Меры пресечения как средства ограничения свободы обвиняемого, как известно, предусматривают применение принуждения, которое может быть психическим либо физическим [1]. Однако роль этих видов принуждения, как представляется, недооценивается в российской уголовно-процессуальной науке. Представим тезисы, демонстрирующие эту роль и ее возможное развитие.

На наш взгляд, именно вид принуждения предпочтительно использовать в качестве основания для классификации мер пресечения и построения их системы. В настоящий момент в юридической литературе в качестве базовых, системообразующих господствуют иные классификации, например, как применяемые по судебному решению и без него. Если же классификация проводится по характеру принудительного воздействия, то наряду с психологическим и физическим выделяются административно-властное и имущественное [2, с. 54; 3]. Между тем последние две разновидности воздействия в любом случае сводятся к психологическому и физическому ограничению прав обвиняемого. Полагаем, что именно вид принуждения определяет иные значимые признаки рассматриваемых мер: степень строгости (последовательность изложения мер в ст. 98 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации – далее УПК), вид ограничиваемого права и, во многом, процедуру применения, включая необходимость судебного контроля.

Классификация мер пресечения по виду принуждения была обозначена еще в первом учебнике проф. М.А.Чельцова [4, с. 334, 335] и развернута нами с 2003 года как системообразующая эти меры [5] в выдержавшем 8 изданий учебнике [6, с. 286 – 329]. На ее базе сегодня можно выделить три группы мер пресечения: физически-принудительные (заключение под стражу, домашний арест), психолого-принудителные (подписка о невыезде и надлежащем поведении, залог, примененный без возложения запретов определенных действий; поручительство, наблюдение командования воинской части, присмотр за несовершеннолетним подозреваемым или обвиняемым и залог, вносимый третьим лицом) и смешанно-принудительные (запрет определенных действий и залог, сопряженный с возложением запретов).

Каждой группе присущи сходные признаки. Физически-принудительные меры сопряжены с изоляцией обвиняемого от общества, т. е. они физически ограничивают право на свободу и личную неприкосновенность, гарантированное ст. 22 Конституции РФ. По этой причине они избираются и применяются только судом в состязательной процедуре и на конкретный, специально установленный срок.

Психолого-принудительные ограничивают свободу обвиняемого психическим воздействием, возлагая на него (а иногда и третьих лиц) моральное обязательство надлежащего поведения. Эти меры не посягают на само ядро прав, гарантированных ст. 22 Конституции РФ, и обычно связаны с некоторыми условиями их осуществления, а также сопряжены с ограничением права, предусмотренного ч. 1 ст. 27 Конституции РФ, свободно передвигаться на территории Российской Федерации. Названные меры обычно не имеют собственных сроков и могут применяться без решения суда (установление законодателем срока залога, а также судебной процедуры применения как дополнительные гарантии не являлось обязательным и не меняет его юридической природы. Иное дело – обращение залога в доход государства, что допустимо лишь по решению суда). Их психологическая сущность – согласие заинтересованных лиц, а точнее – их обязательства надлежащего с процессуальной точки зрения поведения.

Смешанно-принудительные меры пресечения в значительных долях сочетают в своем содержании как психическое, так и физическое принуждение, а потому одновременно обладают признаками принудительных мер из обеих вышеуказанных групп. Выделение смешанно-принудительных мер было обусловлено введением законодателем запрета определенных действий как новой меры пресечения. Эта третья группа, на наш взгляд, не подрывает саму идею использования всего двух видов принуждения как основания систематизации мер пресечения, а наоборот, делает классификацию мер пресечения логически завершенной.

Единство применяемого принуждения позволяет выявить и устранить необоснованные различия в правом регулировании мер пресечения внутри одной группы. Так, Конституционный Суд РФ, в Постановлении от 6 декабря 2011 г. № 27-П признал неконституционным отсутствие специального срока домашнего ареста, исходя из необходимости регулирования мер пресечения, сопряженных с физическим принуждением, схожими между собою по своим сущностным характеристикам правилами.

Другим примером могут служить решения Конституционного Суда РФ, связанные с выявлением сущности залога. В Постановлении от 17.06.2021 г. № 29-П и Определении от 28.11.2019 г. № 3270-О Суд касался случаев, когда необходимо было отменять залог по ходатайству обвиняемого или иного залогодателя. Если сущность залога состоит в том, что его цели обеспечиваются за счет взятых обвиняемым либо иным залогодателем обязательств под угрозой утраты заложенного имущества, то отказ от обязательств очевидно указывает на неэффективность этой меры и создает специальное основание для отмены залога или замены его другой мерой.

В этой связи верно отмечено, что право на ходатайство о применении залога является квинтэссенцией ч. 2 ст. 106 УПК; закон от согласия обвиняемого на применение данного вида процессуального принуждения постепенно проделал путь до их реального субъективного права распорядиться своим имуществом [7].

В сравнении залога с поручительством, как представляется, в правовом регулировании сохраняются необоснованные различия. К личности залогодателя, не являющегося обвиняемым, подозреваемым, ст. 106 УПК не предъявляет никаких требований, в то время как по смыслу ч. 1 ст. 103 УПК  поручителем может быть лишь лицо, заслуживающее общественное доверие и доверие у обвиняемого, подозреваемого. Очевидно, что психологическое принуждение не может обеспечить надлежащее поведение подследственного за счет влияния на него залогодателя, имеющего отрицательную социальную репутацию, но располагающего необходимой денежной суммой. Ведь цель залога не в том, чтобы пополнить казну в случае нарушения его условий, а в том, чтобы предотвратить такие нарушения.

В группе психолого-принудительных мер неоднозначно решен вопрос о получении согласия обвиняемого на избрание и применения некоторых их них. Многие юристы восприняли в штыки тезис о том, что подписка о невыезде дается добровольно [8]. Однако Конституционный РФ многократно подтвердил, что отказ дать подписку препятствует применению этой меры (но может повлечь избрание другой) (определения от 26.01.2010 г. № 66-О-О, от 22.01.2014 г. № 27-О, от 23.06.2015 г. № 1289-О от 20.12.2018 г. № 3401-О и др.).

Наконец, законодатель необоснованно исключил из содержания ряда психолого-принудительных мер «базовые» обязательства обвиняемого о надлежащем поведении: не покидать место жительства без соответствующего разрешения и иным путем не препятствовать производству по делу.

 

1. Булатов Б.Б. Меры пресечения в уголовном процессе : учеб.-практ. пособие / Б. Б. Булатов, В. В. Николюк, О. И. Цоколова. – М.: ВНИИ МВД России, 2005. – 88 с.

2. Михайлов В.А. Меры пресечения в российском уголовном процессе. М.: Право и Закон, 1996. – 304 с.

3. Мельников В.Ю. Применение мер пресечения в отношении подозреваемых и обвиняемых // Российский судья. 2007. № 7. С. 29-34 .

4. Чельцов М.А. Советский уголовный процесс. М.: Юридическое издательство Министерства юстиции СССР, 1948. – 624 с.

5. Смирнов, А.В. Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации / А. Смирнов, К. Калиновский. - СПб: Питер, 2003. – 1007 с.

6. Смирнов, А. В. Уголовный процесс : учебник / А.В. Смирнов, К.Б. Калиновский ; под общ. ред. А.В. Смирнова. — 8-е изд., перераб. — Москва : Норма : ИНФРА-М, 2023. — 784 с.

7. Булатов Б.Б., Ершов О.Г. О правовом регулировании и применении залога в уголовном судопроизводстве // Российская юстиция. 2012. № 7. С. 36 - 40.

8. Лисицин Р.Д. Требуют ли нормы международного права согласия подозреваемого или обвиняемого на применение меры пресечения, не связанной с лишением свободы? // Адвокат. 2013. № 1. С. 20 - 23.