|
|
Шестакова С.Д.
Допустимость доказательств в уголовном процессе
России и США
// Уголовное право. 2004. № 3. С. 100-102.
Одной из основных гарантий защиты прав человека в уголовном процессе от неправомерных действий органов уголовного преследования является такая юридическая санкция, как признание доказательств, полученных с нарушениями установленных уголовно-процессуальными нормами правил, недопустимыми и исключение их из материалов дела. В уголовно-процессуальном праве различных зарубежных демократических государств эта санкция имеет свои особенности.
В 1993 году российское законодательство восприняло известную уголовному процессу США модель "правила исключения" (недопустимых доказательств) -exclusionary rule.
В уголовно-процессуальном праве США это правило предназначено для предотвращения нарушений органами уголовного преследования конституционных прав граждан за счет угрозы признания важных для стороны обвинения результатов процессуальных действий не имеющими юридической силы доказательств. В США впервые на основании этого правила были признаны недопустимыми и исключены из материалов дела доказательства (полученные в результате незаконного обыска) в 1886 году1.
В уголовном процессе США "правило исключения" имеет следующие основные особенности, ограничивающие сферу его действия. Во-первых, оно распространяется только на нарушения конституционных прав граждан, допущенные только органами уголовного преследования. Во-вторых, оно призвано восстановить нарушенную незаконным ограничением прав граждан сбалансированность процессуальных возможностей сторон обвинения и защиты по отстаиванию своих процессуальных интересов.
В российском уголовно-процессуальном праве рассматриваемое правило получило
неоправданно широкую интерпретацию. В ст. 50 Конституции РФ нашло закрепление
положение о том, что "при осуществлении правосудия не допускается использование
доказательств, полученных с нарушением федерального закона". Статья 69
УПК РСФСР была дополнена частью 3, которая устанавливала, что "доказательства,
полученные с нарушением закона, признаются не имеющими юридической силы
и не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для
доказывания обстоятельств, перечисленных в ст. 68 УПК РСФСР". Аналогичная
формулировка содержится в ст. 75 действующего
УПК РФ.
Основная проблема, связанная с действием "правила исключения" в российском уголовном процессе, состоит в том, что во многих случаях оно не способно обеспечить достижение цели правового регулирования, на которую по своей природе изначально направлено. Эта проблема порождается рядом нижеследующих причин.
1. Принципиальными являются расхождения в построении доказательственного права России и США в целом. В российском уголовном процессе основная масса доказательств формируется на предварительном расследовании, в то время как в уголовном процессе США по общему правилу на предварительном производстве осуществляется лишь поиск источников информации, с помощью которых доказательства формируются на стадии судебного разбирательства. Это накладывает отпечаток на предмет осуществляемой на предварительном слушании дела проверки законности производства процессуальных действий, обуславливаю щей допустимость доказательств. В уголовном процессе США эта проверка фокусируется на оценке достаточности оснований произведенных органами уголовного преследования процессуальных действий, в результате которых была получена информация, предназначенная составить основу будущих доказательств. Прежде всего это относится к основаниям производства процессуальных действий, ограничивающих конституционные права граждан (аресту и обыску). Строго говоря, "правило исключения" является санкцией именно за нарушение гарантированного 4-й поправкой к Конституции США права на защиту от необоснованных ареста и обыска. Нарушение иных конституционных прав граждан, как правило, влечет за собой признание соответствующих доказательств недопустимыми, однако, не на основании "правила исключения", а в силу ряда иных процессуальных правил. Например, широко известное правило Миранды, действующее с 1966 года2.
В уголовном процессе России осуществляемая на предварительном слушании проверка допустимости доказательств главным образом касается соблюдения предусмотренной законом процедуры производства непосредственно самого следственного или иного процессуального действия.
2. Российским уголовно-процессуальным правом не признается "доктрина плодов отравленного дерева" fruit of poisonous tree doctrine, действующая в уголовном процессе США3. Согласно доктрине "плодов отравленного дерева" всякое виновное нарушение полицейскими конституционных прав граждан, даже имеющее не непосредственную, а лишь опосредованную связь с самим процессом обнаружения, изъятия и фиксации доказательств, влечет утрату последними юридической силы. Уголовно-процессуальные нормы США (в отличие от российских уголовно-процессуальных норм) устанавливают, что недопустимыми являются доказательства, полученные в ходе обыска, если место обыска найдено по карте, добытой незаконным путем, либо дверь в обыскиваемое жилище открыта ключом, полученным полицейскими в результате какого-либо незаконного действия; также недопустимым является, например, такое доказательство, как орудие преступления с отпечатками пальцев обвиняемого, если о местонахождении этого орудия стало известно в результате допроса обвиняемого без разъяснения ему его права не свидетельствовать против себя самого и т.п.
3. В условиях российской правовой системы по сравнению с системой прецедентного
права США существует меньше возможностей создания механизмов, обеспечивающих
гибкость рассматриваемого правила. К тому же в уголовном процессе США
"правило исключения" является санкцией за нарушение конституционных прав
граждан. Между тем из формулировки ч. 2 ст. 50 Конституции РФ и соответствующей
ей ст. 75 УПК РФ вытекает, что любое
нарушение федерального закона влечет за собой недопустимость доказательства,
полученного в ходе соответствующего процессуального действия. Такая формулировка
излишне категорична и не может в достаточной мере способствовать достижению
задач уголовного процесса. Российский законодатель искусственно внедрил
"правило исключения" в систему, не приспособленную в отличие от системы
уголовно-процессуальных норм США для его гибкого функционирования, которое
не создавало бы непреодолимых законными способами преград раскрытию преступлений
и привлечению лиц, виновных в их совершении, к уголовной ответственности.
В США из "правила исключения" существует множество изъятий, выработанных прецедентным правом. Природа этих исключений коренится в исходной направленности "правила исключения" на защиту от виновно неправомерного поведения должностных лиц органов уголовного преследования. В тех случаях, когда сотрудники органов уголовного преследования были готовы исполнить нормы, регламентирующие порядок собирания доказательств, но нарушение норм все-таки произошло по иным независящим от них причинам, доказательства, хотя и полученные с формальными нарушениями закона, своей юридической силы, как правило, не теряют. Например, если ордер на обыск был составлен с нарушениями предъявляемых к его содержанию требований, допущенными судьей, то доказательства, изъятые в результате такого обыска, согласно общему правилу являются допустимыми4. Кроме того, допустимыми признаются доказательства, полученные в ходе производства обыска в жилище или личного обыска, сопутствующего аресту, если ордера соответственно на обыск и арест были аннулированы судьей, но полицейские, производившие на их основании указанные процессуальные действия, этого не знали. Допустимыми по американскому праву будут доказательства, полученные с нарушениями норм нового, вышедшего и вступившего в силу незадолго до производства соответствующего следственного действия закона, если полицейские в силу объективных причин (нахождение на посту и проч.) не знали об изменениях5. Допустимыми признаются и доказательства, полученные в ходе обыска, произведенного на основании ордера, выданного судьей, не обладающим соответствующей компетенцией (например, отстраненным от должности и т.п.), если у полицейских имелись все основания предполагать обратное. Примечательно изъятие из "правила исключения", созданное судебным прецедентом по делу Maryland v. Garrison. Полицейскими был получен ордер на производство обыска в жилище, находившемся по определенному адресу. Полицейские вошли в квартиру и обнаружили там наркотики. Впоследствии оказалось, что по адресу, указанному в ордере, числились две квартиры, расположенные друг напротив друга, и в ордере имелась в виду не квартира господина Гарри-сона, у которого обнаружили и изъяли наркотические вещества, а квартира его соседа господина Мак-Вэбба. Однако поскольку полицейские, проводившие обыск, не могли предположить подобного стечения обстоятельств, сознательно никаких нарушений не совершали, постольку наркотики были признаны допустимыми вещественными доказательствами, а господин Гарри-сон осужден за их незаконное хранение6.
Итак, рассмотренные изъятия из "правила исключения" свидетельствуют о том, что в уголовно-процессуальном праве США субъективный фактор, то есть наличие или отсутствие вины сотрудников органов уголовного преследования, нарушивших процессуальные нормы при собирании доказательств, служит своеобразным критерием для решения вопроса о допустимости последних. При этом, как правило, действует презумпция виновного нарушения уголовно-процессуальных норм; бремя доказывания отсутствия вины при их нарушении возлагается на органы, осуществляющие уголовное преследование. Подобные, на наш взгляд, во многом оправданные изъятия из "правила исключения" неизвестны российскому уголовно-процессуальному праву. В качестве признания недопустимыми и исключению из материалов дела доказательств на основании российских уголовно-процессуальных норм по причине, не связанной с неправомерными действиями органов уголовного преследования, можно привести следующий пример. Одним из федеральных судов были признаны недопустимыми изъятые в ходе обыска вещественные доказательства и протокол обыска, произведенного в период действия УПК РСФСР 1960 года на основании постановления следователя, санкционированного исполняющим обязанности заместителя прокурора. Основанием исключения доказательств послужило ненадлежащее оформление приказа о назначении соответствующего лица исполняющим обязанности прокурора (о чем следователь, производивший обыск, не знал и не мог знать).
Таким образом, "правило исключения" в российском уголовном процессе сконструировано без учета таких важных особенностей своего аналога в уголовном процессе США, как направленность на предотвращение нарушений исключительно конституционных прав граждан исключительно органами уголовного преследования. Конструкция "правила исключения" в российском уголовном процессе игнорирует и еще одну важную особенность, заключающуюся в том, что признание доказательств недопустимыми призвано восстановить нарушенную незаконным ограничением прав граждан сбалансированность процессуальных возможностей сторон обвинения и защиты по отстаиванию своих процессуальных интересов. Это наглядно иллюстрируется следующим примером. Федеральными судами неоднократно признавались недопустимыми по ходатайству стороны защиты протоколы предъявления для опознания только на том основании, что следователь не разъяснил потерпевшему право знакомиться с протоколом предъявления для опознания, подавать на него замечания и другие права. Протоколы подтверждали, что потерпевшие опознали обвиняемых, совершивших в отношении них преступление. Как видно, в приведенном примере сбалансированность вышеуказанных процессуальных возможностей сторон обвинения и защиты нарушена не была (так как не были обеспечены в должной мере лишь процессуальные права потерпевшего, участвующего в уголовном судопроизводстве на стороне обвинения), однако доказательства, важные в том числе и для самого потерпевшего, были признаны недопустимыми. Из содержания российских правовых норм вытекает, что одного нарушения прав потерпевшего при производстве процессуального действия достаточно для признания результатов последнего неимеющими юридической силы. Это способствует "тройной виктимизации" потерпевшего: сначала ему причиняется вред преступлением, потом - нарушением его прав в ходе производства процессуальных действий, затем - признанием вследствие нарушения его прав недопустимыми доказательств, которые могли бы способствовать осуждению лица, совершившего преступление, и возмещению потерпевшему причиненного преступлением вреда.
Изложенное свидетельствует о том, что действующее в российском уголовном процессе правило об исключении недопустимых доказательств нуждается в придании ему определенной гибкости. Представляется, что в перспективе на это должно быть направлено введение дискреционных полномочий суда в отношении признания доказательств, полученных с нарушением уголовно-процессуального закона, допустимыми в случае, если должностные лица, участвующие в уголовном судопроизводстве на стороне обвинения, докажут, что, нарушая уголовно-процессуальные нормы, они не знали и не могли знать об этом. Основная сложность совершенствования "правила исключения" в российском уголовном процессе вызывается тем, что в вышеупоминавшейся категоричной форме оно закреплено на конституционном уровне. Как известно, порядок изменения положений, закрепленных в главе 2 Конституции РФ, в которую входит и ст. 50, весьма сложен. Тем не менее вышеизложенное свидетельствует о потребности в редакции части 2 ст. 50 Конституции РФ следующего содержания: "При осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением конституционных прав граждан, и в иных случаях, установленных федеральным законом".
Более реальным в смысле осуществления в ближайшем будущем представляется
дополнение части 1 ст. 235 УПК РФ непротиворечащим,
на наш взгляд, части 2 ст. 50 Конституции РФ положением следующего содержания:
"Доказательства, полученные с нарушениями требований настоящего кодекса,
выразившимися исключительно в нарушении прав потерпевшего, могут быть
признаны недопустимыми не иначе как по ходатайству либо с согласия потерпевшего
или его представителя".
1 Boyd v. United States, 116 U.S. 616 (1886).
2 Miranda v. Arizona, 384 U.S. 436 (1966).
3 Silverthone Lumber Co. V. United States, 251 U.S.385 (1920).
4 Massachusetts v. Sheppard, 468 U.S. 981 (1984); United States v. Leon, 468 U.S. 897 (1984).
5 Rolando V. del Carmen. Criminal Procedure. Sam Houston State University. IV edition. 1997. P. 93.
6 Maryland v. Garrison, 480 U.S. 79 (1987).
См. о проблеме существенности уголовно-процессуальных
нарушений, ассимметрии правил допустимости
доказательств материалы на сайте.
|
|
