|
|
К оглавлению
Раздел V. Очерк типологического развития российского уголовного процесса
§ 2. От Гаввафы до Голгофы
25 мая 1922 г. был принят первый советский Уголовно-процессуальный кодекс, который впервые соединил французский тип пред-варительного расследования и судебные стадии, построенные по германско-му образцу. Следователь в принципе рассматривался как носитель судебной функции юстиции. Организационно он был независим от прокуратуры, так как состоял в ведомстве губернского, а затем областного суда. Этот суд на-значал следователя на должность, отстранял от производства, рассматривал жалобы на его действия (ст. 126-127 УПК 1922 г.). Однако функция юстиции по-прежнему была недостаточно отделена от функции уголовного преследо-вания - прокурор, как и раньше, мог давать следователю обязательные ука-зания о направлении и дополнении следствия (ст. 121). Следователь мог лишь обжаловать в суд некоторые важнейшие указания (ст. 151). В дальней-шем произошла фактическая ликвидация предварительного следствия.
Тенденция к этому отчетливо проявилась уже в 1923 г., когда проку-рору были даны дополнительные полномочия по передаче дел от одного сле-дователя к другому, рассмотрению всех жалоб на действия следователя (ст. 118, 124, 127, 212 УПК 1923 г.). Следующим шагом явилось постановление второй сессии ВЦИК 11-го созыва от 16 октября 1924 г., которым на следова-теля была возложена ответственность за непосредственное руководство доз-нанием под надзором прокурора. Смысл этого нововведения состоял в еще более тесной привязке следователя и суда к обвинительной колеснице. Сле-дователь из представителя судебной власти, из "маленького судьи" превра-тился в "маленького прокурора." За это на IV и V съездах деятелей советской юстиции (1922, 1924 гг.) особенно активно выступал прокурор Верховного Суда СССР А.Я. Вышинский. Он предлагал отказаться от "старой" точки зрения на предварительное следствие как на судебную деятельность и рас-сматривать ее как однопорядковую с дознанием. Против реализации этой идеи высказались видные юристы. Н.Н. Полянский констатировал, что в ре-зультате этих изменений в советском уголовном процессе прекратило суще-ствование предварительное следствие в его традиционном понимании. Отме-тим этот момент, он станет важнейшей чертой советского уголовного про-цесса, которую в полной мере перенял потом и УПК 1960 г. Для прекраще-ния научной дискуссии потребовался беспрецедентный шаг, акт силового давления - постановление объединенного заседания коллегий наркоматов Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ) СССР и РКИ РСФСР от 10 сентября 1927 г. о полной передаче народных следователей в подчинение прокуратуры и превращение их в "местных агентов прокурорского надзора". Постановле-ниями ВЦИК и СНК РСФСР от 3 сентября 1928 г. ЦИК и СНК СССР от 30 января 1929 г. следственный аппарат был передан в прокуратуру. Результа-том этих трагических событий стала гибель в советском уголовном процессе предварительного следствия, которое фактически превратилось в прокурор-ское дознание, наделенное, однако, узурпированными судебными полномо-чиями. С точки зрения распределения процессуальных функций, предвари-тельное расследование окончательно утратило признаки состязательности. Это явилось шагом назад по сравнению с Уставами уголовного судопроиз-водства и даже УПК 1922 и 1923 гг. Как заметил тогда председатель Верхов-ного Суда РСФСР П.И. Стучка, речь шла о рецепции старого французского процесса по наполеоновскому Кодексу 1808 г., от слепого следования кото-рому большинство стран отказались еще в XIX в.
Петр Стучка ошибся только в одном - даже Наполеон не решился на такую крайность, чтобы напрямую подчинить судебный орган прокурату-ре, и следственный судья во Франции всегда оставался членом судебной ин-станции. Форма процесса, при которой после дознания сразу начинается су-дебное разбирательство, существует в ряде стран в основном по делам о ма-лозначительных преступлениях. Там, где речь идет о преступлениях опас-ных, между дознанием и судом in judicio всегда стоит промежуточный след-ственный или, по крайней мере, контролирующий судебный орган. Иное ве-дет к утрате предварительным расследованием значительной доли объектив-ности. Так, в результате описанных выше изменений, качество предвари-тельного расследования в советском уголовном процессе резко снизилось: в конце 20-х годов 40 процентов уголовных дел прекращалось судами, "благо-получно" пройдя через руки следователей и прокуроров. Смысл этих нова-ций состоял, как выяснилось в дальнейшем, в подготовке советского уголов-ного процесса к политическим репрессиям 30-50-х годов, хотя сталинская "скорострельная юстиция" часто обходилась и вовсе без помощи следовате-лей, силами одного лишь ОГПУ - НКВД.
Можно сказать, что советский уголовный процесс прошел свой "крестный путь", начав его с "Гаввафы" - относительно цивилизованного cудопроизводства образца 1922 г. - и взойдя на "Голгофу" массовых ре-прессий и казней. Тем не менее, именно этот строй процесса сохранялся в нашей стране, в основном и главном, вплоть до начала 90-ых г.г., более того - стал восприниматься и по сию пору воспринимается многими как единст-венно правильный. Как говорил Сенека, пороки старого времени преврати-лись в нравы настоящего. На наш взгляд, можно говорить об "отпочковании" в тот период от континентального ствола самостоятельной исторической формы уголовного процесса, которую условно можно назвать социалистиче-ской. В отличие от французской морфологической формы она характеризует-ся фактическим отсутствием главной особенности "материнского" процесса - предварительного следствия, если понимать его, в соответствии с общепри-знанными в мире теоретическими представлениями, как судебную часть предварительной подготовки дела, сведением последней к прокурорско-полицейскому дознанию без какого-либо судебного участия и не поставлен-ную под текущий судебный контроль. Судебные стадии меньше подверглись разрушительному воздействию упрощения системы, да в этом не было и осо-бой нужды. Советский суд всегда светил отраженным светом настоящего "светила," которым явилось новое предварительное расследование. Внешне состязательная форма судопроизводства была хорошо отрежессированным спектаклем, где роли заранее расписаны, а финал хорошо известен всем ис-полнителям. Приговор стал политическим ярлыком, призванным лишь еще раз подтвердить: "У нас зря не сажают." Содержание судебного действа све-лось в основном к почти неизбежному подтверждению тех материалов, кото-рые были созданы "советскими следователями." Уголовный преследователь получил возможность сам создавать судебные доказательства, сделавшись, таким образом, подлинным судьей. Непосредственность исследования дока-зательств судом фактически умерла, и одного этого оказалось достаточным, чтобы свести состязательность к фарсу. Задачи суда были приравнены к за-дачам органов предварительного расследования и прокуратуры, а адвокатура практически превратилась в государственное учреждение. В дальнейшем и этот порядок производства перестал соблюдаться по политическим делам. Вместо него было введено упрощенное и ускоренное, даже внесудебное уго-ловное производство, практически лишавшее обвиняемого права на защиту. Так, постановлениями ЦИК СССР от 1 декабря 1934 г. и от 14 сентября 1937 г., вводилось исключительное производство по делам о "террористических актах" и "контрреволюционном вредительстве," постановлением от 10 июля 1934 г., был образован внесудебный орган уголовной репрессии - Особое со-вещание при НКВД СССР, пришедшее на смену Судебной коллегии ОГПУ, непосредственно назначавший наказание вне судебного разбирательства. Однако сами по себе изменения процессуальной формы не исчерпывали ис-тинного смысла регрессивных реформ, они лишь отражали глубинные текто-нические процессы политического и цивилизационного порядка. Tamen usque recurrent, все возвращается на свои круги. Строй уголовного процесса, созданный большевиками, не был чем-то совершенно новым. При внима-тельном рассмотрении обнаруживается его удивительное сходство с римским уголовным процессом времен Империи.
При императорах Нероне и Траяне римский процесс получает офи-циальное предварительное следствие, проводимое ex officio специальными чиновниками, которые затем поддерживали обвинение в суде. При импера-торе Констанине Великом (306 - 337 гг. н.э.) , основателе "второго Рима" - Константинополя, для этих целей были учреждены особые магистраты, к примеру, префект полиции в Риме. Никакого судебного участия при таком расследовании, как это было в классическом процессе в подготовительной стадии in jure, не предусматривалось. Судебное разбирательство сохраняло внешне состязательные формы: гласность, устность, прения сторон, однако старый суд присяжных был упразднен, а судьи назначались и подчинялись тем же самым высшим инстанциям, что и государственные обвинители. Ад-вокатура становится государственной должностью. Экстраординарные суды совершенно вытеснили ординарные, широко применялись особые (личный совет при принцепсе, суд начальника императорской гвардии) и специальные судилища, которые назначали наказания без всякого судебного разбиратель-ства - de plano. Всеобъемлющим составом преступления стало "оскорбление Величества," которое, по словам Плиния, стало единственным и специаль-ным преступлением для тех, кто не совершал никакого преступления.
Такая близость отнюдь не случайна. В качестве гипотезы, может быть предложено ее цивилизационное объяснение, основанное на концепции А. Дж. Тойнби. "Марксизм, - писал этот видный историк, - выглядит неким новым порядком в России, ибо, как и тот новый стиль, который ввел Петр Великий, он пришел с Запада. Если бы эти приступы вестернизации были стихийными и добровольными, то вероятно, их можно было бы рассматри-вать как новый курс. Однако была ли вестернизация России добровольной или совершалась по принуждению? Автор имеет свой взгляд на эту пробле-му: почти тысячу лет русские. принадлежали не к нашей Западной цивилиза-ции, но к византийской - сестринскому обществу того же греко-римского происхождения, но тем не менее совершенно другой цивилизации.Полагая, что их единственный шанс на выживание лежит в жестокой концентрации политической власти, они разработали свой вариант тоталитарного государ-ства византийского типа." Подобной точки зрения придерживаются сейчас и многие российские ученые. Согласно этим взглядам, Россия, будучи через Византию в определенном, цивилизационном смысле наследницей политиче-ской идеи Римской империи ("Два Рима пали, а третий стоит крепко, а чет-вертому не бывать"), на протяжении своей истории была подвержена при-ступам имперского тоталитаризма, одним из последних и наиболее мощных проявлений которого является большевизм, который, к тому же, оказался по форме наиболее "западническим" течением. Если это так, то отмеченное сходство уголовно-процессуальных исторических типов в первом и "третьем Риме" вполне закономерно. Отсюда следует вывод, имеющий непосредст-венное отношение к нашей теме: наметившийся к концу XX столетия окон-чательный переход России на путь западной либеральной цивилизации (ведь Риму "четвертому" не бывать!) должен сопровождаться и отказом от старых "имперских" процессуальных форм, от "социалистической" модели судопро-изводства.
Достойным представителем советского периода в развитии процесса стал Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР 1960 г. Его эпоха не была ве-ликой и славной, как годы судебных реформ века минувшего, она не была трагической и кровавой, как время берий и вышинских, но она исполнена на-дежд и разочарований, что само по себе уже немало - ведь это признак про-зрения и взросления. Так устроен мир, что конец - всегда чье-то начало, и Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР завершает свои дни, будучи бере-менным неким новым, особенным содержанием. Новое бурлит и бродит, временами вырывается наружу с молодой энергией и непоследовательностью в виде множества поправок, изменений и дополнений. Поздняя вспышка за-конодательной активности - не агония изжившего себя закона, а попытка найти твердый и правильный путь развития. Попробуем посмотреть на УПК РСФСР и дать ему оценку с такой, эволюционной, точки зрения. По сравне-нию с предшествующим советским уголовно-процессуальным законодатель-ством, о котором речь шла выше, Кодекс обладает рядом достоинств. Его за-слуга состоит в том, что он впервые обнаружил в советском уголовном судо-производстве человека: были четко сформулированы права участников про-цесса, в первую очередь обвиняемого, и встречные обязанности государст-венных органов; подозреваемый сделался самостоятельной процессуальной фигурой; защитник был допущен - правда, сначала в ограниченных случаях - на стадию предварительного расследования; получили формальное закре-пление в законе принципы независимости судей и осуществления правосудия только судом, равенства граждан перед законом и судом, гласности, обеспе-чения обвиняемому права на защиту и т.д. Принципиальное значение имело и указание на то, что признание виновности может быть положено в основу обвинения лишь при подтверждении ее совокупностью доказательств. С точ-ки зрения юридической техники, УПК 1960 г. был явным шагом вперед в со-поставлении со "спартанскими" кодексами 1922 г. и 1923 г. - все процеду-ры, условия и основания процессуальных действий были разработаны в нем более подробно, логично и точно.
За сорок лет применения УПК выяснились, однако, и многочислен-ные недостатки. Это, во-первых, чрезмерная идеологизированность. Так, Ко-декс ставил перед судопроизводством явно невыполнимую задачу искорене-ния преступности. При этом неоправданные надежды возлагались на обще-ственность, которой поспешили вручить ряд важных, но явно непосильных для нее полномочий: применение мер общественного воздействия (ст. 7-10), участие в раскрытии преступлений и розыске лиц, их совершивших (ст. 128), и т.п. До сих пор никто толком так и не смог ответить на вопрос, какое со-держание вложено в использованные здесь понятия: "социалистическая за-конность", "социалистическое общежитие", "социалистическое правосозна-ние" и т. п. К дефектам правового регулирования относится декларативность многих норм УПК РСФСР. Права граждан - участников процесса часто не подкреплены санкциями за их нарушение. Среди них - ключевое для право-судия право граждан на судебную защиту от преступлений. Гражданину сложно добиться возбуждения уголовного дела, если этого не захотят мили-ция, следователь или прокурор. Даже самое вопиющее нарушение сроков су-дебного разбирательства, превратившееся ныне в настоящее бедствие, не влечет за собой никаких процессуальных последствий. Большинство прав обвиняемого и подозреваемого, многие права защитника могут быть реали-зованы лишь при условии согласия или, по крайней мере, непротивления этому государственных органов, ведущих процесс. Примечательно, что во-прос об отводе защитника на стадии предварительного расследования реша-ют именно прокурор, следователь, орган дознания, то есть его процессуаль-ные противники (ст. 66, 671).
Вопреки содержащейся в ст. 14 декларации о равенстве граждан пе-ред законом и судом предусматриваются обширные и не всегда оправданные изъятия из этого принципа - ставшие уже "притчей во языцех" иммунитеты депутатов Федерального Собрания, подсудность гражданских лиц военным трибуналам, зависимость оказания бесплатной юридической помощи неиму-щим обвиняемым и подозреваемым от благоусмотрения органа дознания или следователя (ч. 7 ст. 47) и т.д. Декларативная манера правового регулирова-ния проявляется и в том, что, устанавливая ряд гарантий обвиняемого, закон тут же вводит перечеркивающие эти гарантии исключения. Так, например, говоря о недопустимости ограничения времени ознакомления обвиняемого с материалами дела при окончании расследования, он в следующей же фразе оговаривает право следователя ограничить это время (ч. 6 ст. 201), которое к тому же не включается в срок предварительного расследования (ст. 133), а вплоть до недавнего времени не включалось и в срок содержания под стра-жей. Вместе с тем во многих случаях уголовно-процессуальный закон прояв-ляет к гражданам излишнюю суровость, если не сказать - свирепость. Чего стоит хотя бы полуторагодичный срок содержания под стражей, который может быть продлен еще на полгода! А ведь речь идет о лице, считающемся невиновным. Закон не исключает принципиальной возможности применения принудительных мер не только к подозреваемому и обвиняемому, но также к потерпевшему и свидетелю (изъятие образцов для сравнительного исследо-вания, принудительное освидетельствование и т.п.).
В заслугу УПК 1960 г. долго ставили то, что он установил единую процедуру производства в отношении всех уголовных дел. Даже производст-во дознания по делам, по которым следствие не обязательно (ст. 120), осуще-ствляется в тех же основных формах, что и предварительное следствие. Воз-можно, в начале 60-х годов это и было оправданно по политическим сообра-жениям - как реакция на процессуальные упрощенчества еще живой в па-мяти эпохи сталинизма, но в дальнейшем такое единство стало анахрониз-мом. Не учитывалось, что единый порядок судопроизводства из всех евро-пейских государств сохранялся только у нас. Его использование по всем де-лам связано с крупными материальными затратами, которые не могут себе позволить даже богатые западные страны. В результате догматической при-верженности универсальному принципу мы надолго лишились упрощенного, ускоренного производства, таких его форм, как непосредственный вызов об-виняемого в суд, суммарное производство, примирительные процедуры и т.п.
"Ахиллесовой пятой" советского уголовного процесса по-прежнему является упорное пренебрежение принципом непосредственности исследова-ния доказательств, которому, как будет показано в дальнейшем, уделяется первостепенное внимание в ходе судебных реформ в развитых западных странах (Испания, Италия, Финляндия и др.). Все его значение сведено к ба-нально звучащим в середине ХХ в. сентенциям типа: суд обязан допросить подсудимого, свидетелей и других лиц, заслушать заключение экспертов, ос-мотреть вещественные доказательства и огласить документы (ч. 1 ст. 240). В то же время в УПК не нашли закрепления такие важнейшие права обвиняе-мого, вытекающие из данного принципа, как право на очную ставку со сви-детелями обвинения; право на вызов и допрос свидетелей защиты "на тех же условиях, какие существуют для свидетелей, показывающих против него" (п. "е" ст. 14.2 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г., ст. 6 Европейской Конвенции о защите прав и основных свобод чело-века); обязанность следователя и суда стремиться к получению доказательств первоначальных, не ограничиваясь производными. Более того, Указом Пре-зидиума Верховного Совета РСФСР от 24 января 1985 г. суду было предос-тавлено право в случае отложения разбирательства дела "допросить явив-шихся свидетелей, эксперта или специалиста, потерпевшего, гражданского истца, гражданского ответчика или их представителей" (ч. 2 ст. 277) с тем, чтобы в дальнейшем освободить их от участия в деле и ограничиться лишь оглашением их показаний (ч. 3 ст. 286). Это существенное отступление от данного принципа (не говоря уже о том, что допрос представителей есть нон-сенс). Неоправданно расширен круг возможных судебных доказательств за счет материалов досудебного производства, в первую очередь, протоколов допросов, полученных самими органами предварительного расследования вне условий судебного контроля (ст. 281, 286 УПК), а также материалов дос-ледственной проверки (ч. 2 ст. 109 УПК) и результатов оперативно-розыскной деятельности, которые могут использоваться в доказывании по уголовным делам "в соответствии с положениями уголовно-процессуального законодательства" (ст. 11 Закона РФ "Об оперативно-розыскной деятельно-сти").
Не свободны от влияния розыскного начала и судебные стадии. До недавнего времени это выражалось в смешении процессуальных функций юстиции и уголовного преследования. Так, в соответствии со ст. 3, 109, 112, 255, 256, 418 УПК РСФСР, суд был обязан возбуждать уголовные дела, том числе и в отношении определенных лиц, что является по сути начальной фа-зой уголовного преследования. При отказе прокурора от обвинения УПК РСФСР предписывал суду продолжить разбирательство дела (ч. 4 ст. 248), то есть фактически брать на себя функцию обвинения, а в случае неполноты предварительного расследования направлять дело для дополнительного рас-следования, порой создавая обвинителю неоправданные преимущества (ст. 232 УПК). Следственный характер проявляется и в дискреционных полномо-чиях суда по допросу подсудимого, свидетелей (ст. 280, 283, 287), установле-нию порядка исследования доказательств (ст. 279), вызову новых свидетелей (ч. 4 ст. 276) по своему собственному усмотрению и инициативе.
Помимо названных выше, в УПК РСФСР и в ряде других законов, содержащих уголовно-процессуальные нормы, сохраняется немало менее существенных аксессуаров розыскного порядка, связанных то с процессуаль-ной обрядностью (направление подсудимому копии обвинительного заклю-чения судьей, а не следователем или прокурором - ст. 237), то с терминоло-гическими оборотами, отличающимися особым пиететом перед государст-венным обвинением: заключения прокурора по возникающим в судебном за-седании вопросам в противовес мнениям защитника (ст. 248, 249), надзор прокурора за законностью и обоснованностью судебных актов (ст. 32 Закона о прокуратуре РФ) и т.д. Стадии по пересмотру судебных решений также да-леко не во всем отвечают состязательным требованиям: преобладание реви-зионных начал в кассационном и надзорном производствах, возможность от-мены оправдательных приговоров, полное отсутствие до недавнего времени апелляционного порядка пересмотра. УПК РСФСР не затрагивает многих важных вопросов, решения которых требует современная практика судопро-изводства: о выдаче иностранным государствам лиц, обвиняемых или осуж-денных за совершение преступлений; о восстановлении утраченного произ-водства по делу; в нем отсутствует процедура возмещения гражданам ущер-ба, причиненного им незаконными и необоснованными действиями органов предварительного расследования, прокурора, суда (ст. 581).
В целом УПК РСФСР 1960 г. реализует смешанный тип уголовного процесса того же морфологического типа, что и предшествующее советское законодательство. В нем были воспроизведены: следственно-розыскное с точки зрения соотношения процессуальных функций предварительное рас-следование, а также внешне облеченные в состязательные формы судебные стадии. Конечно, было бы наивным упрощенчеством считать несовершенства Кодекса единственной причиной всех несчастий. Однако несомненно другое - его дефекты обусловлены теми же факторами, что и кризисные явления в советском обществе. В основе своей это гипертрофированная роль государ-ства и властно-административных методов регулирования, лишающая обще-ство стимулов к саморазвитию, бюрократические традиции управления, под-тачивающие государство и развращающие народ. Это вечная раздвоенность "восточно-западного," "византийского" пути России, который, как теперь окончательно стало ясно, способен в условиях современного мира завести ее в исторический тупик. Необходимо наконец сделать выбор. Уголовное пра-восудие в этом смысле не исключение. Нельзя недооценивать его значения для социально-политического состояния общества. Уголовный процесс дол-жен изгнать архаические розыскные элементы как из предварительного рас-следования, так и из суда, обеспечив реальные права личности, состязатель-ность и подлинную публичность в соответствии с потребностями граждан-ского общества, вступающего в Третье тысячелетие.
|
|
