Уголовный процесс
Сайт Константина Калиновского

Александров А.С. Диспозитивность в уголовном процессе. Н. Новгород: НЮИ МВД РФ, 1997. – 209 с.

К оглавлению

15. Соотношение принципов уголовного процесса

"В усталости нами овладевают и давно преодаленные понятия."

 Ницше Ф. "Злая мудрость."

 Представляется правомерным рассматривать цели уголовного судопроизводства, сформулированные законодателем, как внешнюю формообразующую идею. Очевид­но первичное и основное значение цели для формирования определенного вида уголовного процесса, поскольку последний является средством ее достижения. Пола­гая перед собой прежде всего определенную цель, человек выбирает затем наиболее подходящие средства ее достижения. Цель выступает как нечто привносимое в уго­ловно-процессуальную деятельность. В соответствии с задачами отбирается опреде­ленная совокупность идей, имеющих ведущее значение для построения и функциони­рования определенного вида процесса. На взгляд автора, критерий прагматизма следует положить в основу выделения среди уголовно-процессуальных принципов ведущих, имеющих определяющее значение. Те идеи, которые обладают наиболь­шей способностью обеспечивать достижение определенной цели, которые состав­ляют содержательное ядро данного вида уголовного процесса, являются конструк­тивными. По нашему мнению, ведущих, конструктивных уголовно-процессуальных принципов каждой формы четыре: диспозитивность - публичность, целесообраз­ность - законность, формальная истина - объективная истина, презумпция невинов­ности - презумпция виновности.

 Идея классификации принципов уголовного процесса давно ученых дискутируется в науке. Ряд предлагает свои основания, идеи структуирования совокупности основных идей уголовного судопроизводства. Так, П. Пусторослев высказал мысль о построении всей системы принципов процесса в зависимости от руководящего его принципа - "принципа поддержания и возможно большего увеличения всестороннего народного благосостояния." [1] По-видимому, основная ценность подобного пони­мания ведущего принципа уголовного процесса заключается в его широте, позволя­ющей не ограничиваться констатированием общего (публичного) характера уголов­ного судопроизводства и не выводить ее полностью из природы материального уго­ловного права. Однако столь обще сформулированное требование к построению процесса имеют и свою обратную, негативную сторону, так как лишено собственно процессуального смысла. То же самое, на наш взгляд, можно сказать о таких тракту­емых в качестве уголовно-процессуальных принципов идеях, как демократизм, гуманизм, справедливость.2 По поводу "принципа справедливости" Е.В. Васьков­ский отмечал, что "справедливость представляет собой не принцип, а постулат про­цесса, верховную цель, достижение которой должны обеспечивать конструктивные принципы." [2]

 Думается, что под уголовно-процессуальными принципами надо понимать именно конструктивные идеи, идеи на которых непосредственно строится данная форма уголовного судопроизводства. Поэтому представляется верной мысль М.Л. Якуба о том, что так называемые общеправовые принципы неправомерно включать в систему принципов уголовного процесса, поскольку они не отражают его специфики; к принципам уголовного судопроизводства следует относить только положения, непосредственно обращенные именно к сфере уголов­ного процесса. [3]

 Итак, верховные, ведущие принципы уголовного процесса должны иметь кон­структивный характер и быть способными обеспечивать достижение целей, стоящих перед данным процессом.

 Для отечественной процессуальной науки традиционным является взгляд, что подобные идеи (верховные принципы) вытекают из сущности материального права и ничем не могут быть заменены. По мнению Е.В. Васьковского, из самой сущности гражданского процесса вытекают четыре абсолютных, фундаментальных, коренных принципа: диспозитивности, равноправия сторон, процессуального формализма и формального руководства суда. [4] И.Я. Фойницкий видел два фундаментальных отличительных начала уголовного процесса: публичное или общественное начало и начало личное и также связывал их с материальным правом. [5]

 Что касается принципа публичности, то он признаётся в качестве ведущего при­нципа уголовного судопроизводства большинством ученых. Ряд авторов, и прежде всего советские процессуалисты, обосновывают это прямым влиянием материаль­ного уголовного права. [6] Для некоторых ученых начала 20 века господство при­нципа публичности в уголовном процессе естественно вытекало из общей (публичной) природы уголовно-процессуального права. [7] В независимости от спо­соба аргументации альтернатива в виде диспозитивности принципу официальности, как ведущему принципу уголовного судопроизводства, как правило, не рассматрива­лась. Так что мнение о неизменно господствующем положении публичности в уго­ловном процессе стало традиционным. Возражения против него могут считаться исключениями. К такому роду исключений следует отнести утверждение П.И. Люб­линского": Вопрос о том, в каком отношении стоят друг к другу начала "легальности", "диспозитивности", "стремления к материальной истине", решается конкретным строем процесса. Во всяком случае, за всеми этими тремя началами следует признать организационную роль. Они сводят процесс в определенный порядок..." [8]

 На наш взгляд, ведущее положение принципа публичности не является имманен­тно присущим уголовному процессу. О закономерности такого рода можно гово­рить только применительно к следственному процессу, но она не свойственна в столь категоричной форме состязательной форме. На это указывал, в частности, Г.С. Фельдштейн. Характеризуя русское уголовное судопроизводство, он отмечал, что "общий характер уголовного процесса уничтожает возможность говорить о... сво­боде пользования правом, которой здесь нет." [9] То есть форма процесса, где го­сподствующее положение занимает публичность, исключает диспозитивность - сво­боду распоряжения субъектом своим правом. Вряд ли такое положение следует при­знать в качестве действительно разумного. Юридическое конструирование в коорди­натах ценностей правового государства неизбежно заставляет оспаривать это утвер­ждение. Полянский Н.Н. писал, что "принцип, составляющий ядро розыскного про­цесса есть принцип официальности." [10] Полагаем, что полное господство принципа публичности, обуславливающее следственную форму процесса, должно быть призна­но преходящим явлением. Соответственно, возможна организация уголовно-процессуального материала на основе противоположной принципу официальности - идее диспозитивности, ведущем принципе состязательного уголовного процесса.

 В плане понимания утилитарного смысла проведения в качестве ведущего при­нципа уголовного судопроизводства принципа публичности, весьма показательной является точка зрения Чельцова М.А. По его мнению, верховными или руководящи­ми принципами всей системы уголовного процесса," как отрасли деятельности ор­ганов управления социалистического государства" [11] , ее "регулятивными идеями" являются: революционная (процессуальная) целесообразность и процессуальный демократизм. [12] Поскольку целесообразная постановка процесса не может не возла­гать на соответствующие карательные органы обязанность осуществлять эту репрес­сию в каждом отдельном случае, подпадающем под уголовный закон, то из "верховенства принципа целесообразности выводится непосредственно принцип официальности." [13]

 Представляется, что принцип публичности есть выражение государственной целе­сообразности в организации такого вида уголовного процесса, при котором бы обе­спечивалось достижение прежде всего государственных интересов. Последователь­ное проведение этой идеи до своего совершенного развития ведет к приобретению уголовным судопроизводством следственной формы.

 С одной стороны, публичность - это движущая сила следственного вида уголов­ного судопроизводства, его верховный принцип. С другой стороны, публичность - это формообразующая идея следственного процесса. Аналогичное значение для со­стязательного уголовного процесса имеет диспозитивность.

 Таким образом, диспозитивность и публичность - это две альтернативные, фор­мообразующие идеи, имеющие значение верховного принципа построения и функци­онирования того или иного вида процесса.

 Объединяет эти два противоположные принципа их формальный характер: бу­дучи непосредственно связанными с формой процесса и оказывая на нее определяю­щее влияние, они не связаны с материальным правом. Между тем нельзя отрицать того, что материальное право оказывает влияние на процессуальную форму. Выра­зителем этого влияния должен быть другой принцип. Следует согласиться с теми учеными, которые специфику уголовного судопроизводства, определяемую матери­альным уголовным правом, видят в его, "субъективном аспекте".1 Как отмечал Фойницкий И.Я.": Личное начало уголовного процесса - в том, что меры его на­правляются на личность непосредственно и определяются задачей исследования личной виновности." [14]

 Личное начало находит свое проявление в той или иной форме в зависимости от вида уголовного процесса. Думается, что нельзя согласиться с формулировкой "личное начало" в качестве процессуального принципа в виду отсутствия в ней про­цессуального смысла. Или просто ограничиться указанием на субъективный харак­тер уголовного процесса. Поскольку указанное свойство имеет место, постольку оно должно иметь своего процессуального носителя - конкретную процессуальную идею, иначе уголовный процесс не был бы самодостаточной структурой, способ­ной к трансформации "внешних" идей во "внутренние", т.е. собственно процессуаль­ные. На наш взгляд, личный момент в рассматриваемом смысле выражается в аль­тернативных процессуальных принципах : презумпции невиновности и презумпции виновности. В состязательном виде уголовного процесса личный момент находит выражение в презумпции невиновности.

 Презумпция невиновности - это опровержимая правовая презумпция, то есть заключение, которое должно быть сделано при отсутствии опровергающих это за­ключение доказательств. [15] В уголовных делах презумпция невиновности действует таким образом, что, во-первых, общее бремя доказывания, то есть установление виновности подсудимого остается на стороне обвинения в течении всего процесса и, во-вторых, если остается в результате сомнение в достаточности доказательств, "представленных как обвинителем, так и подсудимым... то обвинение признаётся недоказанным." [16]

 В состязательном уголовном процессе, по выражению Бентама, "стороны явля­ются хозяевами доказательств." [17] В этом отношении они равны и свободны. Но они не равны по отношению к применяемым процессуальным мерам принуждения и глав­ное - к материально-правовым последствиям уголовно-процессуального спора, которые касаются личности обвиняемого, то есть одной стороны. Сторона обвине­ния в данном процессе своими личными правами не рискует. Поэтому следует при­знать, что безоговорочное доминирование формальной диспозитивности не должно определять сущности уголовно-процессуального доказывания, если иметь в виду реальное обеспечение прав личности в уголовном судопроизводстве. Требуется внесение поправки, учитывающей личностный момент, в свободную доказатель­ственную деятельность сторон уголовно-процессуального спора. Назначение этой поправки - дать обвиняемому дополнительные гарантии при применении к нему принуждения. Причем поправка эта должна быть осуществлена не за счет усиления элементов публичности и ограничения диспозитивности, а путем применения про­цессуального правила, корректирующего действие формальной диспозитивности применительно к специфике уголовного судопроизводства. Презумпция невиновно­сти не противоречит диспозитивности, а, наоборот, основывается на ней, неся в тоже время в себе независимое "личностное" начало, обусловленное материальным уголовным правом. Презумпция невиновности определяет порядок доказывания в условиях свободы формирования доказательственного материала. Презюмирование невиновности обвиняемого является процессуальным средством регулирования сво­бодного формирования доказательственного материала, призванным обеспечить интересы личности, вовлеченной в уголовный процесс. Презумпция невиновности - это своего рода коэффициент, вносимый в формулу формальной диспозитивности. В единстве с формальной диспозитивностью презумпция невиновности составляет сущность уголовно-процессуального доказывания в состязательной форме, а именно: свободное формирование сторонами доказательственного материала, осуществляе­мое таким образом, что главное бремя доказывания виновности обвиняемого лежит на обвинителе и всякое сомнение толкуется в пользу обвиняемого. Более кратко суть состязательного уголовно-процессуального доказывания можно определить как опровержение обвинителем презумпции невиновности обвиняемого. [18]

 Презумпция невиновности является принципом состязательного уголовного про­цесса, в котором проявляется влияние уголовного права на процессуальную форму. В этом причина его относительной независимости по отношению к диспозитивно­сти. Однако связь между этими двумя ведущими принципами состязательного про­цесса имеется несомненная.

 Поскольку речь идет о доказывании, то вопрос стоит о соотношении формальной диспозитивности и презумпции невиновности. По-видимому, не следует видеть в презумпции невиновности ограничение формальной диспозитивности. Поскольку "основное правило" [19] этой презумпции заключается в распределении бремени дока­зывания, постольку необходимо выяснить юридическую природу этого явления. Мы присоединяемся к мнению тех ученых, которые считают, что бремя доказыва­ния это юридическое право, но не обязанность стороны. [20] Бремя доказывания, понимаемое как право, означает, что сторона может осуществить свое право на доказывание своего утверждения, а может не осуществлять. В последнем случае она несет неблагоприятные последствия в виде опровержения своего утверждения. Об­винитель, неосуществивший право на доказывание уголовного иска, утрачивает свое исковое право. Бремя доказывания у истца, как право, возникает в момент возбуж­дения процесса в результате осуществления субъектом своего права на обращение в суд. [21] Так как обвинитель обратился в уголовный суд с уголовным иском, в кото­ром утверждается виновность субъекта в совершении преступления, то он несет бремя доказывания своего утверждения. Нельзя трактовать бремя доказывания как обязанность обвинителя, потому что обвинитель в состязательном процессе имеет свободу распоряжения бременем доказывания. Отказ от поддержания обвинения как акт распоряжения правом имеет единственным своим последствием для обвинителя неосуществление права на уголовный иск.

 Таким образом, бремя доказывания - это процессуальное средство обоснова­ния права на уголовный иск. Очевидно, что в основе презумпции невиновности как процессуального явления лежит диспозитивность, определяющая такое основное свойство бремени доказывания как "распоряжаемость".

 Следствием признания "бремени доказывания" правом стороны, причем диспози­тивным правом, является вывод, что это право должно быть обоюдным. Таким обра­зом, бремя доказывания может перемещаться от одной стороны к другой. Как отме­чал Вышинский А.Я., " бремя доказывания по мере развития процесса в силу самой его диалектики неизбежно перемещается от стороны к стороне." [22] На обвиняемого может возлагаться бремя доказывания достоверности оправдывающих обстоя­тельств. По словам Клямко Э.И., выражение "бремя обвиняемого доказывать досто­верность оправдывающих обстоятельств" наводит интуицию на мысль о "плохом" судопроизводстве, требующем оправданий от обвиняемого. Такая интуиция вводит в заблуждение. Как раз таки, наоборот, такое "бремя" (а фактически - право) обви­няемого (защитника), если бы оно было обеспечено процессуальными возможно­стями собирания доказательств наравне с обвинителем, позволило бы на основе реально обеспеченной состязательности достичь более высокого уровня правосу­дия. [23]

 В то же время презумпция невиновности несовместима с принципом публичности. В чисто следственном процессе , где обвиняемый не субъект, а объект доказывания, действует презумпция виновности, то есть заключение о виновности обвиняемого, которое должно выводиться, если не будет доказано обратное. На публичном органе, ведущем расследование, лежит обязанность доказать презюмируемую вину. Бремени доказывания, как права, нет, есть односторонняя обязанность публичного органа.

 В смешанном уголовном процессе идея о необходимости обеспечения прав лично­сти находит по сравнению с инквизиционным процессом определенное признание и проявляется в проведении принципа "обеспечения права обвиняемого на защиту". Однако в силу господства принципа публичности обязанность, а не право, доказыва­ния лежит на публичных органах. Причем до последнего времени в уголовно-про­цессуальной литературе не проводилось различие по характеру доказательственной деятельности, осуществляемой должностными лицами исполнительной власти и судьями. Сторона защиты не имеет диспозитивных прав по доказыванию. Очевидно, что ставить вопрос о внедрении формальной диспозитивности в уголовное судопро­изводство можно говорить только при условии наделения стороны защиты правом на ведение самостоятельного, параллельного расследования. Неразвитость начала диспозитивности исключает возможность в полной мере говорить о наличии презум­пции невиновности в положительном российском уголовном процессе. [24]

 Поэтому более последовательны были те советские ученые, которые полагали, что "для советского уголовного процесса является неприемлемым правило, согласно которому обвиняемый не считается виновным, пока его виновность не доказана в установленном порядке. Такое правило приемлемо для тех правовых систем, которые не требуют привлечения к ответственности виновных, как это делает советский уго­ловно-процессуальный закон." [25] Те авторы, которые признают существование презумпции невиновности в советском уголовном процессе, вынуждены трактовать ее применительно к условиям смешанного процесса, то есть в лучшем случае неполно. Это проявляется в том, что презумпция невиновности рассматривается только как одно из средств обеспечения права обвиняемого на защиту [26] или как "средство достижения объективной истины." [27]

 Между тем как, на наш взгляд, подобное понимание презумпции невиновности оставляет без внимания суть этого принципа - распределение бремени доказывания. Особые возражения встречает определение презумпции невиновности как средства достижения объективной истины. Розин Н.Н. отмечал, что принцип материальной истины проявляется в "отсутствии для него предустановленных, принудительных доказательств, всевозможных презумпций и фикций." [28] По мнению Мизулиной Е.Б., "стремление к достижению объективной истины игнорирует презумпцию невиновно­сти обвиняемого, ибо объективная истина (и уголовно-процессуальная - если она есть) существует вне и независимо от тех принципов, посредством которых органи­зуется процесс познания ее." [29]

 Поэтому следует согласиться ч Розиным Н.Н. в том, что правильнее было бы, приближаясь к характеру состязательного процесса, говорить о принципе доказан­ности обвинения, так как обвиняемый предполагается невиновным, пока его вина не доказана в судебном порядке - так как всякое сомнение толкуется в его пользу, и так как главное бремя доказывания этой вины ложится на обвинителя. [30] Презум­пция невиновности сочетается только с принципом юридической (судебной) исти­ны. И это вполне понятно, так как оба эти руководящие процессуальные требования в своей основе имеют диспозитивность и в единстве образуют ядро состязательной формы.

 Формальная диспозитивность, как свобода формирования сторонами доказатель­ственного и фактического материала процесса, не может иметь никаким другим своим следствием как только "юридическую истину" в качестве цели и принципа со­стязательной формы процесса.

 В русской процессуальной науке представление о том, что состяза­тельная форма уголовного процесса несовместима с требованием достижения объек­тивной (материальной) истины, получила широкое распространение. [31] В необхо­димости установления объективной истины по уголовному делу справедливо ус­матривается проявление принципа публичности. [32] В тоже время активность суда в отыскании материальной истины есть ограничение состязательности. [33] И, наобо­рот, "состязательность ... принцип, связывающий суд в отыскании истины по де­лу." [34] Верно отмечено, что "стремление к материальной истине не мирится ни с какими ограничениями", [35] то есть "суд уголовный не может принимать в уважение пожелание сторон, ни того, что сам подсудимый не хочет оправдать свою невинов­ность, ни того, что сам обвинитель потворствует виновному." [36]

 Вместе с тем, ряд авторов утверждали, что логическое проведение принципа объективной истины неизбежно заставляет вернуться опять к инквизиторскому процессу в его чистом виде. [37] Именно поэтому этот принцип внушает "слишком серьезные опасения." [38]

 Таким образом, диспозитивность и состязательная форма процесса неразрывно связаны с принципами юридической истины и презумпции невиновности. Объек­тивная истина, являясь следствием принципа публичности, составляет конструк­тивный элемент системы принципов следственного процесса.

 Завершает систему конструктивных принципов уголовного процесса пара аль­тернативных идей: законность и целесообразность.

 Целесообразный - значит соответствующий поставленной цели, вполне разум­ный, практически полезный. [39] В целом можно сказать, что свойство целесообразно­сти отличает любую разумную деятельность человека. Поэтому уголовно-процес­суальная деятельность всегда является целесообразной, когда субъект стремится к достижению определенной процессуальной цели. С другой стороны, уголовно-про­цессуальная деятельность, являясь правовой (в узком смысле), причем с сильно раз­витой обрядовой, формальной стороной, имеет неотъемлемое свойство законности. Общее требование легальности априори предполагается, коль скоро речь идет об анализе правового явления. Поэтому в буквальном значении требование законности применительно к уголовному судопроизводству, понимаемому как право, звучит нес­колько тавтологично, не говоря о том, что лишено конструктивного смысла. Если это уголовно-процессуальная деятельность, значит законная. Если она незаконна, значит не может считаться собственно уголовно-процессуальной. Для советской уголовно-процессуальной науки характерно понимание принципа законности как обязанности участников процесса соблюдать все требования материальных и про­цессуальных законов. [40] Сформулированный в таком виде принцип законности охватывает всё содержание процесса, в нем растворяются все остальные принци­пы. [41] При этом возникает отмечаемая многими исследователями трудность отгра­ничения принципа законности от других принципов, тем самым ускользает со­бственное содержание этого принципа: оно есть везде и его нигде нет. [42]

 Преодолеть указанную трудность невозможно, оставаясь на позициях юридичес­кого позитивизма. Ибо советский уголовный процесс - это смешанный процесс, проникнутый следственными принципами. Вполне естественно, что при его ана­лизе невозможно усмотреть в целесообразности значение принципа, а законности это значение придавать. Поэтому из утверждений советских ученых, что законность является принципом советского уголовного процесса, а целесообразность - нет, [43] можно вывести все-таки один конструктивный вывод: этими утверждениями доказы­вается принадлежность законности к принципам следственного процесса, а целесооб­разности, как ее противоположности - к состязательному процессу.

 Таким образом, понимаемые в широком смысле законность и целесообразность являются неотъемлемыми свойствами любой уголовно-процессуальной деятельно­сти. Но в таком значении они не могут считаться конструктивными началами того или иного вида процесса. Выявить конструктивную идею этих понятий возможно только на основе их противопоставления. Представляется, что подобным образом можно определить практическое назначение идей законности и целесообразности в формировании данного вида процесса, их качественное своеобразие, отличающее их от других конструктивных принципов.

 Говоря о полномочиях должностного обвинителя, И.Я. Фойницкий отмечал, что они могут быть организованы двумя различными способами": (1)Opportunitats-Prinzip - начало практического удобства (целесообразности), то есть обвинительной власти в каждом случае предоставляется решить находит ли она удобным, уместным и целесообразным уголовное обвинение или полагает удобным от него воздержаться. (2) Начало законности - Legalitats-Prinzip - должностной обвинитель сосредоточивает в своих руках уголовное обвинение не как право, а как обязанность по службе, в силу которой он должен обличать перед судом всякое нарушение закона. Усмотре­нию его об удобстве и целесообразности такого преследования нет места. Он обя­зан вчинять уголовное преследование во всех случаях, когда таковое может и должно иметь место по закону." [44]

 Думается, что законность и целесообразность определяют мотивационно-волевой момент в способе развития, движения того или иного вида процесса. По-видимому, проведение публичного интереса в следственном уголовном процессе единственно возможно с помощью принципа законности. А это значит, что об уго­ловном судопроизводстве, основанном на системе следственных принципов, как правовом явлении (в широком смысле) и как функциональноспособной структуре, можно говорить постольку, поскольку в нём существует признание самостоятельно­сти законности. Представляется, что вывод о начале публичности как способе осу­ществления публичной целесообразности в уголовном судопроизводстве находит свое окончательное завершение в понимании принципа законности как источника движения уголовного процесса, проникнутого принципом публичности. Односто­роннепубличная деятельность, составляющая суть такого судопроизводства, не имеет внутреннего источника для своего саморазвития, склонна к затуханию. [45] Поэтому она не эффективна и не способна по большому счёту обеспечить публичный же интерес. Следовательно, есть необходимость во внешнем формообразующем воздействии на развитие одностороннепубличной уголовно-процессуальной деятельности. Принцип закон­ности призван играть эту роль. Законность определяет последовательность и на­правленность действий должностного лица, ведущего процесса, заменяя свободу его воли волей закона, в которой воплощен публичный интерес, тем самым, подчиняя ему развитие судопроизводства. Источник движения следственного судопроизвод­ства заключается в универсальном требовании неукоснительного исполнения законов прежде всего компетентными государственными органами. Таким образом, закон­ность является проводником публичного интереса в условиях господства принципа публичности и в этом смысле является его необходимым дополнением. Распростра­нение действия принципа законности на других участников следственного процес­са [46] мало что меняет в плане влияния на его развитие, поскольку оно зависит не от них, но весьма показательно как выражение стремления к тотальности, к которой склонно публичное начало. Безусловное расширение действия принципа законности, с одной стороны, ведет к слиянию его с принципом публичности и утрате собствен­ного содержания, а с другой - к одновременному подавлению принципов диспози­тивности и целесообразности, что означает формирование следственного уголовного судопроизводства. В связи с этим можно сделать вывод, что наличие собственного конструктивного содержания у принципа законности зависит от соотношения его с принципом официальности. Вполне самостоятельное значение законность приобре­тает в роли ограничителя публичности.

 Карательная власть не заинтересована в самостоятельном значении уголовно-процессуальной формы. [47] "Целесообразность судейских действий отстраняет на второй план их легальность." [48] Поэтому в чисто следственном процессе законность является внешним оформлением проведения одностороннепубличной целесообразно­сти. Однако стремление законодателя к большей эффективности уголовно-процес­суальной структуры ведет к признанию необходимости установления ограничения одностороннепубличной деятельности через процессуальную форму. Таким обра­зом, законность - это форма наивысшего развития публичной целесообразности, осознавшей для себя необходимость в самоограничении. Законность - это наиболее удобный способ осуществления публичного интереса. По справедливому замеча­нию Строговича М.С., "законность является орудием, методом строительства социа­лизма, средством укрепления советского государства." [49]

 Но, приобретя собственное, не вполне совпадающее с публичностью значение, принцип легальности в таком виде приобретает восприимчивость к защите частного интереса (интересов личности) в публично-правовой области. В той мере в какой растет признание значимости интересов личности в уголовном судопроизвод­стве, в такой же мере возрастает и роль законности в указанном смысле. В процес­суальной форме частный момент ищет защиту от притязаний публичного. [50] Этим объясняется особое положение принципа законности в системе принципов смешан­ного (например, советского) уголовного процесса, где при господстве следственных принципов, есть тенденция к обеспечению интересов личности. Многие авторы именно в усилении законности видят основную возможность защиты прав человека в русском уголовном судопроизводстве, при сохранении в неприкосновенности прежней формы процесса. [51] Между тем как данная проблема должна решаться в контексте развития состязательности, т.е. изменения формы процесса. Ограничение публичности через законность служит прежде всего укреплению доминирующего положения первой и касается сохранения прав личности лишь в той мере в какой оно не подрывает господства системы следственных принципов. В.К. Случевский отме­чал": ...как ни важно и плодотворно значение процессуальной формы для уголовного процесса, нельзя при этом не заметить, что одностороннее и неуклонное соблюдение их независимо от значения каждой из них, в частности может оказать весьма вредное влияние на достижение материальной истины." [52] Публичность - основа существования легальности и поэтому последняя способствует обеспечению прав личности настолько насколько это допускает государство. Смешанный процесс со­здан для защиты прежде всего публичных интересов. Поэтому усиление законности в рамках следственного процесса не решит проблемы личности, поскольку не затра­гивает его основы. Интересам личности соответствует состязательный процесс.

 Таким образом, в смешанном процессе принцип законности имеет двуединое зна­чение: (1) как источник продвижения уголовного судопроизводства ; (2) как такое требование, которое придает данной форме уголовного процесса возможность счи­таться собственно правовым явлением, а не одностороннепубличным произволом.

 Применительно к смешанному уголовному судопроизводству появляется возмож­ность ставить вопрос о самостоятельном значении идеи целесообразности. Элькинд П.С. писала:" Соотношение между законностью и целесообразностью - это соотно­шение между обязанностью точного и безусловного выполнения предписаний право­вых норм и той оперативной самостоятельностью компетентных органов государ­ства, применяющих такие нормы, в силу которой они учитывают все особенности конкретного случая, возникающего в ходе уголовного судопроизводства. [53] В сме­шанном процессе целесообразность не может являться правовым принципом. Отме­чаемые рядом авторов элементы свободы усмотрения должностных лиц, осуще­ствляющих правоприменение, нельзя рассматривать как действие принципа целесо­образности. [54] Господствующее положение принципа официальности не позво­ляет должностных лиц компетентных органов, ведущих уголовное судопроизвод­ство, считаться субъектами диспозитивности. Они не свободны в распоряжении процессуальными правами и поэтому не могут действовать целесообразно, но только выполнять следственную функцию, заданную законом. Публичная целесообразность задается государством посредством соответствующего построения всего процесса и не зависит от воли лиц, в том числе и должностных, участвующих в нём. Есть воля государства в форме закона, исполнители ее лишены свободы выбора целесообраз­ного поведения. Ход следственного (и смешанного) процесса детерминирован пуб­личной целесообразностью, а не активностью сторон. Следует согласиться с мне­нием Строговича М.С., что "само понятие принципа целесообразности для совет­ского уголовного процесса неприменимо. Целью уголовного процесса является яв­ляется нахождение материальной истины и наказание совершившего преступление лица. Уголовное преследование, как и вся процессуальная деятельность в целом, является средством для достижения этой цели, поэтому не может быть речи о про­цессуальной целесообразности или нецелесообразности. Преступника изобличить и наказать всегда целесообразно." [55]

 При отсутствии сторон и состязательности нет субъектов диспозитивности, кото­рые способны действовать целесообразно. Идея целесообразности имеет значение принципа только в состязательном процессе. Если принцип официальности обеспе­чивает одностороннюю государственную целесообразность через законность, то диспозитивность предполагает свободу обеих сторон действовать целесообразно в своих интересах. Свобода воли неразрывно связана со свободой целеполагания. В таком случае следует думать, что процессуальная цель стороны определяется практи­ческой выгодой, интересом. Свобода распоряжения правами существует не как само­цель, а как средство для достижения процессуальнозначимого для стороны резуль­тата. Поскольку интересы сторон противоположны, постольку их целесообразная деятельность, противоположная по направленности, служит источником развития состязательного процесса. Таким образом, принцип целесообразности является продолжением диспозитивности, которая составляет его основу. Целесообразность относится к элементу формулы диспозитивности - "интересы сторон". Стороны, явля­ясь носителями прав на уголовный иск и, обладая доказательственными правами, действуют в соответствии со своей процессуальной целью, определяемой интересом, выгодой. То есть целесообразно. Для сторон обвинения процессуальный интерес заключается в поддержании уголовного иска, для сторон защиты - опровержение его. Обе стороны, являясь носителями материальной диспозитивности, заинтересова­ны в разрешении правового спора в свою пользу.

 И для обвинителя (частного и публичного) и для стороны защиты свой интерес может выходить за рамки данного дела, но, не будучи процессуальным, такой ин­терес не охватывается формулой диспозитивности.

 Целесообразность ведет к прагматичности, альтернативности в подходе к цели уголовного процесса. В условиях противодействия равновеликих процессуальных сил очевидно, что наиболее вероятным результатом состязательного процесса будет взаимоприемлемый для сторон компромисс, оформленный приговором суда, кото­рый заключает в себе формальную (судебную) истину. На этом примере видится выход принципа целесообразности на принцип формальной истины и противоречие его с истиной материальной.

 Вместе с тем, необходимо отметить, что принцип целесообразности, играющий в состязательном процессе роль аналогичную той, что имеет в следственном процессе принцип законности - источника движения, не исключает свойства законности уго­ловного процесса в широком смысле. Общее требование легальности является со­вершенно необходимым для состязательного процесса, как условие равенства про­тивоборствующих сторон. Сочетание идей легальности и целесообразности делает состязательный уголовный процесс правовым явлением в его истинном значении, как обеспечивающий гармоничное сочетание интересов публичных и интересов лично­сти. П.И. Люблинский писал:" ...процесс проникнут началом стремления к опреде­ленному конечному решению, началом целесообразности. Конечно, начало целесо­образности не является определяющим весь строй процесса... Напротив того, начало целесообразности подчинено легальному порядку, который имеет характер процес­суальной гарантии." [56] В таком виде сочетание процессуальных идей целесообраз­ности и законности следует признать совершенно необходимым.

На примере соотношения принципов законности - целесообразности, на наш взгляд, можно проследить интегративное влияние данной, сложившейся структуры уголовного судопроизводства на смыслообразование уголовно-процессуальных по­нятий данных принципов. Так, Н.Н. Полянский отмечал, что принцип целесообраз­ности можно понимать двояко: (1)в широком смысле принцип целесообразности тре­бует отказа от уголовного преследования, когда оно по политическим, фискальным или иным причинам представляется нежелательным; (2)в узком смысле под целесооб­разностью имеется в виду экономия сил государственной власти, когда допускается отказ от уголовного преследования не потому, что оно было бы нежелательным, а в виду практической необходимости бережного отношения к пользованию личными силами обвинительной власти. [57] В отношении принципа законности также можно указать, что она употребляется в нескольких смыслах: (1) в широком смысле, как тре­бование неукоснительного соблюдения закона всеми участниками процесса; (2) в узком смысле, как требование равенства перед законом сторон в уголовно-процессу­альном споре. Очевидно, что следственная структура уголовно-процессуального права определяет смысл терминов "целесообразность" в узком смысле, а "законности" - в широком. И, наоборот, осознание необходимости развитие состязательной формы заставляет исследователей придавать понятию принципа "целесообразности" широ­кий смысл, а "законности" - узкий.

Принципы презумпции невиновности, целесообразности и юридической истины находятся в неразрывной связи с принципом диспозитивности, поскольку свобода воли сторон является фундаментальной идеей, которая лежит в основе состязатель­ной формы уголовного судопроизводства. В единстве с диспозитивностью указанные конструктивные принципы образуют теоретическую модель состязательного уголов­ного процесса. Видимо можно констатировать, что степень конструктивной необхо­димости определенной процессуальной идеи зависит от характера выводимости ее из диспозитивности, природы связи между ними. Принципы юридической истины, це­лесообразности, презумпции невиновности находятся в прямой связи с диспозитивно­стью, без любой из них представление о состязательной форме уголовного судопро­изводства было бы неполным.

Таким образом, можно сделать вывод, что существуют две системы процессуальных принципов, входящих в разные гомологические ряды, которые происходят от противоположных начал - частного начала и публичного начала. Принципы следственной формы: публичность, объективная истины, законность, презумпция виновности. Принципы состязательной формы: диспозитивность, судебная (формальная) истина, целесообразность, презумпция невиновности. Конструирование смысла определенного процессуального термина необходимо всегда осуществлять в контексте как внешней структуры, образуемой процессуальными принципами, так и структуры внутренней - подструктуры, элементы которой также надо рассматривать как набор членов бинарных оппозиций. Каждый из парных принципов находится в отношении оппозиции к другому (например, диспозитивность/публичность). Будучи противопоставлены, они взаимообуславливают друг друга и обеспечивают синхронное состояние данной структуры, то есть данной формы уголовного судопроизводства. Смыслы их агрессивны и направлены на подчинение одного другому. Так, публичность подавляет диспозитивность. Следует отметить интегративное свойство процессуальных принципов, проявляющееся в числе прочего и в том, что смыслы их в определенное мере могут варьировать под влиянием в целом структуры права. Как уже было показано значение принципов может меняться, поскольку состояние синхронного равновесия системы права неустойчивое. Значение диспозитивности в отечественном уголовном процессе также менялось и будет меняться.

Если говорить об уголовном судопроизводстве как самодостаточной структуре, то одна из систем принципов должна иметь доминирующее значение, а другая - подчиненное. В современном уголовно-процессуальном законодательстве диспозитивность находится в “свернутом”, подчиненном состоянии, в то время как принципы следственной формы доминируют. Однако настоящее положение диспозитивности в позитивном праве не отрицает ее конструктивного процессуального значения как принципа.

 “Принципиальное” конструктивное значение диспозитивности становится очевидным при сопоставлении ее с другими процессу­альными идеями, которыми может быть проникнут данный положительный уголовный процесс. Отличие этих идей от конструктивных принципов заключается в том, что они характеризуют живую ткань конкретного уголовно-процессуального законодательства, отражая не столько теоретические, сколько специфически нацио­нальные, исторические, демографические, культурные особенности данного государ­ства. Теоретически они не обусловлены с необходимостью основной процессуальной идеей.

 В теории процесса встречаются различные точки зрения на связь этих принципов с фундаментальными. Так, М.В. Духовской, И.Я. Фойницкий, В.К. Случевский выво­дили принципы устности, гласности, народного элемента, непрерывности, внутрен­него убеждения из состязательной формы процесса.1 По их мнению, дан­ные принципы внутренне обусловлены системой фундаментальных, конструктивных принципов состязательного уголовного процесса. Однако более предпочтительной выглядит позиция, которая нашла отражение в трудах Н.Н. Розина, Е.В. Васьковского, Е.А. Нефедьева. [58] В частности, Н.Н.Розин писал, что "состязательность есть принцип внутренней организации процесса, он не зависит от внешней формы или способов судебной деятельности. Непосредственность, уст­ность, гласность принадлежат именно к этим формам и способам, и в свою очередь не зависят от внутренней организации процесса." [59]

 Очевидно, что принципиальная схема состязательного процесса требует дополне­ния, развития отдельных своих черт, чтобы наполниться жизненным содержанием, стать реальной. Но способы реализации состязательной идеи процесса, их детализа­ция и развитие могут быть различными, осуществляясь в соответствии с началами, непосредственно с диспозитивностью не связанными. [60]

 Национальным и историческим традициям России соответствовало бы сохранение смешанной формы уголовного судопроизводства, признание его публичной природы. Поэтому принципы состязательной формы не должны занять доминирующего положения, поскольку это имело бы деструктивные последствия. В тоже время возможен эволюционный процесс по внедрению отдельных элементов диспозитивности и других принципов состязательной формы в законодательство. Диспозитивность, понимаемая в виде семиологического знака значима только в структуре смешанного уголовного процесса, как обоснование частного начала в публично-правовой сфере. Возможна различная степень насыщенности смысла диспозитивности частным моментом в зависимости от познавательной установки автора. Но принадлежность к процессуальному (публичному) праву ставит предел в конструировании понятия диспозитивность [61] , иначе нарушается синхронное состояние структуры и в этом случае сама диспозитивность теряет свой смысл в качестве публично-правового принципа.

 Итак, нами закончен структуральный анализ значения принципа диспозитивности в уголовном процессе. Конечно, я признаю относительный, субъективный характер выводов, к которым пришел. Вполне уместен и упрек в том, что в данном случае принцип диспозитивности “ превращается в отвлеченное правило, гордо взирающее с высоты своего метафизи­ческого пьедестала на непостоянные жизненные стремления." [62] Предвосхищая его, сообщаю, что пределы и формы реализации принципа диспозитивности в положительном российском уголовном судопроизводстве будут исследованы в другой работе. В рамках настоящего текста полагаю возможным остановиться на этой проблеме только в общих чертах.