать в суд действия должностных лиц, ущемляющие права граждан и совершенные с нарушением закона и превышением полномочий. Более действенным, с точки зрения эффективности, стал принятый в 1989 г. Закон СССР "О порядке обжалования в суд неправомерных действий органов государственного управления и должностных лиц, ущемляющих права граждан". Нормы союзной Декларации прав и свобод человека имели прямое действие и также предусматривали право на судебную защиту прав граждан от незаконных действий должностных лиц, государственных органов и общественных организаций (ст. 22). Предусматривая возможность защиты в суде прав граждан, данные документы постепенно подготовили почву для введения судебной проверки законности действий должностных лиц в уголовном судопроизводстве. Уже упоминавшаяся нами Декларация прав и свобод человека и гражданина, принятая Верховным Советом РСФСР, сделав серьезный "шаг вперед", не только закрепила за судами контрольную функцию, но и акцентировала необходимость приведения российского законодательства в соответствие с международными нормами в области прав человека, а также предусмотрела потребность включения международных документов в российскую правовую систему. Результатом, первым ростком возрождавшегося института судебного контроля стало введение в УПК РСФСР статей 220-1 и 220-2. К сожалению, закон не предусматривал четкого механизма реализации функции судебного контроля, что приводило к большим затруднениям на практике.
Конституция РФ завершила процесс формирования правовых предпосылок для воссоздания функции судебного контроля, закрепив на самом высоком уровне и нормы, касающиеся непосредственно судебного контроля и принципы, без которых реализация судом указанной функции была бы невозможна.
В соответствии с постановлениями Конституционного Суда РФ было предусмотрено также осуществление судебного контроля за законностью и обоснованностью постановлений об отказе в возбуждении уголовных дел, о продлении срока предварительного следствия, о приостановлении предварительного расследования, о производстве обыска, о наложении ареста на имущество. Кроме того Конституционный Суд отметил возможность обжалования действий органов предварительного расследования, связанных с производством обыска и с наложением ареста на имущество.26
Нынешний УПК РФ, как мы уже отмечали, представляет новую модель уголовного процесса и соответственно по- новому определяет его назначение: защита прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений и защита личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, какого-либо ограничения ее прав и свобод. Не последнее место в решении этих задач законодатель отводит суду, предоставляя ему право осуществлять контрольные полномочия. Сегодня, с принятием нового уголовно-процессуального законодательства, научные споры по поводу воссоздания функции судебного контроля не стали менее острыми. Эта проблема останется насущной и актуальной до тех пор пока механизм реализации предоставленных в суду контрольных полномочий не будет окончательно отточен и выверен с учетом и на базе формирующейся в данной сфере практики.
Литература и примечания
1. Столыпин П.А. Нам нужна великая Россия. М. 1991.
2. См.: Русский конституционализм: от самодержавия к конституционно-парламентской монархии. Сб. документов. // Объяснительная записка к законопроекту "О неприкосновенности личности". М. 2001. С.422.
3. Полянский Н.Н. Вопросы теории советского уголовного процесса. Изд-во Московского университета. 1956. С.6.
4. См.: Общая теория прав человека. Изд-во НОРМА. М., 1996. С.430.
5. Там же. С.430.
6. См.: Вышинский А.Я. Вопросы международного права и международной политики. М. 1951. С.367-390.
7. Там же. С.431.
8. Михайловская И.Б. Права человека. Новое российское законодательство и международно-правовые нормы. М. 1992. С.5.
9. Подр. Об этои см.: С.П. Ефимичев, П.С. Ефимичев. Всеобщая декларация прав человека и реализация ее положений в сфере уголовного судопроизводства России. // Журнал Российского права. 1999. №7. С.65 - 69.
10. Статья 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод содержит и иные основания для задержания лиц, которые не являются предметом нашего исследования и не будут упоминаться в данной работе.
11. Хартия Европейского Союза об основных правах. Комментарий. М. 2001. С.4.
12. Конституции государств Европейского Союза. М. Изд-во НОРМА-ИНФРА. 1999. С311.
13. Там же. С.247.
14. Там же. С.248.
15. Вицин С.Е. Новый УПК - основа уголовного судопроизводства в демократической России. // Юридический консультант. 2001. №12. С.5.
16. Ведомости СНД РСФСР и ВС РСФСР. 26.12.1991. №52, ст.1865.
17. Догот Е. Концепция прав и свобод человека в уголовном процессе.// Адвокат. 2001. №5. С.60.
18. См.: Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27.04.93. № 3 "О практике судебной проверки законности и обоснованности ареста или продления срока содержания под стражей" (в ред. Постановлений Пленума ВС РФ от 21.12.1993 № 11, от 29.09.94 №6, от 10.10.2001 №11).
19. Лебедев В.М. Судебная защита свободы и личной неприкосновенности граждан на предварительном следствии. М. 2001. С.19.
20. Бозров В. Контрольная функция суда. Российская юстиция. №11. 1996.
21. Ефимичев С.П., Ефимичев П.С. Всеобщая декларация прав человека и реализация ее положений в сфере уголовного судопроизводства России. // Журнал Российского права. 1999. № 7/8. С.65.
22. Дженнис Марк, Кей Ричард, Бредли Энтони. Европейское право в области прав человека. М. 1997. С.348.
23. Горшкова С.А. Стандарты Совета Европы по правам человека и российское законодательство. М. 2001. С.93.
24. Ефимичев С.П, Ефимичев П.С. Указ. соч. С.69.
25. Указ. Соч. С.69.
26. Судебная проверка решений и действий органов предварительного расследования на досудебном этапе уголовного судопроизводства. // Российский судья. №3. С.22.
|
|
