|
|
К оглавлению
Раздел 3. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ ПРОЦЕССУАЛЬНЫХ ФУНКЦИЙ
В методологии обычно различают три уровня: философский, общенаучный и конкретно-научный1. Каждый из них вооружает исследователя знаниями разного порядка. Выбор методологии зависит в первую очередь от того, к какой по характеру науке относится предмет исследования. Вполне естественно наше предпочтение конкретно-научному уровню. Это согласуется с локальным характером теории процессуальных функций как составной части науки, именуемой теорией уголовного судопроизводства. Думается, при таком положении обращение к конкретно-научной методологии не имеет альтернативы, ибо задача состоит в том, чтобы четко выявить закономерности в конкретной области реальности и определиться в частных методах исследования2.
Призывая к решению вопросов методологического характера в конкретно-научном аспекте, мы понимаем, что теорию процессуальных функций нельзя отнести к так называемым точным знаниям, таким как математика. Мы далеки от намерения полагать, что предложенные методологические рекомендации обеспечат высокий уровень строгости исследования вопросов по всем компонентам теории процессуальных функций. Действительно, надо быть чересчур наивным, чтобы возлагать серьезную надежду на такую возможность.
Нельзя утверждать и того, что решение методологических проблем следует начать с чистого листа. В процессуальной литературе без труда можно обнаружить сформулированные различными авторами положения сугубо методологического свойства3.
1 Об указанных уровнях см.: Аверьянов А. Н. Системное познание мира. М.1983. С. 11-14.
2 О конкретно-научной методологии см., например: Иванов Р. И., Симаков Л. А. Реализация методологических функций в научном познании и практике.
Новосибирск, 1984.
3 См., например: Абашева Ф. А. Осуществление правосудия в системе процессуальных функций. Ижевск, 2008; Азаров В. А., Таричко И. Ю. Указ. соч. С. 185-200; Гавло В. К., ДоровскихЮ. В. Указ. соч.; Зинатуллин 3. 3., Зинатуллина Т. 3. Уголовно-процессуальные функции. Ижевск, 2002; Михайловская И. Б. Цели, функции и принципы российского уголовного процесса; Чирко С. И. Роль и функции милиции в уголовном процессе России. М., 2005. С. 41^44; Муратова, Н. Г., Чулюкин Л. Д.,ГайнулловИ. Ф. Механизм реализации уголовно-процессуальных функций. С. 6-31; Шестакоеа С. Д. Состязательность уголовного процесса. СПб., 2001. С. 58-68.
Конечно, они разные, но их объединяет озабоченность авторов по поводу настоятельной необходимости существенного прироста знаний в области теории процессуальных функций. Это как раз та область, где трудно говорить о приоритете.
Бесспорно, авторы методологических рекомендаций понимают, что успех исследования основных компонентов теории процессуальных функций во многом зависит от степени разработанности вопроса о правовой природе процессуальных функций, факторах, обусловливающих их как реальность в сфере уголовно-процессуальной деятельности, поэтому в опубликованных методологических рекомендациях был сделан соответствующий акцент. В связи с этим целесообразно в качестве основы дальнейших суждений проанализировать методологические рекомендации, сформулированные А. Б. Алексеевой. Она подчеркивает, что «а) анализу функций должен предшествовать тщательный анализ задач и целей уголовного судопроизводства, поскольку каждая функция прямо или косвенно, непосредственно или опосредованно вытекает из задач и целей процесса; б) в любой выделенной системе функций должна четко просматриваться связь между ними, поскольку функции всегда взаимосвязаны»1.
С одной стороны, нет оснований, чтобы полемизировать по поводу данных методологических рекомендаций, а с другой - приходится признать, что в научном плане они малоэффективны. Действительно, можно согласиться, что функции прямо или косвенно, непосредственно или опосредованно вытекают из задач процесса, но ведь нельзя не признать, что любое явление процессуального свойства таким же точно образом обусловлено. Поэтому данное методологическое положение носит весьма общий характер и по существу довольно слабо вооружает исследователя, ориентируя его не столько на исследование функций, сколько на изучение задач и целей процесса.
Аналогичными недостатками страдает и второе методологическое положение А. Б. Алексеевой. Проблематике процессуальных функций посвящено значительное количество различных работ2, но ни один из авторов не взял на себя смелость утверждать, что между функциями отсутствует взаимосвязь, поскольку это равносильно тому, чтобы белое выдавать за черное.
1 Курс советского уголовного процесса. Общая часть / под ред. А. Д. Бойкова.И. И. Карпеца. С. 423.
2 См., например: Строгович М. С. О состязательности и процессуальных функциях в советском уголовном процессе. С. 106-114; Мотоеилоекер Я. О. Основные уголовно-процессуальные функции. Ярославль, 1976; Зинатуллин 3. 3. Уголовно-процессуальные функции. Ижевск, 1999; Кириллева Н. П. Процессуальные функции профессиональных участников состязательного судебного разбирательства уголовных дел. СПб., 2007; Якубович Н. А. Профессиональные функции следователя в уголовном судопроизводстве. М., 1980; Нажимов В. Н. Об уголовно-процессуальных функциях; Евдокимов Б. П. Философские основы учения об уголовно-процессуальных функциях // Вести. Удмурт, ун-та. 1994. № 1 и др.
Иными словами, и так ясно, что функции взаимосвязаны между собой, хотя бы потому, что уголовно-процессуальная деятельность представляет собой систему, компоненты которой определенным образом взаимосвязаны. К тому же утверждать о существовании взаимосвязи между функциями -значит еще ничего не сказать, ибо методологическая задача здесь видится отнюдь не в этом, а в определении особенностей взаимосвязи.
Считаем, что именно эту проблему пытался осветить видный американский ученый-юрист Л. Л. Уайнреб. Он отмечал: «Функции обвинения и защиты не противоположны, они взаимосвязаны и дополняют друг друга. Если одна из этих функций расширяется, то другая соответственно сужается»1. Подчеркнем, американский коллега прав только отчасти, поскольку согласиться с тем, что названные функции не противоположны, нельзя. Они дополняют друг друга именно в силу того, что являются противоположными.
С определенной долей условности к методологическим положениям можно отнести и утверждение Л. Д. Кокорева о том, что процессуальные функции вытекают из процессуальных прав и особенностей субъектов2. Автор поставил телегу впереди лошади. Оценивая таким образом высказывание Л. Д. Кокорева, П. С. Элькинд вполне справедливо заметила: «Наоборот, характер и объем прав и обязанностей субъектов предопределяется особенностями предписанных им нормами права уголовно-процессуальных функций»3.
-
1 Уайнреб Л. Л. Отказ в правосудии. Уголовный процесс в США. М., 1985.С. 68-69.
2 См.: Кокорев Л. Д. Участники правосудия по уголовным делам. Воронеж,1971. С. 51.
3 Элькинд П. С. Цели и средства их достижения в советском уголовно-процессуальном праве. С. 45-56.
Думается, не лишены методологического значения слова Р. Д. Рахунова о том, что «каждая процессуальная функция определяется процессуальным интересом, спецификой полномочий участников процесса»1. Честно признаться, нам так и не удалось однозначно оценить эту фразу. «Функция определяется» мы воспринимаем и как то, что функция становится предельно ясной, строго определенной, и как то, что она занимает свое место в системе процессуальных функций.
Ну и конечно, действительная методологическая направленность проявляется в призыве М. Л. Якуба, который предлагал рассматривать процессуальные функции не иначе как в их многообразном, разно аспектном значении2. Словно забыв свою рекомендацию, и вопреки провозглашенному призыву, в конце концов, он свел представление об уголовно-процессуальных функциях к уже имеющейся в литературе точке зрения 3. Таким образом, автор сам определил судьбу своей методологической рекомендации, которая у него словно повисла в воздухе.
На наш взгляд, коэффициент полезного действия этих методологических положений невысок, и объяснение тому следующее.
Во-первых, очень трудно найти основания (полагаем, их вообще нет), чтобы поставить под сомнение правовой характер процессуальных функций. Во-вторых, несколько раньше П. С. Элькинд высказывала мнение, согласно которому каждая функция охватывает отдельную, а не все процессуальные стадии. Так, в частности, в учебнике 1978 г. она к числу функций относила функцию расследования, границы которой определялись только одной стадией - предварительного расследования4.
Конечно, каждый из упомянутых коллег мог бы заметить, что критиковать проще, нежели формулировать свои позитивные взгляды на поставленную проблему. Отмечая невысокую эффективность данных в процессуальной литературе методологических рекомендаций в области теории процессуальных функций, подчеркнем, что обращение к вопросам методологии может дать заметные, ощутимые плоды только при условии, если эти вопросы составляют предмет специального исследования.
1 Рахуное Р. Д. Независимость судей в советском уголовном процессе. М., 1972.С. 61.
2 См.: ЯкубМ. Л. Указ. соч. С. 86.
3 Там же. С. 87.
4 См.: Уголовный процесс: учеб. / под ред. Н. С. Алексеева, В. 3. Лукашевича.П. С. Элькинд. С. 12.
Поскольку же они исследователями процессуальных функций затрагивались в связи с иными главенствующими вопросами, результат именно такой.
Мы далеки от мысли о разработке методологических правил сразу же, разночтения по основным компонентам теории процессуальных функций не могут исчезнуть словно по мановению волшебной палочки. В данном исследовании преследуется совершенно другая цель - показать существующие пути прироста знаний в области теории процессуальных функций, попытаться найти ключик, который позволит проникнуть в ее таинства.
Бесспорно, главным во всех отношениях является вопрос об истоках процессуальных функций. Сейчас можно дать на него ответ только в самом общем виде, который, думается, вполне может удовлетворить сторонников различных точек зрения о существе функций. Такой ответ можно сформулировать следующим образом: процессуальные функции представляют собой проявления внутренних и самых существенных свойств уголовного судопроизводства, и в первую очередь той его части, которая именуется правосудием1. В связи с этим прежде чем более углубленно и детально искать истоки процессуальных функции, обратимся к правосудию, его характерным свойствам. Уместно начать с латинского изречения Fiat justitia, pereat mundus («Да свершится правосудие, хотя бы мир погиб»).
Отношение к этому изречению не может быть однозначным. Одни увидят в нем проявление крайнего формализма в праве, другие могут отнести его к числу так называемых крылатых фраз, в которых нередко за мнимой словесной наглядностью скрывается мысль, либо только частично соответствующая истине, либо вообще весьма далекая от нее.
1 Законодатель в п. 50 ст. 5 УПК РФ дал четкое определение правосудию, отнеся к нему любую деятельность суда, в том числе в досудебном производстве по уголовному делу. Такое определение оправданно с точки зрения права и с позиций практики, поскольку иной подход к процессуальной деятельности судьи, облеченного в мантию, выводил бы отдельные ее направления за пределы как функций правосудия, так и принципов осуществления самого правосудия, а также постулатов, закрепленных в тексте присяги судьи (Петрухин И. Л. Судебный контроль - форма осуществления правосудия; Его же. Судебная власть: контроль за расследованием преступлений. М., 2008. С. 131-133; Михайловская И. Б. Судебная власть / под ред. И. Л. Петрухина. М., 2003. С. 23; Воскобитова Л. А. Правосудие и другие формы реализации (функции) судебной власти. Судопроизводство. Правоохранительные органы: учеб. / под ред. Ю. К. Орлова. М., 2010. С. 43^16).
Дело в том, что в данном изречении использован такой поэтический прием, как гипербола, и если в буквальном смыслевоспринимать это выражение, то можно утверждать, что в нем мир ошибочно противопоставляется правосудию.
Однако думается, что в этом изречении заложен совсем иной смысл, оно нам представляется сродни таким великолепным образцам народной мудрости, как пословицы, в которых назидательный смысл обычно обострен образно. Если отвлечься от указанного поэтического приема, а изречение перевести на уровень обыденной прозы, то суть его сводится к следующему: правосудие - это одно из важнейших социально-правовых явлений, призванное обеспечивать охрану жизненно необходимых общечеловеческих ценностей. Ни при каких обстоятельствах нельзя отказать в правосудии, если кто-то в нем объективно нуждается1.
Конечно, автора этих строк могут упрекнуть в излишней идеализации правосудия, указав, что сформулированное положение имеет мало общего с реалиями, с теми сложностями объективного и субъективного характера, которые являются постоянными спутниками человеческой жизни. Однако, во-первых, то, что имеет место, еще не значит, что так оно и должно быть (думается, переоценка ценностей - постоянный процесс в человеческом обществе), во-вторых, полагаем, всегда надо стремиться к тому, чтобы быть максимально приближенным к идеалу. Вот почему данное положение мы относим к числу вечных правил мудрости, и если следовать ему, то можно прийти к двум выводам: а) правосудие на общественной арене объективно необходимо, ибо без него невозможна размеренная жизнь людей, и поэтому существование его есть потребность настоятельная; б) правосудие не просто социально-правовое явление, а своего рода феномен, исполняющий миссию по характеру действительно исключительную.
Поскольку термин «правосудие» определяется при помощи слов «феномен», «миссия», то, естественно, возникает вопрос о социальной роли правосудия. Надо заметить, что подобные вопросы постоянно находились и находятся в центре внимания ученых-юристов. Имеется значительное число научных трудов, посвященных целям и задачам уголовного правосудия, начиная от сложнейших исследований методологического плана и кончая публицистикой, рассчитанной на самый широкий круг читателей.
1 Под термином «правосудие» мы подразумеваем главным образом правосудие по уголовным делам.
49
Думается, нет смысла обращаться к анализу данных работ, поскольку разительных противоречий по кардинальным, отправным моментам проблемы в них обнаружить не представилось возможным. И все же одну цитату по обозначенному вопросу целесообразно привести. Она принадлежит известному ученому-юристу, видному государственному деятелю А. Ф. Кони. В интереснейшей работе, послужившей одним из поводов считать А. Ф. Кони основателем судебной этики, «Нравственные начала в уголовном процессе» он писал: «Задача уголовного суда состоит в исследовании преступного деяния и справедливом приложении к человеку, признанному виновным, карательного закона»1. Эта формулировка задачи уголовного суда кратка по форме, но емка по содержанию. Из нее можно сделать вывод, что уголовное правосудие в конечном счете служит торжеству закона. Интересно, что такой вывод прослеживается и в смысловых гранях слова «правосудие», которыми оно так богато.
Если исходить из того, что это слово сложное, так как образовано от слов «право» и «судить», то в семантическом плане термин «правосудие» означает «обладание правом судить». В таком ракурсе термин «правосудие» создает некий общий смысловой фон явлению, называемому этим термином, придавая ему специфическую суть. Действительно, понятие «правосудие» отнюдь не воспринимается как, например, высказывание своих мыслей по поводу чего-либо (т. е. судить о чем-нибудь или о ком-нибудь), под ним не подразумевается и судейство при спортивных состязаниях или оценочная деятельность жюри на различных конкурсных мероприятиях, хотя в некоторых таких случаях лицо, осуществляющее судейство, именуется «судьей». В жизни между действительным правосудием и иными квазисудебными действиями всегда проводилась четкая грань. В первую очередь она определяется тем, что «право судить» в термине «правосудие» носит элитарный характер. Это означает, что такое право предоставляется не иначе, как только основным законом страны - Конституцией РФ.
Думается, у слова «правосудие» имеется и другая смысловая грань - праведное судейство, т. е. судейство, в основе которого лежит только правда (конвенциальная истина). Если объединить эти два смысловых значения, то сущность правосудия по уголовным делам можно свести к следующему: правосудие - это результат обусловленной Конституцией деятельности суда по реализации норм уголовного закона в каждом случае совершения преступления, основанный не на догадках и признаниях, а на объективных данных, именуемых доказательствами.
1 Кони А. Ф. Соб. соч. М., 1967. Т. 4. С. 34.
Почему же в сфере правосудия (естественно, имеется в виду только действительное правосудие, а отнюдь не все то, что порой в силу различных политических задач обозначается этим термином1) делается ориентир исключительно на объективные данные. Полагаем, ответ на этот вопрос очевиден: чтобы обеспечить законность принятого судом решения.
Законность и справедливость настолько взаимосвязаны, что в смысловом плане часто воспринимаются как слова-синонимы. Известный писатель-гуманист С. Залыгин в весьма интересной и поучительной работе «К вопросу о бессмертии» пишет: «Нет справедливости без ее идеала»2. Соглашаясь с автором с мировоззренческих позиций, со своей стороны заметим, что не только для уголовного, но и для других видов правосудия этот термин не более чем юридическая «пустышка», не ощущаемое человеческими органами чувств, но желаемое нечто. Поскольку эта проблема широко дискутируема, полагаю уместным привести аргументы в обоснование сказанного.
Крестьянин попал в тюрьму за мешок картошки, а министр за миллионы прикарманенных денег осужден условно. Такие примеры «справедливости» в судебной практике неединичны3. При желании в этом нетрудно убедиться, если просмотреть приговоры в отношении миллионов сограждан, осужденных с 1961 г.4 Однако дело не в количественной характеристике проблемы, а в качественной ее стороне, т. е. в том, насколько справедливы приговоры судов не только в формате одной страны, но и в международном плане. Если они должны быть таковыми, то каковы критерии судейской справедливости? В связи с этим возникает вполне естественный вопрос: кто, когда и по каким правилам создал эталон справедливости для судов, включая суды всего мирового сообщества? Ответ на этот вопрос особенно актуален для уголовного судопроизводства на современном этапе максимальной глобализации общественных процессов.
1 Например, так называемые особые совещания, тройки и т. д.
2 Новый мир. 1989. № 1. С. 13.
3 См. об этом: Падва Г. Невозможно сосчитать несправедливо осужденных //Известия. 2003. 12 апр.
4 Шкелъ Т. Страшная статистика // Рос. газ. 2004. 8 дек.
В первую очередь требование справедливости предъявляется к уголовному правосудию1. Но тогда она должна восприниматься идентично во всех государствах и у всех народов вне зависимости от национальности, культуры, вероисповедания, традиций и т. д. Она должна быть реальной, ощутимой, объективной (как эталон массы веса, хранящийся в Лондоне2), т. е. конкретной, а не иллю-зорно-абстрактой, а значит, и доказуемой, чтобы и «тунгус, и друг степей калмык» ощущали эту самую справедливость одинаково, как, например, солнце, луну, воду, воздух, цвета и запахи. Только при этом условии можно считать справедливость доминантой правосудия в любой точке мира. Между тем, несмотря на обилие международно-правовых актов по данному поводу3, достичь единого понимания справедливости оказалось архисложным, в связи с чем справедливое правосудие не только в России, но и во всем мире больше походит на нерегулируемый перекресток, правильность движения по которому каждый определяет в силу собственного мироощущения. За примерами далеко ходить не надо. В газете «Совершенно секретно» под заголовком «Самый гуманный суд в мире» опубликовано следующее. На севере Афганистана талибы публично забили камнями влюбленную пару - 28-летнего мужчину и 23-летнюю помолвленную женщину. Молодых людей публично казнили на базарной площади. Казнь произошла через неделю после того, как на северо-западе Афганистана талибы публично высекли, а затем расстреляли женщину, которая по заключению шариатского суда забеременела в результате прелюбодеяния. Одобрив «справедливость по-талибски», священнослужители Афганистана потребовали от властей вернуть законы шариата, а вместе с ними и смертную казнь.
1 См. ст. 6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод.
2 Хранящийся в Лондоне эталон килограмма размножен в количестве более 80 экземпляров, которые разосланы во многие государства, в том числе в Россию. Если «справедливость», о которой говорится в ряде международных документов, принять за эталон, то ее тоже нужно растиражировать как контрольную меру в джоулях, децибелах и еще каких-то единицах измерения.
3 Всеобщая декларация прав человека; Международный пакт о гражданских и политических правах; Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания; Основные принципы независимости судебных органов; Минимальные стандартные правила ООН, касающиеся отправления правосудия в отношении несовершеннолетних; Американская конвенция о правах человека; Африканская хартия прав человека и народов и т. д.
Приняв этот призыв как руководство к действию, талибы на контролируемых ими территориях стали вводить параллельную правовую систему, основанную на жестких нормах шариата1. Заметим, во время своего правления в Афганистане (1996-2001 гг.) талибы систематически проводили публичные казни на футбольных стадионах. Обвиненных в прелюбодеянии забивали насмерть камнями, а ворам отсекали конечности.
Можно возразить, что талибы и духовенство не представляют на данный момент государственную власть. Замечание верное, однако бесспорно и то, что в основе подобных примеров «справедливости» лежит разнобой представлений о ней в афганском обществе, и в случае захвата талибами власти критерии их «справедливости» перерастут в официальную уголовную политику, а следовательно, и судебную практику, как это случилось, к примеру, в Ираке. Верховный судья Ирака «справедливо» был приговорен к смертной казни теми, которых он в свою очередь также «справедливо» отправлял в тюрьмы. Таких системообразующих примеров в мировой истории множество, что свидетельствует о субъективном, а не правовом характере категории «справедливость», о ее производности от политики, ориентиров мировоззрения, уровня и особенностей культуры и т. д.
Например, для Нигерии и США в отличие от большинства европейских стран смертная казнь вполне укладывается в их представления о справедливом воздаянии, и это объяснимо. Так, в Нигерии, несмотря на протесты мирового сообщества, в 1995 г. повесили девять активистов Движения за права национальных меньшинств и экологистов, среди которых был известный писатель и общественный деятель, видный эколог, лауреат многих международных премий Кеннас Равив, выдвинутый на Нобелевскую премию мира в 1996 г. При этом приговоренные оказались на виселице в мгновение ока, тогда как в тюрьмах Нигерии бандиты, грабители, убийцы, осужденные на казнь, годами ждут исполнения приговора.
В США тоже казнят. Не исключено, что их скорее беспокоит не справедливость воздаяния, а ее экономическая составляющая, поскольку смертная казнь там обходится дешевле, чем пожизненное заключение. В то же время не во всех штатах США существует эта мера наказания. Вероятно, причина тому - разнобой в определении социальных ценностей, понимании добра и зла.
1 Совершенно секретно. 2010. Сент. С. 4.
Итак, что же следует считать справедливостью в уголовном правосудии? На данный вопрос каждый даст свой единственно правильный ответ. Причем разброс мнений ученых по данной проблеме настолько разителен, что поиск точек соприкосновения между ними представляет определенную сложность. Например, по глубокому убеждению одних, «сегодня в России никакого правосудия и судебной справедливости нет»1. Другие, наоборот, категорично заявляют, что российское уголовное и уголовно-процессуальное законодательство как никогда прежде ориентировано на справедливость2.
Несмотря на полярность мнений, объединяет их то, что все хотят от суда правды и справедливости, только не совсем понятно какой: справедливости судопроизводства или справедливости приговора? А может того и другого вместе? По этому поводу уместно сослаться на ст. 6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, которая рассматривает категорию справедливости как требование, относящееся и к динамике судебного разбирательства в целом, и к итоговому акту правосудия.
Признавая общественно-политическую значимость комментируемого документа, заметим, что в данном случае мы имеем дело с декларативной нормой, в основе которой общепризнанные человеческие ценности, а не формула права. В обоснование этого тезиса полагаем уместным сослаться на разд. 2 ст. III Конституции Соединенных Штатов Америки, где право и справедливость представлены как две самостоятельные ценностные категории правосудия.
Если абстрагироваться от сказанного и занять позицию уважаемых коллег, отстаивающих правовую природу справедливости в правосудной деятельности, то вследствие такого реверанса непременно возникнет проблема доказуемости справедливости и средств ее достижения, что потребует включения справедливости в число обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу. В связи с этим появится необходимость раскрытия в ст. 5 УПК РФ справедливости как правовой категории. В противном случае теряется смысл искомой судом категории права. Возможно ли решить эти вопросы в ситуации, когда у суда и сторон свое представление о справедливости, а закон не называет ее объективных критериев?
1 См.: Истархов В. Удар русских Богов. СПб, 2001. С. 378-379.
2 См.: ПодольскийН. А. Принцип справедливости в уголовном процессе России // Рос. судья. 2002. № 12. С. 13-15.
Попытку разрешить проблему законодатель вроде бы сделал, обязав в ч. 2 ст. 367 УПК РФ апелляционную инстанцию приводить в своем решении основания признания приговора суда первой инстанции справедливым. Если толковать термин «основания» по аналогии с «основаниями к возбуждению уголовного дела», то он означает совокупность объективных фактов. Отсюда обосновываемая этими фактами справедливость тоже должна быть категорией объективной, т. е. доказуемой, а не субъективной. Не случайно в УПК РФ места справедливости среди принципов уголовного судопроизводства не нашлось. Нет такого принципа и в ГПК РФ.
Можно предположить, что в уголовном судопроизводстве категория справедливости по сути более всего определяется материальным, а не процессуальным правом, а поэтому содержание ее закреплено в ст. 6 УК РФ. С таким доводом можно согласиться, но только отчасти, поскольку в названной норме речь идет лишь о наказании, т. е. конечном результате правосудной деятельности по уголовным делам. Но тогда как быть с правом на справедливость самого процесса судебного разбирательства или правом на справедливое применение той или иной меры процессуального принуждения, в первую очередь мер пресечения, не являющихся уголовным наказанием, однако законность применения которых в данном случае также должна быть обеспечена справедливым правосудием? Выходит, справедливость обошла их вниманием? Или в современном российском правосудии установлены собственные принципы и стандарты для каждого вида правосудия?
Усилия найти исчерпывающие ответы на эти и другие вопросы обозначенной проблемы в пределах одной статьи тщетны, что вынуждает ограничиться кратким анализом некоторых ее этиологических аспектов.
Проблема справедливости, ее содержания, свойств и критериев представляет несомненный интерес со времен Пифагора Самосско-го. Если верить библейской мифологии, то масло в огонь извечных споров подлил Иисус Христос, воздавший по окончании работ каждому участнику уборки винограда поровну1.
1 Не исключено, что этот библейский сюжет повлиял на взгляды Теодора Руссо и Пьера-Жозефа Прудона, которые тоже считали равенство реальным воплощением справедливости (Прудон П.-Ж. Что такое собственность или исследование о принципе права власти. М., 1919. С. 23, 160).
Между тем поступок Христа посчитали справедливым не все работники, поскольку одни трудились весь день, другие - полдня, а третьи - и того меньше. Продолжается эта дискуссия и нынешним поколением философов. При этом философские дуэли по данному поводу постепенно просочились в сферу права.
В повседневной жизни мы нередко пользуемся термином «справедливость», приводя его в качестве критерия при оценке тех или иных поступков должностных либо частных лиц, а также во многих других случаях. Если преступник привлечен к уголовной ответственности, принято говорить, что это справедливо, и, наоборот, при осуждении невиновного отмечаем несправедливость.
Справедливость воспринимается как понятие о должном, она сопряжена с исторически меняющимися представлениями о неотъемлемых правах человека. В роли категории общественного сознания справедливость охватывает соотношение реальной значимости различных индивидов (социальных групп) и их социального положения, их прав и обязанностей, деяния и воздаяния, труда и вознаграждения и т. д. В справедливость обычно включают идею равенства всех членов общества, их отношение к материальным благам и друг к другу. Любое несоответствие в этих соотношениях в большинстве своем оценивается как несправедливость. «Люди прибегают к лексике справедливости, - говорил Э. Кан, - когда они сталкиваются с реальным или воображаемым примером несправедливости»1.
В научном плане ученые отмечают неоднородность содержания справедливости. «У справедливости много аспектов: социальный, экономический и др., - но все они, - пишет О. В. Мартышин, - в развитом обществе приобретают политический характер, опосредуются политикой»2. Что же касается самого понятия справедливости, то, по мнению О. И. Рабцевич, оно абстрактно, нуждается в конкретных воплощениях и поэтому может иметь несколько значений. Во-первых, справедливость выступает в качестве некой идеальной ценности, понятия о том, как должно быть. Во-вторых, справедливость может отождествляться с истиной. В-третьих, рассматриваемое понятие может употребляться для обозначения совокупности идеальных (желаемых) закономерностей общественного взаимодействия(как люди должны взаимодействовать друг с другом).
1 Calm E. Justice // International Encyclopedia of Social Sciences. 1968. Vol. 8.P. 346.
2 См.: Мартышин О. В. Справедливость и право // Право и политика. 2000.№ 12. С. 4.
В этом смысле может еще употребляться термин «социальная справедливость»1.
Абстрактный, субъективный характер содержания справедливости, его критериев и средств достижения отмечали мыслители разных периодов развития человеческого общества. В диалоге Платона «Федр» Сократ задается вопросом: «А если кто назовет справедливость и благо? Разве не толкует их всякий по-своему и разве мы тут не расходимся друг с другом и сами с собой?»2
Для Аристотеля справедливость заключается во всеобщем благе. В то же время он не отрицает взаимосвязи равенства и справедливости: «По общему представлению справедливость есть некое равенство... равные должны иметь равное»3. Однако справедливость, продолжает он, может быть и неравной: равенство для равных, а неравенство для неравных4.
Марк Туллий Цицерон ставил справедливость превыше всего. «Одна эта доблесть - властительница и царица всех доблестей», -восклицал он5.
В основе кантовских суждений о справедливости лежит библейский завет: возлюби ближнего своего как самого себя. Представления Прудона по этому поводу тоже основаны на этом христианском принципе6.
В современном понимании ряда философов справедливость -это критерий оценки всех политических и государственно-правовых явлений, хотя, разумеется, неединственный, ибо реальные социально-экономические обстоятельства диктуют свои требования и ограничивают применение принципов справедливости, выступают по отношению к ним как необходимость7. Известны и другие трактовки справедливости, представляющие разновидность приведенных формулировок8.
1 См.: Рабцевич О. И. О содержании права на справедливое судебное разбирательство // Мировой судья. 2004. № 2. С. 23.
1 Платон. Соб. соч.: в 4 т. М. 1993. Т. 2. С. 173.
3 Аристотель. Политика. Кн. 3. VII. 1. С. 114.
4 Там же. Кн. 3. V. 8. С. 107.
5 Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1975. С. 131.
6 Прудон П.-Ж. Указ. соч. С. 23.
7 Кистяковский Б. А. Философия и социология права. СПб., 1998. С. 77-117.
8 См. по этому поводу: Гринберг Л. Г., Новиков А. И. Критика современных буржуазных концепций справедливости. Л., 1977.
Но, пожалуй, только Цицерону удалось впервые перевести понятие справедливости с языка философских рассуждений на точный язык правовых формул1. Именно его взгляд на соотношение права и справедливости объективен. Великий римлянин утверждал, что достижение абсолютной справедливости вряд ли возможно, напрасны наши попытки пользоваться исключительной справедливостью, ибо «у нас нет подлинного и ясного представления... о настоящей справедливости, и мы пользуемся только тенью и очертаниями»2.
В свете приведенных суждений уместно взглянуть на категорию справедливости с позиции судьи. Согласно ст. 297 УПК РФ приговор только тогда обладает свойством справедливости, когда он постановлен в соответствии с процессуальным законодательством и основан на правильном применении уголовного закона, и, наоборот, в соответствии со ст. 383 УПК РФ несправедливым будет приговор, по которому было назначено наказание, не соответствующее тяжести преступления, личности осужденного, либо наказание, которое хотя и не выходит за пределы, предусмотренные соответствующей статьей Особенной части УК РФ, но по виду или размеру несправедливо вследствие как чрезмерной мягкости, так и чрезмерной суровости. Таким образом, названные правовые нормы в качестве критерия справедливости ссылаются на саму же справедливость, вольно или невольно возводя ее в отличие от взглядов Цицерона на уровень абсолютной правовой категории, которая должна обязательно восторжествовать в процессе отправления правосудия и найти выражение в приговоре.
В юридической науке по данному поводу тоже нет единства мнений. Одни ученые считают, что справедливость характеризует приговор только с нравственной стороны3. При этом некоторые из них прямо заявляют, что справедливость приговора не может быть сведена к его законности и обоснованности. Она выступает как нравственная оценка их в глазах общества и должна быть отражением социальной справедливости. Однако законный и обоснованный приговор, полагают они, не всегда может быть справедливым, например, если действующий примененный уголовный закон уже не соответствует социальным потребностям.
1 См.: Хайруллин В. И. Одна из классических концепций категории справедливости // Право и политика. 2000. № 12. С. 15-25.
2 Цицерон. Указ. соч. С. 131.
3 Учебник уголовного процесса / под ред. А. С. Кобликова. М., 1995. С. 284; Уголовный процесс / под ред. К. Ф. Гуценко. М., 2005. С. 344; Коган Л. Н. Жить по справедливости. Свердловск, 1988. С. 12.
Закон может не отражать изменившиеся нравственно-правовые воззрения общества. Приговор, отвечающий требованию справедливости, утверждают авторы данной точки зрения, должен это учитывать1.
Другие полагают, что справедливость приговора есть категория юридическая, которая «формируется на основе оценки соответствия юридических норм и актов их применения. Она совпадает с законностью. Быть законным - значит обладать качеством юридической справедливости. И наоборот, кто нарушил законность, не соблюдает правовые нормы, тот действует вопреки юридической справедливости»2.
Наконец, по мнению третьих, справедливость в уголовном процессе играет роль принципа, требования которого распространяются на все процессуальные документы, в том числе на приговор суда.
Если обратиться к истории вопроса, то право на справедливый суд имеет библейские корни. Например, требования к справедливой судебной процедуре встречаются в Ветхом Завете. В качестве условия правосудия рассматриваемое право и его составляющие встречаются в древнейших источниках права: в Кодексе короля Ле-огвильда (Либер Юдисиорум) 572 г., японской Конституции Сетоку 604 г., ст. 3, 4, 59, 77, 78 Псковской судной грамоты, Великой хартии вольностей 1215 г., в английском Ордонансе о судьях 1346 г., -а также во многих других документах самых различных периодов истории. На современном этапе практически везде, где существуют писанные конституции, право на справедливый суд имеет конституционный характер3.
Применительно к России советского периода справедливость1 как обязательное свойство приговора была закреплена еще в УПК РСФСР 1922 г., согласно ст. 63 которого решение считалось справедливым только в том случае, если было обосновано фактическими обстоятельствами дела, не являлось голословным, а назначенное осужденному наказание признавалось соразмерным тяжести совершенного преступления и степени опасности личности виновного.
1 Уголовно-процессуальное право / под ред. П. А. Лупинской. М., 2005. С. 399.
2 См.: Экимое А. М. Справедливость социалистического права. Л., 1980. С. 98.
3 См.: Рабцевич О. И. Международно-правовое закрепление права на справедливое судебное разбирательство // СПС «КонсультантПлюс».
В ст. 417 УПК РСФСР 1923 г. под справедливостью понималось соответствие содеянному назначенного судом наказания, не выходящего за пределы, установленные законом. Требование справедливости мы видим и в ст. 347 УПК РСФСР 1961 г. Однако заметим, что речь идет в них не о справедливом судопроизводстве, а о справедливом приговоре. Таким образом, даже из постреволюционного процессуального законодательства мы видим, что справедливость как требование общественной морали и нравственности, получив юридическую аккредитацию во всех УПК РСФСР, а затем и в ныне действующем уголовно-процессуальном законодательстве (например, ст. 297, 367 и 383 УПК РФ), трансформировалась в уголовное судопроизводство в качестве синтеза нравственной и юридической категорий. По этому поводу А. Ф. Кони говорил: «Судья, решая дело, никогда не имеет ни права, ни нравственного основания говорить: „Я так хочу". Он должен говорить: „Я не могу иначе", - не могу потому, что и логика вещей, и внутреннее чувство, и житейская правда, и смысл закона твердо и неуклонно подсказывают мне мое решение, и против всякого другого заговорит моя совесть как судьи и человека»1.
Чтобы реализовать в приговоре и «логику вещей, и внутреннее чувство, и житейскую мудрость, и смысл закона, и совесть», судья наделен правом на усмотрение. Так, согласно ч. 3 ст. 60 УК РФ при назначении виновному наказания суд с точки зрения нравственности и морали обязан в границах судейского усмотрения оценить общественную опасность преступного деяния и личность виновного, определить влияние назначенного наказания на исправление осужденного, а также на условия жизни его семьи и с учетом перечисленных обстоятельств избрать вид и меру наказания.
1 См.: Абушенко А. Б. Судебное усмотрение в гражданском и арбитражном процессе. М., 2002; Барак А. А. Судейское усмотрение. М., 1999; Гончаров В. Б., Кожевников В. В. Проблема усмотрения правоприменяющего субъекта в правоохранительной сфере // Государство и право. 2001. № 3. С. 51-60; Марфщин П. Г. Понятие и значение усмотрения в уголовном судопроизводстве // Рос. судья. 2002. № 2. С. 38^14; Папкова О. А. Усмотрение суда. М. 2005; Рарог Л. 77., Степанин В. 77. Судейское усмотрение при назначении наказания // Государство и право. 2002. № 2. С. Ъ6-А2; Рарог А. 77., Грачева Ю. В. Понятие, основания, признаки и значение судейского усмотрения в уголовном праве // Государство и право. 2001. № 11. С. 90-98; Телятников В. 77. Убеждение судьи. М., 2004.
Если при этом результат усмотрения судьи устроил стороны и совпал с усмотрением вышестоящих судебных инстанций, то оно считается справедливым. Усмотрение, как и справедливость, в правоприменении всегда связано с субъективным фактором1. При этом любая из альтернатив, расположенных в границах судейского усмотрения, законна. «Для меня усмотрение, - пишет А. Барак, - это полномочие, данное лицу, которое обладает властью выбирать между двумя и более альтернативами, когда каждая из альтернатив законна»2. На этот счет в литературе можно встретить дефиниции на любой вкус. Однако наиболее точным представляется определение профессора К. И. Комиссарова. Формулируя понятие судебного усмотрения, он пишет, что усмотрение - это предоставленное суду правомочие принимать, сообразуясь с конкретными условиями, такое решение по вопросам права, возможность которого вытекает из общих и лишь относительно определенных указаний закона3.
В приведенной формулировке вполне узнаваемы характерные для судейского усмотрения черты, позволяющие отнести его в отличие от справедливости к правовым явлениям. Во-первых, оно представляет собой не что иное, как следствие реализации воли судьи; во-вторых, источником судейской воли выступает данная ему законом власть принимать решения по правовым вопросам; в-третьих, полномочия судьи имеют четко определенные законом границы, в пределах которых судья обязан (а не вправе) выбрать одно единственно верное по отношению к конкретному делу решение.
При таком понимании судейского усмотрения остается мало места произволу, но достаточно - субъективному восприятию объективных фактов, обусловливающих справедливость. Напомню, что наказание как конечный результат подтвержденного обвинительного тезиса зависит от уровня истинности установленного объема обвинения. При этом выявить доподлинно (в абсолюте) все ретроспективные обстоятельства преступного деяния уголовно-процессуальными средствами вряд ли возможно и подобно мечте о Городе Солнца. Не случайно в новом УПК суд освобожден от такой обязанности. Иначе говоря, истина, позволяющая суду принять справедливое решение, конвенциальна4, зависит от предусмотренных законом пределов свободы усмотрения судьи. Следовательно, и справедливость, которая должна знаменовать правосудие, не может быть иной.
1 См.: РарогА. И., ГрачеваЮ. В. Указ. соч. С. 94.
2 Барак А. Указ. соч. С. 376.
3 См.: Комиссаров К. И. Судебное усмотрение в советском гражданском процессе // Сов. государство и право. 1969. № 4. С. 49.
4 Конвенциальность предназначения правосудия - предмет отдельного научного осмысления, поэтому мы воспользовались этим термином применительно лишь к освещаемой проблеме.
Одним словом, проблема справедливости в уголовном судопроизводстве остается в ряду актуальных, требующих дальнейшего научного осмысления. А пока, как и во все времена, рассматривая уголовное дело и постановляя приговор, судье с оглядкой на закон приходится руководствоваться собственными представлениями о справедливости. Этим объясним тот факт, что граждане России, исчерпав в своей стране все правовые средства достижения справедливости в их представлении, чаще стали обращаться в Европейский Суд по правам человека. Например, рост количества обращений в Суд против России в 2006 г. составил 38 %. В 2008 г. в стадии производства Европейского Суда находилось около 20 300 жалоб от граждан Российской Федерации, т. е. 16 % от общего числа дел, поступивших из всех стран, присоединившихся к Конвенции о защите прав человека и основных свобод. В 2010 г. процент жалоб из России в ЕСПЧ составил более 20 % от их общего числа1.
Пытаясь повлиять на ситуацию, Верховный Суд РФ дал некоторые разъяснения по этому поводу в постановлении Пленума от 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации». Однако тенденция к росту числа жалоб в Европейский Суд не изменилась, что еще раз подчеркивает субъективный характер анализируемой категории, а следовательно, ее неэффективность как критерия определения цели правосудия.
Читателю может показаться, что автор ненароком отвлекся от темы раздела. Однако это не так, поскольку причину, обусловливающую наличие процессуальных функций, принято искать именно в правде и справедливости, «организующих» правосудие. При этом предполагается, что правда (истина) лежит в основе поисковой направленности деятельности суда, а справедливость в первую очередь играет роль ориентира в поисках правды. Если желаемое выдать за действительное, то путь к правде возможен только через справедливость, а справедливое решение возможно лишь на основе правды.
1 См.: Лыгин Н. Я., Ткачев В. Н. Международно-правовые стандарты и конституционная законность в российской судебной практике. М., 2012. С. 28.
Таким образом, для того чтобы правосудие выполняло именно ту роль, для которой оно предназначено в силу объективных свойств социального общения, правила справедливости должны быть как бы запрограммированы в самой деятельности суда. Кто против?! Но как это сделать? Люди не боги, а закон не слово Божье!
Попытка возведения справедливости в венец правосудия объяснима, ведь изначально правосудие обожествлялось, ему поклонялись, в народе верили, что именно «божество» осуществляет правосудие. Наглядным свидетельством тому служит до сих пор не преданый забвению красноречивый образ мифической богини правосудия у древних греков - Фемиды. Все ее атрибуты: повязка на глазах, в одной руке меч, в другой - весы, - являются символом правды и справедливости. Главными признаками этих ценностей принято считать независимость судей и состязательность сторон, они рельефно проявляются в образе Фемиды. Независимость символизируется тем, что Фемида изображается в виде красивой и неприступной женщины, а состязательность представлена в идее весов, на чаши которых кладутся результаты состязания сторон. Хотя миф - это не реальность, однако он есть выразитель народного воззрения на природу в целом, и в нем отражается суть древнего верования.
Суд как орган правосудия характеризируется особой древностью, его история уходит в далекую глубь веков, и на протяжении веков судьба по-разному распоряжалась названными признаками правосудия. Были периоды, которые с полной уверенностью можно назвать печальной эрой антиправосудия. Суды вопреки своей социальной роли становились проводниками государственной политики, вместо подлинной состязательности могли применяться изуверские пытки, чтобы только вырвать от обезумевшего от боли и страданий человека признание в совершении преступления, и это «признание» выдавалось за истину. В таких случаях совершенно не было смысла говорить о функциях, ибо все сосредотачивалось в руках одного органа.
В связи с этим можно предположить, что возрождение процессуальных функций и распределение их по субъектам относится к середине XVIII в., когда на общественной арене стали функционировать абсолютно новые системы уголовного судопроизводства, в корне отличающиеся от инквизиторской с ее канцелярской тайностью, устрашающими приспособлениями для пыток1. Первая система была осуществлена в Англии и американских колониях (англоамериканская), вторая - во Франции с последующим распространением в государствах континентальной Европы (французская, или континентальная). Появившись в разных странах и с разрывом в полтора века, эти системы, конечно, существенно отличались друг от друга. Вместе с тем их объединяет ряд демократических признаков, которые лежат в их основе, в том числе независимость судей и состязательность.
В свое время известными учеными Ю. М. Трошевым и И. Е. Ма-рочкиным была высказана очень правильная мысль о том, что одним из свойств правосудия в целом и уголовно-процессуальной деятельности в частности является справедливость как нравственная характеристика этой деятельности2. Соглашаясь с уважаемыми коллегами в том, что справедливость в правосудии имеет нравственный (а не правовой) характер, заметим, что состязательность и выступает одним из тех признаков, через которые эта нравственная категория проявляется, а состязательность в свою очередь проявляется через процессуальные функции.
Как было сказано, защита признана бесспорной функцией в процессуальной литературе. Никто не только не взял на себя смелость хоть как-то поколебать это мнение, бросить на него тень сомнения, а совсем наоборот, почти каждый автор приводит обоснованный довод в его пользу3.
1 По этому поводу существует другое мнение, согласно которому на уровне теории проблема уголовно-процессуальных функций появилась в связи с судебной реформой 1864 г. См. об это: Муратова Н. Г., Чулюкин Л. Д., ГайнулловИ. Ф. Механизм реализации уголовно-процессуальных функций. С. 6.
2 Грошевой Ю. М., МарочкинИ. Е. Социальная справедливость и правосудие по уголовным делам // Научные и практические проблемы уголовного судопроизводства в свете судебно-правовой реформы. Ижевск, 1989. С. 37.
3 См.: Выдря М. М. Функция защиты в советском уголовном процессе. В помощь адвокату. Краснодар, 1972; Стецоесшй Ю. П., Ларин А. М. Указ. соч.; Володина Л. М. Механизм защиты прав личности в уголовном процессе. Тюмень, 1999;Защита по уголовным делам / под ред. И. Т. Голякова. М., 1948; Кириллова Н. П.Указ. соч.; Зашляпин Л. А. Основы теории эффективной адвокатской деятельности. Екатеринбург, 2006; Любшев Ю. Ф. Проблема защиты по уголовным делам: дис. ... д-ра юрид. наук. М., 1998; Зинатуллин 3. 3., Зинатуллина Т. 3. Общие проблемы обвинения и защиты по уголовным делам. Ижевск, 1997; Кудрявцева А. В., ВеликоселъскийЮ. И. Функция защиты на стадии предварительного расследования. Челябинск, 2006.
Следовательно, надо признать как аксиому, что защита - это одна из процессуальных функций, именно через нее мы воспринимаем состязательность как существенное свойство уголовного судопроизводства. Таким образом, если функции - это определенный класс явлений, то их всех объединяет в первую очередь то, что они выступают своеобразными проводниками состязательности. Мысленно исключив защиту из уголовного судопроизводства, мы сразу убедимся, что в таком случае ни о какой состязательности и речи быть не может.
Прямая связь функций с состязательностью подчеркивается и в Конституции РФ. В п. 3 ст. 123 Конституции РФ говорится: «Судопроизводство осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон». Вряд ли кто будет отрицать очевидный факт прямой связи состязательности и сторон, которые, как известно, признаны непосредственными носителями процессуальных функций.
Состязательность при ее справедливом воплощении в уголовном судопроизводстве возможна не иначе, как при равноправии сторон. В противном случае она теряет свой смысл, а стороны перестают быть таковыми.
Бесспорно, процессуальная состязательность имеет свою специфику. К ней относится и предмет самого спора, и требования, предъявляемые к аргументационному материалу, и, наконец, процессуальные функции, осуществляемые сторонами в споре1.
Конечно, процессуальными функциями можно именовать многие различные по характеру явления, в том числе права и обязанности всех субъектов уголовно-процессуальной деятельности, деятельность этих субъектов, и каких-либо запретов в таком толковании функции в принципе не существует2. Однако как в практическом, так и в теоретическом плане есть настоятельная потребность проводить отличительную грань между функциями и процессуальными статусами субъектов, между функциями и показаниями, данными на допросе, заключениями экспертов, переводами и т. п.
1 Шестакова С. Д. Указ. соч. С. 39^9.
2 Азаров В. А., Таричко Ю. И. Указ. соч. С. 189-206; Муратова Н. Г., ЧулюкинЛ.Д., ГайнужовИ. Ф. Механизм реализации уголовно-процессуальных функций.С. 27; Зайцева Е. А. Реализация состязательных начал при применении специальных познаний в уголовном судопроизводстве. Волгоград, 2006. С. 25^41.
В противном случае теория процессуальных функций утратит специфический предмет исследования, а за ним и целостность, определенность и научную значимость.
Итак, с учетом всего сказанного сформулируем первое методологическое правило: уголовно-процессуальные функции есть зеркальное отражение такого существенного свойства уголовного судопроизводства, как состязательность.
Второе методологическое правило прямо вытекает из предыдущего. Состязательность в самом общем виде можно представить как спор, который может происходить только между сторонами, т. е. субъектами с определенными процессуальными интересами, а следовательно, уголовно-процессуальные функции всегда предполагают наличие сторон.
Как невозможно представить музыку без звуков, спортивные соревнования без их участников, так и нельзя отделить процессуальные функции от сторон. Стороны - это строго определенные субъекты уголовно-процессуальной деятельности, имеющие свой процессуальный интерес, под влиянием которого происходит развитие данной деятельности1. В связи с этим с позиции теории процессуальных функций предлагается следующая система субъектов уголовно-процессуальной деятельности.
Первую ступень иерархической лестницы таких субъектов занимают стороны как носители уголовно-процессуальных функций. Действия сторон прямо влияют на состояние уголовно-процессуальной деятельности. Процессуальная деятельность по уголовному делу должна развиваться равномерно, без существенных перекосов, что создаст благоприятные условия для установления обстоятельств, подлежащих доказыванию (т. е. конвенциальной истины).
Вторую ступень этой лестницы занимают субъекты, чья информация используется сторонами и по сути играет роль средства осуществления состязательности. К таким субъектам в первую очередь относятся свидетели, которые могут свидетельствовать в пользу какой-либо из сторон, эксперты и специалисты, чьи заключения служат аргументами в состязании.
Третью ступень образуют субъекты, не обладающие свойствами названных субъектов. К ним относятся понятые, переводчики, секретари судебных заседаний, педагоги.
1 В этом смысле автор абстрагируется от санкционирования судьей ОРД, поскольку это направление деятельности судьи не связано с уголовным судопроизводством.
С учетом приведенной системы субъектов уголовно-процессуальной деятельности назовем, какие из них конкретно являются сторонами в сфере уголовно-процессуальной деятельности. К ним относятся органы уголовного судопроизводства, кроме суда, а также лица, вовлеченные в уголовный процесс в качестве обвиняемого (подозреваемого), защитника, потерпевшего, его представителя, гражданского истца и гражданского ответчика и их представителей.
Что объединяет их в одну «лидирующую» группу субъектов уголовно-процессуальной деятельности под названием «стороны»? В самом общем виде на поставленный вопрос можно ответить так: их деятельность напрямую связана с правовым спором, а поэтому все они наделены правами, реализация которых позволяет существенным образом влиять на результаты спора. В связи с требованиями состязательности в судебном разбирательстве стороны пользуются равными правами, но только теми, которые влияют на активность участия в споре, а именно правами представлять доказательства, участвовать в их исследовании и заявлять ходатайства.
Третье методологическое правило прямо связано с предыдущим, и суть его сводится к следующему: все уголовно-процессуальные функции управляемы, и в них можно обнаружить элементы стратегического и тактического свойства. Думается, можно отнести к бесспорным утверждение о том, что судебный спор ведется сторонами отнюдь не ради спора. Стороны отстаивают свой процессуальный интерес, а поэтому ставят перед собой определенные задачи, намечают предусмотренные законом средства их решения, разрабатывают тактические приемы - простые (например, формулировка вопроса) и сложные (определение последовательности допросов и постановка вопросов допрашиваемым, заявление ходатайств о проведении других судебных действий следственного характера, таких как осмотр вещественных доказательств, опознание и т. д.). Конечно, эти элементы далеко не всегда могут быть рельефно выражены. Не исключено, что некоторыми сторонами они вообще могут быть по каким-то причинам упущены, не использованы. В такой ситуации следует утверждать, что функция не состоялась, ибо сторона не включилась в спор, отнеслась к своему процессуальному интересу безразлично, участие в процессуальной деятельности свелось к формальности.
Итак, мы можем сказать, что функция состоялась или не состоялась, однако это связано не с результатом спора, а с активностью участия в нем. Сама же активность всегда обусловлена элементами управленческого свойства.
Конечно, для ряда сторон (органов уголовного судопроизводства и защитника) функции непосредственно связаны с их процессуальной обязанностью, и поэтому они во всех случаях должны состояться. Это объективное свойство, отражающее внутренний противоречивый характер уголовного судопроизводства. Внешне оно проявляется в конфликтности сторон, ибо их конфликт - столкновение различных позиций по предмету спора, порой просто диаметрально противоположных, и в зависимости от степени конфликта проявляется уровень интенсивности развития уголовно-процессуальной деятельности.
Представляется, что данное правило в известной мере связано со следующим, четвертым методологическим правилом, каждая сторона всегда связана только с одной функцией, обусловленной предметом спора и соответствующим процессуальным интересом.
Как подчеркивалось, к числу бесспорных процессуальных функций «в чистом виде» относится защита1. Представим, что у защитника, осуществляющего эту функцию, имеются и другие функции. В таком случае наносится сокрушительный удар самой состязательности, ибо в силу возложенных на защитника различных функций он объективно теряет устойчивость своей позиции, он волей-неволей начнет лавировать между этими функциями и утрачивать четкую ориентацию в предмете спора.
Надо заметить, что подобного рода мысль зрела давно в научных кругах. Почти 30 лет назад в статье «Об эффективности прокурорского надзора в суде» И. Л. Петрухин высказал идею о возможности замены одной функции прокурора (обвинения в суде) на другую (функцию по осуществлению надзора за законностью в суде)2. Оставив в стороне вопрос о том, насколько правильно заменять функции, подчеркнем, что уважаемый профессор был прав в той части, что не допускал наделения прокурора в суде несколькими разными по характеру функциями.
1 Ряд авторов полагают, что сторона обвинения не только выполняет созвучную функцию, но и отчасти защищает обвиняемого (подсудимого) от необоснованного обвинения (см., например: Кириллова Н. П. Указ. соч. С. 68-69).
2 Социалистическая законность. 1969. № 6. С. 37.
Конечно (нам бы хотелось быть правильно понятыми), каждый ученый вправе определять то или иное количество функций у разных субъектов уголовно-процессуальной деятельности, абсолютно игнорируя сформулированное правило. Но тогда под функцией будут подразумеваться разноплановые явления, а субъекты как носители таких функций утратят значение сторон. Допустим, как можно считать гособвинителя стороной в состязательности, если ему вменить для ведения спора противоположные, взаимоисключающие обязанности. При таком положении он будет вынужден крутиться на одном месте, постоянно проверяя себя, какую же в данный момент он осуществляет функцию - защиты или обвинения, и не перешел ли границу, отделяющую одну функцию от другой. Это не процессуальный спор, а в лучшем случае его имитация.
Пятое методологическое правило сформулируем так: ни одна процессуальная функция не завершается в границах только одной стадии процесса. Мы подчеркивали, что это положение высказывалось на страницах процессуальной литературы, но рядом ученых оно осталось незамеченным, поскольку они выражали свои точки зрения, одновременно не считая нужным доказать его ошибочность.
И наконец, последнее, шестое методологическое правило, непосредственно вытекающее из предыдущего: со сменой стадии не меняется характер функций, однако изменяется интенсивность их осуществления, а следовательно, и процедура реализации.
Думается, детально комментировать это правило не имеет смысла. Известно, что существует так называемый кульминационный момент в состязательности, когда интенсивность реализации функции достигает высшего предела и состязательность перерастает в словесный поединок сторон, названный судебными прениями (или прениями сторон).
Итак, мы сформулировали базовые, на наш взгляд, методологические положения, которые в совокупности позволят вывести следствие, т. е. определиться в основных компонентах теории процессуальных функций и дать по возможности обоснованные ответы на вопросы: что такое процессуальные функции, сколько их в сфере уголовно-процессуальной деятельности и кто их конкретно осуществляет? Эти вопросы станут предметом анализа в следующем разделе работы.
К оглавлению
|
|
