|
|
К оглавлению
ГЛАВА 1
МЕЖДУНАРОДНЫЕ СТАНДАРТЫ ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА В СФЕРЕ УГОЛОВНОГО СУДОПРИЗВОДСТВА
§.3 РИМСКИЙ СТАТУТ МЕЖДУНАРОДНОГО УГОЛОВНОГО СУДА КАК ОДИН ИЗ ВАРИАНТОВ КОМПЛЕКСНОЙ РЕАЛИЗАЦИИ МЕЖДУНАРОДНЫХ
СТАНДАРТОВ
На состоявшейся в Риме Дипломатической конференции полномочных представителей 17 июля 1998 г. был принят Римский статут Международного уголовного суда, который вступил в силу 1 июля 2002 г.. Таким образом, впервые в истории был создан постоянно действующий международный судебный орган для осуществления правосудия в отношении лиц, виновных в совершении тяжких преступлений – геноцида, преступлений против человечности и военных преступлений87.
В значительной степени нормы о процессуальных гарантиях личности в международном уголовном процессе воспроизведены в уставах международных уголовных трибуналов ad hoc, начиная от Нюрнбергского Международного военного трибунала (МВТ) и заканчивая трибуналом по Руанде, а также в Статуте Международного уголовного суда88.
Исходя из текста преамбулы, содержащего положения о том, что данным документом вновь подтверждаются цели и принципы Устава Организации Объединенных Наций, а также решимость создания прочных гарантий уважения к осуществлению международного правосудия и обеспечения его соблюдения, необходимо сделать вывод о том, что данный документ является воплощением всего обширного комплекса международных стандартов по правам человека в сфере уголовного судопроизводства.
Подтверждение этому – положения статута о том, что применение и толкование права должно соответствовать международно-признанным правам человека. Важно также подчеркнуть и тот факт, что в отличие от ранее изложенных стандартов, которые представляли собой статичные положения, содержащие в себе лишь требования должного поведения, Римский Статут дает возможность отследить предлагаемый на международном уровне вариант возможного их осуществления в комплексе на основе закрепленного в нем процессуального механизма.
В основу предлагаемой модели уголовного процесса положена идея справедливости судебного разбирательства, которая предполагает реализацию, по крайней мере, принципа состязательности сторон и их полного равенства, причем справедливость судебного разбирательства обеспечивается путем как соблюдения независимости и беспристрастности со стороны судей, так и закреплением процедуры, содержащей эффективные процессуальные гарантии. Сразу оговоримся, что с учетом ситуации применительно к международным преступлениям процедура судебного разбирательства не может избежать влияния политического компонента на ход процесса, на что, в частности, указывает Н. Г. Михайлов, характеризуя деятельность Международного трибунала по бывшей Югославии89, поэтому реальные гарантии, обеспечивающие справедливость процесса – это нравственные качества лиц, ведущих процесс, которые выработаны на основе высоких моральных требований, предъявляемых к ним, и собственно, сама процедура отвода, призванная оградить процесс от политического влияния, проявляющегося в тенденциозности судей.
Несмотря на уже достаточно длительный период существования международного документа, его положения в рамках уголовно-процессуальной науки остаются малоизученными. Способствует этому и отсутствие судебной практики в рамках данной организации.
Сама по себе процедура, предлагаемая Статутом, представляет собой смесь англосаксонских и континентальных принципов построения процесса. В соответствии с утвержденным в Статуте порядком прокурор наделен правом возбуждения расследования на основе получения «информации» 90 о преступлении, подпадающем под юрисдикцию суда. На основе предлагаемой смысловой конструкции прокурор в процессе возбуждения расследования действует согласно принципу целесообразности, но данное право не является абсолютным и не зависит только от его волеизъявления. В любом случае для того, чтобы его решение приобрело юридическую силу, требуется получение согласия Палаты предварительного производства, входящей непосредственно в структуру международного уголовного суда и наделенной правом осуществления судебных функций на этапе досудебного производства, которое может быть получено, если палата, рассмотрев представленные прокурором материалы, придет к выводу, что имеются достаточные основания для уголовного расследования. Если прокурор придет к выводу о том, что нет разумных оснований для принятия решения о начале расследования, то в случае принятия отрицательного решения, которое основывалось на том, что проведение расследования, с учетом тяжести преступления и интересов потерпевших, не будет отвечать интересам правосудия, то Палата предварительного расследования может по собственной инициативе пересмотреть решение прокурора.
Механизм, как нам представляется, достаточно эффективный в рамках недопущения нарушения прав человека в начальный период уголовного преследования, который дает возможность избежать необоснованного либо неоправданного обвинения, а также учитывает интересы потерпевших в случае конфликта интересов жертв преступления и правосудия. Учитывая указанные позитивные моменты, существует необходимость учета данного положительного опыта в конструкции начала уголовного преследования и в российском законодательстве. Имеющаяся в российском уголовном судопроизводстве процедура возбуждения уголовного дела морально устарела, носит лишь информационный характер и не служит достаточной гарантией интересов личности в уголовном судопроизводстве. Сделанная попытка ее обновления путем введения процедуры дачи согласия прокурором на возбуждение уголовного дела и не могла, по сути, принести реальной пользы в связи с отсутствием такого важного качества, как беспристрастность, ввиду чего санкционирование на практике сводится к машинальному одобрению начала уголовного преследования. Санкционирование прокурором постановления о возбуждении уголовного дела, несомненно, дает определенные, но отнюдь не беспристрастные гарантии в рамках проверки обоснованности подобного возбуждения, но только в тех рамках, когда дело возбуждается в отношении конкретного лица, т.е. по очевидным преступлениям. В остальных же случаях, когда речь идет о реакции государства на факт совершения преступления, обличение данного решения в какую-либо форму малооправдано. Более того, связывание начала собственно уголовного процесса с моментом возбуждения уголовного дела, служащего дополнительно и единственным основанием, определяющим возможность для проведения следственных действий, в ситуации, когда практически все значимые сферы вторжения в интересы личности требуют судебного разрешения, просто-напросто абсурдны и лишены всякой логики. Нельзя подменять решение вопроса о факте совершения преступления простым возбуждением либо отказом от возбуждения уголовного дела и тем самым произвольно, на основе простой формальности, ограничивать получение более объективной информации, добываемой путем проведения как раз-таки следственных действий.
Если по раннее существовавшим процедурам91, применимым к международным трибуналам, лицам, неправомерно содержавшимся под стражей определенное время, иногда по несколько лет, не предоставляли от соответствующего Трибунала материальной компенсации за нанесенный им ущерб, явившийся следствием прокурорской или судебной ошибки, то в Римском статуте вносятся коррективы, устраняющие несправедливость существовавшей правовой регламентации.
В ст. 19 Статута закрепляется основополагающий принцип обжалования, который предусматривает возможность принесения протеста как в отношении юрисдикции Суда, так и приемлемости дела к производству, который может быть заявлен как лицом, привлеченным в качестве обвиняемого или на которого был выдан ордер на арест или приказ о явке в Суд, заинтересованным государством либо прокурором. Потерпевшим ввиду их, как правило, большой численности данное право не предоставлено, но они во всех случаях могут представлять свои замечания.
Как отмечает Кристофер Кийт Холл,92«отсутствие гарантий права на апелляцию было одним из главных недостатков Нюрнбергского и Токийского статутов. Римский статут вслед за статутами трибуналов для бывшей Югославии и Руанды предоставил данное право, но опять-таки только для осужденного, игнорируя тем самым интересы потерпевших лиц.
О характере и сущности досудебного производства оптимально дают представление обязанности и полномочия прокурора. Так, в соответствии со ст.54 Статута прокурор для установления истины проводит расследование с тем, чтобы охватить все факты и доказательства, относящиеся к оценке того, наступает ли уголовная ответственность, и при этом в равной мере расследует обстоятельства, свидетельствующие как о виновности, так и о невиновности; принимает надлежащие меры для обеспечения эффективного расследования и уголовного преследования за преступления, соблюдая при этом интересы и личные обстоятельства потерпевших и свидетелей; в полной мере соблюдает права лиц, предоставленные согласно Статуту.
Как видим, затронут весьма дискуссионный вопрос об истине как цели доказывания – должна ли она устанавливаться в обязательном порядке либо истина есть результат разрешения спора между сторонами. Детально не затрагивая данный вопрос ввиду того, что он заслуживает комплексного исследования, попытаемся сформулировать собственную позицию по данному вопросу. По нашему мнению, в Статуте предлагается идеальная модель сочетания положительных черт состязательного и розыскного типов уголовного процесса. Сторона обвинения и сторона защиты равноправны, но между тем сторона обвинения все же представляет интересы публичной власти, на которой лежит обязанность охраны прав и свобод личности, что также свойственно прокуратуре как ее специфической частице. Поэтому истина как цель доказывания является гарантией прав личности в досудебном производстве и только в нем. Распространение же данного положения на судебное разбирательство ставит во главу угла не разрешение публичного спора, а установление по возможности объективной картины реального времени в ретроспективе, что не соответствует социальной роли, которая исторически возлагалась на суд.
По мнению И. Фисенко93, в перспективе можно считать правомерной постановку вопроса о создании не зависимых от Прокурора и его Канцелярии следственных органов, функционирующих автономно от сторон процесса в рамках самого Международного уголовного суда, что обеспечивало бы большую объективность проводимого расследования.
Из предоставленных полномочий особо следует выделить предоставление возможности:
а) давать согласие на нераскрытие документов или информации, которые были получены прокурором на условиях сохранения конфиденциальности, и только для цели получения новых доказательств, если только лицо, предоставившее такие документы и информацию, не дает на это своего согласия;
б) принимать необходимые меры или просить о принятии необходимых мер для обеспечения конфиденциальности информации, защиты любого лица или сохранности доказательств.
Важность данных положений заключается в том, что они решают вопрос как о гарантиях прав личности, предоставившей информацию на конфиденциальной основе – «негласная помощь следствию», так и обеспечения реальной возможности в указанных условиях права на защиту, что в российском законодательстве до сих пор остается неурегулированным.
Детальное изучение отдельных положений Статута, посвященных уголовно-процессуальной деятельности, показало отсутствие привычного для нас разграничения на подозреваемого, обвиняемого и подсудимого. В Статуте закреплен единый перечень прав (ст. 55), принадлежащий любым лицам, вовлеченным в процесс, с выделением в особую категорию прав обвиняемого (ст.67). Необходимо, однако, подчеркнуть и тот факт, что в тех случаях, когда имеются основания полагать, что то или иное лицо совершило преступление, подпадающее под юрисдикцию Суда, то оно наделяется комплексом дополнительных правовых гарантий. Не вдаваясь в подробный анализ того, какой подход в регламентации прав лиц, участвующих в уголовном процессе, более предпочтителен, отметим, что вариант, предложенный в Статуте, который предусматривает обязательное уведомление лица до начала допроса о существующих основаниях полагать, что им совершено преступление, подпадающее под юрисдикцию Суда, является важной гарантией реализации права на защиту и, кроме того, позволяет решить проблему, связанную с существующим порядком приобретения статуса подозреваемого. Согласно действующему законодательству (ст. 46 УПК), подозреваемым признается лицо, в отношении которого возбуждено уголовное дело; которое было задержано; к которому применена мера пресечения. Соответственно, только при соблюдении вышеперечисленных условий происходит наделение лица комплексом прав, присущих подозреваемому лицу, и появляется возможность проведения эффективной защиты. Получается, что лицу, в отношении которого не были применены данные процессуальные меры, позволяющие приобрести статус подозреваемого, но, исходя из материалов уголовного дела, можно сделать вывод о существовании оснований для подозрения в совершении преступления, выгодно, чтобы к нему все же были применены меры пресечения. Но опять таки стоит заметить, что в соответствии со ст. 100 УПК избрание меры пресечения к подозреваемому носит исключительный характер и не должно приобретать повсеместного характера. Поэтому решением данной проблемы, как нам видится, может послужить уже изложенный выше механизм обязательного для следователя предупреждения о существующем подозрении в отношении допрашиваемого лица и корректировки, в свете данного изложения, ст. 46 УПК.
Важной особенностью рассматриваемого процессуального механизма является наиболее полное претворение в жизнь такого процессуального принципа, как непосредственность исследования доказательств, в основу которого положен постулат о том, что только доказательства, рассмотренные в судебном разбирательстве, могут быть положены в основу решения по делу. Согласно положениям Статута любая информация, полученная сторонами, остается в роли таковой и признается доказательством только в судебном разбирательстве, а собранные прокурором материалы и не подтвержденные непосредственно в судебном заседании путем изучения их первоначального источника юридической силой не обладают, и ссылаться на них невозможно. В определенных случаях, когда существует возможность безвозвратной утраты доказательственной информации, предусмотрена процедура по обеспечению доказательств, аналогичная существующей в гражданском процессе и сводящаяся к необходимости участия в их закреплении, наряду с прокурором, адвоката или судьи Палаты предварительного производства, причем указанные действия возможны только по разрешению Палаты предварительного производства. Допустимость доказательств, а также доказательственная ценность сохраненных или собранных для судебного разбирательства в соответствии с данной процедурой, а также протоколов, в которых они содержатся, определяется в ходе судебного разбирательства.
Думается, что реализация указанного положения в отечественном законодательстве вкупе с отказом от не оправдывающей себя в рамках состязательного процесса94 практики предварительного анализа и использования в последующем судьей материалов уголовного дела позволит оптимизировать судебное следствие в соответствии с принципами, изложенными в международных стандартах.
Вся деятельность прокурора находится под непосредственным контролем Палаты предварительного производства, и любые его действия, связанные с ограничением интересов других лиц в рамках осуществляемого им расследования, требуют получения согласия данной Палаты, вплоть до предъявления обвинения. Кроме того, за Палатой закреплена возможность по инициативе заинтересованной стороны оказывать помощь в подготовке её защиты, а также принимать меры по обеспечению неприкосновенности частной жизни.
Учитывая указанный аспект по механизму оказания содействия в получении доказательственной информации, необходимо указать на то, что в рамках современной ситуации, когда следователь в российском уголовном процессе не является лицом, не зависимым от стороны обвинения, но даже и включен в неё, отказ от такого содействия, вызванный неудовлетворением заявленных ходатайств, даже и при его обоснованности выглядит все же в морально-нравственном аспекте как недобросовестное использование предоставленных преимуществ стороне обвинения. Поэтому следует поддержать идею95, обсуждаемую в научном плане уже достаточно длительное время, по созданию независимого следственного комитета либо аппарата следственных судей, которые бы обеспечивали независимость проведения расследования от сторон процесса.
Указанная выше Палата, осуществляя наряду с иными функциями функцию судебного контроля, уполномочена, по инициативе прокурора, выдавать ордер на арест или приказ о явке. В данной процедуре, на наш взгляд, следует обратить внимание на такой аспект, как необходимость выявлять данной Палатой суда на основе представленной доказательственной информации прежде всего разумность оснований полагать, что именно это лицо совершило преступление, что в принципе является весьма логичным и обоснованным, но вместе с тем, на первый взгляд, не согласуется с общепринятой позицией, устанавливающей правило о том, что в указанных случаях судья решает вопрос обоснованности применения данной меры и некоим образом не предрешает вопрос о виновности. Именно такая позиция содержалась в Постановлениях Пленума Верховного Суда РФ от 27 апреля 1993 г., посвященного судебному порядку проверки законности и обоснованности арестов, и от 5 марта 2004 г., касающемся практики применения судами норм Уголовно-процессуального кодекса РФ. В этих Постановлениях четко говорится, что судья не вправе входить в обсуждение вопроса о виновности лица в инкриминируемом ему преступлении. И не должен вторгаться, но просто обязан убедиться, что подозрения не беспочвенны, поэтому изучение имеющихся доказательств и любой другой информации, которыми устанавливают разумные основания полагать, что данное лицо совершило указанное преступление, необходимо и в российском уголовном процессе ввиду того, что данная процедура может служить действенной гарантией против необоснованного подозрения.
В случае ареста лица, согласно положениям Статута, Палата предварительного производства обеспечивает, чтобы никто не содержался под стражей неоправданно долго до судебного разбирательства из-за неоправданной задержки разбирательства со стороны прокурора. В случае возникновения такой задержки Суд рассматривает вопрос об освобождении лица из-под стражи на определенных условиях или без каких-либо условий.
Особый интерес может представлять процедура предания суду, которая согласно Статуту объединена вместе с процедурой утверждения обвинения96.
По данному вопросу проводится самостоятельное слушание дела в Палате предварительного производства с участием прокурора, обвиняемого, а также его защитника.
До начала указанного слушания обвиняемый получает копию документа, содержащего сущность обвинения, на основании которого прокурор намерен добиваться привлечения лица к суду, и информируется о том, какие доказательства намерен использовать прокурор во время слушания. В соответствии с п. 2 ст. 67 Статута прокурор предъявляет защите имеющиеся в его распоряжении или под его контролем доказательства, которые, по его мнению, свидетельствуют или должны свидетельствовать о невиновности обвиняемого или о наличии обстоятельств, смягчающих вину, или способны повлиять на достоверность доказательств обвинения. Сторона защиты может представлять возражения против обвинения, оспаривать доказательства, представляемые прокурором, представлять свои доказательства. В ходе слушания прокурор поддерживает каждый пункт обвинения доказательствами, достаточными для установления существенных оснований полагать, что данное лицо совершило преступление, в котором оно обвиняется. В случае утверждения обвинения назначается судебное разбирательство.
Оптимальным представляется и решение вопроса, связанного с удалением подсудимого из зала судебного заседания в связи с нарушением им установленного порядка. Если в российском законодательстве (п. 3 ст. 258 УПК РФ) данная процедура детально не регламентирована и в качестве механизма, обеспечивающего его дальнейшее участие в процессе в случае его удаления, предусмотрена возможность осуществления права на последнее слово и обязательность ознакомления лица с вынесенным в отношении него приговором, что, по нашему мнению, явно недостаточно для проведения им эффективной защиты, то в положениях Римского статута Международного уголовного суда, как нам представляется, процедура удаления, с точки зрения сочетания интересов подсудимого и нормального хода судебного заседания, является наиболее оптимально сбалансированной. Так, согласно п. 2 ст. 63 Римского статута подсудимому предоставляется возможность следить за ходом разбирательства и давать указания защитнику, находясь за пределами зала заседания, с использованием средств связи, когда это необходимо. При этом указывается, что меры по удалению принимаются только в исключительных обстоятельствах и после того, как иные разумные меры были признаны непригодными, и только в течение такого периода времени, который является строго необходимым.
Положения статута предусматривают возможность существования согласительных процедур между обвинением и защитой, но содержат правило о том, что данные соглашения для суда не имеют обязательной силы ( п.5 ст. 65).
В частности, согласно правилу 6997 прокурор и защита могут договориться о том, что какой-либо содержащийся в обвинении предполагаемый факт, содержание документа, ожидаемые показания свидетеля или другие доказательства оспариваться не будут, поэтому Палата может считать такой предполагаемый факт доказанным, если только Палата не придет к мнению о том, что в интересах правосудия, в частности в интересах потерпевших, требуется полнее представить на рассмотрение предполагаемые факты.
Весьма спорным моментом является отсутствие четких критериев допустимости полученных сторонами доказательств. В основу процедуры признания доказательства недопустимым положен наряду с его силой также и вред, который может нанести проведению справедливого судебного разбирательства применение доказательства, полученного с нарушением положений Статута либо международно-признанных прав человека. Причем само по себе указанное нарушение не является основанием для признания доказательств недопустимыми, а учитываются прежде всего связанные с этим нарушением следующие факторы:
a) нарушение порождает серьезные сомнения в достоверности доказательств;
b) допуск доказательств был бы несовместим с добросовестным проведением разбирательства и наносил бы ему серьезный ущерб.
Отметим, что избранный подход является не совсем корректным и презюмирует возможность нарушения прав человека в рамках организации, которая призвана всяким образом содействовать их защите.
Как уже отмечалась ранее, вопрос о сохранении конфиденциальности обмена информацией между обвиняемым и его защитником на международном уровне решен не в пользу абсолютного запрета нарушения конфиденциальности. Более того, в Статуте нашло закрепление положение о том, что данная конфиденциальность может быть нарушена в случае, если:
а) лицо дает письменное согласие на такое раскрытие;
b) лицо добровольно раскрывает содержание сообщения третьей стороне, а эта третья сторона затем предъявляет доказательства такого раскрытия, что с нравственных позиций не совсем корректно.
Полезным, по нашему мнению, для российской правовой системы следует признать опыт по созданию в рамках суда «Группы по оказанию помощи потерпевшим и свидетелям», функции которой сводятся к всемерному оказанию помощи в форме предоставления юридических консультаций, принятию мер по сохранению конфиденциальности применения мер защиты, предоставлению значимой информации.
Согласно Статуту и правилам к нему решение о применении мер безопасности принимается в рамках отдельного закрытого слушания, где определяются в вопросе, следует ли отдавать распоряжение о принятии мер для предотвращения обнародования или сообщения печатным или информационным агентствам личности или места нахождения потерпевшего, свидетеля или иных лиц, которым угрожает опасность в результате показаний, данных свидетелем. Данные меры могут быть сведены к:
a) изъятию из открытых протоколов Палаты имен потерпевшего, свидетеля или других лиц, которым угрожает опасность в результате показаний, данных свидетелем, или любой информации, которая могла бы способствовать установлению их личности;
b) запрету прокурору, защите или любому другому участнику разбирательства раскрывать такую информацию какой-либо третьей стороне;
c) представлению показаний с использованием электронных или иных специальных средств, включая технические средства, которые позволяют изменять изображение или голос, аудиовизуальную технику, в частности видеоконференции и закрытые передачи, и исключительное использование звуковых средств;
d) использованию по отношению к потерпевшему, свидетелю или иному лицу, которым угрожает опасность в результате показаний, псевдонимов;
e) проведению Палатой части своих слушаний in camera (закрытое слушание).
Во время процедуры раскрытия доказательств, в случае, если оно может повлечь создание серьезной угрозы для безопасности любого лица и членов его семьи, прокурор может не раскрывать такие доказательства или информацию, а вместо этого представить их резюме, но в любом случае данное ограничение для стороны защиты действует только до судебного разбирательства, ввиду чего сторона обвинения вынуждена либо добиваться согласия лица на такое раскрытие с использованием мер, обеспечивающих безопасность, либо искать другие пути для получения аналогичной по значимости информации.
Весьма специфичными следует признать правила, касающиеся самооговора свидетеля. Исходя из общих положений, свидетель наделен правом не свидетельствовать против себя и не может быть принужден к этому. Учитывая особенность юрисдикции Международного уголовного суда, не связанную с преступлениями и правонарушениями общего характера, возможно возникновение ситуации, когда лицо, привлеченное в качестве свидетеля, обладает информацией, важной по данном делу, но указывающей на нарушение норм права данным лицом, не относящееся к категории международных преступлений. Исходя из всей сложности ситуации, суд может предоставить данному свидетелю гарантию, что в случае заявлений подобного рода все, что он скажет, будет храниться в тайне и не будет сообщено общественности или какому-либо государству, а также не будет использоваться прямо или косвенно против этого лица в рамках любого последующего преследования со стороны Суда.
Предоставляя указанные гарантии, суд учитывает важность предполагаемых показаний; даст ли свидетель уникальные показания; характер возможного изобличения, если он известен. Если же суд, исходя из вышеперечисленных признаков, не придет к выводу о необходимости получения данной информации с предоставлением соответствующих гарантий, то данный допрос продолжается в обычном порядке. Учитывая всю небесспорность указанного положения, мы все же полагаем, что данный институт заслуживает осмысления ввиду его эффективности для целей правосудия, а следовательно, считаем вполне возможным его применение в случае совершения лицом, дающим свидетельские показания, деликтного поведения, не подпадающего под состав преступления, с предоставлением соответствующих гарантий от самообвинения.
Влияние вышеприведенных положений на внутреннее право и практику может оказаться одним из самых важных аспектов Римского статута. Так, по справедливо выраженному мнению Кристофера Кийт Холла, «все государства-участники и другие государства, сотрудничающие с МУС, должны будут убедиться в гарантиях соблюдения соответствующих прав лиц, допрашиваемых их властями по требованию прокурора МУС98». Вместе с тем нельзя отрицать и текущее морально-политическое значение норм Римского статута для трансформации уголовно-процессуального законодательства РФ в соответствии с международными стандартами по правам человека.
|
|
