|
|
К оглавлению
8. Заключительное рассуждение о том, что значит «народное обвинение» в российском контексте
«Я хочу быть таким как вы. Чтобы была жизнь, работа, карьера, семья, телевизор, стиральная машина, автомобиль, компакт диски, плеер, хорошее здоровье, низкий уровень холестерина в крови, зубная паста, страховой агент на дом к матери с низким процентным окладом, друзья, спортивная машина, фразы, когда нужно и когда не нужно, телешоу... - гниение, а все равно приятно.»
«Trainspotting» - 1996.
Рассмотрение феномена «народное обвинение» в различных контекстах позволяет нам указать наконец если не причины, то идеологические концепты, которые сопутствуют ему в правовом дискурсе.
Полагаем ими являются: а) понятие относительной истины (релятивистской), б) психологическая трактовка права (общее право?). Первое характеризует цель процессуального доказывания, второе касается переноса проблемы процедуры из сферы писанного закона в область правосознания. Одним словом, если допускается плюрализм истин, если не существует формальных ограничений о том кому, как (но не “где”! Только в суде), с помощью чего доказывать свое утверждение о виновности кого-либо в совершении преступления (свою истину), значит возможно народное обвинение в уголовном судопроизводстве. Очевидно, что основное препятствие для усвоения обвинительной системой начала народности, всеобщности заключается в Авторитете государства, церкви, партии, идеологии и пр. Авторитет подминает под себя прежде всего право говорить то, что считаешь за истину. Он создает специальную процедуру, которая позволяла бы ему монополизировать это право. Вид уголовного судопроизводства есть воплощение того, насколько авторитету удалось реализовать свое намерение владеть Истиной посредством Формы.
Мы пытались решить свои задачи, опираясь на дискурсивные явления, прежде всего на юридический и философский дискурсы. Это не значит отрицание других факторов, обусловивших действительность народного обвинения в юридической практике того или иного государства: экономические, социальные и пр. Просто слово и вещь «народное обвинение» «слились так тесно, что не втиснусь между». Не возможно определить зазор между реальной действительностью и языком, который о ней говорит. Для нас «народное обвинение» - явление языковое, лингво-психическое. Это знак текста русского права даже в том случае, когда окружающий контекст не дает возможности прочитать его деннотативное значение. На уровне коннотации, мы полагаем, этот смысл у знака «народное обвинение» существует и в русском уголовном процессуальном языке (не совсем уж мы рабы).
Так, либералы интерпретируют его в виде позыва, лозунга сделать наше судопроизводство более состязательным, более проникнутым частным началом. Впрочем, на наш взгляд, цивилизация, к которой принадлежит Росссия, лежащий в ее основе культурный архитип, не позволит реализоваться либеральному проекту у нас. Виднейшие русские мыслители Чаадаев П.Я., Трубецкой С.Н., Салтыков-Щедрин М.Е. и другие указывали на иллюзорность упований на то, что Россия усвоит культуру, менталитет Запада. Доминирование публичного начала в нашей правовой идеологии противится тому, чтобы видеть в отдельном индивидууме достойного защитника общественных интересов. В нашей правовой традиции более привычно такой ролью наделять чиновника, прокурора. Причем и последнего рассматривать не в качестве самостоятельной стороны в уголовном деле, а слепым исполнителем воли закона, лишенного свободы распоряжением уголовным преследованием. Менталитету русской нации исторически присуще преклонение перед государственной машиной, государем, которые защитят и накажут, когда надо. Сомневаемся, что можно будет построить правовое государство в том виде, в каком оно существует в странах Западной демократии.
Народное обвинение может осуществиться у нас скорее как отрицание «евро-азиатской», восточной традиции, как слом привычного юридического дискурса. Поэтому чуждое, маргинальное по отношению к «нормальному» русскому уголовному процессу «народное обвинение» станет знаком его текста тогда, когда самый текст поменяется местом со своими полями-маргиналиями. Структура/хаос, порядок/анархия - вот какими оппозициями должно оперировать, когда речь идет о народном обвинении в русском контексте. Это не абсолютизация крайностей. «За видимым фасадом системы угадывается заманчивая неизвестность беспорядка.»1 Структура и хаос - это разные состояния бытия, они не существуют друг без друга. Как явление, противоречащее Порядку, народное обвинение в русском контексте сопутствует Анархии. Признаться именно этот пограничный аспект в народном обвинении и привлекает нас.
Но, не пугайтесь, благонамеренный читатель, мы говорим здесь о виртуальных вещах. Анархия для нас - чистая спекулятивная абстракция и никаких практических выводов мы не собираемся делать из того, что народное обвинение маргинально. Мы только комментируем тексты, созерцаем движение смыслов в период деконструкции уголовно-процессуальной науки. Мы всегда подчеркивали, что и самый объект и метод его исследования и, естественно, выводы - все это явления речевой практики.
Согласимся же с Жаком Деррида в том, что нет ничего, кроме текста, и ограничим свои выводы проблемами герменевтической интерпретации текста. Будем считать, что значение «народного обвинения» заключается в том, что позволяет в теоретическом плане вскрыть новый смысловой пласт таких, например, знаков русского уголовно-процессуального языка как "обвинение", "уголовное преследование" и других. Чтобы понимать, что такое "обвинение", что значит "обвинять" надо иметь представление и о том, что право обвинения может принадлежать народу, и это не абстрактная идея - она жила и подспудно живет в нас, что были и существуют в настоящее время формы народного обвинения, что, наконец, и у нас оно было.
Вот и все, братишки.
1 Фуко М. Археология знания. Киев, 1996, с. 78
|
|
