|
|
К оглавлению
ГЛАВА 2
ЕВРОПЕЙСКИЕ СТАНДАРТЫ В УГОЛОВНОМ ПРОИЗВОДСТВЕ И ПРАВА ЧЕЛОВЕКА
§.1 СТАНДАРТЫ СОВЕТА ЕВРОПЫ КАК ОРИЕНТИР ДЛЯ РАЗВИТИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА
Как уже подчеркивалось, на международном уровне выработан весьма обширный и значимый комплекс международно-правовых стандартов в сфере уголовно-процессуального права, соблюдение и выполнение которых необходимо для признания национальных правовых систем соответствующими международным стандартам. Но в наибольшей степени, что уже является неоспоримым фактом, международные стандарты получили свое развитие и закрепление в такой региональной организации как, Совет Европы, а основными инструментами формирования таких стандартов стали практика Европейского Суда по правам человека и рекомендации Комитета министров.
Ориентация на Совет Европы объясняется прежде всего тем, что эта организация межправительственного и парламентского сотрудничества считается самой авторитетной в Европе благодаря эффективной системе контрольных механизмов, обеспечивающих защиту прав человека99.
Среди условий-рекомендаций вступления Российской Федерации в Совет Европы (СЕ) важнейшее место занимало требование привести российское законодательство в соответствие с европейскими нормами. Упомянутые условия зафиксированы в Заключении Парламентской Ассамблеи СЕ № 193 (1996)100 по заявке России на вступление в СЕ. И хотя, согласно уставу СЕ, это Заключение не имеет обязательной силы для России, являясь приложением к Резолюции Комитета Министров СЕ № 96/2 от 8 февраля 1996 г. с предложением о вступлении в члены организации, в свою очередь, имеющую необходимую обязательную силу, фактически российские власти обязались выполнять эти условия101.
Ввиду того, что Россия является членом СЕ, на нее распространяется положение ст. 3 Устава данной организации, говорящей о том, что «каждый Член Совета Европы должен признавать принцип верховенства права и принцип, в соответствии с которым все лица, находящиеся под его юрисдикцией, должны пользоваться правами человека и основными свободами».
Включение европейских стандартов по правам человека в российскую правовую систему существенно повышает меру ответственности всех правозащитных механизмов102, в том числе и в рамках уголовного судопроизводства, одновременно расширилось представление о правах человека. В это понятие были включены европейские правовые нормы и принципы, отражающие жизненно необходимые права и основные свободы человека, их юридические гарантии103.
Как по факту вхождения России в Совет Европы отметил П. А. Лаптев, - «мы, по существу, перешли (или должны перейти) к совсем иным оценкам некоторых положений нашего права и обязаны новыми глазами взглянуть на многие аспекты практики его применения. Российская Федерация вошла в европейское «правовое пространство» (применительно к праву Совета Европы) и должна стремиться к тому, чтобы освоить это пространство и учиться жить юридически не изолированно от Европы» 104.
.В России многое сделано для того, чтобы привести национальное законодательство в соответствие с европейскими стандартами. Несмотря на это, огромное количество жалоб, направляемых в Европейский Суд, является доказательством того, что положение с соблюдением прав человека в нашем государстве оставляет желать лучшего105. Между тем, подобное утверждение необходимо воспринимать с учетом того фактора, что подобная проблема существует не только у нас, но и в других странах с казалось бы сложившейся демократической системой106. Такое положение объясняется прежде всего не целенаправленным нарушением прав человека, а укоренившейся исторической особенностью их понимания, а также возможными границами их осуществления на основе существующей национальной правоприменительной практики. В этом и находит свою реализацию одна из основных функций международных стандартов – гармонизация национальных правовых режимов на основе международных стандартов, что в конечном итоге и приводит к их качественно новому скачку в развитии. Самые заметные успехи в данном направлении как раз и демонстрирует сегодня Совет Европы, что проявляется прежде всего в создании уникального механизма реализации на практике гарантированности осуществления прав и свобод личности, в том числе и в уголовно-правовой сфере.
Как верно отмечает О. Н. Малиновский107, европейские стандарты в области прав человека не только находятся в полной гармонии с универсальными принципами, но и расширяют их границы, создавая тем самым более высокий порог защищенности личности и ограждая сферу её интересов от бесконтрольного вмешательства со стороны государства. Вместе с тем, по справедливому замечанию З. Д. Еникеева108, многие судьи, прокуроры, следователи и другие работники правоохранительной системы еще не осознали практические потребности и требования, вытекающие из факта вхождения России в европейское правовое пространство.
В основе присущего Европейскому Совету механизма лежит Конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 года и Протоколы к ней.
Как отмечают исследователи109, целью Европейской Конвенции о защите прав человека (Конвенция) было создание правового пространства для сотрудничества между европейскими государствами, в которых конституции строятся на основе демократии и равенства перед законом. В общих чертах можно сказать, что Конвенция явилась реакцией на текущие и прошедшие события в Европе. Причиной создания Конвенции послужило огромное количество неправомочных и несправедливых судебных решений, принятых в период между двумя мировыми войнами и в ходе Второй мировой войны.
Несмотря на уже достаточно длительный срок, прошедший с момента ее принятия, Конвенция, в отличие от её универсальных аналогов и других документов регионального значения110, претерпевала множество изменений, учитывающих естественные процессы, происходившие в общественном мировоззрении, касающиеся роли личности в государстве, что позволяет говорить о том, что положения её не только должны, но и реально применяются на практике государствами, входящими в СЕ. Кроме того, Конвенция, уже став непререкаемым авторитетом, позволяет успешно проводить политику по закреплению и последующей реализации новых возможностей для развития личности и ограждения её от необоснованного государственного вмешательства.
В настоящее время отмечается, что Конвенция приобрела характер конституционного закона, влияние ее на национальное право возрастает во всех странах-участниках, в том числе и на уголовно-процессуальное,111 что подтверждает тезис о том, что Конвенция – это не застывший монумент, а живой организм, подверженный прогрессивным влияниям.
Вступая в Совет Европы, Россия взяла на себя обязательство соблюдать ряд норм, составляющих систему европейской судебной защиты прав человека и основных свобод, в том числе и содержащихся в Конвенции о защите прав человека и основных свобод и в Протоколах к ней, которые признают за каждым человеком, чьи права и свободы нарушены, право на эффективные средства правовой защиты перед государственным органом, право каждого на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона112.
В отличие от Всеобщей декларации прав человека, где только утверждаются и провозглашаются основополагающие принципы, положения Конвенции в данной сфере детально разработаны.113 На данный аспект также обращают внимание С. А. Глотов114 и В. Г. Бессарабов115, указывая, что, несмотря на структурную схожесть, положения Конвенции детально разработаны, предусмотрены механизмы их реализации, которые на порядок выше других международно-правовых актов по правам человека, а также четко очерчены границы их возможного ограничения.
Вместе с тем положения Конвенции в том виде, в котором они излагаются, не нашли своего закрепления в Конституции РФ, авторы которой пошли по пути, предлагаемом Декларацией, что, впрочем, и не умаляет ее правовой ценности, однако тем самым на конституционном уровне игнорируется такой важный механизм, гарантирующий соблюдение прав личности в уголовном процессе, как право на справедливое судебное разбирательство. Не нашло отражение данное положение и в УПК РФ, ввиду чего правильным было бы ввести в правовую систему116 понятие «право на справедливое судебное разбирательство», но не в рамках Конституции, как предлагает С. А. Глотов117, ввиду определенной сложности ее прямого применения для практических работников, а непосредственно в структуру уголовно-процессуального законодательства, что действительно будет в какой-то мере способствовать его действенному воплощению.
Как уже отмечалось, Конвенция не только формально закрепляет определенные стандарты, но и представляет возможности по их реальному обеспечению. Именно в решениях Европейского суда по правам человека проявляется та важность и правовая ценность, присущая Конвенции, ибо в данном случае проверяется не просто факт нарушения прав личности, но и национальное законодательство на предмет соответствия международным стандартам. Исходя из факта ратификации Конвенции и протоколов к ней Российской Федерацией, в отношении нее стали обязательны не только положения самой Конвенции, но и распространилась юрисдикция Европейского суда по правам человека по вопросам толкования и применения Конвенции.
Исходя из текста Конвенции, решение Европейского суда не отменяет решений соответствующих национальных судов и не может обязывать государство на принятие на национальном уровне каких-либо иных мер, связанных с вторжением во внутренние дела государства118, что позволило, в частности, С. Е. Егорову119 сделать вывод о том, что «окончательные, обладающие обязательной силой решения суда носят декларативный120 характер. По существу они имеют значение прецедента…». В данном случае, как нам видится, употребление термина «декларативный» по отношению к решениям Европейского суда не совсем корректно ввиду того, что они не только служат ориентиром для возможного реформирования законодательства, что, на наш взгляд, уже является закономерным следствием принятого за основу толкования, но и дают возможность непосредственно применять данные положения-толкования участникам уголовного судопроизводства в случаях, если в отечественном законодательстве отсутствует подобная регламентация либо выявлено его несоответствие положениям Конвенции.
Иной подход, принятый в российской юридической практике за основу, означал бы, что данные толкования применимы только к той стране-участнице, в отношении к которой вынесено решение (92 % из опрошенных судей относят к источникам российского права только те решения Европейского Суда по правам человека, которые были вынесены в отношении РФ), что является весьма нелепым ввиду наличия единого подхода к пониманию положений Конвенции, выработанного на основе решений Европейского суда, который определяется не особенностью национального законодательства, что в данном случае не имеет фактически никакого значения, а является результатом развития правовой мысли в рамках современной концепции прав человека. Все вышесказанное позволяет сделать вывод, что на сегодня объем взятых на себя обязательств участником Конвенции определяется не самим ее текстом, а разъяснениями, изложенными в решениях Европейского суда121. И если для судов европейских государств применение прецедентов Европейского суда стало обыденной практикой122, то у нас подобные случаи, к сожалению, являются единичными.
И здесь мы вынуждены согласиться с Л. В. Брусницыным123, что доступ к решениям Европейского суда по правам человека для российских юристов существенно затруднен, а это может привести к серьезным противоречиям в судебной практике. Определенным разрешением сложившейся ситуации, хотя и не решающим всего комплекса существа проблемы, могли бы послужить разъясняющие положения Пленума ВС РФ, в которых излагались бы принципиальные практические положения по существующему толкованию Конвенции. Хотя данные разъяснения не являются обязательными, но отступления от них все же не приняты в судебном сообществе. Определенная попытка действовать в данном направлении уже была предпринята в рамках ранее упоминавшегося постановления, но она явно недостаточна и не учитывает всех проблемных моментов.
Вызывает также определенное недоумение, что за почти восемь лет, прошедших с момента ратификации Конвенции, не был создан механизм осуществления своевременного аутентичного перевода решений Европейского суда, и даже тех, которые были вынесены в отношении РФ124. О каком признании обязательности решений Европейского суда по правам человека по вопросам толкования и применения положений Конвенции может идти речь, когда правоприменитель должным образом не знает, в чем же, собственно, заключается содержание данного толкования? Как показывают данные опроса судей, 84 % из них никогда не применяли в своей практике концептуальные положения Европейского суда.
По мнению Н. Г. Муратовой125, указанную выше проблему может решить введение должности специалиста-международника. По нашему мнению, это решит только часть проблемы, ввиду того, что вопросы, связанные с необходимостью применения норм международного права, могут возникнуть по любому уголовному делу, в связи с чем квалифицированными в области международного права должны быть все судьи.
Частично следует поддержать предложение Е. С. Обуховой126 о необходимости в качестве наиболее эффективного средства для реализации положений Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод инкорпорации ее положений в российскую правовую систему, то есть непосредственное включение европейских правовых норм во внутригосударственные акты, ввиду того, что европейская правовая система, аналогично российской, находится в постоянном развитии, поэтому оптимальным представляется применение норм европейского права в области свобод личности непосредственно, а не ожидание, пока указанная норма пройдет достаточно длительный период инкорпорации, необходимость которой нами все же не отрицается.
Учитывая тот факт, что в определенных случаях реализация решений Европейского суда не может в должной мере обеспечить восстановления нарушенных прав ввиду наличия такого препятствия, как невозможность отмены решения национального судебного органа, Комитетом министров СЕ в 2000 г. была принята рекомендация за № R(2000) 2 «По пересмотру дел и возобновлению производства по делу на внутригосударственном уровне в связи с решениями Европейского суда по правам человека», суть которого сводится к необходимости введения в национальную систему подобного института ввиду того, что практика Комитета министров по осуществлению контроля за выполнением решений Суда показала, что в определенных обстоятельствах пересмотр дел или возобновление производства по делу оказывались самыми эффективными, если не единственными мерами для достижения restitutio in integrum. Несмотря на то, что подобный институт существует у нас уже довольно длительное время, открытым остается вопрос о его реальной эффективности в том виде, в котором он сейчас находит свое воплощение. Исходя из положений пояснительной записки, приложенной к рекомендации, основной её целью является обеспечение адекватной защиты потерпевших вследствие нарушений Конвенции, установленных Судом. Соответственно, наиболее действенным будет механизм, обеспечивающий инициацию процесса непосредственно заинтересованной стороной, а не только лишь Председателем Верховного суда, более того, согласно действующему уголовно-процессуальному законодательству неясным остается вопрос о контроле за деятельностью председателя. Так как в предложенной интерпретации указанные действия с его стороны есть право, а не обязанность, то получается, что его бездействие невозможно обжаловать. А это напрямую затрагивает интересы лиц, пострадавших вследствие нарушения Конвенции, и соответственно, создает необходимость создания механизма контроля за ходом данной процедуры либо предоставления в указном случае, как это предлагает Н. Г. Муратова127, права инициативы на возбуждение производства лицу, в пользу которого вынесено решение Европейского суда.
Весьма важными элементами, входящими в основу европейского механизма по обеспечению и реализации прав участников уголовного судопроизводства, можно отнести и ряд иных документов, принятых в рамках европейской организации, в частности Рекомендация128 № R (85) 11 Комитета Министров СЕ «О положении потерпевшего в рамках уголовного права и процесса» 1985 года, реализация положений которой направлена на решение весьма актуальной и сегодня проблемы, как повышение доверия потерпевшего к уголовному правосудию и поощрение его сотрудничества, в связи с чем предлагается ряд принципов, которых необходимо придерживаться в отношениях с потерпевшими.
Следует заметить, что подобное внимание к проблеме положения потерпевшего было впервые привлечено именно европейской организацией, в рамках которой в 1983 г. была заключена Конвенция по возмещению ущерба жертвам насильственных преступлений, основные положения которой были включены в Декларацию основных принципов правосудия для жертв преступления и злоупотребления властью 1985 г.
Возвращаясь к рассмотрению положений Рекомендации, заметим, что среди основных и наиболее важных положений в рамках усиления роли международных стандартов, по нашему мнению, являются предоставление потерпевшему таких гарантий, как:
* необходимость информирования потерпевшего полицией о возможности получения помощи, практических и юридических консультаций, компенсации от преступника и государства, о результатах полицейского расследования;
* невозможность принятия дискреционного решения о преследовании правонарушителя без рассмотрения вопроса компенсации потерпевшему. Кроме того, даже при соблюдении указанного условия у потерпевшего должно быть право просить о пересмотре компетентным органом решения о непреследовании или право возбуждать частное разбирательство;
* необходимость ясного и полного, по возможности, сообщения полицией обвинительному органу о повреждениях и ущербе, причиненном потерпевшему, что в обязательном порядке устанавливается в процессе полицейского расследования. В этой связи у уголовного суда должна быть возможность решить вопрос о выплате компенсации потерпевшему. Учитывая, что данные положения являются стандартом, направленным на реализацию прав потерпевшего, любые сомнения, обсуждающиеся в науке об отсутствии необходимости рассмотрения гражданского иска в уголовном процессе, должны рассматриваться с учетом вышеобозначенного положения;
* необходимость, особенно в случаях с организованной преступностью, предоставления потерпевшему и его семье возможности получить эффективную защиту от запугивания и возмездия преступника.
В любом случае данные меры должны способствовать достижению целей уголовного судопроизводства и, в конечном итоге, примирению потерпевшего и правонарушителя. В особенной мере следует обратить внимание на положения, предусматривающие необходимость предоставления возможности потерпевшему самостоятельно осуществлять преследование путем частного обвинения. В этой связи непоследовательным выглядит решение Конституционного Суда129 о признании конституционности положений, связанных с отказом государственного обвинителя от предъявляемого обвинения при условии мотивированности данного решения и возможности проверки в вышестоящей инстанции, что, по мнению ряда ученых, ограничивает права потерпевшего, в связи с чем противоречит положениям, определяющим назначение уголовного судопроизводства, и международным стандартам, направленным на уважение и первостепенное значение интересов жертвы преступления. Исходя из того, что осуществление частного обвинения связано с определенными трудностями для лица по формированию как правовой позиции, так и доказательственной базы, по нашему мнению, назрела необходимость в формировании механизма по оказанию всемерной правовой помощи потерпевшему со стороны правоохранительных органов в установлении всех значимых обстоятельств в целях проведения качественного частного обвинения, которая может осуществляться, в частности, в форме процедуры, аналогичной процедуре дознания, где материалы результатов указанной деятельности передаются частному обвинителю. По крайне мере частично его основа была заложена постановлением Конституционного Суда РФ от 27.06 2005 №7-П, обязавшего органы предварительного следствия в случае наличия на то волеизъявления потерпевшего принимать меры по установлению личности лица, совершившего преступление.
Учитывая принципы развития уголовного судопроизводства, выработанные в международном праве и проявляющиеся во всемерной гуманизации и рационализации, цель которых направлена на поиск новых путей в решении уголовно-правовых конфликтов, Комитетом министров Совета Европы в 1987 году была принята рекомендация № 6 R (87) 18 «Относительно упрощения уголовного правосудия»130. Данная Рекомендация построена с учетом особенностей различных правовых систем, существующих в европейских государствах, с целью универсализации существующих, а также возможных в будущем подходов к оптимизации системы правосудия, при условии, что данные процессы будут учитывать и строиться на основе выработанных международных стандартов в области прав человека.
Как указывается в Рекомендации, основой для её принятия послужили значительная загруженность судов преимущественно делами мелкого характера, которая напрямую сказывается на сроках продолжительности процесса в рамках уголовного правосудия, что, в свою очередь, отрицательно влияет на репутацию органов правоохранительной системы. Подобное положение, кроме того, вызывает серьезное нарушение права лица на судебное разбирательство в разумные сроки, так как загруженность не может служить оправданием подобного положения, ввиду чего странам рекомендуется пересмотреть свою политику в области уголовного правосудия на основе разработки иных способов, служащих альтернативой современному общему порядку судебного разбирательства.
Напоминание странам-участникам о необходимости изменения политики в области уголовного правосудия, включающее в себя декриминализацию, депенализацию или замену уголовной ответственности альтернативными видами исправительного воздействия, посредничество и упрощение уголовного судопроизводства, содержится в Рекомендации № R (95) 12 Комитета Министров государствам-членам «Относительно управления системой уголовного правосудия»131 от 11 сентября 1995 года, где также акцентируется внимание на том, что осуществляемые в связи с этим меры должны отражать требования, закрепленные в Конвенции, в особенности – права обвиняемых, правовые гарантии для сторон и независимость судебного органа.
В основу подобного упрощения предлагается поставить принцип дискреционного преследования, когда органу, осуществляющему уголовное преследование, предоставляется согласно законодательным положениям в зависимости от опасности, характера, обстоятельства и последствий преступления, личности обвиняемого, вероятного приговора суда, воздействия осуждения на обвиняемого и положения пострадавшего право прекратить либо не возбуждать производство. При этом предлагается соблюдать ряд условий, в частности:
* отклонение или прекращение производства должно быть простым и четким, сопровождаемым предупреждением, замечанием или условиями, подлежащими соблюдению подозреваемым, такими, как правила поведения, выплата денег, компенсация пострадавшему или пробация;
* обязательность получения согласия обвиняемого;
* в случае применения подобных мер за потерпевшим либо истцом сохраняется возможность добиваться возмещения за повреждение, нанесенное ему преступлением, в гражданском или уголовном суде.
В Рекомендациях не дается список возможных дискреционных мероприятий, но указывается на необходимость государствам всемерно расширять их возможный перечень в независимости от особенностей правовой системы. В связи с чем следует отметить, что современный УПК не внес существенных корректив в расширение дискреционных начал. Мало того, в рамках уголовной политики был выведен из оборота институт прекращения уголовного преследования в связи с изменением обстановки, что явно не входит в русло процесса гуманизации уголовного процесса.
Кроме того, в Рекомендации считается возможным введение в уголовный процесс процедур по мировому соглашению, в частности по мелким уголовным делам. Заключение подобного соглашения с органом, осуществляющим уголовное преследование, означает отказ от последующего уголовного преследования. Среди условий, включаемых в мировое соглашение, могут быть: выплата суммы денег государству или учреждению общественного или благотворительного типа; реституция товаров или выгод, полученных от совершения преступления; выплата соответствующей компенсации пострадавшему от преступления. В целях соблюдения принципа равенства всех перед законом предлагается четко сформулировать условия, связанные с преступным деянием, дающие возможность на заключение мирового соглашения. В рекомендациях не упоминается о необходимости утверждения подобного соглашения судом, поэтому необходимо прийти к выводу, что в данном случае мировая сделка, являясь перенесением и, соответственно, приспособлением к особенностям уголовного процесса гражданско-правового института договорных отношений, выполняет функцию, направленную на выполнение органами уголовного преследования взятого на себя обязательства воспользоваться принадлежащим им правом прекратить уголовное преследование. Внедрение подобного института в современный уголовный процесс могло бы существенно сократить сроки всего уголовного процесса по указанным категориям уголовных дел, уменьшить загруженность правоохранительной системы и самое главное – реально гарантировать выполнение обязательства по осуществлению разбирательства по делу в разумные сроки, а также в сроки, максимально приближенные к моменту совершения преступления, возместить вред потерпевшей стороне. Единственное, что хотелось бы добавить по предлагаемому механизму, так это то, что выполнение условий мирового соглашения должно быть осуществлено в предельно короткие сроки, дабы предотвратить утрату доказательственной информации по делу в случае недобросовестного исполнения мирового соглашения, а также обеспечить механизм участия в подобном соглашение лиц, потерпевших от преступления, что будет соответствовать изложенным выше положениям рекомендации относительно статуса потерпевшего.
В развитии данного направления по упрощению уголовного правосудия, а также в развитие нового концептуального подхода по смене существующих парадигм традиционного судебного разбирательства, основанного на поиске консенсуса, а не на традиционной конфронтации, навязываемой государством непосредственно заинтересованным сторонам в разрешении конфликта посредством существующей модели уголовного правосудия, Комитетом Министров СЕ была принята рекомендация № R (99) 19, посвященная посредничеству в уголовных делах132, от 15 сентября 1999 года. Существенным отличием предлагаемой модели посредничества от традиционного судебного разбирательства является смена главных действующих лиц процесса. Если основными участниками традиционного уголовного разбирательства являются государство и правонарушитель, то в рамках посредничества на первый план выступают жертва и правонарушитель. Таким образом, к числу первостепенных задач посредничества относится: обеспечение для сторон возможности урегулировать свой собственный конфликт к взаимному удовлетворению, а не путем навязывания определенных решений, как при традиционной системе.
В Рекомендации посредничество в уголовных делах рассматривается как процесс, в котором жертва и правонарушитель133 имеют возможность добровольно участвовать в решении порожденных преступлением проблем при помощи беспристрастной третьей стороны или посредника, причем в отличие от арбитража решение принимается только по достижении согласия между сторонами.
Указанная процедура должна базироваться на следующих принципах:
* добровольность как начала процесса посредничества, так и завершения его на любой стадии;
* весь процесс носит конфиденциальный характер, и любая полученная в течение его осуществления информация не может быть использована в дальнейшем без взаимного согласия;
* данная процедура должна быть повсеместно доступной услугой на любой стадии отправления правосудия;
* участие в посредничестве для обвиняемого не должно означать признание им своей вины в случае недостижения эффективного результата.
Рекомендация содержит указания на необходимость включения положения о возможностях применения указанной процедуры непосредственно в законодательство стран, и, как указывается в пояснительной записке, государства должны избегать чрезмерного нормирования ввиду того, что посредничество – менее формальная процедура по сравнению с уголовным процессом. И она обязана быть таковой, чтобы обеспечить полный и индивидуальный подход к урегулированию конфликта.
Между тем, за органами уголовной юстиции закрепляется право выносить решение о передаче дела на встречу-посредничество и оценивать результат упомянутой процедуры, что является безусловной гарантией в случаях, когда будет выявлена какого-либо рода зависимость субъектов, вовлеченных в механизм посредничества, означающая отсутствие признака добровольности вступления в подобные правоотношения. В иных случаях снятие обвинения, явившееся результатом достигнутого на встрече соглашения, должно иметь тот же юридический статус, что и судебные решения или приговор, что устраняет в дальнейшем любого рода попытки уголовного преследования по данному делу.
Судя по информации, изложенной в пояснительной записке к данному документу, институт посредничества в уголовном судопроизводстве новый, но достаточно успешно развивающийся, благодаря чему получил свое признание во многих странах Европейского Сообщества, поэтому довольно странной будет констатация факта того, что в УПК РФ указанные положения не нашли своего достойного места, ввиду чего нужно прямо говорить о том, что, несмотря на свою прогрессивность по сравнению со старым уголовно- процессуальным законодательством, уровень эволюционных изменений не учитывает всех возможных и наиболее прогрессивных положений в рамках уголовного процесса, суть которых сводится как к упрощению существующей системы, так и отказу по большинству, а не по той малой части дел частного обвинения, от уголовной политики, рассматривающей уголовное судопроизводство как осуществление карательной функции государства, и позволить сторонам конфликта под непосредственным контролем органов уголовной юстиции самим решить возникшую конфликтную ситуацию в уголовно-правовой сфере. Ведь даже по тем делам, которые отнесены к категории частных, процедура примирения вынесена за рамки процесса, тем самым государство прежде всего показывает отсутствие заинтересованности в реализации подобных положений, что опять-таки подтверждает приверженность к сохранению в России для уголовного правосудия карательной функции, даже несмотря на наличие положительного опыта многих зарубежных стран, где функционируют при поддержке со стороны органов юстиции специальные общественные комиссии по примирению.
В этой связи, несмотря на жесткую критику, следует считать оправданным введение института согласия лица с предъявляемым ему обвинением, так как данная процедура, хотя и не создает подлинного примирения сторон, но все-таки позволяет учитывать должным образом их интересы, направленные как на быстрое возмещение ущерба, так и на смягчение наказания, и все это без обременительной процедуры судебного следствия. Аргументы критиков134 данного нововведения, апеллирующие к нарушению данным институтом международных стандартов и прежде всего презумпции невиновности, забывают о том, что кроме Всеобщей декларации и положений Конвенции существует масса других международных документов, цель которых как раз и заключается в конкретизации положений указанных документов и содержащихся в них стандартов. Причем право обвиняемого считаться невиновным нельзя сводить в данном случае к возложению на него обязанности по участию в судебной процедуре решения вопроса о виновности либо невиновности, если он согласен с результатами предварительного расследования, подтверждающими его виновность.
Вместе с тем активную деятельность по реализации положений рассматриваемых стандартов в области примирения ведет созданная в 1996 г. независимая неправительственная организация – Центр «Судебно-правовая реформа135». Однако следует заметить, что деятельность ее весьма фрагментарна, что вызвано прежде всего отсутствием четкой государственной политики в данной области, а следовательно, и государственной поддержки подобных организаций.
Весьма ценные положения в рамках реализации стандартов в области прав человека выработаны Комитетом Министров СЕ и в отношении порядка применения самой строгой меры уголовно-процессуального принуждения – заключение под стражу. В рамках данного направления следует акцентировать внимание прежде всего на содержании резолюции (65) 11 «Заключение под стражу» от 9 апреля 1965 и рекомендации R (80) 11 «О заключении под стражу до суда» от 27 июня 1980 г.
В соответствии с указанными документами процесс заключения под стражу должен основываться на следующих базовых принципах:
* заключение под стражу должно носить исключительный характер с учетом фактов и обстоятельств дела;
* любое решение о заключении под стражу должно формулировать как можно точнее содержание обвинения и основания в пользу содержания под стражей;
* в законодательстве должны быть предусмотрены эффективные гарантии для предупреждения содержания под стражей за пределами того, когда это строго необходимо. В этой связи необходимо предусмотреть ограничение срока заключения под стражу, пересмотр на решения о заключении под стражу на периодической основе, право на обжалование и юридическую помощь.
В этой связи обращает на себя внимание необходимость в обязательном порядке пересматривать решение об избрании данной меры пресечения в течение разумно коротких интервалов времени, которые должны быть установлены законом либо судебным органом, что обеспечивало бы учет изменений обстоятельств, которые произошли с того момента, как лицо было взято под стражу. И обращает на себя внимание данное обстоятельство прежде всего тем, что указанное положение попросту отсутствует в нормах УПК ввиду того, что предусмотренный порядок продления сроков заключения под стражу имеет явно другую целевую направленность, смысл которой заключается в необходимости продления сроков предварительного расследования, причем сроки продления весьма растянуты по временной продолжительности, что опять-таки не укладывается в рамки процедуры периодического пересмотра наличия либо отсутствия оснований для обоснованности дальнейшего применения указанной меры пресечения. Как по данному поводу отмечают А. П. Гуляев и О. А. Зайцев, проблема усугубляется тем, что на практике, когда в соответствии с ч. 1 ст. 110 УПК мера пресечения должна быть отменена или изменена, к этой норме обращаются обычно в тех случаях, если возникает необходимость изменения меры пресечения на более строгую или отмены ее в связи с прекращением уголовного преследования. Изменение же меры пресечения на более мягкую применяется крайне редко136. Учитывая также и то, что в Великобритании максимальная продолжительность первоначального, как и в случае признания необходимым, последующего судебного решение об аресте не может составлять более 8 дней, вынуждены не согласиться с Е. Б. Мизулиной, утверждающей, что новый порядок ареста полностью соответствует международным стандартам137. По нашему мнению, для достижения соответствия с данным положением необходимо отказаться от концепции, связывающей срок заключения под стражу с общим сроком предварительного следствия.
Не соответствует он и по многим другим положениям. Как отмечает Ю. И. Деришев, современное уголовное досудебное производство продолжает оставаться в глубоком кризисе, что не позволяет признать за ним соответствия международным стандартам138. В частности, если проанализировать статью УПК, посвященную основаниям для избрания меры пресечения, то выясняется, что применение данной меры пресечения возможно в случае, если имеется подозрение о том, что лицо может заниматься преступной деятельностью. Между тем, в европейской правовой доктрине, нацеленной на защиту личности от чрезмерного ограничения ее прав со стороны государства, распространено суждение, что нельзя только лишь на основании подозрения о существующей возможности совершения данным лицом малозначительного либо средней тяжести преступления применять к лицу указанную меру пресечения ввиду явной несоразмерности средств и достигаемой цели, поэтому в указанных рекомендациях применение ареста возможно только в случае опасности совершения лицом тяжкого преступления.
Однако российская практика правоприменения, как указывает Н. В.Ткачева, «показывает, что заключение под стражу – самая строгая из мер пресечения – из исключительной превратилась в общее правило, стала нормой. Основания для избрания ареста столь многочисленны и расплывчаты, что позволяют применять его почти по любому делу. Зачастую эта мера по своей суровости значительно превышает возможное в будущем наказание» 139.
Как уже отмечалось ранее, при анализе международных стандартов универсального характера российским уголовно-процессуальным законодательством не воспринята норма, предусматривающая возможность при решении вопроса о применении к лицу ареста по рассмотрении доказательств того, что именно данное лицо совершило преступление. Закрепляя указанное положение, европейские стандарты также выдвигают требование о том, что в случае, если решение о заключении под стражу до суда все же было вынесено, то в документе, письменно фиксирующем указанное решение, необходимо как можно более точно закреплять сущность обвинения и основания для подобного решения. Подобная постановка в решении вопроса по созданию условий для реализации международного стандарта наталкивает на мысль о необходимости предъявления обвинения в случае решения вопроса о применении меры пресечения в отношении подозреваемого непосредственно в процессе судебного разбирательства по данному поводу, иное означало бы невозможность изучения и уяснения фактических обстоятельств, отражающих сущность обвинения и положенных в основу вынесенного решения.
|
|
